— Папа, как же так? — Людмила выставляла на больничную тумбочку банку с домашним супом, контейнер с котлетами, вытаскивала из сумки пакет с яблоками и мандаринами.
— Люда, зачем мне всё это? — Отбивался Николай Иванович. — Я в жизни столько не съем, да и кормят здесь.
— Знаю я, как кормят в больницах. — Отрезала дочь. — Суп съешь сразу, пока тёплый, а котлеты можно вечером.
— Нельзя батюшке вашему котлеты на ночь есть. — Мужчина с соседней койки неодобрительно посмотрел на Людмилу. — Обострение у него. Врач диету назначил. Вы бы узнали сначала.
— Не надо, Семён Михалыч. — Попросил Николай Иванович. — Людочка, а ты и вправду забери это всё, пусть Никитка поест.
— А он не голодный, папа. — Его дочь с раздражением покосилась на словоохотливого соседа. — Никита сейчас и дома почти не бывает. С девушкой встречается. Она его теперь кормит. Того и гляди, внук твой жениться надумает.
Сосед по палате тяжело встал, ещё раз окинул женщину взглядом и направился к выходу, качая головой.
— В больнице только жалеть начинают, нет, чтобы о родителях заботиться, пока они не попали сюда…
— Неприятный какой. — Произнесла Людмила, когда он вышел.
— Да нет, Семён Михайлович добрый. — Робко возразил её отец. — Меня когда привезли, он и подушку мне выхлопотал поудобнее, и воды хорошей дал, здешняя уж больно хлоркой пахнет.
— А у тебя, папа, все добрые, кроме собственных детей. Не могу я тебя к себе взять. Ты сам знаешь, в каких условиях мы живём, друг у друга практически на головах. Договаривайся с Алексеем.
— Как же с ним договоришься. — Губы мужчины задрожали. — Когда он и трезвым не бывает. Последние полгода совсем озверел. Водит дружков своих, пьют, ломают всё. Если пенсию не отдам, руку поднимает. Не справиться мне с ним уже, дочка.
— Ты сам такого воспитал, папа. Баловать надо было меньше.
— Можно подумать, мы тебя с матерью меньше любили. — Николай Иванович отвернулся к стене. — А баловать… Не было такой возможности. Любили просто, как родители своих детей любят, старались, чтобы всё было у вас не хуже, чем у других. Разве же я думал, что Лёша станет таким. Ты меня попрекаешь, и он. Говорит: «Ты после маминой смepти квартиру разменял. Людке отдельную, а я тебя почему в этой клетухе терпеть должен?»
— Пап, тебя не заставлял никто. — Дочь встала с обидой. — Ты сам говорил, что нам с Сашей отдельно жить надо. А теперь вспомнил. Сколько лет уже прошло.
— Вспомнил, как ты беременная плакала. Боялась, что муж бросит тебя, потому что приходится в одной квартире с отцом твоим и братом-подростком жить. Я хотел, чтобы ты счастлива была. А Алёша, он же не был таким. Я думал, что он в институт поступит, будет достойным человеком…
— Ой, папа. Я это нытьё твоё уже слышала. — Людмила раздражённо складывала в сумку принесённую еду. Подумала, оставила на тумбочке пакет с фруктами. Вышла, не попрощавшись.
— Суровая у тебя дочь, Коля. — Семён Михайлович вернулся в палату. — Таким взглядом меня пережгла, думал, испепелит.
— Тяжело ей. — Заступился Николай Иванович. — Всё сама. Муж никогда особой опорой не был, сын взрослый уже…
— И что же? Она ведь не перестаёт твоей дочерью быть. Как можно позволять брату над отцом измываться. Неужели на твоего Алексея управы нет?
— Видно, нет, Михалыч. Ходил я к участковому, просил его с Лёшкой поговорить.
— И что?
— Пару раз разогнал он их пьяные посиделки. Да сын только больше разозлился. А мне, Сёма, драться с ним не под силу уже.
— Сочувствую тебе, Николай Иванович. Часто слышу, что наши дети становятся такими, потому что мы их так воспитали. Да только не так это. Я много лет в училище с молодёжью проработал и, поверь, насмотрелся всякого. Бывает, что родителям дела нет до ребят, а вырастают они славными, основательными, хорошими мастерами и семьянинами. А бывает, что в заботливых и ответственных семьях дети идут по кривой дорожке.
Пока был Николай Иванович в больнице, Семён не давал ему падать духом, а как вышел, увидел совсем загаженную за время его отсутствия квартиру, руки опустились. Продуктов нет, холодильник грязен и пуст. Хорошо только, что пенсию перечислили немного раньше. Надо снять, да дойти до рынка. Врачи почти всё запретили есть Николаю Ивановичу.
И вдруг так мучительно захотелось ему рассыпчатого горячего отварного картофеля, как бывало, покупали они с женой раньше. В магазине невкусный он. Варишь, варишь, а всё как каменный и не то железом, не то чем ещё отдаёт, непонятно. Может, кто привёз из деревень. Вдруг сохранились у кого сорта старые, проверенные временем. Вздохнул и пошёл.
Рынок не изобиловал количеством покупателей, да и продавцов было не слишком много. Ясно, рабочий день, не выходные. Николай Иванович шёл в конец рынка, к овощным лоткам, стараясь не глядеть на мясные и молочные ряды.
— Коля! Коленька! Ты?
Он остановился, недоуменно оглядываясь и не узнавая никого. А из-за прилавка спешила к нему женщина в чистом бежевом фартуке.
— Катя! — Ахнул он.
Подруга его жены Анечки и их бывшая соседка. С молодости в соседних квартирах жили, были роднее родных. А потом, когда разменялись, жизнь развела. Николай как-то хотел зайти по старой памяти, а в соседней квартире тоже уже чужие люди живут.
— Коленька! Как же хорошо, что я увидела тебя. Как ты? Как дети? Что-то ты плохо выглядишь. Не болеешь, часом?
— Из больницы только вышел, Катюша. Как бы я хотел пригласить сейчас тебя к нам. Да только…
— Идём, идём, Коля, поговорим. Я уж расторговалась почти. Скоро племянник внучатый подъедет, заберёт меня.
Детей у Кати не случилось, муж ушёл. Так и жила она одна, любила племянников своих, заботилась о них. А они отвечали ей тем же. Теперь, видишь, у них уже свои дети. Николая слушала, обхватив щеки руками и сокрушённо качая головой.
— Как же так, Коля? Как же так…
— Вот так, Катюша. Что-то не то я в жизни делал, раз дети так со мной.
— Мне-то не рассказывай, Коля. А то я не видела, как вы с Аней для детей старались. Не ожидала я. Ни от Лёши, ни от Людмилы. Вот что, Николай, а поехали ко мне!
— Куда же к тебе, Катюша?
— В деревню. Малые Устюжки называется. Недалеко она тут. У нас хорошо, спокойно. Племянника моего сын, Данила, сейчас служит там егерем. А до того ещё Виктор, отец его, дом мне купить помог. Большой, добротный. Я козочек развела. Молоко продаю, сыр делаю. Курочки у меня, перепела. Тем и живу. У нас воздух свежий. Продукты все натуральные. Здоровье твоё мы поправим. Ты же знаешь, одна я живу. Твоя компания мне только в радость будет. А если считаешь, что Аню мы этим предадим с тобой, не бойся. Я подругу свою знаю. Ей там покоя не будет, если тебе здесь так-то. Любила она тебя, Коля. Очень любила. И больно было бы ей видеть, каким ты сейчас стал.
— Знаю, Катя, что любила. И мне без неё свет не мил казался. Только Лёша тогда держал на свете.
— Тогда держал? А сейчас? С него сжить старается? Всё, Коленька. Вырос мальчик в мужчину. Пусть сам отвечает за свою жизнь. Едем, говорю.
— Неожиданно это, Катюша. Мне же хоть вещи собрать надо, документы, альбом с фотографиями…
— Вот что, Коля. В двадцать первом веке живём. Связь везде есть. Номер свой я давай вобью тебе. Да погоди, позвоню. Вот, и твой теперь у меня есть. Как готов будешь, позвони. Данила приедет, заберёт тебя. Да сомневайся поменьше, не мешкай. От всего сердца тебя зову. Ты меня не один год знаешь.
Николай Иванович и картошки купить забыл. Вспомнил, за чем на рынок ходил, только когда домой вернулся. Вздохнул и принялся убирать. Слабость накатывала, он останавливался, а после снова принимался за дело.
— О, батя!
Он вздрогнул. Лёша, покачиваясь, стоял в дверях.
— Отпустили?
— Отпустили, Алексей. А ты как?
— Как? Как? Тебя жду. — Хохотнул сын. — Пенсия там какого у нас? Через два дня? Вот и дождался. А альбом чего вытащил? По матери соскучился? Жаль, что пoмeрла. Так бы две пенсии было!
— Лёшка! — Не выдержал Николай Иванович. — Да как язык у тебя поворачивается? Добром бы мать помянул. Эх ты!
— Хорош воспитывать. Поздно. Пoжpaть есть чего?
— Откуда…
— Толку от тебя! — Сын досадливо махнул рукой. — Пойду добуду чего-нибудь.
Значит, опять притащит дружков, и будут пить до утра. Сын думает, что пенсия через два дня. Вот столько у Николая Ивановича на сборы. Главное, чтобы Лёшка не понял ничего. Да и не поймёт. Завтра мучиться будет с похмелья.
Утром Николай Иванович нерешительно набрал Катин номер. Она поняла без слов.
— К вечеру Данила подъедет. Ты будь к этому времени готов. И не бойся ничего, Коля. В Устюжках наших людей в обиду не дают.
— Не боюсь я, Катя. Неловко. Получается, на шею я тебе сяду.
— Ещё чего выдумал? У меня, Коля, работы здесь немерено. А ты раньше мастер был. Инструмент не разучился в руках держать?
— Не разучился.
— Значит, поладим. И хлеб свой ты уж точно даром есть не будешь. Не волнуйся за это. И не передумай, гляди.
Не передумает. Лёшка к вечеру оклемается, завтра с утра одного из дома не выпустит. Заставит идти пенсию снимать. А Николаю Ивановичу нельзя к Катерине с пустыми руками. Не привык он, что бы она ни говорила. Никогда за чужой счёт не жил.
Пока сын маялся головной болью и хлебал воду из-под крана, Николай Иванович вынес потихоньку сумки в подъезд. Не взял бы кто. Да по многолетнему опыту надеялся: вчера долго гуляли, сегодня не придут. Но всё равно волновался, боялся пропустить долгожданный звонок. А когда он раздался, обвёл взглядом стены: нет, ничто его не держит здесь. И тихо вышел. На улице уже ждал молодой улыбчивый парень.
— Вы Николай Иванович? Тётя Катя вас так хорошо описала, что я сразу узнал. А я Данила. Давайте сумки.
Ловко поставил сумки, открыл дверь машины.
— Садитесь. Тётя Катя велела напомнить про документы. Взяли вы? Ну и хорошо. Николай Иванович, да вы не переживайте. Вам у нас понравится. У нас почти заповедник. Вроде бы и не за тридевять земель, а тихо. Я лесотехнический университет закончил, а здесь на практике был. Очень понравилось. А когда прежний егерь уехал, меня и взяли. Все говорят: неперспективно, не для молодых, а мне нравится. А вы, как думаете, Николай Иванович?
— Я, Даня, считаю, что дело человеку по душе быть должно. — Задумчиво ответил Николай Иванович. — Всё, что ты делаешь, любить надо. Тогда и получаться будет. А что вокруг говорят, так у каждого на этот счёт своё мнение имеется.
— Вот и я так думаю. Да и отец возражать не стал. Сказал: не всем судьба бизнесменами быть. А если бы и стал, я, наверное, бы не послушал его. Тётя Катя поддержала. Обрадовалась очень. Одной тоскливо хоть в городе, хоть в деревне. На пенсию не здорово разгуляешься. А там я рядом, со скотиной ей помогаю. Опять же двор и дом под присмотром. А теперь нам с вами веселее будет. Может быть, научите меня чему. Тётя говорила, вы с деревом хорошо управляетесь.
— Неужели столько рассказывала? — Смутился Николай Иванович.
— Конечно. — Данила улыбнулся. — Она нас с сестрёнкой вынянчила. И много рассказывала нам про прежнюю жизнь. И какие соседи были, и как раньше жили дружно, помогали друг другу. И про вас тоже. И, как вы сейчас, рассказала тоже
Парень помрачнел, но тут же снова улыбнулся.
— Но это ничего. Вы в хорошее время попали к нам, Николай Иванович. Новый год скоро, а под Новый год всякие чудеса случаются и обязательно начинается новая жизнь. Особенно у нас в Малых Устюжках. Вот Дед Мороз откуда? Из Великого Устюга. А у нас почти то же самое, только масштабы поменьше. Поэтому и чудеса, может быть, не великие, а маленькие, немудрёные, но происходят. Да скоро сами увидите. Вы, если устали, можете подремать, нам ещё долго ехать…
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ
