— Плохо мне, мама, вот тут в груди давит, дышать нечем! Депрессия у меня, это болезнь такая, от тоски она случается.
— Что же ты, Раечка, тоскуешь, квартира есть, вона купила серьги золотые, и холодильник недавно большой взяла.
Мама теребила фартук, стараясь спрятать от городской дочки, руки с черными ногтями. У Раиски-то маникУр красный, как у девушек из картинок, и ручки мягкие, как бархат.
Дочка уехала в город после школы, поступила в институт, старалась, училась, и теперь работала «дирехтуром на фабрике».
Так мать говорила соседкам, она не понимала, что это за должность такая, фабрике покупать ткани? И зачем покупать, когда они на там всегда лежат целыми складами, из них шьют платья и сорочки.
То, что дочь в чистом кабинете по телефону договаривается о закупках, для нее было из области фантастики. Она справедливо считала, если Рая сидит в кабинете, значит дирехтур, а все остальные, обычные работники, шьют ночнушки и панталоны за швейными машинками, что тут непонятного.
Мама Раи была женщиной чересчур простой, даже глупой, она просидела в деревенской школе восемь лет, надоела учителям до чертиков, своей непроходимой тупостью. Понаставили ей в аттестат троек, поздравили с «успешным» окончанием, и выдохнули облегченно, избавились от балласта. Придя домой из школы в последний раз, она закинула учебники в чулан, и забыла о них. Через месяц не помнила ничего из того, что ей вдалбливали в голову учителя, выветрилась начисто даже таблица умножения.
Из всей математики, она вынесла лишь навык складывать цифры, что обозначены на бумажных купюрах. Это она умела виртуозно, была единственной женщиной в деревне, которая умела дёшево покупать на рынке, в районном центре. Деревенские считали за удачу, сьездить туда с ней, поэтому у Зины не было отбоя от приглашений прокатиться в район. Дядя Джамал, цокал языком, увидев ее, и вздыхая, доставал из-под прилавка лучшие товары. Он торговал на этом рынке всю жизнь, видел разных покупателей, но с такой упертостью встречался впервые. Торгаш до мозга костей, даже он остерегался этой женщины, старался обслужить побыстрее и избавиться от такого покупателя. Знал, спорить с ней из-за нескольких рублей не стоит, себе дороже выйдет.
Зина пользовалась своим состоянием, как щитом, могла и заплакать, и призвать к совести торговца, обижающего сироту убогую. Причём делала принародно, с громкими восклицаниями и горестными рыданиями, поэтому ей товар продавали по той цене, которую она назначала сама. Но Зина не злоупотребляла, снижала цену настолько, чтобы и продавцу оставался навар, и ей была экономия. А ещё строго следила за качеством, и подсунуть залежалые продукты было опасно, могла ославить на всю округу.
Она прекрасно понимала, что мягко говоря, не очень умная, но жизненные навыки компенсировали этот недостаток, с лихвой.
Маленькую, ее хотели отправить в город, где учились такие же глупые дети, но как-то руки не дотянулись, ноги не дошли у проверяющих. Деревня была глухая, осенью не проехать из-за слякоти, зимой дороги заносило снегом, весной река выходила из берегов, и сносила мост. А летом никто не вспоминал про глупенькую Зину Ковалеву, и без нее есть чем заняться.
С пятнадцати лет она работала телятницей, потом вышла за вдового мужика замуж, и родила Раю. Муж был намного старше, выпивал и поколачивал молодую жену, безропотно несущую все заботы, о его сыновьях от первого брака. Но подростки недолго задержались в доме, закончили школу и разъехались, приезжали редко.
Отец стал пить чаще и не интересовался сыновьями, а мачеха хоть и была доброй, но как с ней общаться, она же глупая.
Той осенью Рае исполнилось восемь лет, она умела прятаться под стол, когда отец приходил пьяным и замахивался на жену.
Но однажды не пришёл, дочка с мамой не спали всю ночь, боясь, что появится и начнет их гонять. Заснули под утро, и проспали до обеда, девочка в тот день не пошла в школу, а мать впервые в жизни на работу. Почему-то никто из телятниц не пришла, не разбудила, наоборот, молча прибрали за ее телятами и покормили.
Проснулись Зина с дочкой и понять не могут, день на дворе или вечер, пасмурно так, дождь сеет мелко-мелко, а в дверь стучится сосед Боря. Стучит осторожно, а сам в пол смотрит, на доски некрашенные крылечка, а в воротах ещё несколько человек стоят.
В тот день глупая Зина узнала, что осталась вдовой в двадцать семь лет, а дочь второкласница сиротой.
Шёл муж выпивший домой, думал, придёт, жене-дуре подзатыльников даст, а не дошёл. Упал и умер, лежал всю ночь под дождем, нашли случайные прохожие и вызвали милицию.
Жене сообщать с утра не стали, дурочка же, толку нет от неё, погрузили тело в грузовик, и отправили в райцентр, вскрытие делать.
Зина как узнала про смерть мужа, плакать не стала, выдохнула и сказала:
— Теперь завфермой разрешит мне неделю не работать, на похороны, сказали, положено выходные давать. Слава богу, успеем похоронить, поминки справить и картошку выкопать, погода-то портится, не сегодня, завтра снег покажется.
Невыкопанная картошка была головной болью в последнее время, копали ее Зина с Раей по вечерам, понемногу.
Муж огородом и картошкой никогда не интересовался, есть в доме баба, пусть она и возится.
После похорон, которые организовали пасынки и помогли соседи, накрыли стол, посидели, помянули, и Зина потащила всех картошку копать. Чего без дела сидеть, покойник от того, что гости пьют и жрут, из гроба не встанет и не займется делами. Он и при жизни-то особо ничем не интересовался, крыша дома протекает, забор валится, на крыльце ступеньки шатаются.
После отъезда сыновей мужа, Зина с восхищением рассказывала в магазине, что крупная нынче уродилась картошка, и чистая, несмотря на сырую погоду.
А ещё, что пасынки отказались от дома в ее пользу, вот какие добрые, и с похоронами помогли, и поминки справили.
Осталась она с дочкой Раей в мужнином доме, жила тихо, как мышь, и в тридцать лет выглядела как старушка. Робко улыбалась, если с ней пытались заговаривать мужчины, и убегала, отмахиваясь. Надеясь на ее глупость, сосед Боря постучался как-то ночью в окно, и пытался уговорить на большую и чистую любовь.
— Сейчас, стой там!
Сказала Зина и отошла от окна в глубь комнаты, а через минуту на голову соседа вылила, ведро воды с помоями. Коза утром не получила любимые ополоски с кастрюль, зато никто больше не стучал в окно, не обещал любовь и ласку. Борю жена отмутузила скалкой, когда Зина утром пришла и пожаловалась, что ее сироту и вдову, сосед хотел использовать в неприличном деле. Скандал был на всю деревню, и Боря долго ходил с фонарями под глазами. Мужики поржали над ним, и после этого старались обходить дом Зины стороной, на всякий случай.
Председатель колхоза тоже попал в неприятную ситуацию, когда хотел отругать Зину за ведро комбикорма, она его тащила огородами домой.
— Я тебя, Зинаида, в милицию сдам!
Стукнул кулаком председатель по столу, вызвав телятницу в кабинет — ещё раз замечу, что воруешь, не посмотрю, что вдова!
— А я скажу милиции, что ты приставал ко мне, хотел меня, несчастную, в постель положить — топнула ногой в резиновых сапогах Зина — а ещё скажу, что тебе комбикорм возят домой машиной. Вот так!
— Тьфу, на тебя!
Сплюнул председатель, понимал, что дурочке могут поверить, и начнут проверять его, поэтому махнул рукой:
— Иди, работай, только в следующий раз много не бери, поняла!
— А я и не беру много — обиделась Зина — это у тебя три коровы, что приходится возить грузовиком корм. А у меня коза одна, она много не съест, ей ведро корма на три дня.
Рая маму свою любила, но немного стеснялась ее, и завидовала подругам, у которых были красивые и умные родители.
С мамой и поговорить не о чем, она даже телевизор не смотрит, не интересуется ничем, кроме кур, козы и огорода.
Когда переехала в город, старалась маму лишний раз не привозить в гости, и не знакомила с подругами. Как-то неудобно было ей, такой красивой и успешной, ходить по улицам с женщиной, которая смахивала на сумасшедшую оборванку.
Одежда заношенная, выцветшая, голова обмотана старым платочком, и взгляд такой, робеющий, перед нарядно одетыми горожанами.
Раиса Васильевна занималась закупками на небольшом предприятии, была почти начальником, и ее уважали на работе. Жила в хорошей, двухкомнатной квартире, была достойная зарплата, немного сбережений, не было у неё только так называемого женского счастья, в виде мужа и детей. Поэтому горевала, ее тонкая, чувственная душа рвалась на части так, что она даже заболела.
— Депрессия у вас, милочка — это определил доктор, за приём к которому Рая заплатила большие деньги — будем лечить!
Лечение отнимало много средств, но мало помогало, Рая плакала по ночам, плохо ела и похудела немного. То, что ушли лишние килограммы, радовало, и она решила что за время лечения, постройнеет и похорошеет.
А вот Зина никак не могла понять, что за болезнь такая — депрессия, она знала простуду, зубную боль, даже аппендицит ей вырезали, но то, чем страдала дочь, казалось блажью сытой, городской бабёнки.
— Ты бы уж Раечка, дурью не маялась, родила кабы от кого, хоть от женатого, ребетенок тебя вылечил мигом.
— Мама, ты хоть понимаешь, о чём говоришь?
Рая стиснула виски руками, боже мой, какая же мама недалекая женщина, разве может она понять, насколько сейчас дочке тяжело.
— О том же, дитё рожай, не то вон чего-то маешься, говоришь, что худо тебе. А родишь ребетенка, некогда будет думать о депресях всяких, его кормить нужно, одевать, обувать.
Рая с досадой отмахнулась от матери, глупая, деревенская старуха, ничего не понимает, а туда же, лезет с советами.
А она уже всех врачей обошла, отправляли даже к психиатру, сходила тайком через знакомых, лекарств выписали на несколько тысяч.
Родить она бы не отказалась, но не получается что-то у неё, ни с первым мужем, ни со вторым не случилось желанной беременности.
А может и хорошо, что не случилось, мужья выпивали, толком не работали, второй пытался руки распускать. С такими разве можно детей растить, а одной тем более, ни воспитать, ни прокормить.
Из деревни Рая вернулась в город подавленной, слова матери задели за больное место, и коварная болезнь, под названием депрессия только набирала обороты.
Ей не хотелось ничего, ни есть, ни пить, с трудом заставляла себя вставать утром и идти на работу. Хорошо, что она была человеком обязательным и дисциплинированным, только это и держало на плаву.
Подруга Юля попыталась растормошить, и предложила провести вместе выходные, чтобы одной не выть от скуки.
— В субботу едем к нам на дачу, будут только свои — сказала она, тоном, не терпящим возражения — и ты с нами!
— Не хочу — заныла зараженная смертельным недугом, под названием тоска, Раиса — оставьте меня в покое.
— Мы заедем за тобой, попробуй только не выйти к подъезду — Юлька была женщиной решительной, и скорой на расправу, не зря же она служила начальником охраны. Поэтому Рая зевая, утром сидела на скамейке возле подъезда, а дорогой дремала, но отказываться от поездки не рискнула. И зря, всё равно вид зелёных полей и одиноких деревьев не радовал, и не приносил измученной душе покоя.
На даче и вправду, были только свои, Юля с Димой, их трое детей, родители Димы, двоюродная сестра с мужем и детьми, и ещё человек пять друзей семьи.
Увидев галдящую, с утра опохмелившуюся толпу, и орущих дуром детей, Рая упала духом, и чуть не упала в обморок. Она не была готова проводить выходные в огромной компании, на шести сотках с маленьким дачным домиком.
Но до города тридцать километров, автобусы толком не ходят, и все, кто приехал на автомобиле, слегка подшофе. Раиса поняла, что ей придётся терпеть этот сумасшедший дом до следующего утра, чтобы уехать с кем-нибудь.
Народ гоготал, жарил мясо и поднимал себе настроение крепкими напитками, а дети носились с визгом по участку, ломая кусты.
Потолкавшись возле стола, с трудом прожевав кусок подгорелого мяса, Рая незаметно выскользнула на улицу, и пошла прогуляться.
Жаркий день переходил в приятный, теплый вечер, в воздухе пахло дымом и жареным мясом.
Казалось, что весь город переехал на выходные на природу, прихватив с собой еду и напитки.
— Что, скучаете?
Раиса от испуга отскочила в сторону, а из-за за забора на неё глянули озорные глаза. Над глазами возвышалась копна густых, кучерявых волос.
— Вот и я скучаю, когда к другим приезжают гости — сказал мужчина, и высунулся поверх деревянных досок — а ко мне никто не едет.
У него была веселые, темные кудри и небольшая бородка, а заношенная, зеленая рубашка обтягивала крепкие плечи.
— А вы к кому приехали?
Спросил он у онемевшей от неожиданного напора Раисы, и не дожидаясь ответа, распахнул калитку — заходите в гости! Я тут скучаю один, даже поужинать не с кем!
Как кролик, загипнотизированный удавом, женщина зашла на участок, не думая о последствиях.
А последствия не заставили ждать, как-то само собой получилось, не думала Рая ни о чём таком, когда шагнула на участок кучерявого соседа.
Вкусный чай с травками под яблоней, салат из мокрицы и огурцов, хлеб с мясом поджаренные над углями, и ни капли спиртного, ей-богу!
А голова почему-то кружилась, а руки у Ивана были теплыми, голос мягким, и осталась Рая ночевать у соседа.
Сама не поняла, как оказалась с ним в постели, видимо, истосковалось тело по ласке, лет пять прошло, как развелась со вторым мужем.
Подумала, что у подруги народа полный дом, наверняка, никто и не вспомнит о ней.
Была права, не вспомнили, и когда прибежала под утро, все спали, кто под яблоней, на раскладушке, а кто в предбаннике.
Прикорнула ненадолго на крылечке, а утром чтобы не оправдываться перед подругой, уехала с сестрой Юли, они с мужем торопились на работу.
И как-то не случилось больше на дачу приехать, стыдно было в глаза смотреть родителям Димы, а вдруг они знают, что кувыркалась с Иваном.
Стыдилась, а у самой отогрелось внутри после той ночи, депрессия отступила на шажок. Перестала Рая таблетки пить, нужды в них не стало, слишком приятны были воспоминания о той, случайной ночи.
К августу вспомнила, что месячных нет третий месяц, тестов наделала кучу, и все они оказались с двумя полосками.
— Вот жеж, надож, ну ты даёшь — ахнула гинеколог, за двадцать лет Марина Григорьевна стала почти подругой — что делать будем, дорогая?
— Рожать будем — Раиса слезла с кресла, и стала собирать одежду с кушетки — лишь бы чего не случилось с ребенком за беременность.
— Ничего не случится теперь, устроился малыш уютненько, расти собрался. Только трудно будет тебе одной, это же не кошку завести дома, ребенка ни на минуту не оставишь одного.
Страшно конечно под сорок лет, рожать и поднимать ребенка, но об аборте Рая и не думала, решила, что как-нибудь выкрутится. На первые полгода запасы есть, а дальше как получится, на крайний случай пожить можно и в деревне, у мамы.
Скрывать беременность Рая ни от кого не стала, не шестнадцать лет, чтобы стесняться. Что есть, то и есть, на работе предупредила, чтобы на ближайшие несколько лет искали замену.
Но в деревню не поехала, не стала глаза мозолить, сообщила матери по телефону, так и так, мол, в ближайшее время меня не жди.
Зина приехала сама, через два дня, в сумке-тележке с колесиками, притащила картошку, мяса и молоко козье. Вытирая пот со лба, она затащила продукты в квартиру, сперва рухнула на стул, отдышалась и кинулась обнимать дочь.
— Как ты доехала — ахнула Рая, — ты же до райцентра одна не ездила никогда!?
— А чего не доехать — спокойно ответила Зина — автобусы ходют до района, а там я спросила, как пройти туда, где поезда ездют по рельсам. Всё за женщиной одной ходила красивой, она сказала, что едет до города.
Утром Рая проснулась от того, что из кухни потянулись ароматы маминых пирогов, Зина вдохновенно стряпала.
— Я вот думаю, Рая, буду приезжать к тебе, пока не родишь — упругий кусок теста шевелился под рукой Зины, как живой, и вплетался в косичку для плюшки — а как ребёночек появится, перееду жить сюда. Пока мальчонка не подрастёт, поживу, помогу тебе чем смогу.
Раиса онемела от удивления, такой решительной и рассудительной, она не видела свою маму никогда.
— А почему мальчонка, мама, я же не говорила тебе, что на УЗИ была.
— А мне аппараты ваши не нужны, сама знаю, что к чему, точно мальчишка будет.
Зина приезжала раз в месяц, а перед родами зарубила кур, отдала козу соседям, и перебралась в город.
Из роддома Раису забирали Юля с мужем, и счастливая Зина в новом платье, без вечного серого платка, аккуратно подстриженная.
— Так я таперича городская, вот и попросила Юлю помочь, она мне и платье купила, и туфли — похвасталась Рае мать, сияя как луна в полнолуние.
— Что ты с ней сделала — спросила Рая у подруги, от удивления протирая глаза — я столько лет не могла уговорить ее платок снять?!
— Не уговаривала я — засмеялась Юля, и подмигнула Зине — мы решили, что с новой, красивой коляской, негоже гулять в старом платке и галошах.
— А ещё я на работу устроилась — мать задрала подбородок и свысока посмотрела на дочь, готовую упасть без чувств, от таких новостей — теперь у нас денег будет куча! Два раза в месяц будут платить!
— Куда устроилась?
Продолжала уходить в прострацию Рая, она ощупывала маму, словно пытаясь понять, не подменили ли ее черти. А Зина утопала в счастье, обнимая внука в кружевном одеяльце, и вдыхая давно забытый запах младенца.
— Дворником — гордо объявила Зина — там грамоту знать не нужно, знай себе мети. Я сама нашла контору, где начальники ихние сидят, искала, искала и нашла.
***
Зина с удовольствием махала метлой, собирая с тротуара мусор, а под деревом в тени, спал в коляске Ванечка, круглощекий, и удивительно кучерявый.
— И в кого он такой — спросила как-то мать у Раи, а та разоткровенничалась, рассказала о своем глупом поступке. О соседе кучерявом, о котором, кроме имени ничего не знает, о единственной ночи, подарившей им маленького Ивана Ивановича.
— Стыдно мне мама, что поступила так, но не жалею ни о чём — Рая поцеловала розовую, крохотную пятку сына — есть у меня теперь свой Ванечка.
— А чего стыдиться, дело уже сделано, назад не вернёшь — Зина положила ладонь на голову сидящей рядом дочери — ты не о прошлом думай, а о будущем.
— Я за тебя переживаю, вдруг в деревне соседи начнут осуждать, что дочь плохо воспитала, мол, ребенка без мужа родила.
— Умные плохого о других не подумают и не скажут, а дураков я и слушать не стану.
— Мама, какая же ты мудрая женщина, а я думала…
Рая замолчала и покраснела, разве можно говорить родной матери, что люди ее считают глупой. Даже если она и есть дура непроходимая, и об этом ей в лицо кричат чужие люди.
— А я знаю и сама, что глупая, бог не дал мне ни ума, ни памяти, но ведь и без мозгов жить научилась, Раечка — захихикала Зина, прикрыв рот ладошкой — сумела тебя выучить в институтах, и Ванечку помогу тебе растить, для этого мне образования не нужны.
То, что она не такая, как остальные дети, Зина узнала, когда ей было лет пять. Просветила бабушка, она же объяснила, кто занимается раздачей ума там, на небе, велела обращаться прямо к Нему, если возникнут претензии и вопросы.
Зина делала всё так, как научила бабуля ее любимая, спросит у боженьки, как ей поступить, и ждёт ответа. А пока наверху думают, решает проблему сама, как считает нужным, ни разу не ошиблась ещё, претензий от боженьки не поступало.
Вот и сейчас, бог не сердился на неё, за то что она переехала жить к дочери, и нашла работу.
Погоду ей хорошую предоставляет, зимой снега было немного, весной растаяло быстро, а на лето грех жаловаться, летом всем тепло и радостно.
Метёт Зина, и улыбается солнцу, знает, что там живёт тот самый, добрый и справедливый, который всех слышит.
Слышит он и просьбу женщины с метлой:
— Боженька милостивый, вот ты мне ума не дал, сэкономил видно, так ты дай этот самый остаток внуку моему. Что же добро это, лежать у тебя будет без дела, спортится, засохнет, как чернослив и изюм у дяди Джамала.
Вспоминает Зина торговца и улыбается, добрый он был, всегда насыпал фрукты горкой, и яблоком угощал.
Ещё одно пожелание есть у Зины, но с такими пустяками она не станет беспокоить боженьку, сама справится.
Уж очень хочется ей, чтобы папа был у Ванечки, поэтому, нужно съездить на дачи эти самые, посмотреть на соседа кучерявого.
Юля сказала, что неженатый он и одинокий, а ещё работящий и непьющий, что же отказываться от такого, хорошего мужика.
На выходных и съездит Зина, посмотрит на него и познакомится случайно, а потом про дочь и внука расскажет кучерявого.
Она же глупая, болтает всегда не весть о чём, вот и ему наговорит, как растёт без папы малыш хорошенький, с мамой Раей.
А вдруг…
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ
