Кошка умывалась старательно. Тёрла пёструю мордочку белоснежной лапой, и, казалось, не было для неё в тот миг занятия важнее.
— Гостей намываешь, Лиза? Впустую. Некого нам ждать.
Баба Нюра тяжело поднялась с кровати. С недавнего времени каждый шаг давался ей непросто, и обычные домашние дела она выполняла с трудом.
Кошка перестала намываться и уставилась на хозяйку большими прозрачными глазами.
— Чего смотришь? Стара стала бабка. О-хо-хонюшки, грехи наши тяжкие, каждый день, как испытание, которое пережить надо.
Она давно уже не испытывала радости от начала нового дня. Все они сливались в долгую серую бесконечную дорогу, по которой баба Нюра волокла свои больные, ставшие непослушными ноги. Вот и сейчас поднялась, нашарила в ящике тёмную бутылочку, шишки в ней, на самoгoне настоянные. Открутила крышку, плеснула чуть жидкости на сложенные лодочкой непослушные пальцы и принялась растирать ноющие суставы.
Кошка фыркнула и с недовольным мявом удрала на стол.
— Не нравится? — Баба Нюра закрыла посудину. — Не нюхай. А то привыкла нос свой всюду совать. Иди-ка, мышей лови.
Лиза перевела на неё недовольный взгляд и раздражённо шевельнула хвостом.
— То-то, работать оно никому не охота. На подушках оно лежать куда как краше.
Баба Нюра не собиралась заводить кошку. И никого не собиралась заводить в принципе. Куда ей? Сама невесть зачем небо коптит, Господь всё не прибирает никак. Сосед её, Фёдор Лукич, качает головой и на такие разговоры серчает. Говорит, сколько кому отмеряно, не людского ума дело. Мол, в небесной канцелярии и так всё прописано, и нечего сетовать на имеющуюся жизнь. Раз живёт человек, знать, надо так-то. А Лиза в аккурат после того их разговора сама к Анне Ивановне на порог пришла. Села и намывает пёструю морду, вроде как вернулась к себе домой после долгой дороги.
Баба Нюра хоть в приметы не шибко верила, знала: коль кошка на порог пришла, гнать нельзя. Лиза была грязна, ободрана и несуразна. Словно по ней какой-то безумный художник размазал имеющиеся у него краски. Разве что трёхцветка. Таких в народе богатками кличут. Только если бы это правда была, то все в деревне как короли жили бы. Вон их сколько таких по улицам носится. Анна Ивановна гнать кошку не стала, положила еды в старую плошку со сколотым краем и забыла про гостью. Поест и уйдёт.
Однако, Лиза не ушла. Спала сперва на крыльце, после незаметно просочилась в сени, а там уже, как полноправная хозяйка, переместилась на бабы Нюрину кровать. Анна Ивановна хотела турнуть, да махнула рукой. Кошка к тому времени отъелась немного, да отмылась своим языком от прежней грязи. Она и Лизой стала зваться потому, что вылизывалась старательно и подолгу.
— Ну ладно, не серчай. — Примирительно сказала кошке Анна Ивановна. Всё же как ни крути, а с Лизой в доме стало повеселее. Хоть словом есть с кем перекинуться. Потому что кроме кошки других собеседников баба Нюра не нажила.
По соседям ходить не любила, с молодости отличалась характером серьёзным и нелюдимым. Внешностью Бог не обидел, да только правду говорят: не родись красивой, а родись счастливой. Парней в селе Нюра отпугивала излишней серьёзностью, на танцы не бегала, кино в клубе смотрела, строго глядя на экран, а после сеанса никогда не оставалась на ночные молодёжные посиделки.
Позже, в городе, куда она уехала учиться, произошла с ней нехорошая история, о которой Анна Ивановна не рассказывала никому и сама вспоминать не любила. Обманул её единственный за всю жизнь понравившийся парень, пришлось избавляться от дитя. Это же срам какой, незамужней девке в подоле принести.
И после того случая, хоть и вышла потом Нюра замуж, детей родить у неё так и не получилось. Муж покойный, Василий Леонидович, тоже не шибко общительный да ласковый был. На том и сошлись, наверное. Жили, как чужие люди, хоть и одной семьёй. Сердце у него слабое оказалось, рано ушёл. А Нюра в село, к родителям вернулась. Так и прожила жизнь свою подле них, доглядывая сперва обоих, а потом одну мать.
Никто больше никогда не сватался к ней, да она вряд ли бы приняла. Привычно тащила на себе быт и работу, а там и старость подкралась. Кто б знал, что так быстро.
* * * * *
Ноги перестало крутить. Хорошая вещь — шишки. Хоть Фёдор Лукич и говорит, что самoгон полезнее внутрь употреблять, а не переводить на всякие сомнительные растирки, она отмахивалась молча и делала по-своему. Вот и начался новый день. Баба Нюра покормила Лизу, вздохнув, положила себе в тарелку немного каши, раздумывая, забелить ли молоком или оставить так.
Есть не хотелось. Аппетита не было давно, и ела она скорее по обязанности, чем из желания или удовольствия. Закончив завтрак, решила прибрать в доме. Не то чтобы было грязно, но надо же что-то делать. Вытерла пыль, переставила с места на место несколько фарфоровых статуэток, поправила ажурные салфетки, модный когда-то атрибут всякого приличного дома. Салфетки потеряли былую белизну, и Анне Ивановне подумалось, что надо бы отбелить, да вот, не слишком хочется. Потом помахала веником, тоже больше для того, чтобы не сидеть на одном месте, и задумалась.
Телевизор посмотреть? Да что там покажут? Одна сплошная политика. Баба Нюра давно перестала понимать, что в мире происходит. Знала, что сложные времена в стране, но из того потока слов, что лились с экрана, никак не могла взять в толк, закончится ли всё это, и когда. Ещё шли фильмы про полицию. По экрану сновала куча мужчин, все на одно лицо, стреляли, допрашивали друг друга, гоняли на машинах, и она никак не могла разобраться, тот же ли это самый фильм, или начался уже другой, как близнец похожий на предыдущий.
Лиза снова принялась тереть мордочку. Это неожиданно рассердило бабу Нюру.
— Вот ведь неуёмная. Иди лучше во двор погуляй.
Она распахнула дверь, и Лиза степенно и независимо вышла за порог.
— Ишь ты. Как королевна. — Сказала сама себе баба Нюра и, качая головой, всё же включила телевизор. Оживилась, увидев на экране знакомое лицо ведущего, что разбирал всякие случаи из жизни. Всё лучше, чем те, которые бегают, да палят в кого ни попадя.
Она уставилась на экран, пытаясь разобраться в перипетиях чужих отношений. Хорошо, что после каждой рекламы рассказывают всю передачу сначала. После этой программы тут же началась другая, и баба Нюра обрадовалась, что, глядишь, и ещё пара часов пройдёт, а там и до вечера недалеко.
Что-то вроде грохнуло на крыльце. Лиза, негодница, поди, свалила что-то. Анна Ивановна, вздохнув, поднялась и выглянула за дверь.
Вздрогнула, встретившись взглядом с большими, серого цвета глазами. Незнакомый мальчонка сидел на ступеньках и старательно наглаживал Лизу. А она, кошка своенравная и характерная, из тех, что не всякого к себе и подпустят, вытягивала шею и млела под детской не слишком чистой ладонью.
— Здрасьте. — Мальчик не отрывал глаз от вышедшей женщины. Баба Нюра видела, как он напрягся, готовый в любой момент сорваться с места. — А это ваша кошка?
— Моя. — Она слегка нахмурилась. — А ты чей же такой будешь? Что-то не видела тебя раньше.
— Я Ярик. К бабе Гале приехал. Мама нас с Верой привезла. Мы жить здесь будем. А вас как зовут?
— Анна Ивановна. Тебе баба Нюра.
— Если Аня, то почему тогда Нюра?
— Так это одно и то же.
— Странно. — Он снова погладил кошку. — Вот у нас просто всё: хоть так Галя, хоть баба Галя. Повезло.
Анна Ивановна кивнула, подумав мимоходом, что повезло мальчишке не сильно. О том, что соседка Галина пьёт, в селе все знали. Дочь её, Маша, сбежала от матери сразу после совершеннолетия. Где была, что делала, неизвестно, а теперь, стало быть, привезла Галкиных внуков в родные края. В последнее время Галина вроде бы остепенилась слегка. Вот, может, и помирилась Маша с матерью.
— Хорошая кошка у вас. — Степенно заметил Ярик. — Не царапучая, и гладить себя даёт.
Лиза тем временем вывернулась из-под его руки и прошмыгнула в открытую дверь.
— Даёт, да не всякому. — Баба Нюра внимательно смотрела на мальчика. — Заходи и ты тоже, чего ж на холодном крыльце сидишь.
Он смело шагнул следом за кошкой, стащил с головы шапку, скинул ботинки с ободранными носами и остался в тонких носках, на одном из которых зияла большая дыра. Это, по-видимому, ничуть не смущало мальчика. Он огляделся и одобрительно кивнул головой.
— Хороший дом. Чисто, и телик есть. У бабы Гали нет. Мама говорит, разбила по пьяни.
Анна Ивановна покачала головой. То, что Галка во хмелю буянила, факт. Но расколотить телевизор — это ещё умудриться надо. Для неё он, как и для самой бабы Нюры, — главное развлечение.
— А чего ж это вы из дома уехали, Ярик? — Осторожно поинтересовалась она. — Дома, поди, телевизор был?
— Конечно. У папы большой был. Только они с мамой ругались всё время.
— Сильно ругались?
— Ну да. А ещё он дрался. Папа трезвый — нормальный. А, когда напьётся — зверь. Это мама так говорит. Потом папа сказал, чтобы мы уходили, потому что квартира его. Мама спорить начала, так он ей чуть руку не сломал. Она сказала, что сюда надо ехать, потому что он другую тётку нашёл, а нас всё равно никто нигде не ждёт больше.
Он задумчиво почесал нос и вздохнул.
— Только здесь тоже не ждали. Баба Галя орёт, Вера плачет, её боится, домой хочет, она там в садик ходила. Мама говорит, что сначала надо с чем-то там разобраться, я не понял. Ну и оставила нас здесь.
— А ты что же, в школу не ходишь?
— В сентябре пойду. Родился неправильно. — Ярик зыркнул на неё своими большими глазами. — Мне семь в ноябре исполнилось. Только это и хорошо. Не хочу в школу!
— Это отчего же так? — Удивилась Анна Ивановна. — Я помню, раньше все хотели.
— На человека и без школы есть за что орать. — Рассудительно заметил мальчик. — А там ещё хуже будет. И уроки ещё делать. Не, не хочу.
— А читать научишься, так и без телевизора прожить можно будет. — Попыталась убедить его баба Нюра.
— Не. — Ярик мотнул головой и показал на кошку. — Вот ей хорошо. Спи себе и ешь. Тоже хочу так.
— Как же. Человек всегда сначала учится, потом работает.
— Так скучно.
Анна Ивановна заметила, что он косится на лежащий на столе пакет с баранками. Она уже давно почти ничего не покупала себе, кроме самого необходимого, а вот баранки любила с детства. Не те, что сушки, а пухленькие, круглые, с румяной корочкой.
— Что же, садись, раз пришёл. Чай с баранками будем пить.
Она достала варенье, развязала пакет.
— Руки только сполосни, всё же кошку гладил.
Лиза, с любопытством наблюдавшая за происходящим, кажется, фыркнула от возмущения. Умей она говорить, то заметила бы, что её шубка куда чище Яриковых рук.
— Не. — Отказался он, всё ещё поглядывая на пакет. — Можно я лучше с собой возьму две? Себе и Вере.
— Возьми сколько надо. — Баба Нюра протянула ему пакет. — А Веру твою лучше сюда приводи. Или меня тоже испугается?
— Вас не испугается. — Ярик честно взял две баранки. — Чего бояться, вы не орёте. Спасибо.
Она заметила, что мальчик, несмотря на не слишком опрятный вид и небольшой возраст, разговаривал вежливо и держался с достоинством.
Когда он убежал, она задумалась: вот ведь как. Маша, выходит, тоже несчастлива. От матери вырвалась, а мужа такого же нашла. Она посмотрела на экран, но сейчас реальная жизнь занимала бабу Нюру больше, чем сюжет передачи. И вправду, ну куда девке деваться. Сама Нюра в своё время тоже приехала к родителям. Но они, и отец, и мать, встретили её, поддержали, слова худого не сказали ни разу.
Анна Ивановна потом, спустя годы, тысячу раз пожалела о своём поступке. Не съели бы её родители, а рядом была бы родная кровиночка. Вот и Маша к матери приехала. Только, какая помощь ей от Галины? Она открыла шкаф. Если дети придут, если приведёт Ярик сестру, кроме баранок и покормить ей их нечем…
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ
