Соня выглядывала почтальона, и при случае спрашивала, есть ли письмо; услышав, печальное «нет», снова думала, что же случилось с Дмитрием.
По сводкам знали, что еще в январе освободили Можайск, и Соня считала, что уж теперь или напишет, или приедет. У Дарьи настроение было иное, она понимала, что там недалеко фронт и радоваться рано.
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
— Может воюет, — сказала она, чтобы утешить Соню, — такое мое предположение.
— Ну хорошо, если он на фронте, пишут ведь другие, каждый день письма приходят, вон нашей соседке вчера письмо было. А почему же Дима молчит?
— Может почта потерялась, может возможности нет, а может он… в партизанах.
На том разговоры заканчивались, и каждый занимался своими делами. Арсений и Женя подросли и уже бойко разговаривали, хоть и не всегда понятно. «Даса», — звали они Дарью и встречали так же, как и Соню.
А Дарья и рада. Какой бы уставшей ни была, всегда приголубит и какой-нибудь гостинец найдет. Вот кому-кому, а этим двум белобрысым пострелятам она прощала всё, хоть кастрюлю на голову надень, все равно ругать не станет. Даже Соня была гораздо строже с детьми, чем хозяйка дома.
Света росла крепкой девчонкой, плакала мало, разве что, когда зубки начали появляться.
— Ничего, вот Светочка подрастет и мы все вместе поедем домой, к папе, — приговаривала Соня.
А Дарья слушала и тихо вздыхала. Писем, и в самом деле, больше не было, и она более реалистично смотрела на мир, чем Соня. Понимала, что отсутствие вестей – это не совсем плохо, но и хорошего мало.
Так прошло лето 42-года. Тоже было нелегко, бои шли по всем направлениям жестокие, раненые прибывали постоянно. Да еще у района обязанности по урожаю, также надо было сеять и потом убирать урожай. А людей убавилось почти наполовину, а то и больше. К тому же у Дарьи небольшой огородик, но заниматься им вообще некогда, было, пришлось им с Соней ночью лук убирать.
С картошкой, правда, повезло, урожай неплохой, и время выдалось как-то вечером, ну и ребятишки, хоть и маленькие, а уже понимают, что упавшую картофелину надо в ведро бросить.
Вскоре пришла зима. Соня никак не могла привыкнуть к сибирской зиме, да она и к теплому времени года не могла привыкнуть. Ветерок если подует, то уже зябко становится – другой климат. Ну, а морозные зимы набрасывались на теплолюбивую Соню с особой яростью.
Дарья еще в предыдущую зиму достала одежду, оставшуюся от матери, от отца и даже от Дмитрия. Он ведь уехал налегке, а зимнее осталось. Когда Соня увидела его пальто, расплакалась, будто что-то родное в руки попало.
— Не плачь, нас эта одежда выручит, надо только перешить и на тебя, и на ребятишек. Вот только надо портниху.
— А давай я сама попробую, я раньше шила.
— Ты?!
— Не веришь? Я даже курсы окончила, всё хотела в портнихи пойти, но потом дети родились, не до этого было.
— Ну ладно, пробуй, — Дарья не стала противиться и полностью доверилась, даже если испортит, то не жалко, пусть учится.
Единственное, времени мало, в госпитале допоздна все работали и Соня тоже. Шить начала по ночам, распарывала, потом выкраивала, как могла и шила детям одежду на руках. В доме культуры раньше швейная машинка стояла, там костюмы подгоняли, да и так по необходимости… машинка старая, но рабочая. Так вот Дарья нашла ее и предложила там же, в госпитале, прострочить. Вот эта машинка и выручила Соню.
Получилось у нее для первого раза неплохо, и тогда занялась она переделкой утепленной одежды для себя.
Дарья посмотрит, кивнет и одобрительно скажет: «молодец». А Соня прямо расцветает, поняла, что ее это дело, вот и старается.
— Ты поспи, а то упадешь от недосыпа, — просит Дарья.
— Ага, посплю, немного осталось.
Невольно Соня стала подстраиваться по Дарью, под ее порядок. И вот уже в горенке всё больше уюта, и детей приучать к порядку стала. Готовить она научилась. Почти научилась. Не всё получалось, но Дарья (если Соня приготовила) ела с аппетитом и даже хвалила. Мысленно думала Даша о том, вернулся бы Митя, а у него жена, ну чисто хозяюшка и деток трое – живите и радуйтесь.
В госпитале тем временем появился новый хирург. Был он довольно молод, коренастый, темноволосый мужчина. Очень спокоен на вид, говорит тихо, но уверенно. Его молодость сначала смущала начальника госпиталя, но потом убедился, что Владимир Иванович Севостьянов толковый доктор и опыт имеет, причем оперировать приходилось буквально в полевых условиях. А потом его самого ранило, и пока лечился, решили оставить его в тылу.
Соню он заметил не сразу, просто не встретилась ему. Да и не засматривался Севостьянов, работы много. А тут проходил мимо (раньше там что-то навроде костюмерной было), и вдруг услышал стрёкот. Не понял, решил заглянуть. Приоткрыл дверь, а там Соня сидит за машинкой и строчит увлеченно, его и не видит.
Подняла голову, перестала шить, встала перед ним как перед командиром. – Здравствуйте. А я … в свободное время.
— Это я понял. А что вы тут делаете?
— Шью. Дети у меня, перешиваю им. А то ведь растут, а мы как уехали из Можайска, считай, в чем были… много не увезешь.
— Вы из Можайска? – он обрадовался. – А я из Москвы… считай, земляки.
Соня улыбнулась. – Это же почти рядом.
— Севостьянов моя фамилия, зовут Владимир Иванович, хирург.
— А я знаю, даже видела вас как-то издали.
— Как вас звать?
— Соня.
— А по отчеству?
— Софья Сергеевна.
— А где вы живете?
— Я живу… у Даши… то есть, у Дарьи Даниловны…
— Да что вы? Вот не знал… родственники, наверное…
— Ага, родственники, — согласилась Соня.
После того разговора Владимир Иванович при встрече добродушно приветствовал Соню, спрашивал, чем помочь, иногда совал гостинцы детям, и Соня смущенно говорила: — Ну зачем, вы же от себя отрываете, вам ведь силы нужны.
— Силы у меня есть, нога вот… — и он досадливо хлопал по коленке.
Стоять у операционного стола ему, конечно, трудно, но приноровился и выдерживал стойко, не показывая усталости и боли.
Часто старшие ребятишки были с Соней на работе; наказав сидеть тихо, она занималась своей работой. Но они выбирались из комнатки и пускались в путешествие по госпиталю, раненые их уже знали и подзывали к себе. Эти два сорванца напоминали им своих детей, родной дом напоминали.
Медперсонал улыбался, называя мальчишек будущими докторами. И надо сказать, что Арсений, не по годам серьезный, с интересом разглядывал инструменты, спрашивал, зачем и почему, и даже как-то пролез в перевязочную и от любопытства открыл рот, но его быстренько выпроводили.
Так прошло еще полгода. Однажды они вышли вместе, и он стоял в сумерках, пуская струйку дыма.
— Софья Сергеевна, Соня, подождите… — он подошел к ней. – Вы домой?
— Да.
— А можно я провожу вас… такой вечер, кажется, будто мир наступил…
Соня растерялась. Хорошему человеку не хотелось отказывать, но и предложение его неспроста, это уже не просто дружеский разговор, это нечто большее.
— Владимир Иванович, вы меня извините, но я мужа жду.
— Это вы меня простите, я думал…
— Да, я говорила вам, что было одно письмо в сорок первом и больше никаких вестей… но я жду.
— Простите, я не подумал, — он отошел в сторону.
Соня пошла домой одна.
Ой, Сонька, хороший он мужик, хоть и с ногой беда, а так-то хороший, а доктор какой… его все раненые уважают.
— Да, он очень приятный, — согласилась Соня, — знаю, у него нет семьи, наверное, не успел, сначала учился, потом ушел добровольцем, потом ранение… но у меня Дима, он отец моих детей… ты понимаешь?
— Понимаю. Вот тут я тебя очень понимаю. И всё таки… шибко ты ему понравилась, он бы и детей принял.
***
Весна 45-го предвещала Победу. Её все ждали.
Соня уже несколько раз порывалась уехать, но Дарья отговаривала. – Светланка ещё маленькая, ну куда тебе с тремя, а я не смогу в такую дальнюю дорогу тебя сопроводить, разве что до Красноярска. Да и куда ты приедешь? Там может и вашего дома не осталось
Но Соня догадалась отправить письмо на свой адрес, вдруг кто-то из соседей все еще там.
Ждала полтора месяца, и вот пришел ответ. Соседка тетя Дуся вернулась еще в прошлом году и сообщила, что комната, в которой Соня жила с Дмитрием и с детьми, закрыта. А самого Дмитрия Антоновича нет, и похоже, давно нет, потому как еще в сорок первом исчез, так и нет его. Еще написала, что до последнего отправляли всё самое ценное с завода, и Дмитрий Антонович там был.
— Даша, ты почитай, почитай, что мне пишут… наш дом уцелел, наша комната стоит закрытая, там никого нет… Даша, я поеду.
Дарья прочитала внимательно каждое слово, больше всего царапнуло по сердцу, что Дмитрия никто не видел. Она сразу поняла, что нет его в живых, но не посмела отговаривать Соню.
В дорогу собирала, скрепя сердце, даже не представляла, как они доедут и как будут там одни. Про себя не думала.
Достала из сундука, аккуратно сложенный отрез на платье. Крепдешин был удивительно красивым, нежный небесный цвет и белый горох.
– Это мне еще перед войной подарили, когда награждали, а у меня как раз матушка померла, мне не до платья было. Да и не привыкла я их носить – нарядные слишком… вон, юбка, да пиджак, да пара блузок и хватит. – Она положила материал на кровать рядом с Соней. – Забирай, приедешь, может обменяешь на продукты, пригодится.
Соня прижала материал к себе, даже понюхала его. – Мирной жизнью пахнет, — сказала она. – Нет, не возьму, это твое.
— Бери, а то так и пролежит. А тебе пригодится.
Отдала и забыла.
Через неделю Соня дождалась Дарью (она обычно поздно приходит) и сразу достала платье. Оно не готово, еще лишь стежками прихвачено. – Я по твоей блузке и по юбке выкроила, ты примеряй, я посмотрю, где убрать надо. Фасон простой, удобный, так что я справилась. Дарья, увидев вместо отреза полуготовое платье, ахнула и присела на стул, опустив руки.
— Ты что натворила? Кто тебя просил? Я тебе отрез для чего дала?
— Даша, не ругайся, я подумала, что тебе нужнее, пригодится…
— На кой оно мне? Куда пригодится? Я как лошадь в мыле всю жизнь, осталось только морду цветами украсить и можно на свадьбу запрягать… а ты платье… Ой, если бы не твой отъезд, ну точно выходила бы веником за такие дела.
— Тебе совсем не нравится? – Соня немного расстроилась.
Дарья смотрела на платье и от красоты дух захватывало. – Такой красивый кусок, у тебя его на толкучке сразу бы взяли, на продукты можно обменять…
— Даша, мы обойдемся… я тебе хотела подарок сделать. Это же твоя – подарочная ткань. А я в подарок платье сошью. Ну примерь, ну, пожалуйста.
Дарья, продолжая ворчать и отчитывать Соню, разделась и попыталась влезть в платье — оно легко село на ней. Соня крутилась вокруг, примеряя, подшивая, закрепляя.
— Ну вот, первая примерка прошла, послезавтра еще раз примерим.
Дарья вздохнула, но промолчала.
Вскоре платье было готово. Дарья со страхом смотрела в зеркало, не могла узнать себя в нем. Никогда не носила таких нарядных вещей, а тут этот цвет, этот фасон… кажется она стройнее стала.
— Ой, ну прямо дама… настоящая мадам, — восхищалась Соня. – Вот и будешь вспоминать меня.
— Да я тебя и так не забуду.
— Конечно, я же Диму у тебя увела.
— Это ты сейчас шутишь?
— Конечно, шучу.
— Слушай, Соня, а Владимир Иванович… наш хирург… может попрощаешься с ним…
— А я уже попрощалась, он знает, что мы уезжаем.
— И что говорит?
— Сказал, очень жаль. И еще просил написать, как доедем.
— А ты что?
— Ничего. Я Диму буду искать.
***
Победа вдохновила людей, стали возвращаться фронтовики. Но не все.
Дарья отправилась провожать Соню. Женя и Сеня уже всё понимали, им скоро в школу, и на вокзале у поезда обнимали Дарью как родную,
— Тетя Даша, а ты приедешь к нам?
— Даже не знаю, может и приеду… а если нет, то вы приезжайте, учитесь, растите и приезжайте, пташки мои…
Светланке скоро четыре года исполнится, и она с интересом наблюдала, как подходит длинный-предлинный поезд. Дарья подхватила ее на руки и зацеловала. – Ну, Светланка, может и вспомнишь когда-нибудь, что ты тоже сибиряка, в Сибири ведь родилась.
Соня старалась не плакать, но слезы не спрашивали ее и катились по щекам. Они обнялись с Дарьей и не могли оторваться друг от друга.
— Ты спасла нас, ты меня жизни научила, ты моя… самая… самая родная… я напишу тебе.
— Так, не хлюпать, — строго сказала Дарья, — смотри, чтобы сумочку не уперли, поняла?
— Поняла, буду смотреть.
— Еда у вас есть, авось, хватит. И деньги, смотри за деньгами, тут на первое время хватит.
Они вошли в вагон, Дарья прошла следом, помогла разместиться, а потом пошла к выходу, не оборачиваясь. На перроне смотрела на их окошко и улыбалась, махала им. Мальчишки тоже махали, а Света махала обеими руками.
И когда поезд тронулся, и их вагон исчез из поля зрения, Дарья разрыдалась. Радоваться надо, Победа ведь, а она плачет – горько, громко, не стесняясь прохожих, – так она плакала.
Обратно ехала как в тумане, постоянно думала, как они преодолеют этот путь, дети ведь малые с Соней. И понимала, что поехала Соня, чтобы узнать, что же с Дмитрием, может там кто знает, а то получается, как будто пропал и нет никаких известий. Хотя Дарья догадывалась, понимала, что не все выжили, и, если он там остался, скорей всего, погиб.
Уже издали заметила, что дом выглядит сиротливо, будто тоже почувствовал отъезд жильцов.
— Ну вот, снова одна, — она вошла, бросила сумку, опустилась на сундук, который остался еще от бабушки и стоял у двери вместо стула. Оглядела пустую комнату и снова заплакала. Теперь можно и поплакать, никто не видит.
Легче было, если бы письмо пришло от Сони. Но ждать долго. Пока приедут, пока узнает, что там случилось, пока письмо дойдет – это же сколько времени…
— А пойду-ка я на работу, — сказала Дарья, — не могу тут на всё смотреть.
Госпиталь к тому времени уже начали расформировывать, и Дарье надо было возвращаться к прежней работе.
Снова заполнялся актовый зал довоенной мебелью, расставлялись столы, достали из «темнушки» трибуну и снова поставили на сцену.
В конце сентября 45-го, это было уже не первое собрание, но именно тогда она увидела знакомую фигуру. Этого бородача невозможно не заметить. Она узнала его, несмотря на то что отпустил бороду.
— Ну, и хочу обрадовать вас, — сказал под конец председатель райисполкома, — Андрей Петрович вернулся и у нас вновь будет начальник коммунального отдела. И как вы знаете, работы непочатый край, надеемся, наш доблестный герой справится, я в этом не сомневаюсь.
Зал разразился аплодисментами, и надо сказать все, кто возвращался с фронта – всех считали героями.
Андрей Петрович Добровольский смущенно улыбнулся, было заметно, стыдится таких почестей. Вернулся он совсем недавно, потому что досталась ему еще и Советско-японская, вот потому и вернулся позже.
Выходили так же дружно, как ручеек вытекает, так и народ из дома культуры выбрался на свежий воздух, на простор.
— Здравствуйте, Дарья Даниловна. – Андрей Петрович оказался рядом с ней. – Я вас сразу заметил.
— Здравствуйте, — сказала она просто, будто вчера расстались, — рада, что живы и здоровы, рада, что вернулись.
— Ну как же я мог не вернуться? Часто думал, а вдруг печка из строя выйдет, кто поможет? Как там наши печки – греют?
— Греют, пока что греют. Но есть у нас другие хозяйственные вопросы…
— Понял. Когда будем решать? Могу завтра с утра.
— Ух, какой вы прыткий, хотя похвально…
— Всё насмехаетесь, Дарья Даниловна?
— Даже не думала, лишнее слово сказать боюсь. Помнится, вы меня так костерили в сорок втором, аж на фронт от меня сбежали.
Он слегка придержал ее за локоток. – Каюсь, бы зол. Я ведь правда, хотел на фронт, а меня притормозили, а тут вы с печкой… не сдержался.
Она убрала руку. – Хорошо, давайте завтра и поговорим о делах наших хозяйственных.
— Поговорим, — согласился он.
На том и расстались.
…ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ >