Успех — это способность переходить от одной неудачи к другой без потери энтузиазма – прочла где-то Аля. Но когда она объездила полгорода в поисках работы, обзвонила десятки организаций, энтузиазму пришел конец.
Она шагнула в известный интернет-магазин, на дверях которого красовалось объявление: требуется сотрудник. Просидела на кушетке битый час, ожидая, когда освободится работница, чтоб перекинуться с ней парой слов, а через день уже проходила собеседование и онлайн-курсы.
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
Аля считала, что работа эта временная – уволится, когда найдет что-нибудь хорошее по специальности.
А сейчас она уже нервничала – боялась, что деньгам придет конец, а работа с приличной оплатой так и не найдется. Она покупала дешёвые овощи, варила себе суп дня на три на общей с соседом кухне, этим и питалась. На мясо и сладости даже не заглядывалась.
Пьющий сосед появлялся в общем пространстве не так часто. Уже пытался с ней найти контакт – совал деньги, чтоб сгоняла она в магазин за бутылкой и закуской, но Аля не поддалась. Переживала, что он обиделся, но на следующий день он, как ни в чем не бывало, просьбу повторил. Он, и правда, был безобидный. Замкнутый, когда трезвый, и говорливый – пьяный. Говорил он сам с собой, можно было с кухни уйти, он и не заметит.
Но соседство это всё равно раздражало, так жить не хотелось. Аля решила, что как только определится с работой, начнет поиск нового жилья. А теперь, когда решила начать работать она в этом магазине, район был и не столь важен – такие магазины есть повсюду, можно было просто поменять пункт.
В этом вопросе уже помогала ей Виолетта. В больнице от безделья она изнывала, и поиск квартир для Али был для нее своего рода развлечением.
О своих мытарствах Аля могла рассказать не многим. Светке могла, но та в преддверии собственной свадьбы была загружена заботами другого рода. И так уж вышло, что едва знакомая Лета стала лучшей собеседницей в тот момент. Она искренне переживала за Альку, помогала, чем могла.
– Как у тебя дела, Лет? Как здоровье? – интересовалась Аля.
– Прекрасно. Они мне всё пытаются группу инвалидности повысить? Но я не сдаюсь. Пусть остаётся прежняя.
– Ох, Лета, я ничегошеньки в этом не понимаю. Держись, тебе ещё учиться.
Работа Алю не тяготила. Наоборот, взялась с интересом. Она всегда, в общем-то, за всё так бралась. Вечером возвращалась поздно, но домой особо и не тянуло. Она подыскала другую квартиру, и, учитывая прежний опыт, съездила – посмотрела. Всё хорошо, вот только цена в двадцать пять тысяч пугала. Ещё непонятно было, сколько заплатят ей в магазине, поэтому предоплату она отдавать не стала.
Она написала список организаций по приоритету, анализировала, думала о своем будущем. Такая привычка – всё фиксировать. Она, по-прежнему, звонила, черкала в блокноте, искала за что зацепиться ей в этом городе, ведь работать вот так, в магазине, она могла и в Новгороде.
Так для чего она здесь?
В конце концов она расширила поиск – может повезет с поиском работы в других городах? Ей было все равно… Сейчас она стала человеком без корней.
А в середине августа – два звонка с противоположными просьбами. Первый – от Виолетты с просьбой поговорить с ее мамой. Мама приехала, и хоть и перевезла ее из больницы на съёмную квартиру, но начала уговаривать отправиться домой. Она волновалась за дочь.
– Лет, да разве твоя мама меня послушает? Я всего лишь ваша случайная попутчица, – удивилась Аля.
– Послушает, Аль. Она все равно сомневается. Ей тоже нужен совет.
– А ты? Ты в себе не сомневаешься?
Лета замолчала. А потом тихо, но как-то жёстко ответила:
– Я все равно останусь тут. Я не уеду! Я буду учиться именно здесь.
– Хорошо, Лет, – вздохнула Аля, – Я после смены попробую. Бросай номер. Но ничего не обещаю. По-моему это даже не очень прилично – постороннему человеку соваться в ваши дела.
Но не успела Аля позвонить Маргарите Николаевне, как та позвонила сама. И просьба ее кардинально противоположная – убедить дочь ехать домой. Ведь дома она тоже поступила, только на биологический факультет, и ещё не поздно всё изменить.
– Аля, Вы на нее какое-то влияние имеете, по-моему. А она так упряма! Всегда такая была, просто – беда. Вот что втемяшится… Но Вы поймите, она одна жить не может, а я не могу оставить всё – семью, работу. Бабушка у нас болеет. Виолетта никак не хочет смириться с тем, что она особенная девочка. А ведь ей самой даже не добраться будет до вуза, понимаете? Лампочку не вкрутить. Нанимать кого-то тоже нереально. У нас нет таких денег, чтоб при ней прислугу держать.
– Маргарита Николаевна, мне кажется, она останется. Я хотела б вам помочь, но я это вот сегодня твердо поняла. И ещё … я не психолог, конечно, но боюсь, если уговорите Вы ее, то потеряете.
– В каком смысле?
– Нет, не в прямом, конечно. Но…будет ли она учиться там, где учиться не хотела? Просто был у нас в группе один такой пример. Девочка хотела в художественное училище, а отец ее заставил идти в технологию. Она не училась, делала вид, пока не отчислили…
– Да? Я тоже думала об этом. Но считала, что сумею убедить. Ведь дома с родителями по-любому лучше.
– Я согласна.
– Ой, простите. Виолетта мне рассказала о том, что мама Ваша недавно ушла. Соболезную очень… Как Вы-то устроились?
И Аля, чтоб поднять настроение Маргарите Николаевне, рассказала о своем обустройстве с юмором. О том, как тихо перешагивает по утрам уснувшего на полу в кухне соседа, о том, как грохочут поезда под ее окнами и дрожат стекла, и о том, какими глазами встречали ее на производствах: глупая, мол – ни прописки, ни опыта, а хочет сразу на высокооплачиваемую должность.
А на следующий день Маргарита позвонила ей опять. Просила о встрече.
День выдался солнечный, у Али – выходной. Девушкой она была не глупой, и как-то интуитивно догадалась, о чем пойдет речь. Так и вышло. И предложение было очень хорошим.
Маргарита Николаевна предлагала ей жить вместе с Виолеттой, оплату квартиры брала на себя, а коммуналку – поровну. Виолетта вполне самостоятельна внутри квартиры. Вот только выходы ее в магазин или университет мать страшили. Виолетта была инвалидом детства – дцп.
– Люди не осторожные. Могут толкнуть случайно, частенько дети, не чувствуя границ, пугают ее, – качая головой рассказывала Маргарита Николаевна, – Совсем недавно упала – мальчик на велосипеде трехколесном нёсся на нее, кричал «Дорогу!», а разве она отойдет быстро? Упала. Да и не пройти ей далеко. Максимум – метров четыреста. Тележку катила в магазине, парень не видел ее, обходил, просто отодвинул тележку, а она за нее держалась. Я всего-то немного и отошла. Слава Богу он же и поймал, не ударилась. Только товар с полок полетел. И вот как ее одну оставлять? Уже руку ломала.
Аля думала не долго – согласилась.
– Только предупрежу Вас, Аля. Виолетта – девочка нездоровая. И психика… Вы уж не обижайтесь на нее, если что. Она очень упряма. Звоните мне не стесняясь. Всё обсудим. Даже оплату небольшую, если уж совсем Вам тяжко будет.
О чем сейчас говорила Маргарита Николаевна, Аля не поняла. Ей казалось, что мать уж очень строга с Летой.
Вскоре Аля уже перебралась на квартиру Виолетты. Та была счастлива. Не менее счастлива была и Аля, потому что квартира была замечательная. Располагалась она в девятиэтажном доме– «свече» замысловатой полукруглой формы. Однокомнатная квартира, но с огромной кухней, в которой стоял широченный диван. Эта кухня восхищала. Здесь можно было не просто жить, но и танцевать при желании.
Имелись две большущие лоджии – из широкого изгибающеегося коридора и из комнаты, просторный санузел, прекрасный ремонт. Да и в комнате – два спальных места, большой стол, шикарный телевизор на стене и два шкафа – платяной и книжный.
И весь конец августа они просто наслаждались жизнью вдвоем.
«Всё хорошо, мамочка, – мысленно разговаривала Аля с мамой, – У меня все идёт хорошо».
Хозяйкой Виолетта оказалась ещё той – к мытью посуды приступала, только когда заканчивалась последняя чистая тарелка или вилка. А готовила так, что кулинарные ее шедевры походили больше на страшноватое варево.
Она ничуть не скрывала, что готовить не любит, и не считает это дело увлекательным. Однако по утрам соблюдалась жёсткая дисциплина. Подъем – четко в семь, гимнастика, для которой у нее имелись особые приспособления, потом душ, завтрак. Зато потом Виолетта могла зависнуть в книгах или интернете до обеда.
Гулять она не любила, но считала это необходимой процедурой – занималась счетом шагов на браслете. У нее имелась дорогущая инвалидная коляска с электроприводом, которую она ненавидела и говорила, что родители, купив ее, выбросили деньги на ветер.
Аля на работу уходила к девяти, успевала спокойно позавтракать с Летой. Готовку она взяла на себя, вела денежные подсчёты, чтоб расходы на продукты делить поровну, хоть Маргарита Николаевна и настаивала, чтоб продукты были за их счёт. Но Аля считала, что так нельзя, ей и так неловко жить на квартире, за которую не платит, она и это старалась компенсировать делами.
Когда у Али не было дежурств, они отлично проводили время – съездили на Мамаев курган, гуляли в парках или просто сидели на балконе с кофе. Жили они на шестом этаже – впереди расстилались людные городские улицы, вечерами гуляла молодежь, работали магазины и было так хорошо – наблюдать за всем этим движением и разговаривать.
Говорили и о родне. Аля, несмотря на обиду, как младшая сестра, все же ждала звонка от брата. Понимает же он, что она – сирота. Да ещё и бездомная сирота. У него есть дом, семья, а у нее теперь нет ничего.
– Неужели сердце не дрогнет? – удивлялась Аля.
– А я б и трубку не взяла. Пусть подавятся! Гады они, твои родственнички.
– Ты, Летка, будущий врач, – поднимала брови Аля, наставительно пела, – Ты должна быть добрее к людям.
– Нет. Я лечить их должна, а не добренькой быть. А твоей родне уже не поможешь. Душу лечить труднее всего.
А у Али на место обиды пришла отстранённость без всяких эмоций. Наверное, сердцу был необходим тормозной путь – нельзя жить в вечной ненависти и обиде. Она посматривала на телефон, проверяла сообщения от брата, но он молчал. Молчала и она. А вот тете Тане пару раз звонила, и тетя Таня звонила ей. С Александром и Мариной она не встречалась с похорон мамы. Наверное, брат даже не знал, где находится она, и не интересовался этим.
***
Проблемы начались с началом учебы Леты. Проявилось ее упрямство. Она категорично отказалась ездить на учебу на коляске. Теперь предстояло дойти до остановки, а это квартал, и потом тоже идти пешком до нужного корпуса университета. Корпуса находились довольно далеко друг от друга, и коляска бы очень выручила, но Виолетта заупрямилась.
– Какой я будущий врач, если не могу ходить? Я не инвалид!
Аля предлагала хотя бы часть дороги – на коляске, уговаривала, но Лета – ни в какую. Выходили из дома они в половине седьмого, а добирались лишь к восьми. Лоб Виолетты покрывался испариной, она шла, ковыляя, с болью, сцепив зубы, как будто испытывала сама себя на выносливость. Хорошо хоть Аля работала с девяти, она успевала.
А после пар в Леты – читальный зал. Она не желала ни есть, ни пить, она желала одного – зубрить науку, зубрить свою латынь. Аля приезжала к корпусам, пыталась заставить Лету спуститься, чтоб сходить в столовую, но Лета терять время не хотела.
Это был какой-то процесс самоистязания. Она как будто специально придумывала себе испытания и доказывала, что справится.
Утро – подъем в пять, неизменная гимнастика – до мокрой спины, душ, завтрак, сборы, в универ – пешком. В лифте стояла она, оперевшись на костыль – уже измученная. Потому что спала часа три – учила допоздна. Затем пары, читалка библиотеки, и дома – опять учеба на полночи.
В воскресенье тоже рвалась в библиотеку, просиживала там часы.
Они начали ругаться. Аля понимала, что это ненормально, требовала – остановиться, отоспаться хоть в воскресенье, но Летка упрямо самоистязалась.
Однажды у нее поднялась температура, Аля пыталась не пустить ее на занятия – они подрались в прихожей. Виолетта одна самостоятельно шагнула в лифт, уехала.
Догнала Аля ее уже на автобусной остановке.
– Летка, ты …ты… Ты – дура! Ты губишь сама себя! Ведь губишь! Всё! Я матери звоню, пусть приезжает.
Матери Лета побаивалась, но сейчас и эта угроза роли не сыграла. Она стояла, такая согнутая, опираясь на костыль, глядя в землю, с рюкзаком, рукава свитера опущены на кисти рук – в пылу потасовки перчатки она забыла, красивое ее тонкое лицо – красное от температуры.
Становилось холодно, воздух казался колким, и хотелось уложить эту упрямицу под теплое одеяло и кормить медом. Сейчас она и впрямь выглядела несчастным больным инвалидом.
– Ты не понимаешь. Семинар сегодня первый. Нельзя пропускать, – примирительно пробурчала Лета.
– Да где уж мне! А если у тебя инфекционное? Ты ж врач будущий! – Аля ворчала, доставая свои перчатки и натягивая их Летке на руки.
– Нет, это просто переутомление.
– Вот видишь! Ты сама осознаешь – переутомление.
– Но я должна справиться. Иначе, иначе… , – шел автобус, она шагнула к остановке.
Задевая объёмистым рюкзаком за спинки сидений, Летка шла по проходу. Аля следовала за ней, сняла рюкзак с ее больной кривой спины, Виолетта вздохнула облегченно.
Але оставалось одно – поддерживать.
– Летка, я ведь допоздна сегодня, – смирившись вздыхала Аля, сидя в автобусе с рюкзаком на коленях, – Как ты в таком состоянии сама-то?
– Не переживай. Я таблеток наглоталась.
И Аля просто была рядом. Оберегала, как могла, лечила эту упрямую студентку, пыталась заставить нормально питаться и хоть немного отдыхать. Теперь она понимала, о чем говорила Маргарита Николаевна, понимала – почему она так переживала за нее. Лета совсем не умеет себя беречь.
Аля никогда ни за кого не несла ответственность. Скорее – несли за нее. Мама. И тут свалилась на нее взрослая и такая сложная подопечная.
– Ты чего плачешь-то? – увидев ее в слезах на складе магазина спросила однажды сменщица.
– Ой… Не могу, – шмыгала носом Аля, – До того мне Летку жалко! Такая она… такая славная, но глупая такая…
– Сестра?
Аля подняла заплаканные глаза. И вдруг кивнула:
– Ага. Младшая. Убила бы… до чего жалко …
– С младшими всегда так. Слушай, а твоей сестре сапоги не нужны? Тридцать восьмой. Смотри, тут брак совсем небольшой, но скидка – во, – сменщица подняла большой палец.
Вообще, работа в этом магазине Алю пока устраивала. Она уже отправила долг тете Тане. А политика магазина по сбыту вещей неликвидных помогла одеться. Иногда вещи доставались вообще бесплатно или за копейки. Чего скрывать – Аля была раздета и разута. Что она там прихватила в одном чемодане и сумке …
Когда в кедах ноги совсем замёрзли, перепали подешевке ей вполне приличные ботинки. Они были разные на полразмера, оттого и брак. Разницу в размерах она и не чувствовала. И теперь она взяла сапоги Лете. Сапоги у нее имелись, но эти «прорезиненные» подойдут на сезон дождей.
Деньги? Аля очень старалась не взять лишнего. Но разве, когда питаешься вместе, можно просчитать? Да и родители Леты не мелочились, были благодарны Але.
И Аля поняла, что Лета – уже не просто временный человек в ее жизни, она стала ей практически ребенком, сестрой. И эти чувства были новы для Али, они грели душу: у нее есть ее человек, и этого человека она очень-очень любит. И да, она сейчас готова была жертвовать своими интересами ради Виолетты.
Не потому ль улыбка ее в поезде показалась похожей на улыбку мамы?
Иногда больно кололо – а Лета? Любит ли она ее также преданно? Не получится, как с братом? Похоже – для Леты сейчас ее учеба куда важнее их дружеских отношений. Но думать об этом не хотелось, хотя бы потому, что видела Аля, как переживает Летка каждый из разлад.
И кто знает, стали б они так близко, если б не психологические проблемы Леты. Это как с материнством – уверенная в себе женщина рожает дитя, а потом сталкивается с трудностями, с непониманием того, что происходит с ее ребенком. Она не спит ночами, волнуется – ребенок притягивает ее к себе, он как бы навязывает свою значимость в ее жизни, не отпускает, и они становятся единым целым.
Однажды вернулась Аля домой, а Лета сидит скрючившись в шкафу и горько плачет, уткнувшись в подолы одежды.
– Не смогу я! Не смогу!
Причина слез – не ответила на вопрос преподавателя. Вернее – это повод. А причина глубже. Они говорили тогда почти час. Аля сидела на полу, на ковре и рассуждала. Высказала тогда откровенно, всё что думает про Лету, без обиняков.
– Да, ты не такая как все. Но сколько можно себя винить в этом? Ты не виновата, и родители твои не виноваты. Разве желали они такого для дочери? Так зачем ты оправдываешься постоянно?
– Я не оправдываюсь никогда, – качала головой Виолетта.
– Ты только этим и занимаешься. Ты пытаешься доказать окружающим, что ты лучше, чем твое тело, что ты лучше тех, у кого с телом порядок. Ты не можешь исправить внешнее, но ты ломаешь себя изнутри. А потом ты скрючиваешься при психической боли, при любых неудачах – вот в чем проблема. Ты боишься своей инвалидности, пытаешься спрятаться за успехами, как за ширмой.
– Но я должна, понимаешь? Иначе…
– Иначе все скажут: «Ну, что с нее взять, она же больная». Так? Ты это хотела сказать?
– Да… Примерно. Так и скажут. И снизойдут… А я не хочу так.
– Снисхождение – не всегда плохо. И тем, кто не знает тебя, простительно. Но, понимаешь, у тебя такие глаза, ты так заряжена энергией, у тебя столько планов, столько ума, что знающие тебя забывают о твоей инвалидности. Помнишь, как сокурсница на дискотеку тебя звала, а потом – «ой!». Она забыла. Она не обращает на это внимание, будь ты хоть колясочница, хоть без конечностей. Способность понимать, что человек и его тело — совершенно два разных измерения, способность разделять человека и его оболочку дано каждому человеку. И если он не хочет эту способность использовать – это его право, и не твои проблемы. Зачем ты взвалила их на себя?
– А ты? А ты? Ты тоже пытаешься доказать свою силу родне. Не стала просить, не пошла к юристам. Мы все пытаемся доказать чего-то… Все!
Наверное, Виолетта много размышляла об этом. Аля знала, что возила ее мама когда-то и по психологам. Но сейчас Лета прислушалась. И вдруг согласилась ездить до универа на коляске. А вскоре стала оставлять коляску и на занятия.
У нее появились друзья. У лестницы корпуса ее частенько поджидал симпатичный сокурсник из Египта. Он улыбался Але, складывал коляску и, вместе с опирающейся на костыль Летой, потихоньку поднимался наверх. Говорили они и на английском, и на русском. Лета хорошо знала язык английский, а он учил русский. А Аля переживала, частенько звонила, писала ей. Они всегда были на связи.
Они срослись.
На Новый год Алю звала в гости Маргарита Николаевна, потому что Виолетта ехала домой, но Але не хотелось отпрашиваться с работы, было неловко влезать в чужой семейный праздник, да и побыть одной – неплохо.
Она порывалась позвонить брату, поздравить. Брала в руки холодный прямоугольник телефона, нервно сжимала его пальцами, смотрела на номер брата, но не набирала. Однажды по инерции набрала она номер мамы, и он вдруг отозвался полноценными гудками:
– Але! – ответил голосом племянника.
– Але. Петь, ты?
– Я. А это кто?
– Это Аля! С Новым годом тебя, Петь!
– Аля! – племянник замешкался, не знал как реагировать, и вдруг зашептал, – А ты где живёшь? Мама и папа не знают…
– Далеко, Петь! Как твои дела? Учишься?
– Да, но нам оценки ещё не ставят. Пока, Аль.
Он отключился, наверное, боялся, что услышит мать. Ну, что ж, хотя бы племянника поздравила. В новогодний вечер она работала, и ночь – проспала.
Сессию Виолетта сдала отлично. Отмечали в кафе шампанским. Здесь была и Аля. Она уже знала сокурсников Леты, и они знали ее.
А в конце марта случилась неприятность – Лета сломала руку, лучевую кость. Переходили из корпуса в корпус во время учебы, поскользнулась на тающем льду.
Алька прилетела в больницу скорой помощи, куда доставили Лету сокурсники. Прилетела запыхавшись, когда ей уже накладывали гипс.
– Ох, я тут, Лета, – у Али глаза перепуганы, а Лета улыбается.
– Здрасьте! – к ней обернулись какие-то узкие веселые глаза, лицо – в маске, – Чё это Вы такая напуганная? У нас полный порядок, переломанное крыло срастётся.
– Какое крыло? Ой…а…, – Але было не до шуток, – Что показал рентген?
– Не волнуйся, Аль. Всё хорошо. Лучевая чуток треснула, – вставила Виолетта.
– Лучевая? О Боже! А это плохо? Исправить можно?
– Рентген? – улыбнулся доктор, сняв маску, – Можно, – кивнул, – Можно отфотошопить.
– О, Господи! Ну, что Вы такое говорите. Я про руку … , – сердилась Аля, ей было не до шуток.
Доктор улыбался, успокаивал, под конец приема улыбались уже все. Он спросил, где они живут, и велел приходить в следующий раз к нему в другую клинику, ближе к их дому.
– Только скажите ей, Борис Сергеевич, чтоб дома посидела. Она меня не слушает совсем.
– Виолетта, старших надо слушать! – сказал он совсем не строго и выписал справку, – Да и гололёд нынче, момент переломный. Уж перегодите немного. Десять дней, хорошо?
Виолетта послушалась.
– Аль, а он в том году закончил наш вуз. Представляешь? И помнит меня по больнице. Я там лежала, а они практику проходили.
– Господи, Летка! Как же испугалась я! Будешь дома у меня сидеть!
– Ладно, я и дома поучусь… Буду звонить нашим. Давай маме не скажем.
– Что? Не-ет уж. Даже не проси. Сегодня же позвоню, доложу-у. Дело серьезное.
Это падение Виолетты повернуло таинственный механизм судьбы Али. Что-то подкрутилось, поправилось в этом механизме. Как будто и правда ангел ее в лице Летки специально сломал свое крыло. Травматолог Борис Сергеевич удивительным образом стал их другом. После третьего визита подбросил на машине до дома, а потом назначил свидание Але.
Лета хлопала в ладоши по запястью больной руки.
– Ооо, а я сразу поняла, что ты ему понравилась.
Борис был хорошим доктором, но совершенно не умел ухаживать. Он робел, стеснялся, юморил. У него была чеховская бородка. Он был очень начитан, но не афишировал это, смотрел на Алю всегда с улыбкой, чуть щуря глаза. Сначала она не понимала этого взгляда, а потом поняла, что это у него от волнения.
Именно Борис посодействовал Але в поиске работы. У него было много друзей, и вскоре Аля уже устраивалась на мебельную фабрику технологом-дизайнером. Об этом можно было только мечтать.
Отношения их развивались стремительно. Он уже знал всё про Алю, а она – про него. Борис тоже был не местный, но родители его жили недалеко – в области.
Надёжнее человека найти было трудно. И вскоре Аля получила предложение.
– Борь, я Лету не могу оставить. Пока она учится, я – с ней.
– Я согласен, – пожал он плечами.
– На что?
– Снять квартиру побольше. Должна же быть у молодоженов отдельная комната.
– Ох, Борис! Я так люблю тебя. Спросим у Леты, ладно? Да и как на это отреагируют ее родители…
А потом случилась ещё одна история, которая окончательно доказала, как дороги они друг другу – Виолетта и Аля.
Аля возвращалась с работы поздно вечером. Задержалась с интересным проектом. Было уже достаточно тепло, весна вступала в свои права, Аля несла куртку на руке. Она как раз говорила с Летой по телефону, когда навстречу ей из темной арки вышли три расхлябистых молодых парня.
– Девушка, а сколько Вам лет? Восемнадцать уже есть?
– Ты чего, Антоха, нельзя спрашивать у дам о возрасте!
Аля шла дальше, не реагировала, и вдруг один преградил ей дорогу.
– Не скажете?
– Не скажу, – ответила Аля, не выключая трубку, – Отойди. Дай пройти.
– Ооо, а чего так грубо? Мы значит – на «Вы», а она… Крутая что ли? Ну, ка, – он выхватил из ее рук телефон, нажал отбой, – А телефончик -то так себе. Не крутая. И чего из себя гнуть?
– Отдай сейчас же… Отдайте, – исправилась Аля, протянула руку.
Но ее телефон полетел к другому парню.
– Да-а, дешёвка, – протянул тот, разглядывая телефон.
Парень шел на нее. Лицо его побелело, губы вытянулись в тонкую нитку, глаза блестели нехорошим каким-то цветом. Вдруг он выдернул из ее рук куртку, накинул ей на голову, прижал к стене и полез рукой под свитер. Аля чуть не упала, испугалась, растерялась очень, даже не вскрикнула, лишь напряглась, сдерживала, как могла его руки. В лицо пахнуло спиртным.
– Пусти! – толкала она парня.
– Опять грубо. Научить уважению?
И тут кто-то потянул ее за ногу, она сползла по стене, об кирпичи поцарапала позвоночник. Обида! Унижение! Парни ржали, а она стаскивала куртку с головы.
И когда сорвала – увидела: в арку на полной скорости своего электропривода неслась Виолетта. Вот тогда Аля испугалась очень.
Она тут зачем?
Увидели ее и парни.
– Это ещё что за чудо с моторчиком?
Аля ехала на одного из парней бесстрашно, не сбавляя скорости. Он отскочил, она лихо развернулась и направилась на другого. Молча она гонялась за ними, а они, уворачивались и гоготали.
– Ого! Вот лихачка!
– Догони! Догони!
А Алька вырывалась и кричала:
– Уезжай, Уезжай, Лета! Помогите!
– Да заткнись, ты, дура! Кто ее тронет?
Наконец, отпустил Алю и державший, отскочил от наезжающей на него коляски. И тогда Алька подхватила ручки коляски и бегом направилась из арки.
– Эй, каличные, а телефон? – услышала позади.
Парни уходили, а ее вещи валялись там. Она быстро вернулась, подобрала телефон, сумку и куртку, вернулась к коляске.
– Господи… Лета… Господи… Зачем ты здесь? – она заглянула в лицо вдруг притихшей Виолетте. Та сидела сжав кулаки и сцепив зубы.
Аля присела перед ней.
– Все хорошо, дорогая моя. Всё хорошо. Ты спасла меня. Спасибо! Какая ж ты смелая, Летка!
– Я за тебя убью любого, – процедила Виолетта сквозь зубы.
– А я – за тебя. Ты – мой самый близкий человек, Летка. Самый близкий на всем белом свете, – она взяла в ладони ее лицо и начала беспорядочно целовать. В нос, в лоб, в глаза…
– А ты – мой, – заревела Лета, испуг отпускал.
Они поехали дальше, а в лифте разговор Лета продолжила.
– Ты – мой близкий. Но ещё мама, папа, Лешка и немного Рами( друг египтянин). Вон у меня сколько, и у тебя не я одна должна быть. Есть ещё и Борис Сергеевич.
– Есть, – кивнула Аля, – Замуж зовёт.
– Нам надо соглашаться.
– Нам? – улыбалась Аля.
– Нам, – кивала Летка, – Не откажусь от такого помощника. Знаешь, как поможет он мне в учебе?!
– Лета-а-а! – взвыла смеясь Аля, – Ты опять о своем!
На лето запланировали свадьбу. Аля побывала в гостях у родителей Бориса, понравилась им очень. Она и не могла не понравится. Симпатичная, скромная, интеллигентная. Да и давно уж они ждали, когда их тихий сын привезет невесту.
А родня, хоть девушка и сирота, на свадьбе будет. Вернее – близкие: родители Виолетты, ее брат, она сама, ее кавалер Рами.
И Але очень понравились его родители. Так тепло было у них.
А в мае – звонок от тети Тани:
– Аль, знаешь ли о твоих-то?
– Чего? Тёть Тань, да я из наших только с одноклассниками: с Ленкой Колобовой и со Славкой Анисимовым общаюсь. Но Ленка – в Новгороде, а Славка… он – ничего … Что-то случилось?
– Дом-то ведь ваш погорел, Аль. Нет-нет, не полностью. Угол, как бы, но полдома-то пропало, считай, крыша почти вся. Пожарные быстро приехали, молодцы, а то б…
– Да Вы что! Все целы? – ахнула Аля, села на постели.
– Да-а… Целы-целы. Вещи только все пропали, разе пожарные -то будут разбираться – куда лить. Вот и залили всё. Всё испорчено.
– А как случилось это?
– Да от бани. Искра. Вроде, гостей ждали. Но толком-то и не разберешь. Народ ведь, кто чего скажет. Ты Саше позвони, расскажет он.
– Позвоню. Спасибо, тёть Тань, что сообщили.
Саша трубку взял лишь через пару дней. Говорил с неохотой, был расстроен. Сказал, что позже позвонит, отключился. Было ясно – не до нее.
Тетя Таня уже доложила – ходят слухи, что поссорились они на почве пожара. Винят друг друга. А потом и вовсе оба уехали из поселка. Она – к своим родителям, а он – куда-то на север.
Позвонил брат лишь в конце июня.
– Здорово, Аль!
– Здравствуй, Саш.
– Ну, ты как там?
– Я хорошо, работаю и даже учусь онлайн, – почему-то совсем не хотелось грубить.
– Опять? Сколько можно? – слышно было, что Саше неловко говорить, стыдно, но он храбрится.
– Надо. Работодатель требует. А ты как?
– Я? Я нормально теперь. Дальневосточник я.
– Ого! Занесло…
– Да уж. А чего? С Маринкой разошлись, алименты будет получать. А Петьке я на карточку ещё отправлять буду. Большой уж. А ты живешь-то где?
– На квартире с подругой, как и жила. Родители ее очень помогают.
– Не гонит она тебя? Не надоела?
– Не-ет. Мы же … Мы с ней – близкие люди. Почти сестры.
– Так не бывает, Алька, не верь. Придет время – выставит, – хмуро сказал Саша.
– Бывает. Только понять это могут не все. Да … не бери в голову.
– Тебе свое жилье нужно, Аль. Послушай-ка. Дом же мы с Маринкой так и бросили, не отремонтировали. Она на меня всю вину свалила, сразу к матери уехала.
– А ты как считаешь? Кто в пожаре виноват?
– Да хрен знает. Я и сам все думаю – почему так? И выводы… В общем – она ж попросила баню затопить. Говорил я ей, что на работу мне, что нельзя оставлять, а она: «Топи, топи, чтоб мы с работы пришли, а уж там готово – натоплено». Она с подругами должна была сразу прийти. А пришли через два часа, уж полыхало все … Искра. А я вот думаю, не случайно это. Грех на нас.
Он замолчал. Молчала и Аля. Тыщу раз думала она об этом.
– Аль, мы дом продавать будем. Уже и покупатель есть. Дёшево совсем, без крыши он, считай. Но я вот что решил – поллимона, как продадим, тебе переведу. Мало, конечно. Но… Тебе о своем жилье тоже думать надо.
– Ого! Вот это подарок. Спасибо. Кстати, Саш. Пусть он будет свадебным. Я замуж выхожу.
– Замуж? Ничего себе! Ну да, пора уж. А кто жених?
– Жених? Ну, как тебе сказать – кто? Близкий … очень близкий мне человек, для нас с подругой – близкий. Мы все тут – близкие люди.
Послесловие
До конца обучения Виолетты жили они в съемной двушке. В одной комнате – Борис с Алей, а вскоре и с маленьким Андрюшей, в другой – Виолетта. А к последним курсам начал порой оставаться у них и Рами.
Вскоре у Бориса с Алей уже была своя квартира и второй ребенок.
Жениха-иностранца долго не могли принять родители Виолетты. Но упрямство Леты, как всегда, победило.
И увез он ее совсем не в Египет, увез дальше – в Америку. И Лета была счастлива там – работали оба в клинике, а вскоре Лета стала мамой, родила здоровую дочку. Маргарита Николаевна когда-то боялась оставить одну дочь в чужом городе, а судьба забросила ее в далёкую чужую страну.
Но это ведь и не важно, как далеко друг от друга находятся близкие люди, если они по-настоящему – близкие.
Ведь так?
***
Близкие люди — не всегда родные. Близкие те, кто могут услышать нас на расстоянии сотен тысяч людей и дорог. Близкие люди — это ангелы, которые поднимают нас, когда наши крылья больше не могут вспомнить, как летать …/ Я-Лилит/
Пишу для вас …Ваш Рассеянный хореограф