— Паршивка! Предатель семьи! — взревел отец.
Услышав имя жениха, он побагровел и будто раздулся, отчего дочь даже отступила на шаг. Глаза его вмиг вспыхнули бешенством, а усы растопырились, как у моржа в разгар брачного сезона. Настю кольнуло дурное предчувствие.
— Папа, пожалуйста, выслушай… — промямлила она.
— За оболтуса Енисеевых?! — не слышал её отец. — Вражин всего рода людского?! Ни за что! Только через мой труп!
— И вовсе не всего рода, а только вашего. Десятки лет прошло с того случая, ни нас с Ваней, ни даже тебя ещё на свете не было, пора уж забыть и жить мирно. Дети не отвечают за грехи отцов, а внуки за дедов и подавно, — на одном выдохе проговорила Настя и опять отшатнулась, испугавшись, что отца сейчас хватит удар, до того он сделался багровым и веко над глазом запрыгало.
Десятилетний Генка, младшенький, только и успевал с любопытством перескакивать с одного лица на другое. В душе он был за сестру, надоело ему до чёртиков ненавидеть всех Енисеевых, и с Борькой, сыном их, тоже надоело враждовать. А мать на сторону отца встала, всю жизнь ему поддакивала:
— Убивец, доча, он и есть убивец. Дурная кровь сильна своим безумием и передаётся всем поколениям. Гены! — мать многозначительно вздёрнула вверх указательный палец.
— Чушь это всё! Давно бы уже помирись и жили спокойно! Мы с Ваней любим друг друга. Если за него не пойду я замуж, значит, ни за кого.
— Когда ж вы успели за моею спиною снюхаться-то? — вкрадчиво пробасил отец и сжал руку на ремне под животом.
— Давно! С детства уж. Коз пасли вместе, гуляли втайне по оврагам, — с вызовом призналась Настя.
— Выпорю!!! Под домашний арест! В ссылку отправлю, к дядьке!!
— Ох, не кипятись, Олежа, остынь маленько, — бросилась к нему испуганно мать, за плечо потрогала, но тот оттолкнул её. Входная дверь сильно хлопнула. Послышались шаркающие шаги, перемежающиеся стуком трости об пол.
— Отец! Зайди, дело есть, — крикнул Олег, продолжая сверлить тонкую фигурку дочери тяжёлым взглядом.
Едва дед Петро, ветеран войны, весь пронизанный пулями, сгорбленный болячками и трудом, появился на пороге кухни, как помутнённый бельмом взгляд его уцепился за внука, который праздно развалился на стуле и посасывал свиную шкурку.
— Ать-два! Левой-правой! — захрипел он сурово, вытянувшись по струнке. — Сми-и-ирно! Шагом марш!
— Чё несёт, старый, Господи… Совсем с катушек съехал, — шепнула мать и перекрестилась.
Однако мальчик Генка всё понял: бросив шкурку на стол и вымаршировав под дедовское зычное «ать-два», он на мгновение застыл по-солдатски с выпяченной вперёд грудью, и шагом марш из кухни, шагом марш. Дед, как ястреб, следил за его передвижением. Одно неверное движение — и старик перейдёт в атаку: отжимания, бег трусцой, длинная проповедь о никудышном поколении Генки… Но на сей раз дед остался доволен выправкой внука.
— Вот так… Нечего у старших подслушивать. Чаво у вас тут? — прошамкал он полубеззубым ртом.
— Внучка твоя хочет породниться с вражинами! — выпалил, как плюнул, отец.
— Ась? — повернул дед Петро более чуткое ухо в сторону сына.
— Двась! Настя, говорю, за убийцу брата твоего, за Енисеева-младшего, замуж собралась.
Дед переменился в лице, словно ему неожиданно отвесили пощёчину. Борода его встрепенулась, костяшки пальцев, обхватывая трость, посинели. Он затарабанил этой палкой по полу, хрипя, как бешеный лев, и наступая на бедную Настю, совсем растерявшуюся и загнанную в угол:
— Вздёрну мокрую курицу! Век воли не видать! Заточу! За фашиста, за ирода! Костями лягу — но не быть этому!
— Слышала, паршивка?! — обратился к дрожащей дочери довольный отец. — В комнату свою иди с глаз моих! Ты под арестом! Мать!
Мать умоляюще скульнула, заламывая руки, жмакая ими передник.
— Кроме воды, ничего не давать! Увижу вас за разговорами или что гостинцы ей таскаешь — убью. Ясно? А ты, мартышка, попробуй нос высунь оттуда. Я сегодня прибью на твою дверь щеколду. Выходить под конвоем только в туалет.
Мать кивнула и дрожащими руками сгребла Настю в охапку, затолкала к выходу из кухни. Прикрыв за упирающейся дочерью дверь спальни, она покачала головой, погрызла ногти, погладила зачем-то дверь и на цыпочках выскочила во двор, чтобы не мешать бурному мужскому возмущению.
Какое-то время Настя, пыхтя гневом, постояла лицом к лицу с закрытой дверью. Ослы упёртые! Чернь средневековая! Параноики! Что дед, что отец, что мать — все они! И родственники Вани — не лучше. Она стукнула по двери ладонью, посыпалась с притолоки пыль. Справа от окна — зеркало с косметическим столиком. Настя постояла перед ним. То на правое плечо русую косу закинет, то на левое… Передние пряди выпадают всегда из причёски и завиваются с ангельской детскостью. Хороша! Глаза васильковые, ярко-синие, брови, как коромысла, точёные, с изгибами. Она умела поводить одной бровью, выражая сомнение или сарказм. На персиковой коже, чуть тронутой южным загаром — три родинки на одной щеке. Словно следы от вилки с широкими зубьями. Особый шарм придавали образу. «Несовершенное ты моё совершенство» — приговаривал Ваня, целуя поочерёдно каждую родинку Насти.
Кровная, беспощадная вражда между семьями Енисеевых и Раздуминых началась в далёкое послевоенное время, когда вернувшиеся с фронта молодые люди не поделили девушку Агафью. Сама Агафья более склонялась к Стёпану Раздумину, но и Василию Енисееву не отказывала в последних надеждах. После нескольких честных драк и словесных разборок, Степан Раздумин, прошедший всю войну и награждённый орденом Славы первой степени за проявленные мужество и героизм, был подло убuт Василием Енисеевым: удушен накинутой сзади бечёвкой и после ограблен. Случилось это поздним вечером на дороге между сёлами и никаких доказательств причастности Енисеева к преступлению не вскрылось, однако семья Степана ни одного дня не сомневалась в его виновности. Василия не посадили, он женился на Агафье и родилось у них шесть детей. Все встречи двух враждующих кланов (с подачи не унимающегося деда Петра) непременно заканчивались драками и ненависть друг к другу подкреплялась новыми причинами. Каждое поколение Енисеевых и Раздуминых имело свои основания ненавидеть друг друга, но первопричина оставалась неизменной и не прощаемой.
Знакомство Насти и Вани тоже началось с кровоnролития. Когда возле маслобойни разгорелся очередной конфликт и братья сцепились с братьями, и невестки тоже не отставали, собачась друг с другом, испуганная Настя пряталась за высоким колесом грузовика. Вдруг перед ней выскочил взбеленённый мальчишка Енисеевых. Настя сжалась. Ваня, абсолютно не понимая зачем это делает, охваченный пылом и бушевавшими вокруг страстями, сжал кулак и ударил Настю прямо в нос. Она же враг, а с врагами нельзя никак иначе! Кровь закапала на Настино жёлтое платьице. Подставив под нос ладошку, она с немым вопросом, с синими глазками, выражающими полную невинность и чистоту помыслов, воззрилась на Ваню.
«За что?»
И Ване стало ужасно стыдно и совестно. Ударил девочку ни за что. Такую красивую и нежную… Он попятился, споткнулся, упал, прополз задом по пыльной дороге… Потом поднялся и убежал.
Каждый день лета Ваня пас коз. Гонял их по пригоркам и оврагам к ручью, дремал вместе с ними в высокой траве. Настя тоже пасла — только в другой стороне, где родители наказывали, ведь территории были негласно поделены между семьями. И вот однажды услышал Ваня, что блеет неподалёку чужая коза. Блеяние своих коз он знал досконально. Ваня поднялся от травы и увидел, что навстречу ему, в окружении десятиголового стада, идёт девочка Настя. Заметив Ваню, она испуганно остановилась. Ваня с горечью подумал, что сейчас опять придётся драться и он, конечно, изобьёт эту бедную девчонку.
Замешкавшись было, Настя смело направилась прямо к нему… Она держала ручку в переднем кармашке платья. Ваня сжал кулаки. Подойдя близко, Настя вынула ручку, протянула к нему и раскрыла… На её ладошке лежала карамелька в оранжевой обёртке. «Это тебе, угощайся». Ваня, почувствовавший полный сбой программы, взял.
«А у тебя ещё есть?»
«Нет»
«Тогда давай пополам?»
И Настя улыбнулась ему, согласилась, и Ваня, тут же развернув конфету, откусил половину (старался поменьше) и протянул оставшийся кусочек Насте. И валялись они вместе на шёлковой траве, и резвились, и купались в тёплой реке, и вели беседы о своём, о незатейливом, о детском. Каждый день лета встречались они втайне благодаря козочкам. А потом, с приходом холодов, совсем краткими становились их встречи по оврагам и густым лесочкам. В школе, на людях, старательно делали вид, что они друг друга не замечают. Каждый ждал сладкого, упоительного лета… Долгие дни вместе напролёт, романтика тайных встреч. Любовь между ними зарождалась и крепла. Первые поцелуи, признания, объятия. И наконец Ваня сказал:
«Давай поженимся перед тем, как меня заберут в армию?»
«Ох, Ваня, родители не допустят… »
«А что нам те родители? Сейчас не девятнадцатый век, чтобы требовалось их согласие. Поставим перед фактом, никуда не денутся. Мы любим друг друга. И это навсегда. Правда?»
«Да».
Запертая в комнате уже два дня, Настя вспоминала каждую их встречу. Родителям придётся смириться. Они остынут. Может, даже дружить начнут семьями… От воспоминаний её вырвал стук в окно. Брат Генка, воровато озираясь, гримасничал, умоляя открыть форточку.
— Вот, держи, Настя, клубники тебе принёс. Я помыл, — просунул в форточку миску с ягодами Генка. Для этого ему пришлось взобраться на карниз.
— Спасибо, братишка, — умилилась Настя. Какой же Генка славный! А дед всё говорит шалопай, шалопай…
— Как ты тут?
— Нормально.
— Потерпи маленько, отец уже отходит. Ну, я пошёл, пока не заметили.
— Стой! Передай записку Ване Енисееву. Передашь?
— Давай быстрей, — вновь опасливо посмотрел по сторонам Генка и спрыгнул с карниза.
Настя быстро нацарапала на клочке бумаги несколько строк. Не запечатывала, так дала, доверяла брату. Бросила бумажку в форточку — Генка изловил её, сунул в карман шорт и, изображая невинную праздность, посвистывая песенку, выскользнул за ворота двора.
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ