На следующий день Дима с Павлом Константиновичем снова взялись за сарай.
— Дима, мать звонила вчера, когда ты гулял. Спрашивала, как ты?
— И что ты ответил?
— Сказал, что нормально всё. Что домой пока не собираешься. Или неправильно сказал? Что-то ты вчера быстро вернулся.
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
Дед смотрел испытующе. Сегодня бабушке уже рассказали, что Димку видели у магазина с бутылкой в руках. И не только это, но и то, на что Павел Константинович грохнул кулаком по столу и велел жене замолчать.
— Нет. Правильно всё. Не собираюсь. — Мотнул головой мальчик.
Он работал молча, а потом спросил неожиданно.
— Дед, а почему мама с отцом развелась?
— Потому развелась, что Алексей вести себя с другими людьми не умеет, внучек. Потому что центром Вселенной считает свою натуру, а другие должны угождать. Ира долго терпела, не хотела тебя без отца оставлять, но когда он руку на неё поднимать начал…
— Он разве маму бил? — Димка резко выпрямился, сжимая в руках молоток.
— Охолони. — Велел Павел Константинович. — Не позволила она ему это. Когда на словах унижал, ещё терпела, а как замахиваться начал, забрала тебя и ушла. Не хотела, чтобы ты таким же рос. А ты, говорят, всё одно, руки распускаешь. Кого вы там побили в школе?
— Да не бил я. — Отмахнулся занятый своими мыслями Дима. — И пацаны не били. Врёт этот Сосновский. Так, потолкали малость. И деньги забрали. Он Вадиму должен был.
— Это за что же?
— Да не знаю я, дед. Я в их дела не лезу.
— Не лезешь, а бьёшь.
— Я не бил. — Упрямо повторил внук.
— Хорошо, потолкались, как ты говоришь. А за что? Драться, Димка, за идею надо, за справедливость, за слабых. А за чужие деньги или прихоти — последнее дело. Так я тебе скажу.
— Дед, что ты меня лечишь?
— Лечишь… Ишь, как вы сейчас говорите. А что же, правильно. Лечу. Потому что болезни ваши хоть в больницах лечат, а души кто лечить будет. Всем не до этого. Ты умный парень, Дмитрий, и не маленький уже. Вот голову свою и включи. Мысли разложи по полочкам.
— Дед, а отец меня хоть раз бил?
— С ума сошёл? Кто б ему позволил! Да он и сам бы не стал, наверное. Звонит он тебе?
— Редко. — Махнул рукой Дима. — И вопросы каждый раз одни и те же. Как повинность отбивает. Считай, и нет его. Но лучше так…
Павел Константинович видел, что внука что-то мучит, и мучился вместе с ним. Знал, пока Дима не расскажет сам, спрашивать бесполезно.
— Димочка! — Окликнула из окна бабушка. — Нарви малины на компот.
Димка оставил работу, взял протянутую миску и отправился к малиновым кустам. Садовая крупная ягода вскоре заполнила небольшую ёмкость.
— Надо бы обобрать. — Озабоченно заметила бабушка. — А то осыплется.
— Надо. — Согласился Дима.
После обеда, когда дед и бабушка прилегли, он взял большое ведро и посудину поменьше. Собирать малину, когда она сама падает тебе в руки, — одно удовольствие. Большое ведро Димка оставил в кухне, а миску засунул в найденный в коридоре пакет.
— Привет, Тём! — Окликнул приятеля через забор. — Дело есть. Ты случайно не знаешь, где тот мужик живёт, ну, Маркин?
— Понятия не имею, где-то от клуба недалеко. Зачем он тебе? Петька ещё вчера спрашивал.
— Надо. — Коротко ответил Димка. — Ладно.
— Постой. — Артём задумался. — У него, знаешь, красная «девятка» есть. Он баб своих катает на ней. В деревне больше ни у кого такой нет. И стоит она у него на улице. Если не уехал на ней, то быстро найдёшь. Приметная машинка.
— Спасибо. — Димка, ничего не объясняя, пошёл по улице.
Артём посмотрел ему вслед и покачал головой. Мутит что-то Димон, раньше таким не был.
* * * * *
Красная старая «девятка» действительно стояла на одной из улиц недалеко от клуба. Надюшка неумело махала перед крыльцом куцей самодельной метёлкой.
— Порядок наводишь?
Девочка вздрогнула, но, увидев Димку, выдохнула с облегчением.
— Ой, а я думала папка на обед пришёл. А я не приготовила. Он же не собирался.
— Ты и готовишь сама? А что?
— Макароны, суп. — Перечисляла девочка. — Яйца варёные.
— Да ты настоящая хозяйка. Вот кому-то невеста достанется. — Усмехнулся Дима. — А чего метла совсем развалилась?
— Она старая. — Девочка потупилась. — Но нормальная ещё.
— Дай сюда. — Дима протянул руку.
Надюшка неуверенно отдала ему свой инструмент.
Он вздохнул, собрал прутья, перетянул потуже и вернул девочке.
— Новую надо.
Надя пожала плечами. Стояла растерянная худенькая, глядя на него огромными печальными глазами, и Димка вдруг заметил, как она красива. Вчера он даже внимания на это не обратил. От этой мысли стало неловко, ребёнок же, и он торопливо полез в пакет.
— Вот, держи!
Увидев миску с крупной малиной, девочка растерялась ещё больше и спрятала руки за спину.
— Что ты? — Удивился Димка. — Бери. Сама сказала, что у вас нет. А у бабушки её полно. Только сама ешь. Вчерашнюю хоть попробовала?
По тому, как метнулся в сторону её взгляд, понял, — нет.
— Спасибо. — Прошептала Надюшка. — Я в лесу ела.
— Объелась. — Грубовато хмыкнул Димка. — Ты ешь, а я пошёл.
Он ушёл, не оглядываясь. И несколько дней потом совсем не вспоминал про девочку, пока бабушка не хватилась любимой миски.
— И куда дела? — Сокрушалась она. — Паша, ты не видел?
— Найдётся. — Отмахнулся дедушка. — Чего всполошилась? Не корова пропала.
«Надо забрать». — Подумал Дима. — «А потом подложить куда-нибудь». Он не хотел говорить дома о Наде. Зачем? Если он сам не понимает, что его заставило возиться с чужой девчонкой, то окружающие точно не поймут. Жалеть кого-то, это не по-мужски. Это слабость. Мужчина должен не причитать, а решать проблему. Правда, что делать, если не знаешь, как решить, Дима всё ещё не мог придумать.
«Надо сбегать к Маркиным днём, когда дома не будет Петра. И конфет Надюшке купить». — Он вспомнил сцену в магазине и решил, что купит самых вкусных.
Пакетик неожиданно получился увесистым. Сам мальчик конфеты не слишком любил, но маленькие девочки, наверное, иначе относятся к сладкому. Поэтому он постарался взять разных, и, вот, не рассчитал их количество.
Во дворе никого не было. Дима постеснялся позвать девочку и коротко свистнул. Но из дома никто не вышел. Ладно, он оставит конфеты на крыльце и уйдёт. Бог с ней, с этой миской, тем более, что бабушка, кажется, уже совсем забыла про неё.
Мальчик проскользнул во двор и опустил пакет на ступени. И вдруг услышал, что в глубине дома ругаются.
— Я тебе, что сказал сделать?!
— Я не успела, ты рано пришёл. Я не знала, что ты вернёшься. — Голос Надюшки дрожал и срывался.
— Что, если меня нет, так значит можно ничего не делать?!
— Я делаю. Просто не успела. Папочка, не надо!
Димка услышал звук удара и отчаянный детский плач. Он затрясся всем телом и бросился в дом.
— Не смей! Не трогай её!
Маркин обернулся. Взгляд его уже был слегка затуманен чем-то горячительным.
— Ты кто? Чего явился?
— Не троньте её! — Повторил Дима. — Я всем расскажу, как вы над дочерью издеваетесь!
— Ты кто такой? Вор? Да я тебя сейчас в полицию сдам!
— Я не вор! А вы не имеете права издеваться!
— Права? — Маркин криво усмехнулся. — Надька, я тебя бил?
— Н-нет. — Девочка смотрела с ужасом. — Я упала.
— Слышал, заступник?! Вон пошёл! Пошёл, я сказал!
Димка выскочил из дома. Первое, что увидел за забором, — «девятка». Захлёбываясь гневом, выхватил из кармана небольшой, но острый швейцарский нож, который подарил дедушка. Огляделся, присел за машиной. Быстрым, выверенным движением, спасибо Вадиму, научил, прорезал сбоку два колеса. Будет знать! Надо бы все четыре, но нельзя. Могут увидеть.
Он пошёл прочь от дома. И вдруг понял, какую глупость только что совершил. Теперь он не сможет ничего и никому рассказать, потому что все сразу поймут, кто испортил машину Маркина. А у Димки уже несколько приводов в полицию. Ему ещё нет шестнадцати, но у деда не только спина больная, а ещё и сердце прихватывает. Что с ним будет, если полиция придёт в дом.
Но они всё равно пришли. Точнее он. Участковый.
— Ты порезал колёса на машине Маркина?
— Григорий Иванович, ты что такое говоришь? — Нахмурился дед. — Зачем это Димке моему?
— Маркин утверждает, что он. Якобы… — Участковый достал заявление. — Пётр Николаевич вернулся домой раньше обычного и увидел, как какой-то взрослый парень подкупает конфетами его несовершеннолетнюю дочь. Как вы думаете, с какой целью?
Димка побледнел. А Григорий Иванович невозмутимо продолжал.
— Маркин в состоянии сильного душевного потрясения вышвырнул мальчишку из дома, а тот в отместку порезал ему шины.
Он посмотрел на Димку.
— Так было?
— Нет, не так!
— А как?
— Никак не было! Не резал я ничего! И не подкупал никого!
— А продавщица в магазине сказала, что ты купил довольно много конфет, дорогих.
— Ну и что?
— А то, что эти конфеты кто-то принёс в дом Маркина. И был ты там не один раз.
Участковый достал из пакета бабушкину миску.
— Ваша?
Павел Константинович тяжело посмотрел на внука.
— Наша.
— Что ты в ней приносил?
— Малину. — Димка почти кричал. — Я приносил малину. Потому что он девчонку колотит. А вкусное своим бабам скармливает.
— Не ори. — Грозно цыкнул на Диму участковый. — На тебя сигнал был. Ты зачем за Надюшкой Маркиной шёл? Вера Панина тебя видела. Говорит, как под конвоем девчонку вёл. А она оглядывалась, боялась тебя. А вечером с дружками спиртное распивал и что? Подвигами своими хвастался?
— Да не пил я! — Димка почти сорвался на слёзы. — И подвигов никаких не было! Я малую из леса вывел. Всё!
— Ты, Григорий Иванович, притормози малость. — Павел Константинович стоял, сжав натруженные кисти рук в кулаки. — Ты внука моего в чём обвиняешь? В порче имущества или ещё похуже в чём?
На лбу дедушки выступила испарина, и Димка вдруг страшно испугался, что он упадёт.
— В порче. А только ли имущества… Я, Пал Константинович, слишком тебя уважаю, чтобы так просто парня твоего забрать. С другим бы цацкаться не стал, говорю, как на духу. И Маркин только про машину заявил. Но, если узнаю что. — Он повернулся к Димке. — Пощады, парень, не жди! И к дому Маркиных приближаться забудь!
— Ты чего бушуешь, дядь Гриш? — Раздался знакомый голос.
Дима обернулся. За забором усмехался Петька Чернухин. — Если за пиво на пацана наехал, так зря. Не пил он его. А если за Маркинскую тачку, так лучше по обманутым мужьям пройдись. К тёзке моему много у кого претензии есть из тех, чьих жён он на этой тачке катал.
Участковый нахмурился.
— А это ещё что за адвокат у нас здесь? Какой я тебе дядя? Племянник выискался. Короче, Пал Константинович, поговори с внуком. Если ему есть, что мне рассказать, милости прошу.
— Поговорю, Григорий Иванович. Поговорю.
Он поднялся на крыльцо. Петька, посмотрев вслед участковому, приблизился к забору.
— Держись, щегол. Около машины тебя никто не видел, и доказательств никаких у них нет. Иначе бы Григорий Иванович либеральничать не стал. — Шепнул он. — Не признавайся. Я ему хорошую версию подбросил. Пусть думает.
— А ты почему заступился? — Покосившись на дедушку, быстро спросил Дима.
— Маркин, прохвост, у меня Валентину увёл. — Плюнул на землю Чернухин. — Надо было мне самому ему тачку подпортить. Жалко, конечно, его, что он без жены, но наглеть тоже нечего. И за что его только бабы любят.
— Дмитрий, иди в дом.
— Иду, дед.
— Ну, иди, получай люлей. — Чернухин помахал рукой. — Удачи!
— Рассказывай! — Велел Павел Константинович, когда они вошли в дом. — И не ври.
— Не трогал я его машину. — Помня Петькин наказ, упрямо повторил Дима.
— Да плевать мне на эту машину! — Взорвался дед. — Про Надюшку всё как на духу выкладывай!
— А про неё чего? — Совершенно искренне удивился Димка. — Я её в лесу в овраге нашёл, когда за грибами ходил. Она ногу подвернула, я её на спине нёс, как ты меня когда-то в детстве, потом видел, как отец её теми ягодами, что Надюшка собрала, тётку какую-то кормил. Вот и отнёс малину.
— Почему же Вера сказала, что она заплаканная была и тебя боялась? Я ж не от Григория первый раз это услышал.
— Да не меня она боялась! А отца своего. Потому что бьёт её за всё подряд. У неё спина синяя вся!
Павел Константинович вдруг побледнел так, что казалось кровь вовсе отхлынула от его лица.
— А где ж ты, охальник, спину её видел? Неужели, правда, что люди говорят?
Только в этот момент Димка вдруг окончательно понял, о чём говорил сначала участковый, а теперь и дед.
— Да вы что, сдурели все что ли?!!! — Заорал он так, что бабушка в кухне уронила тарелку. — Она же мелкая! Как клоп! Ребёнок же! Да на речке я её видел! На речке! Она вся грязная после оврага была…
Он вдруг выдохся, опустился прямо на пол и, уткнув голову в колени, заплакал, как маленький.
— Вы здесь живёте. И всем всё равно, что этот гад её бьёт. Ягоды отобрал, конфет не покупает. А она терпит.
— Так она не жаловалась никогда. — Растерялся Павел Константинович.
— Терпит, потому что боится. А он хоть пьяный, но хитрый. Бьёт там, где не видно. Чтоб под одеждой было. А она думает, если пожалуется, то ей ещё хуже будет. А знаешь, почему? Да потому что всем наплевать! А на меня как ты подумать мог? Я верил, что ты не как все.
* * * * *
— Он меня на спине нёс. — Рассказывала Надюшка девушке в форме. — Потому что у меня нога очень болела. А потом малину помог собирать.
— И всё?
— Нет. Не всё.
Взрослые переглянулись.
— Он мне ещё малину принёс. Потом. Вкусную, сладкую очень. И метёлку починил.
— А что вы с ним делали?
— Ничего. — Надюшка удивлённо оглядела присутствующих. — Он за забором стоял, а я во дворе была. Он меня похвалил. Сказал, что кому-то достанется хорошая невеста.
— Надюшка. — Григорий Иванович присел перед девочкой на корточки. — А чего ты всё «он» да «он»? У него разве имени нет?
— Мы не успели познакомиться. — Вздохнула девочка. — Он помогает и уходит. Быстро очень.
— Да уж, история…
— А папа тебя часто бьёт? — Спросила девушка в форме.
Надя отвернулась, молча уставившись в стену.
— Ты, Надюшка, не бойся. Говори. — Григорий Иванович погладил её по голове. — Никто тебя больше бить не позволит.
Побои уже были сняты. Маркин сначала пытался убедить полицию, что девочка упала, но характер травм говорил сам за себя.
— Бьёт. Когда я не слушаюсь. Или когда он пьяный.
— А как не слушаешься?
— Когда убираюсь плохо или обед не сделаю.
— Понятно. — Когда девочку увели, заключил участковый. — Пётр, значит, со своими многочисленными подругами только развлекался, без обременения, а хозяйство на ребёнка свалил.
— Как же так получилось, что только приезжий парнишка заметил, что ребёнок в беде?
— Лицом к лицу лица не увидать. — Виновато пробормотал Григорий Иванович. — Привыкли, пригляделись, глаз замылился. Ну, теперь-то будем этого Маркина прав лишать. А Надюшку тёте передадим, она уже давно Петра просила, чтобы он Надю отдал…
Дима долго не мог простить Павлу Константиновичу его подозрений. Хотел, уговаривал себя, что он далеко не ангел, что у деда есть все основания ему не доверять. Но обида не проходила. Они помирились уже перед самым Димкиным отъездом.
— Прости, Дмитрий, что не верил.
— Забыли. Ты держись, дед. Если что, звони. — Димка крепко обнял Павла Константиновича.
— Мать береги. Ты умеешь, оказывается, мужиком быть. Глупостей не делай только.
-Не буду, дед, обещаю.
***
— Привет, Димон!
— Подожди минутку. — Попросил Дима свою спутницу. — Я сейчас.
Он подошёл к окликнувшему его молодому мужчине. Они обменялись рукопожатием.
— Что-то не видать тебя, брат. — Вадим мазнул взглядом по его лицу. — Избегаешь?
— Нет. — Тактично возразил парень. — Просто расписание занятий в техникуме плотное. Совсем времени нет.
— Ну, я тебя и не на гулянку зову. — Усмехнулся Вадим. — Есть тема на хорошие деньги.
— Видишь ли, Вадик. — Дима посмотрел собеседнику прямо в глаза. — Я в юридическом техникуме учусь. И что такое ответственность за противоправные действия нам объяснили ещё в первый год обучения. Я ведь правильно понимаю, что ты меня не вагоны разгружать зовёшь?
— Умный ты парень, Димка. — Усмехнулся Вадим. — Книжку «Горе от ума» в школе читал?
— Бородатая шутка.
— Да я и сам уже старый. А эта? — Он кивнул в сторону девушки. — Невеста твоя?
— Можно и так сказать.
— Красивая. Красивые девочки деньги любят, Димон. И красивую жизнь.
— Не все и не всегда.
— Ой ли?
— Я пойду, Вадим. Меня ждут.
— Иди, Дмитрий Алексеевич. А насчёт моего предложения подумай. Деньги дают человеку возможности.
— И приносят беды.
Дима хорошо запомнил слова деда, что драться за чужую прибыль или прихоть — дело неблагодарное.
— Кто это? — Поинтересовалась Настя, проводив Вадима взглядом.
— Так, знакомый. В одном дворе живём.
— А что он хотел? Он старше тебя, да? Симпатичный.
— Да какая разница, что хотел. А симпатичный или нет, не знаю. Я в мужчинах не разбираюсь.
Настя расхохоталась.
— Ты, Димка, такой смешной, когда сердишься. Я же просто так сказала.
Она смеялась так весело, что он тоже заулыбался. Эх, Настюха. Тили-тили-тесто. Они учились вместе. Познакомились там же, в техникуме. И сразу стали не разлей вода. Вадим сказал, красивая. Но Настя была не просто красивая. Яркая, манящая, как диковинная птица, она никому не давалась в руки. Даже ему, хотя они уже почти решили, что после того, как Димка отслужит в армии, они поженятся.
Дима не понимал, что Настя нашла в нём, самом обыкновенном, слишком простом для неё, парне. Но он сам был влюблён в девушку. Любил, ревновал, а она словно не замечала этой бури страстей. Но никому в мире не уступила бы своего Димку. Это он точно знал.
Они расставались только однажды, когда после первого курса она отправилась с родителями на море, а он снова уехал в деревню. Теперь уже без всяких маминых просьб. Димке надо было скоротать время до приезда Насти, занять чем-то голову и руки. От компании Вадима к тому времени он откололся. Видел, что тот крайне недоволен этим, но старался не обращать внимания.
— Взялся, значит, за ум? — Павел Константинович разглядывал подросшего внука. — Сам теперь служителем Фемиды заделаешься?
— Мама так хотела. Мне вообще всё равно было. А теперь нравится.
— Вот что ты к ребёнку привязался, старый? — Бабушка хлопотала вокруг. — Ешь, Димочка, с дороги же.
— Спасибо, бабуль. Соскучился по твоей еде. Я вот тебе Настю привезу. Научишь её так же готовить?
— Настю? — Дед хитро прищурился. — Если озаботился тем, как готовит, значит, планы на эту девушку у тебя серьёзные. А чего же про вторую свою невесту не спрашиваешь?
— Про какую ещё невесту? — Дима вытаращил глаза.
— Как про какую? Про Надюшку-то, про Маркину.
— Ну, дед, ты и сказал. Невеста. Она же маленькая совсем. — Димка вспомнил и улыбнулся. — Клоп. И как она?
— Хорошо. В Липовке с тёткой живёт. Григорий Иванович с проверкой ездил. Говорит, подросла, поправилась, красивая девчонка.
— Не обижают её там?
— Любят. Сестра матери ведь сразу хотела её забрать. Но Пётр не отдал. И Надюшку запугал, что если будет с тёткой видеться, или расскажет что-нибудь, то и ей, и той хуже будет. Теперь-то прав его лишили. Но Надюшку, Григорий говорил, навещает. Прощения просил.
— Любовь проснулась? — Хмыкнул Димка. — Не верю я в это. Человек, если любит, то не обидит. А в остальных случаях ему на чувства других всё равно. Отец в этот раз опять про мой день рождения забыл. Не первый раз уже. Я маленьким был, обижался, плакал. А теперь мне тоже всё равно.
* * * * *
А когда Диму провожали в армию, плакали и мама, и Настя. Только он улыбался и говорил, что время пройдёт очень быстро, они и соскучиться не успеют. А ему служба в армии нужна для будущей работы, для карьеры. Говорил, чтобы не зареветь самому, потому что расставаться было тяжело. Ребята хлопали его по плечам и говорил, что Димка молодец, раз не стал отмазываться, что он мужик. Он кивал, улыбался им тоже, а сам видел только маму и Настю, уже зная, как будет скучать.
В армии не всё складывалось просто. Когда его избили первый раз, он вдруг словно снова увидел синяки на худенькой Надюшкиной спине тем летним днём и понял, что не будет терпеть. Он не беззащитный ребёнок. Пусть лучше убьют, но Димка будет драться. И когда они полезли снова, ощетинился так, что один из старослужащих разогнал его обидчиков.
— Как зовут?
— Дмитрий Алексеевич.
— Ну а я тогда Тимофей Ильич. Откуда сам?
Дима сказал.
— Земеля! — Обрадовался Тимофей. — А я не городской. Но недалеко от тебя. Из Липовки. Село такое.
— Я знаю. — Кивнул Дима. — Сам не был. Но слышал. У меня дед с бабушкой в Успенке живут. А в Липовке у меня невеста подрастает.
Брови Тимофея взлетели вверх.
— Это чья же такая?
Дима рассказал.
— Ну, это шутка, конечно. — Добавил он. — В селе шутят так. Меня дома девушка ждёт.
— Меня, надеюсь, тоже. Если дождётся. Срок невелик, но мы втроём в школе дружили, Катюха, я и Захар. Я ушёл, а она так и не определилась, с кем из нас хочет быть. И Захар в селе. Ну, ничего. Если пролечу, подожду пока твоя Надюшка подрастёт. Узнаю, где живёт, и…
Димка засмеялся.
— Долго ждать придётся. Хорошо, у меня таких проблем нет. Я в Насте уверен. Мы давно пожениться решили.
— Тогда служи, боец. Теперь не тронут. Я тебе покажу, как правильно драться надо. Но это так, на чёрный день.
Больше и, правда, не трогали. Тимофей, уезжая, оставил ему номер телефона и адрес.
— Свидимся ещё, Дмитрий Алексеевич! К своим приедешь, звони. Либо я подскочу, либо уж ты до Липовки прокатись. Не прощаюсь, Димка!
— Лёгкой дороги, Тима. Пусть Катерина тебя встретит.
— А тебя Настя.
— Ну, это по-любому. Не сомневайся.
Она встретила. Только смотрела как-то иначе. Лишь однажды, когда они долго гуляли, как раньше, встретились с ребятами с курса, Настя смеялась, целовала Димку, была той, прежней.
— Идём ко мне, пожалуйста. — Попросил он. — Мама в деревню уехала. А завтра утром заявление в ЗАГС подадим.
— Идём. — Неожиданно легко согласилась она.
Только утром, когда он в радостном возбуждении хлопотал на кухне, Настя остановилась в дверях.
— Дим, мы не пойдём в ЗАГС.
Он даже не понял сначала. Замер с ножом в руках.
— Паспорт забыла?
— Не в том дело. Я не хочу выходить за тебя замуж.
Он сел, тупо глядя в стену и пытаясь сообразить, что сделал не так.
— А зачем же тогда… ты со мной сегодня? Пошла зачем?
— Это было справедливо. С моей точки зрения. Не люблю быть должна.
— Я всё равно не понимаю, Настя! Ты шутишь сейчас? Проверяешь меня? Можешь не делать этого. Я люблю тебя.
— Я тебя нет, Димочка. И ничего не могу поделать с этим. Ну как мне быть, если я поняла это, пока тебя не было?
— Но нам же было так хорошо вместе.
— Было, Дим. Но не сейчас.
— Почему ты сказала мне об этом после всего? Я никогда не пойму тебя, Настя.
— Я уже сказала, почему. Ты же ждал этого от меня.
— Я ждал, что ты выйдешь за меня замуж, любви твоей ждал. А это что? Это подачка, Насть? Зачем? Неужели ты не понимаешь, что это унизительно?
Димка был раздавлен. Он пытался ещё раз поговорить с Настей, но она избегала его.
— Димон, ты это, не парься здорово по поводу Настюхи. — Увидев его в таком состоянии, признался Глеб, сосед и бывший одноклассник, с которым они раньше были в одной компании. — Не в тебе дело. Она уже тогда с Вадимом встречаться начала.
— Красивые девочки любят красивую жизнь… — Дима вспомнил эти слова. — Что ж, теперь хотя бы что-то прояснилось. Глеб, а вы все почему молчали?
— Ну, у вас вроде бы наладилось всё. Откуда мы знали.
Однажды столкнулся с Вадимом. С трудом подавил желание ударить этого человека. Посмотрел на насмешливый, всё понимающий взгляд, понял, что не сможет, как раньше, и пошёл в военкомат. Мама плакала, но Дима просто не мог остаться сейчас здесь…
* * * * *
— Мамочка, как ты?
Прошло три года с тех пор, как он уехал. Даже в отпуск не приезжал.
— Нормально, Дима. Ты как? Вернулся? Не уедешь больше?
— Не уеду. Надо вписываться в гражданскую жизнь, мама. Завтра пойду узнавать, как мне продолжить учёбу. Помнишь, я собирался?
— Помню, сынок, конечно, помню.
— Только, старый я теперь, наверное.
— Какой же старый, Димка? Тебе же двадцать три только. — Мама обняла его и вдруг заплакала. — А ты говоришь, как будто жизнь прожил.
— Да я, считай, и прожил, экстерном.
— И слышать не хочу! Всё ещё впереди у тебя, слышишь?
Кажется, мама была права. Он поступил. И льготы при поступлении, как отслужившему, тоже были. И студенческая жизнь, совсем не такая, как раньше в техникуме. Только сам Дима стал другим.
Девчонки на курсе заглядывались на него, шептались. Кто-то пустил слух про несчастную любовь, а потому шептались сочувственно. Он неизменно улыбался однокурсницам, но романов не крутил и в общих делах принимал участие крайне редко.
Про Настю не спрашивал, знал от ребят, что вышла она замуж за Вадима, а мама сама разговоры на эту болезненную для него тему не заводила. И вдруг однажды столкнулся с ней во дворе, лицом к лицу. Настя была не одна. В коляске, которую она везла, сидел мальчик, слишком большой для того, чтобы там сидеть.
— Здравствуй, Дима.
— Здравствуй.
— Как ты живёшь?
— Зачем ты спрашиваешь? Тебе ведь уже, наверное, рассказали. Глеб или Игорь. Или что, они уже не докладывают всё твоему мужу?
Она посмотрела на него с горечью.
— Ты изменился.
— Конечно изменился, Настя. Когда человека бьют, он или ломается, или становится крепче. Я предпочёл не дать себя сломать.
— Почему не спрашиваешь, как я?
— А смысл спрашивать человека, который сам выбрал собственный путь? Руководствуясь только собственным желанием.
— Ну, в последнее время нас с Кирюшей слишком редко спрашивают о наших желаниях. Да, Кирилл?
Мальчик улыбнулся матери. Что-то знакомое мелькнуло в этой улыбке, но Дима не придал этому значения.
— С ним что? — Спросил он. Не мог не спросить.
— Родовая травма. Одна ножка развивается медленнее другой. Надо делать операцию.
— Так что тянете? Большой он уже для коляски. Да, брат?
— Большой. — Неожиданно чисто ответил мальчик. — А вы кто?
— Да можно сказать, никто. Скажи, Настя, ты счастлива?
— Была бы. Если бы не всё это. — Она кивнула на коляску. — С этим нельзя быть счастливой.
— Всё наладится. — Он не нашёлся с ответом. Посмотрел на мальчика. — Пока, малыш.
— Пока. — Сын Насти помахал рукой и Дима заметил синяки, словно следы пальцев на детском запястье.
— Это что? — Твердея скулами, тихо спросил он.
— Ударился, наверное. Это же ребёнок.
— Ударился?
— Мы пойдём. — Настя развернула коляску. — Нам ещё в поликлинику.
Она торопливо выкатила коляску со двора. Дима долго смотрел вслед. Поднявшись в квартиру, спросил.
— Мама, что с Настиным ребёнком?
— Болен. Какая-то то ли патология, то ли родовая травма. У мальчика одна ножка короче другой. Говорят, это лечится, и даже успешно. Давно надо было…
— И что она? Что её муж? Родители? Что они себе думают?
— Сын, там всё не так просто. Я не говорила. Ты же слышать про Настю ничего не хотел.
— Говори. — Дима спохватился, что разговаривает с ней слишком грубо. — Пожалуйста.
— Вадим не любит мальчика. — Ирина вздохнула. — И с родителями Насти он здорово поссорился. Не знаю, в чём была причина, но у Настиного отца случился инфаркт.
— Он жив?
— Год назад похоронили. А её мама сказала, что не хочет ни знать, ни видеть, никого из их семьи.
— Дочь и внука тоже?
— После всего, тоже. А Вадим… Думаю, он мог бы найти деньги на операцию, но не хочет.
— Почему?!
— Дима, ты только не злись и не кричи сразу. Я давно хотела спросить. У вас с Настей было что-нибудь? Не делай вид, что не понимаешь.
— Не делаю. Было однажды. И после этого она сказала, что не выйдет за меня замуж. Зачем ты спрашиваешь?
— Ты же видел Кирюшу.
— И что?
— Действительно не понимаешь? Он похож на тебя, сын. И Вадим не слепой. Неудивительно, что он не любит мальчика. Если всё так, как я думаю, он получил не только твою девушку, но и твоего ребёнка.
Новость ошеломила Диму. Всю сознательную жизнь он думал о том, что будет хорошим отцом своим детям, а не равнодушным, как его собственный, и не жестоким, как Маркин. Что уж его дети точно будут счастливы.
— Что же делать?
— Думай. Ты взрослый, сынок. Мужчина. Юрист. Должен знать, что делают в таких случаях.
— Хорошо. Я решу вопрос. — Он задумчиво кивнул. — Просто так это оставлять нельзя.
***
— Настя, я подаю иск об установлении отцовства.
— Подавай. Я и так знаю, что Кирюшка — твой сын. И Вадим знает. Я сразу сказала. Думала, если прикажет избавиться от ребёнка, отправлю его по известному адресу, и буду воспитывать одна. Но он не сказал. Потому что любит меня. И я его люблю.
— Я всё равно не понимаю тебя, Настя. Никогда не пойму. Ход твоих мыслей лишён всякой логики.
— А от тебя, Дима, никто не ждёт понимания. Я для себя живу, не для кого-то. И для себя пыталась выяснить, ошибаюсь я или нет, думала, вдруг ёкнет что-то внутри.
— Не ёкнуло?
— Нет. Единственное, на что я не рассчитывала, на эту беременность. Перебрала в тот вечер немного, бдительность потеряла.
— Почему мне не сказала? Я же вижу, что ребёнок вам с Вадимом не слишком и нужен.
— Он не разрешил. Сказал, сам воспитывать будет.
— Почему у Кирилла синяки на руках. Бьёте его?
— Да что же ты прицепился к синякам этим? Вадик просто неловко поднял Кирюшу за руки из коляски. Детская кожа нежная, вот следы и остались. А так мы любим его.
— Это как надо было дёрнуть. — Дима поморщился. — Почему операцию не делаете, зачем время тянете? Что врачи говорят?
— Вадим говорит, надо подождать.
— Меньше всего меня интересует его мнение! Медицинское заключение есть?
— Дима, я тоже юрист. И юридически ты Кириллу никто. А Вадим будет против, что ты лезешь в нашу жизнь.
— Не в вашу, а в жизнь своего сына. Это большая разница. А «никто» или «кто» — это лишь дело времени. И ты, как юрист, это прекрасно понимаешь.
— Понимаю. И тогда, если ты захочешь, можешь лечить Кирюшу. Вадим всё равно денег не даст. Мне почему-то кажется, что он рад этой ситуации. Я полностью завишу от него сейчас. Что ты сделал ему, Дим?
— Дошло, наконец? Прогибаться не стал. И под его дудку плясать. Он бы меня ещё тогда наказать мог, только Вадиму так неинтересно. Вадим — игрок. Решил на малыше отыграться. Но сына я ему не уступлю.
— А меня, значит, уступил?
— Не начинай, Настя. Ты свою судьбу сама выбрала. Это он, маленький и слабый, и от него пока ничего не зависит, а ты всегда умела за себя постоять.
— Что ж, ты прав. Знаю, что тебе больно будет, но всё равно скажу: я его люблю, поэтому и сдалась. Вадик меня до твоего приезда не трогал. Ты спрашивал, дошло ли? Давно. Ещё тогда, когда он попросил дело до ЗАГСа довести. Но я слабину дала, решила напоследок свои чувства проверить.
Дима покачал головой. Странные всё-таки женщины. И после всего случившегося Настя ещё верит в то, что Вадим любит её. Впрочем, это совсем не его дело. Он должен заняться своей жизнью. Вернее, своей и Кирилла.
* * * * *
— Кирочка, малыш, ты оладушки будешь? — Ирина заглянула в комнату, настороженная внезапно наступившей тишиной. Кирилл сидел в своём кресле и увлечённо ставил указательным пальцем яркие голубые горошины краски на белую глянцевую поверхность новой детской.
Хорошо, что поверхность гладкая, а краска легко отмывается. Дима специально купил именно такую.
— Красиво, бабушка? — Восторженно поинтересовался Кирилл. — Это цветы!
— Красиво. — Согласилась Ирина. — Только мы, кажется, договаривались рисовать на листе. Зачем же папа покупал тебе мольберт?
Вот уже два года, как Кирилл живёт с ними. Дима без труда установил отцовство, но с определением места жительства мальчика пришлось повозиться. Настя, к удивлению Ирины, не возражала, а вот Вадим пытался вставлять палки в колёса новоиспечённому отцу. Они даже подрались с Димой. Однако, тот недаром овладевал профессией.
— Скажи спасибо, что пацан неполноценный. — Вадим смерил оппонента презрительным взглядом. — Иначе ты бы его не получил. А так, я подумал, что возиться с немощным та ещё развлекуха. Занимайся, папаша.
— Неполноценный здесь один, — ты. — Неожиданно спокойно ответил Дмитрий. Теперь у него была цель. И он шёл к ней семимильными шагами. Взял академический отпуск. Возил сына в Москву и Санкт-Петербург. Кирилл уже перенёс две операции и теперь проходил реабилитацию у себя в городе.
— Бабушка, я же хотел только, чтобы было нарядно. У тебя на кухне скатерть тоже белая, а цветы на ней синие. Это очень красиво!
— Дизайнер ты мой! — Она потрепала его светлые волосы. — Давай всё же договоримся, что роспись мебели мы с тобой отложим до лучших времён. А красивые цветы ты скоро увидишь, и много, когда поедешь с папой в деревню.
— А когда?
— Вот папа сессию сдаст, и отправитесь.
— А ты поедешь?
— Не могу, Кирюшенька. Я работаю.
— А мама туда к нам приедет?
— Не думаю. Скорее всего, она тоже занята.
Кирилл часто спрашивал про Настю, а она не знала, что ответить. Они уехали вместе с Вадимом. Мать Кирюши звонила Диме, спрашивала про мальчика, но за два года так ни разу и не появилась, а несколько последних месяцев и вовсе не объявлялась. Сын слышал от Глеба, что Настя родила второго ребёнка.
— Кирюша, если сейчас мы не вымоем руки и не отправимся в кухню, оладушки остынут и уже не будут такими вкусными.
— Если сгущёнкой полить, то будут. — Деловито заметил Кирилл, отправляясь в ванную. — Бабушка, ты поможешь?
* * * * *
Павел Константинович, хоть и сдал за последние годы, но поднял Кирюшу вверх, полюбовался.
— Хорош пацан! Наш, сразу видно. А наша порода крепкая. Погоди, Кирюша, будешь быстрее папки бегать.
— А мой папа быстро бегает?
— Быстро. — Улыбнулся старик. — И бегает, и плавает, и даже драться умеет.
— Э, дед! — Засмеялся Дима. — Ты мне сына плохому не учи. Запомни, Кирилл, драться надо за идею или за справедливость, а не за чужие деньги и прихоти. Так, Павел Константинович?
— Так, Дима, так. Запомнил?
— Запомнил. Дед, я попросить хотел. Посмотрите за Кириллом? Я завтра до Липовки доеду. Друг у меня там, армейский. Звонил ему. Он в гости ждёт. А Кирилл… Сам понимаешь, не хочу я, чтобы он разговоры наши пьяные слушал.
— А ты что же это, напиться собрался? — Строго спросил Павел Константинович.
— Не так чтобы. Но, дед, я ж не святой. Не виделись давно, да и Тимофей так просто не отпустит.
— Да ладно, хорош оправдываться. Пошутил я. Конечно, присмотрим. Уж на это мы со старухой годны ещё.
Тимофей встретил его с распростёртыми объятьями.
— Заматерел, Дмитрий Алексеевич! Только чего же такой замотанный? Ну, да это мы поправим. Катерина, банька-то как?
— Истопилась! — Во двор вышла молодая женщина. — Здравствуйте! Тима вас с утра ждёт.
— Знакомься, Димка, Катюша моя. А это Варя и Семён. — Он показал на двух малышей, выглядывающих из-за матери. — Двойнята. Видишь, какие мы стахановцы.
— Расхвастался, стахановец. — Укорила жена. — Что же гостя на пороге держишь. Проходите, Дмитрий.
— Спасибо, Катя. Мы сейчас. — Дима улыбнулся малышам. И тихо спросил. — Магазин у вас где?
— Зачем тебе? — Удивился друг. — В доме всего полно. Катя с вечера наготовила.
— Ты про ребятишек не сказал ничего. А как к детям с пустыми руками.
— Поразить хотел. — Улыбнулся Тима. — Двойным попаданием.
— Поразил. Идём до магазина.
— Брось. Есть у них всё, включая птичье молоко.
— Вот здесь ты меня не убеждай. Я сам ребёнком был. Споришь дольше.
— Катя, мы сейчас! — Тимофей вышел за калитку.
В магазине Дима огляделся со знанием дела. Выбор не очень, но всё же. Быстро показал продавщице на нехитрые детские радости: конфеты, шоколадки, игрушки.
— Куда столько? — Простонал Тимофей. — Слипнется.
«Слипнется…» — Так говорил Маркин. А Надюшка смотрела на него своими большими испуганными глазами.
— Невесту-то мою не разыскал?
— Какая невеста?! — Тимофей едва вытащил его из магазина. — Возвращаюсь, а здесь Захар перед Катериной гоголем ходит. Свадьбу уже обсуждают. Ну, я с ходу: стоп, дорогие товарищи! Никакой свадьбы, пока я не сориентируюсь на местности! С Захаром чуть ли не на кольях дрались, а только отстоял я свою Катеньку. Он понял, кстати. Год спустя на Катиной подруге женился. Девчонка у них, Любанька. А ты как?
— Не женат. Но сын есть. Кирилл. Шестой год ему.
— Чего не привёз? Погонял бы наперегонки с моими зайцами.
— Рано ему пока наперегонки бегать. Сейчас расскажу всё, не торопи.
Уже, радуясь гостиницам, убежали играть дети. Уже попарились в бане и наелись досыта, а разговорам всё не было конца.
— Ничего, Дим, ничего. — Смущённо, словно стыдясь собственного счастья, бормотал Тимофей. — Будет бегать твой Кирюха. Обязательно.
— А я и не сомневаюсь. — Соглашался Дима. — Мы с ним самое главное сделали. Деформацию позвоночника предотвратили. А дальше дело техники.
— Ты привози его к нам. — Просила Катя. — У нас ребята озорные, но добрые. Не обидят твоего мальчика. А мать его как же, Дим? Неужели, просто так отдала? Я бы не смогла…
— И мне бы не отдала? — Удивился Тимофей.
— А ты что, собрался от нас куда? — Катя грозно свела брови. — А ну прекращай одну за одной опрокидывать! Ишь, забуробил!
Дима смотрел на них и улыбался. Наверное, так он себе это всё и представлял. Вроде и ругаются, но нет. Смотрят друг на друга так, что сразу понимаешь, любят. Любят друг друга и детей. Думают и рассуждают одинаково. Вот это семья и есть.
Ничего, пусть у них с Кириллом семья небольшая. Но тоже самая настоящая. И он, как и мечтал, своего сына никому в обиду не даст. И сам не обидит.
— А Надю эту я, кажется, знаю. — Задумчиво произнесла Катерина. — Только она маленькая была. Помню, бабушка что-то такое рассказывала. То ли с тётей её знакома, то ли ещё что. Только она из села, если не ошибаюсь, уехала. Ещё осенью. Учиться поступила, наверное. Школу-то закончить должна была.
— Ну да и Бог с ней. — Мотнул головой захмелевший Димка. — Пусть учится. Это что? Так, воспоминание детства.
На следующий день до обеда лечили больные головы. После сходили с детьми на речку. Дима смотрел, как носятся, поднимая брызги, Тимофеевы двойняшки, и мечтал, что Кирюшка совсем скоро будет бегать так же.
Познакомился и с серьёзным, основательным Захаром, с его женой и неулыбчивой, похожей на отца, маленькой Любаней, глаза которой смотрели из под белёсых бровок испытующе и пронзительно. Вспомнил широко распахнутые глаза Надюшки, в которых отражалась вся гамма детских чувств, и разозлился на это воспоминание. Вот, что оно привязалось к нему?
Хотел было ехать домой, но Тимофей не отпустил под вечер. Уговорил ещё на одну ночь. Утром попрощались тепло, пообещали друг другу не теряться, и Дима отправился в обратный путь.
* * * * *
Кирюшка сидел в своём кресле под деревом. На коленях держал миску со спелой отборной малиной.
— Папа! Вернулся?
— Вернулся, сынок. Ты как, не скучал?
— Нет, мы с дедушкой Павлом по деревне катались. Он мне всё-всё показал: и клуб, и магазин, и поле с цветами. А на речку не ходили. Он сказал, что только с тобой.
— Ну, раз сказал, значит, пойдём. Вот удочки наладим, и втроём махнём на рыбалку.
— Правда? — Кирюша подпрыгнул, едва не рассыпав ягоды.
— Правда. Ты чего скачешь? Чуть миску не перевернул. Бабушка собирала, старалась.
— А это не бабушка.
— Дед?
— Нет. — Помотал головой сын. — Мне тётя дала.
— Какая ещё тётя? — Удивился Дмитрий.
— Которую мы с дедушкой раньше у магазина встретили. Красивая. — Подумав, сообщил Кирилл. — Глаза такие… Ну, тоже красивые. Только грустные.
— А что она сказала?
— Да ничего не сказала. Что малина сладкая. И чтобы я ел.
Сердце, неизвестно от чего, вдруг бешено заколотилось.
— Кирюш, ты тогда ешь. А я сейчас, слышишь?
— Слышу. — Согласился мальчик, отправляя в рот очередную сладкую ягоду. — Тебе оставить?
— Нет. Ешь сам. Я потом, Кирюш.
Сын посмотрел ему вслед и пожал плечами. А Дима, незаметно для себя самого всё ускорял и ускорял шаг.
Не было красной «девятки» у ворот. Да и сами ворота были покрашены в другой цвет. А она была. Он узнал её сразу. Кирюшка был прав. Красивый ребёнок превратился в ещё более красивую девушку. А глаза… Они остались прежними. Он стоял и молчал. Она тоже не произнесла ни слова. Они смотрели друг на друга, и их взгляды всё говорили за них.
— Метёлку, смотрю, починили. — Наконец хрипловато произнёс Дима.
— Это другая. — Оказывается, она научилась улыбаться.
— Зачем ты здесь?
— Отец год назад сначала попал в аварию, а потом слёг после инсульта. Сейчас уже намного лучше.
— Простила? — Дима нахмурился. — Неужели забыла, как он с тобой обращался?
— Не забыла, но всё равно простила. — Надя не отвела взгляд, как в детстве. — У него больше никого нет.
— Как тебе жилось всё это время?
— Хорошо. — Она улыбнулась. — Тётя Лена очень любит меня. И она поддержала, когда я решила помочь отцу. Спасибо тебе, Дима. Если бы ты не приехал тогда…
— Ты теперь знаешь, как меня зовут? А тогда мы даже не познакомились.
— Люди познакомили. Меня в Успенке так и зовут твоей невестой.
— Значит, у тебя всё хорошо?
— Да.
— Я рад. Правда, рад. Спасибо за малину. Посуду я потом занесу.
Больше говорить было нечего. Дима развернулся и пошёл прочь.
— Постой! — Надя догнала его на середине улицы. — Не уходи больше. Я всё время тебя ждала. Слышишь? Всё это время. В деревне слухи быстро разлетаются. Я знаю, что у тебя нет жены! И сын хороший, очень! Не уходи!
Её глаза плакали, просили, требовали, умоляли. Он повернулся к девушке, взял за руки.
— Жены нет, а невеста, выходит, дождалась?
— Дождалась. — Не отрывая от него взгляда, подтвердила она.
Она никогда больше не отведёт взгляд. Дима увидит его разным: весёлым на их свадьбе, радостным, когда Кирюшка первым пересчёт финишную линию на школьной эстафете. Сердитым, когда мальчик будет плакать, уткнувшись в совсем ещё молоденькую Надю, а Настя растерянно уйдёт, так и не дождавшись, пока сын подойдёт к ней. Требовательным и ободряющим, когда он, Дима, однажды опустит руки после смерти одного за другим бабушки и деда. Ласковым и нежным, когда будет укачивать их новорождённую дочь. Этот взгляд будет разным, но неизменно любящим. А Дима всегда будет заботиться о том, чтобы он не затуманивался слезами.
И лишь однажды ничего не сможет сделать. Когда на её дне рождения совсем уже взрослый Кирилл вдруг скажет.
— Благодаря вам с папой моё детство было счастливым, но есть то, что может дать только женщина. Такую нежность, ласку, любовь и заботу могла дать мне только ты, моя мамочка.
Они вдвоём еле успокоят плачущую Надю. И в тот момент увидят в её глазах настоящее, мокрое от слёз, простое человеческое счастье, для которого ведь, на самом деле, нужно не так уж и много…
Автор Йошкин Дом
