Они поселились в Бузулуке. Спустя два месяца им пришло письмо от Ефима — старшие Ненашевы были арестованы и отправлены в лагеря без права переписки.
Григорий долго горевал по родителям, но жизнь шла, нужно было трудиться, воспитывать и растить детей.
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
Спустя год в Бузулуке родился еще один сын — Петенька.
Только вот голод в 1932 году был такой, что потеряли они двух детишек — Дмитрия и Сергея. От горя почернели супруги, понимали, что надо спасать Ванечку и Петю, что и их они могут потерять. Вот и подались Ненашевы дальше, в поисках лучшей жизни. Переехали в Магнитогорск, где Григорий устроился на комбинат, градообразующее предприятие.
Там же родились и Виктор с Александром, один за другим.
Денег не хватало, жили они в общежитии комбината, как многодетным им дали две комнаты. Они едва сводили концы с концами.
В 1936 году им пришло письмо от двоюродной сестры Григория, жившей недалеко от Пензы, в селе, где был образован большой колхоз.
Они всегда переписывались с родней, в надежде, что кто-то узнает о судьбе старших Ненашевых, но никто ничего не слышал, никому весть от них не приходила. Знали они лишь одно — где-то родители Григория в северных краях.
— Гриша, а может быть правда поедем к сестре твоей? Говорит, что с председателем беседу вела, дом там есть пустующий, небольшой, но тёплый. Это же лучше чем две холодные комнаты общежития? Да и земля всегда прокормит. Ты механиком пойдешь работать, я на поле. Аллочка говорит, скоро уборка свеклы начнется, руки требуются.
— Наверное, так тому и быть, — печально ответил Григорий.- Трудно без землицы, даже картошку и ту на рынке надо брать. Давай собираться в дорогу, Иринка… Опять нас судьба по свету мотыляет.
****
Они приехали на новое место жительства. Там их встретили хорошо — руки у Григория были золотые, сразу механиком приняли на работу. Ирина же, оставив младшеньких детей на старшенького Ваню вышла в поле на уборку свеклы.
Было трудно, но казалось, жизнь постепенно начала налаживаться. Работа есть, дом теплый и крепкий им дали в пользование, дети рядом. Что, казалось, еще нужно?
Но так уж пошло, что у Ненашевых за белой полосой неизменно наступает черная.
Стал как-то животик у Пети болеть, беспокойным он был. Пятилетний мальчишка плакал, всё время держался за живот. Уж водила его Ирина и к врачам, и по бабкам, ничего не помогало. В городе лежал в больнице, но всё без толку. Одна из санитарок посоветовала поить мальчика маковым молочком. Отчаявшись, Ирина узнала как его делать и стала давать мальчишке. Ему становилось лучше, но вдруг спустя несколько дней она проснулась утром и поняла, что сын не дышит.
— Петя, Петенька, очнись! — она тормошила сына, понимая, что он уже не откроет свои голубые глазки, не прижмется к ней своими маленькими ручонками. Испуганный Ваня смотрел на мать и попятился назад, громко зовя отца.
Как Ирина пережила то время, она смутно помнит. Голосила во всю мощь, два дня лежала на кровати, отвернувшись к стене. Винила себя, за то, что послушалась санитарку и молоко маковое сыну давала.
А потом встала, встряхнулась и заставила себя быть сильной. У нее еще трое детей остались — Ванечка старший, Витя и Саша. Не хватало им еще и мать потерять.
Ира глянула на себя в зеркало. Ей тридцать два года… Она родила шестерых детей, а лишь трое из них остались в живых. Голову посеребрили седые пряди, хоть и была она всё еще красивой, но отпечаток пережитые беды оставили.
За что судьба смолоду так её испытывает?
****
— Ирина, к нам по распределению еще одного механика направили, — вечером, сидя на лавочке, поделился с ней Григорий.
— И что же, работы поубавится?
— Поубавится… Раньше я за двоих работал, а теперь с молодым механиком труд и заработок делить буду. Как жить станем?
— Как все, Гришенька, — пожала плечами Ира. — У Фидченко восемь детей, отец пастух, мать доярка, живут же как-то, кормятся. Вот и мы проживем.
— Эх, Иринка, мальчишки наши как на дрожжах растут, на следующий год Витьке в школу, а там и Саньку собирать надо будет. Приодеть бы мальчишек.
— Приоденем с Божьей помощью, Гриша. Или ты к чему-то клонишь?
— Бумага в сельский совет пришла. В Пензе строят завод , требуются мужские руки, и мне бы как механику тоже поехать туда.
— Ты что же, оставить меня здесь хочешь? — удивилась Ирина.
— Так не на прогулку же я туда поеду, денег заработаю, тебе и мальчишкам присылать стану.
Долго не решалась Ирина отпустить мужа на заработки. Но вот один мужик уехал, потом и муж Аллы тоже на стройку завода подался, деньги стали присылать, и отпустила она своего мужа с тяжелым сердцем.
— Ты только весточки о себе давай, да денежки присылай, а я тут за мальчишками присмотрю.
— Береги сыновей, Иринка, и себя береги, — целуя жену на прощание, произнес Гриша и уехал.
Первое время он и правда исправно писал, присылал деньги, потом писем и средств стало меньше. А к весне 1940 года и вовсе Гриша пропал.
Когда муж Аллы вернулся, Ирина побежала к нему.
— Саня, где мой Гришка?
— Не знаю, Ирина, — а сам глаза прячет. Знал, но не говорил. — Ничего не знаю.
К лету, не удержавшись, Ирина отпросилась у начальства, оставила детей с Аллой и поехала в Пензу. Мужа своего она нашла, но лучше бы не находила…
Когда она встретилась с Гришей, то поняла, что её появления он не желал. Уж очень удивленным и испуганным был его вид. Будто не жену родную, а привидение увидел.
— Гриша, — стоя у проходной, женщина смотрела на него непонимающе. — Отчего ты будто нас забыл? Отчего ни словечка, ни копеечки не присылаешь? Мальчишки постоянно о тебе спрашивают, я уж вся извелась. Саньку спрашиваю, а он глаза отводит, да уходит от разговора.
— Ира, нам нужно поговорить, но не здесь. Давай отойдем, — он озирался, будто боясь, что его кто-то увидит.
И вдруг от проходной в их сторону пошла женщина, на вид ей было лет двадцать пять.
— Гришенька, что же ты меня не дождался? Опять дымишь? — она недовольно сморщила носик. Затем, повернувшись к Ирине, произнесла: — Здравствуйте. Вы знакомая моего Гришеньки? Или родственница из.. деревни?
Она окинула Ирину взглядом, на что та вспыхнула, будто пламя обожгло её. Ирина вскинула голову и ответила:
— Да, я и правда родственница из деревни. Жена его, мать его детей, а вы кто?
— Как жена, Гриша? Ты женат? — женщина отшатнулась, держась за живот и тут только Ира поняла, что её беспокоило при взгляде на женщину — она была беременна. На вскидку пятый-шестой месяц. — Поэтому ты тянешь с росписью? То ты документы утерял, то на свадьбу копишь!
Ирина пыталась дышать ровно, хоть и было это нелегко. Она смотрела на Григория глазами, полными презрения, потом развернулась и пошла к станции. Она не стала его слушать, зачем? Итак всё ясно. Здесь, в городе, он нашел другую. Помоложе, покрасивее. Вон, какое платье у неё, из чистого шелка. И где только такое раздобыла? Ирина провела рукой по своему старенькому ситцевому платью, в двух местах заштопанном и вздохнула. Да, недаром ей бабка говорила, что мужик любит то, что взор его ласкает. Теперь у её Гриши другая женщина и новый ребенок, а о жене родной забыл…
Она вернулась в деревню и никому ничего не стала говорить. Не хотела, чтобы её жалели, не хотела слов сочувствия. Она и в этот раз не стала отдавать себя во власть горя и тоски, а взяла себя в руки и начала работать за двоих, чтобы прокормить детей. Теперь только она за них в ответе.
Ирина была сильной. Она не стала себя жалеть, Мальчишек взяла в ежовые рукавицы, да вот только правду им говорить не стала. Спрашивали они, где папка, но отмахивалась она, разговор переводила. Но Ванька был уж большенький, понимал он, что нечисто тут что-то… Но раз мать молчит, значит не стоит ей в душу лезть. Подозревал он, что отец плохое что-то сотворил.
Но вскоре не до отца ему стало. Наступил страшный день — 22 июня 1941 год..
— На фро.нт я пойду, мама, — сжав кулаки, смотрел на неё решительно Иван. — Пойду фрицев бить ради тебя, ради Витьки и Саньки, чтобы сюда эта нечисть не пришла.
— Ваня, опомнись! — взмолилась Ирина. — Куда же ты собрался? Тебе всего семнадцать лет. Да и на кого же ты меня оставишь?
— Мать, ненадолго это всё, вот увидишь, к осени, ну край — зимой, вы их прогоним.
— Ванька, — покачала она головой. — Не пущу! А даже если бы пустила, кто бы тебя принял? Малой ты ещё!
Поговорили они, вроде бы и забывать о том разговоре стала Ирина, да вот только через две недели, вернувшись домой с поля, увидела она двух своих младших сыновей сидевшими на лавке, прижавшись друг к другу.
— Чего вычудили? — грозно спросила она. — Ну, говорите! Знаю я вас, напроказничали, небось. Скоро соседи ко мне разбираться придут, или в доме что-то сотворили?
— Мама, мы ничего не натворили, — тихо произнес Санька. — Это Ваня. Он ушёл фрицев бить.
— Ополоумели совсем? — не поверила Ира.
— Правду говорим, мама, — Витя достал из кармана смятый листок и протянул ей.
Ира взяла его, развернула и прочитала:
» Не гневайся, мама, на сына своего непослушного. Не могу я сидеть здесь, пока там немцев бьют. Я молодой и сильный, мне там надо быть, там я нужнее. Ты прости меня, матушка, и у председателя нашего, Савелия Михайловича прощения за меня попроси. Украл я документ свой, циферку подправлю и всех делов. Не вздумайте вернуть меня, всё равно убегу. Я мужчина, а не девчонка сопливая, чтобы за твоей юбкой прятаться. Береги Витьку и Саньку и за меня молись, как умеешь. Я люблю тебя, мама, поэтому принял такое решение.
Со слезами на глазах побежала Ирина к Савелию Михайловичу, показала ему записку, а тот, крякнув от неожиданности, отвёл глаза в сторону и спросил:
— От меня чего ты хочешь, Ирина?
— Сына вернуть хочу. Подай телеграмму в город, опиши всё.
— Ты не понимаешь, Ирина. Парень если решил, знать, переубедить его будет трудно. Ну вернем мы его, и что? В лучшем случае он обижаться станет, да униженным себя почувствует. А в худшем.. А ну, как в военкомате делу ход дадут? Его за кражу документа из моего сейфа привлекут. Вот ведь, шельмец, как умудрился-то? Да и меня по головке не погладят. Это что же, спросят, каждый сможет документы у меня из сейфа воровать?
— А мне что делать? — жалобно спросила Ира, понимая, что председатель прав. За кражу документов сына по головке не погладят, да и Савелич под раздачу попадет.
— Ждать, Ирина. Ждать и молиться, — тихо добавил он. — Парень он у тебя крепкий, сильный. Вернется он, вот увидишь. ты еще гордиться будешь своим сыном!
Но не успела Ирина оправиться от поступка сына, как вдруг в августе письмо ей пришло. Да от неожиданного адресата. Ей писал Григорий.
» Здравствуй, моя родная жена Ирочка. Припасть бы мне к твоим ногам, да прощения просить. Да только не смею я даже на глаза тебе показываться. Какую же огромную ошибку совершил я, вовек не отмыть себя от такого позора, что навлек на нашу семью. Не смог понять, не смог оценить, что роднее тебя у меня нет никого и не будет. Большая ошибка в моей жизни — это Лиза. Бес попутал, слабость проявил, увлекся другой женщиной.
Сейчас все мысли только о тебе и о детях. Знаю, что не простишь ты меня никогда, да как такое вообще простить можно? Увидеть бы тебя и детей хоть одним глазком, но не смею я, а может, просто трус… Одно хочу, чтобы знала ты — я ушел служить. Пусть судьба жизнь мою в свои руки возьмет. Коли выживу и вернусь, буду вымаливать прощения у тебя и у детей, на коленях ползать буду. А ежели не простите, поселюсь в деревне, помогать стану, видеть вас издалека. Как только смогу написать, пришлю весточку тебе, чтобы знала ты жив я или нет. Ты можешь не писать мне ничего, я пойму. Ты только знай, что ради тебя и детей я буду бить фрицев от всей души.»
Ирина плакала. Если бы он ранее написал, покаялся, давно бы она его простила. Разве у нее одной мужик загулял? Но сейчас, когда Ваня далеко от дома, она не знала, что делать. Был бы отец с ним рядом, образумил его, дома бы сидеть заставил.
Ничего не написала ему Ирина. А с полевой почты ей приходили письма от Григорий, оставшиеся без ответа. Писал и Ваня дважды. Последняя весточка от него в ноябре пришла. А следом за ней, через три недели и похоронку Ирина получила на сына.
Выла она так, что соседи от ужаса содрогались. Она была одной из первых, кто в селе похоронку получил. Успокаивали всей улицей. Смотреть на женщину было тошно — четвертого сына потеряла она.
Вот тогда и написала первое ответное письмо Ирина, сообщив Григорию о гибели Ванечки.
***
Ещё в октябре 1941 года недалеко от села разместили госпиталь, куда свозили раненых. А после лечения отправляли некоторых бойцов, у кого дом был далеко, восстанавливаться в село. В тот же год и эвакуированных стали привозить, да расселять по домам. В дом Ирины, где она жила с Витей и Саней, подселили двух евреек — Клару и Соню. Женщины жили мирно, дружно, новые жилички помогали Ирине по хозяйству и в клубе, где теперь стояли койки и располагались бойцы, оказывали необходимую помощь.
Ирину тоже направили, чтобы помогала ухаживать за ребятами. Там она и познакомилась с Герасимом. Сорокатрехлетний мужчина и брошенная женщина, повидавшая много бед на своём пути, сблизились. Он помог пережить ей горе, которое она испытала с получением похоронки. Нашел слова утешения. Сама не поняла она, как оказалась в его объятиях. Будто в омут с головой окунулась Ирина, давно уж забывшая мужское тепло.
Роман тот был недолгим — Герасим месяц был на восстановлении, а потом отбыл обратно на фро.нт. Ждать его Ирина не обещала, да и он не говорил о том, что вернется. Поняла она, что есть у него кто-то — жена или любимая. Голову она не потеряла — как страсть разожглась, так она и потухла. Да вот только спустя две недели после его отъезда поняла Ирина, что ребенка ждёт. Родив шестерых детей она без всяких врачей и осмотров знала о своем положении.
— Утешение мне Бог послал в такое лихое время. Чтобы по Ванечке шибко не убивалась, — говорила Ирина, сидя за столом с Кларой и Соней.
— Ира, ты говорила, что муж тебе пишет. А ну, как и правда вернется он. Что делать будешь? Не боязно? — съёжилась Соня.
— А чего мне боятся? — пожала плечами Ирина. — Он сам на стороне ребенка нагулял, предал меня. А я его не предавала и к другому в койку легла спустя три года, как бросил он меня с детьми.
— И всё же, Ира, мужиками сейчас не разбрасываются. Ты же любишь его? — вставила слово Клара.
— Наверное, люблю, — тихо произнесла она. — Слишком многое нас связывает, да и семнадцать лет мы прожили душа в душу. Всё познали — и радость, и горе. Всегда вместе были. В толк взять не могу, как он так посмел поступить с нами?
— Знаешь, мужики всегда слабые перед женской красотой. Да вот только если у бабы внутри червинка, то и пелена с глаз слетает, сразу вспоминают о той, кто душой красива. Иринка.. — Клара посмотрела на собеседницу и тихо прошептала:- Ты роди и отдай дитё нам с сестрой. Прости мужа и живите как раньше.
— Как это отдать? — подпрыгнула Ира.
— Но ведь Григорий не простит тебя за это. Это мужчины гулять могут, а нам такое непозволительно.
— А мне какая печаль простит он меня или нет? Не простит, пусть к Лизке своей убирается. Я сама еще не решила приму его или нет. А ребенок мой и точка!
В октябре 1942 года родила Ирина дочь Татьяну и тут же написала письмо Григорию. Второе письмо за всё время…В нем она написала про свой роман с Герасимом, про то, что дочку от него родила. Что даже если она и простит его, то он никогда чужого ребенка не примет.
Ответ пришел быстро и в нем было всего три слова: «Дочь моя»
*****
И будто не было той разлуки, будто не было предательства и увлечения другой женщиной со стороны Григория и мужчиной со стороны Ирины. Они писали друг другу письма, Гриша справлялся о здоровье сыновей, даже маленькой Татьяной интересовался наравне с родными Витей и Саней.
ЭПИЛОГ
Он вернулся домой с Победой в 1945 году. Никогда ни разу ни словом ни делом не упрекнул Ирину и не бросил косой взгляд на Татьяну. Казалось, он любил её больше родных сыновей. Как говорил — после шестерых сыновей Господь дочку ему подарил.
Ирина же за это забыла и свои обиды. Кому будет лучше, если она будет держать и копить это в себе? Что было, то было, надо жить будущим. Столько вместе пережили, и это переживут…
Они прожили долгую жизнь, ушли друг за другом с разницей в один год, воспитав не только Татьяну, Витю и Саньку, но и внуков.
Ирина переписывалась со своими родными, приезжала в село на похороны отца. Но как сложилась жизнь Артема, брата Гриши, она не знала — он уехал и растворился на просторах Родины. Правда, портрет его всё же они с Григорием хранили у себя.
Про старших Ненашевых им так и не удалось узнать, сгинули они где-то в северных лагерях, но Ирина с мужем всегда хранили о них только светлую добрую память.
Благодарю подписчицу за рассказ.
Автор Хельга
