Лето выдалось жаркое. С высоких лип на горячий асфальт падали липкие капли. Я сидела на скамейке у второй городской и щелкала семечки, бросая шелуху в урну.
— Ты же дочка Семен Семеныча? – прошамкал старческий голос. Я вздрогнула и повернулась. Седая низенького роста бабулечка стояла, опираясь на клюку. Несмотря на жару, на ногах у нее были обуты теплые ботиночки «прощай молодость».
– Можно я присяду? – спросила вежливо, хотя на скамейке сидела я одна.
— Пожалуйста, присаживайтесь, — ответила я и даже подвинулась.
Старушка осторожно опустилась на скамейку, прислонив клюку к сиденью.
— Отца с работы ждешь? – снова поинтересовалась она.
— Жду, — не стала отпираться я.
— У него последняя пациентка сейчас. Скоро выйдет.
Она повернулась ко мне, и тени от листвы вперемешку с солнечными лучами заиграли на её морщинистом лице. Карие глаза смотрели пронзительно.
— Со здоровьем-то у тебя неладно, — сказала она.
— У вас тоже не всё слишком хорошо, раз у отца на приеме были, — вырвалось у меня машинально. Я совершенно не собиралась грубить незнакомой бабушке, но разговоры о болячках сводили меня с ума. Отец, будучи специалистом в области хворей в суставах, затаскал меня по разного рода исследованиям. Только, как назло, выявить причину ломоты в костях так и не удалось.
Но старушка только улыбнулась доброжелательно и протянула руку.
— Меня зовут Марья Никитична.
Отказать бабушке теперь было совсем неловко.
— Саша.
— С удачей у тебя, Саша, тоже что-то не то, — авторитетно заявила бабуся. Она всматривалась в мое лицо, будто читая в нем что-то. Затем поморщилась так, что все борозды и морщины на её лице ожили. – Не повезло тебе с такой матерью.
Я хотела было возмутиться, но что-то заставило меня прислушаться к её словам. В конце концов это был не первый случай, когда пациенты отца в качестве благодарности пытались открыть мне глаза на родительницу. Один дед даже пытался схватить меня за руку и шел за мной целый квартал. Раньше таких людей я считала умалишенными, странными и старалась сбежать от них как можно скорее. Но старушка отчего-то внушала доверие.
— Вы знаете мою маму?
— По счастью, мы не знакомы, — ответила Марья Никитична. – Но я вижу, что она из себя представляет. И что на тебя сделано… И крадники, и сброс гадости всякой, да и щитом для нее ты не раз была. Но тут уж и делать ей ничего было не нужно. Старшие всегда с младших тянут силы, а в случае чего по отпрыскам сначала удар приходится. Только путевые ведьмы на своих детей защиты ставят…
Я слушала бабушку, как завороженная, и хоть толком ничего не понимала, а живот скрутило, как будто от страха.
— Что вы такое говорите?
— Мать твоя – ведьма, вот что. И хвори твои она на тебя навела. Я бы и сама тебе помогла, но боюсь силенок моих не хватит. Вижу, поднаторела она в колдовстве. Много людям гадостей сделала.
— Наверное вы что-то путаете. Мама у меня простой парикмахер. Никому и слова плохого не сказала никогда.
— В глаза, может, и не сказала. Но я-то вижу! Хорошо. Мне не веришь – своим глазам поверь. В доме у нее обязательно место есть, куда посторонним нос совать нельзя, так?
— Разве что инструменты для работы. Но это не то, чтобы нельзя. Просто нам её ножницы и расчески ни к чему…
— Вот и загляни туда. Много интересного узнаешь.
И сказала она это так, что волосы у меня на голове зашевелились. Старушка оперлась на клюку, осторожно поднялась и тихонечко поковыляла прочь. А я так и осталась сидеть на лавочке с открытым ртом. Разве можно поверить, что моя собственная мама желает мне зла? Не она ли сидела у моей кровати и меняла компресс, когда я болела? Не она ли утешала меня в моих неудачах. А что зовет непутевой, так я ведь и есть непутевая. Неприятности так и липнут. С подросткового возраста знаю, что крайней окажусь. Пойдем с девчонками потанцевать в клуб – я одна без парня останусь. Мимо будет пробегать стая бродячих собак – обязательно ко мне прицепятся, на других и внимания не обратят. Шишка с елки упадет – мне на голову. А что подруг близких нет – так ведь тоже моя вина. Такая я неинтересная, значит. Но как быть интересной, если всё из рук валится? Начала вышивать – палец проткнула, начала бегать – упала, чуть ногу не сломала, хорошо, что трещиной обошлось. Даже начинать ничего не хочется…
— Саша, ты чего нос повесила? — раздался отцовский голос рядом. – Тебе хмуриться не идет!
Я словно вышла из транса. Так глубоко в свои думы погружалась.
— Да ничего такого… — начала я. А потом слова вдруг сами посыпались с языка. – Твоя пациентка, Марья Никитична, сказала, что мама – ведьма, что наводила на меня порчу и вообще всячески людям гадости делала.
— Надо же, — сказал отец. – И эта туда же. Наверное, сестры опять сплетничали, поговорю с ними.
— Туда же? – недоумевая, переспросила Александра.
— Да, это уже не первый случай. Но что поделать, работать приходится в основном с людьми в возрасте, а у них свои причуды, — отмахнулся отец.
А у меня вдруг словно кто-то перед глазами кинофильм прокрутил. Вспомнилось, как малышкой я сидела у папы в кабинете, пока он вел прием, как заговорщицким тоном какой-то седобородый дед рассказывал ему, что в благодарность может помочь снять приворот. Тогда я ещё ничегошеньки не понимала, и слова странного старика выветрились из памяти, а теперь… И позже, когда я была уже классе в третьем, одна женщина дождалась отца после работы и тоже предложила свою помощь. Она тогда сказала, что его самого уже не вытащить, но девчонку, то бишь меня, защитить надо. Но отец на такие провокации никогда не велся. Он любил мать без памяти, для него она всегда была святой женщиной. Помню, мама рассказывала, что у папы даже другая невеста была, свадьба обговорена, гости приглашены, а потом он встретил маму, и всё – случилась любовь неземная. Так и живут. Ни на кого никогда мой папа не заглядывался больше. С работы – сразу домой. Все разговоры у него всегда к маме сводились, к тому, какая она хорошая женщина… Разве может человек, которого так любят, быть плохим?
До самого дома я никак не могла выкинуть разговор с Марьей Никитичной из головы. И ужасно обрадовалась, когда вдруг мама засобиралась на встречу с подругами.
— Девчонки позвонили, зовут посидеть винца выпить. Ты не заскучаешь тут без меня, Сёмушка?
— Потерплю, — ответил отец, — Только долго не засиживайся.
— Постараюсь поскорее вернуться, — ответила мать, уже стоя на пороге.
И только дверь за ней закрылась, я вскочила из-за стола и на цыпочках проскользнула в родительскую спальню. С опаской подошла к большому шкафу, открыла створку. Руки у меня дрожали от волнения. Неловкими пальцами я откинула крышку сундучка с инструментами и замерла. На виду лежали лишь расчески, зажимы, ножницы и несколько пачек красивых шпилек для нарядных причесок. Я уже собиралась закрыть и сундук, и шкаф, когда любопытство всё же подтолкнуло меня снять верхнюю полочку ящика. Я ожидала увидеть там тюбики с краской, но сердце пропустило удар и заколотилось с удвоенной силой, когда своими глазами я увидела то, что лежало внутри. Скрученные воедино черные свечи, бархатные темные мешочки, несколько пахучих пучков странной травы, старые монеты, веревки, красные и черные мотки шерстяных нитей… Перед глазами зарябило, и я всё-таки захлопнула ларец. Осторожно прикрыла створку шкафа и серой тенью шмыгнула в свою комнату.
Сердце подпрыгивало где-то в горле. Выходит, мать и вправду ведьма. Иначе зачем ей всё это? Все эти свечи и бархатные мешочки… неужели старенькая Марья Никитична была права?
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ
