Знакомый двор почти не изменился, также висит чьё-то белье, те же деревья, только выше, и также щебечут птицы.
— Здравствуйте, тетя Дуся, мы приехали.
Соседка прищурилась, пытаясь убедиться, что вернулась Соня с детьми.
— Соня… Сонечка… не могу поверить… а детки как выросли! А это кто? Это твоя дочка?
— Да, это наша с Дмитрием Антоновичем дочка Светочка.
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
Арсений и Женя стояли притихшие, вряд ли они могли вспомнить прежнюю жизнь в Можайске, если и помнили, то очень смутно.
— Кто из наших еще вернулся?
— Ну вот я приехала, Коробкины вернулись, Соловейко приехали… ох, у них ведь сын не вернулся, горе-то какое…
— А Дмитрий Антонович… вы его видели?
— Вот как вы уехали, вы же первые уехали, потом остальные потянулись, а я еще два месяца жила здесь, и всё это время он был дома… но, правда, я его почти не видела, он приходил ночью, а утром рано снова уходил. А иногда сутками пропадал где-то. Это я потом уже узнала, они завод к эвакуации готовили. А потом я уехала, нас вывезли… ох, кое-как спаслись… и всё, больше не видела Дмитрия Антоновича.
Тете Дусе было за шестьдесят, она жила одна, рано овдовела, детей не было, так и прожила всю жизнь. Из всех соседей Соня тянулась именно к ней, как-то ближе она была что ли. И письмо из Сибири она написала именно ей.
— Ну что вы стоите? Идите домой… там ключик на гвоздике, представляете, Дмитрий Антонович как оставил, так и висит.
Уставшие и впечатлённые длинной дорогой, семейство прошло в полутемный коридор, где давно не было ремонта.
Мальчишки с любопытством разглядывали обшарпанные стены, Света, держась за руку Сони, тоже испуганно смотрела, не понимая, куда ее привезли.
Соня открыла дверь, постояла на пороге, оглядывая комнату. Вся мебель на месте, даже шторочки висят те же. Эти шторы они стирали и вешали вместе с Дарьей, и еще не знали, что их жизнь изменится навсегда, и дороги Сони и Дарьи, которые по обстоятельствам должны быть соперницами, пересекутся и будут какое-то время рядом.
Света начала хныкать, Сеня успокоил сестренку и пытался поднять.
— Оставь ее, не надо, — Соня сама взяла на руки дочку, и они обошли всю комнату. Потом распаковали вещи, и стали раскладывать все, как должно быть. Тетя Дуся принесла небольшую кастрюльку, в которой был простой суп.
— Вот всё, что есть, садитесь, ешьте, вы же с дороги.
— Спасибо вам, я в долгу не останусь.
— Да какой долг, мы сейчас все так выживаем.
В тот день была первая ночь дома, Соня считала, что всё-таки это хорошо, хоть и привыкли к уютному домику Дарьи. Нет, именно здесь теперь они будут начинать новую жизнь. Но прежде Соня хотела узнать о Дмитрии, может на его работе прольют свет.
На следующий день, попросив тетю Дусю посмотреть за мальчишками, Соня взяла с собой Свету и пошла на предприятие, где раньше работал Дмитрий. Она называла фамилии, которые слышала от мужа до войны, но никого из этих людей не было. Наконец, одного из коллег мужа она все-таки застала. Это был мужчина средних лет, звали его Федор Иванович.
— Дмитрия Антоновича? Конечно помню, знаю хорошо… вы его жена… а это дочка…
— Да, это я. Дома еще двое старших, а Света в эвакуации родилась. Может знаете что-нибудь… мы когда уезжали, Дима оставался…
— Мы все остались. Он с нами был, пока полностью не отправили всё оборудование. На фронт просился, отказали. Уехать мог вместе с заводом, но остался. Многие остались, и я тоже. – Мужчина смотрел на хрупкую Соню и думал, как же ей сказать об этом. – А вам разве не было никаких сообщений?
— Письмо было от Димы, всего лишь одно письмо, осенью сорок перового отправил.
— Ну значит, это он еще до обороны успел.
— Что здесь было?
— Линию обороны строили, как раз через нас враг к Москве рвался. В общем, остался он защищать город… это под Кукарино было… он там, в братской лежит…
Они стояли у окна, и Соня рукой вцепилась в подоконник. Все эти годы она надеялась, верила, а теперь будто земля не держит, кажется, она куда-то проваливается.
— Софья Сергеевна, вы крепитесь, жаль, что не знали раньше, но может это и лучше.
— Я знаю, город был взят…
— Да, в октябре они вошли, а уже в январе выбили их отсюда. Вы вот что, к начальству надо вам, пусть помогут, дети ведь у вас… да и карточки надо получить.
— Конечно, я всё сделаю, мы вернулись, будем здесь жить.
Она держалась до самого дома, а потом пришла, обняла детей, накормила их, отправила во двор играть, а сама упала на кровать, уткнулась в подушку и тихо заплакала. Перед глазами всплывали картины их совместной жизни, потом вспомнила приезд Дарьи, как она испугалась, когда эта сильная женщина появилась у них, и как было стыдно. А потом расставание, как они прощались с Димой, кажется, он всё знал наперед.
Она думала о том, что ведь мог уехать со всеми, ему дали бронь, а он остался. Ее Дима, такой скромный, тихий, иногда растерянный и забывчивый, остался на защиту города.
Она села на кровати, вытерла лицо и оглядела комнату. Руки не поднимались что-либо делать. А дел было много. «А что бы сделала Даша?» — подумала Соня. «Наверное, взяла бы тряпку, ведро, набрала воды и начала прибираться».
Соня снова заплакала, сил не было совсем. Но как-то надо победить свою слабость, и она сделала то, о чем подумала: взяла тряпку, ведро и стала прибираться.
Вся следующая неделя была в суете, надо было собрать документы на себя и на детей, получить карточки, устроиться на работу… с последним гораздо проще, люди нужны везде, мирную жизнь надо было восстанавливать.
Но мысли о муже постоянно мучали ее, не могла принять тягостное извести. Она снова сходила на завод, и стала расспрашивать Фёдора Ивановича.
— Вот что я скажу, завтра машина туда пойдет, я помогу, чтобы взяли вас с собой… надо побывать там… так легче будет.
Она согласилась, и поехала взглянуть на то место, где навсегда остался ее Дима. Именно там вволю наплакалась, оставила полевые цветы, хотя еще даже имен не было.
— Вот здесь наши ребята, — сказал Федор Иванович, — я думал, что сообщили, если бы знал адрес, сам бы вам написал.
— Ничего, так лучше, хотя бы четыре года верила, что жив, — сказала Соня.
Она вернулась домой очень уставшая морально, но все равно стало как-то легче.
— Мама, а когда мы домой поедем? – спросил Арсений.
— Так мы дома.
— А там, ну, где мы раньше жили… у тети Даши…
— Так мы жили, пока шла война, а теперь вернулись домой…
— А дядя Вова – он приедет к нам?
— Какой дядя Вова? – Соня не сразу поняла, о чем спрашивает сын.
— Ну дядя Вова, который доктор…
— Владимир Иванович… а зачем он сюда приедет…
— Ну я думал, может он наш папка будет…
Сынок, у вас один папа, — она достала единственную фотография, где она с Димой и с сыновьями, еще крохами, и показала, — запомните дети, это ваш папа… и он… он герой…
— А когда он приедет?
— Он не приедет, — Соня как могла рассказала про Диму, потом отвлекла разговорами о садике. – А на следующий год в школу пойдете.
— А Света?
— Она еще маленькая.
Соня вернулась к домашним делам, и вспомнила, что отправила Даше всего лишь одно письмо сразу на другой день как приехали. «Надо сообщить ей, — подумала она и села писать весточку.
***
Дарья обрадовалась, узнав, что доехала Соня с детьми хорошо, что никто не посягнул на ее сумку, потому что смотрела за ней и, как просила Даша, рот не разевала.
Письмо было коротким, и Дарья перечитала снова, на сердце стало хорошо, спокойно и даже радостно.
Второе письмо пришло позже, и написано было много. В нем Соня подробно рассказала, что случилось с Дмитрием – Дарья даже через строчки чувствовала слезы Сони. Она и сама поплакала, хотя давно понимала, что нет его уже. Но как это бывает, верила, глядя на Соню. И ничего-то ей уже не надо от Дмитрия, лишь бы жив был. Но не случилось, не выжил, да и как в том пекле выживешь.
В конце письма Соня вновь благодарила Дарью, и напомнила о платье. «Дорогая Даша, а платье носи, там в каждом стежке моя благодарность за твое доброе сердце. Не забывай, пожалуйста, надень как-нибудь, оно счастливым должно быть для тебя».
Дарья улыбнулась и вытерла слезы.
Она вспомнила, как впервые увидела Дмитрия в доме культуры, такого щуплого, простывшего, но до конца прочитавшего лекцию. Дарья улыбнулась, вспоминая Дмитрия Антоновича.
— Надо же, от меня сбежал тогда, а случилась беда, никуда не побежал, ни шагу назад не сделал, так и лёг там навечно… значит не такой уж ты слабый был, Митя… сильным оказался.
Она вытерла слезы, умылась и подумала: — Надо Соне написать, поддержать ее.
Потом достала новое платье, развернула его, посмотрела и снова спрятала. – Зря Соня отрез не взяла, будет лежать теперь платье, — сказала она.
***
Андрей Петрович тем временем зачастил в дом культуры, и, хотя времени у него было очень мало, он мотался по всему району, латая коммунальные дыры, накопившиеся за годы лихолетья.
На работе у Дарьи уже стали замечать, что Добровольский уделяет особое внимание дому культуры… или Дарье Даниловне.
Она уже стала настороженно к нему относиться, сразу суровый взгляд, будто интереса нет до начальника коммунального отдела, даже брови хмурила, кивала, соглашаясь, и ссылаясь на дела, уходила.
— Вы никак сторонитесь меня, Дарья Даниловна? – спросил Петрович.
— Если по делу, всегда вам рада.
— А если по личному?
— Андрей Петрович, — тихо сказала она, оглядевшись по сторонам, — зачем нам лишние разговоры, мы люди при должности…
— Так может вы ко мне приедете?
— Куда!?
— Да не бойтесь вы так, я имел ввиду на работу ко мне, ну прямо в управление, есть ведь вопрос по хозяйственной части.
— А какая разница?
— Ну подходите тогда завтра к площади, там скамейка, присядем, заодно обсудим текущий ремонт… — предложил он.
— Выдумщик… на скамейке ремонт обсуждать… — усмехнулась Дарья.
— Дарья… Даниловна, ну что же нам и не поговорить…
— И правда, хоть на свежем воздухе посидим… ладно, приду, в обед приду…
— Ждать буду.
Это было в первых числах октября, уже листва почти облетела и было прохладно. Вечером Дарья думала о предстоящей встрече, впервые ей захотелось одеться как-то по-другому. Она достала нарядное платье, которое сшила Соня, приготовив его.
На другой день ближе к обеду прибежала домой и стала переодеваться. Надела платье и невольно залюбовалась. Прибрала волосы, ладонями потерла щеки, румянец появился, снова посмотрела в зеркало. – Ну и куда я так? Скажут – вырядилась… а для чего?
Она достала костюм, коричневый пиджак и такого же цвета юбка – на все случаи жизни. А случаев немного – работа да собрания, в том числе торжественные собрания.
Нет, так не пойдет, она надела поверх платья пиджак – половина красоты скрылась. К тому же на улице было прохладно, а платье легкое.
Она сняла пиджак и хотела переодеться, но платье не хотело ее отпускать. Она снова стояла перед зеркалом. Надо поторапливаться, взяла пальто и накинула поверх платья. Застегивать не стала.
Цветной платок, еще довоенный, достала из сундука, накинула на голову и пошла. Остановилась, посмотрела на ноги – туфли тоже довоенные. Правда, было прохладно ногам, но она не чувствовала от волнения.
У площади народа было мало. Нынче у них вообще мало людей, многие не вернулись, и вся надежда теперь на молодежь, успевшую подрасти за четыре года.
Она остановилась у тополя, хотела пройти дальше, где росли березы, но Петрович догнал ее. – Здравствуйте, Дарья Даниловна, это вам, — он протянул поздние осенние цветы, всего три цветочка… но сделал это с волнением, трепетно.
Она опешила. Цветы – ей? Да когда такое было? Да и люди кругом…
— Где вы их взяли? – спросила она.
— Где взял, там уже нет.
Она оглянулась и увидела единственную клумбу у здания районный управы.
— Господи, Андрей Петрович, вы что натворили? Вы клумбу обворовали?
— Нет, я позаимствовал.
— В это время мимо прошли школьники, о чем-то громко споря.
Дарья, распахнув пальто, спрятала цветы. – Увидит еще кто… что скажут? Как мы с вами перед общественностью будем выглядеть…
— У вас платье… такое платье… как бы цветами не испортить…
— Ну тогда держите, спрячьте вы…
Они передавали этот букетик из рук в руки, совершенно разволновавшись.
— Нет, держите, не надо прятать, если что, я виноват…
— Но как-то при всех… и зачем вы с этими цветами… ну как тут поговорить…
— А может я тогда к вам? Может я приду к тебе?
— Ну раз так… можно и ко мне. Но сами понимаете, лишние разговоры…
— А если я вечером? Ближе к ночи…
— Ага, ночью поговорить о хозяйственных делах…
— И платье… вам очень к лицу… даже не видел вас такой никогда… ну так я приду?
— Хорошо, приходите.
— Сегодня.
— Да, пусть сегодня. Только вы так, чтобы соседи не увидели, сами понимаете, мы у всех на виду.
— Понял, соблюдаем конспирацию…
Дарья вернулась на работу в том же нарядном платье, чем обратила внимание на себя всех, кто ее встретил в тот день. И это внимание ей было непривычно, даже в тягость. Поэтому предстоящая с Петровичем встреча пугала ее. Понятно уже, что никаких деловых разговоров не будет, и что тянутся они к друг другу по иной причине.
Она пришла домой, быстро сыпнула курам, закрыла их, накормила кошку Муську, достала праздничную скатерть и накрыла стол. Уже стемнело, и керосинка весело подмигивала ей своим огоньком, будто намекала на что-то.
Она так и осталась в платье, хоть и стеснялась собственного вида. Несколько раз выходила на крыльцо, прислушиваясь, не идет ли Петрович, и сердце ее выбивало при этом барабанную дробь. Рядом слышались какие-то голоса, и она с раздражением подумала: «И чего им не спится… увидят ведь».
Потом села за стол и сидела так, как школьница. Вдруг послышался шум, будто что-то тяжелое упало со скрипом. Она бегом к двери, вышла на крыльцо, хотела идти к воротам, но увидела, что часть забора буквально повалена, и там кто-то барахтается.
— Кто здесь? – испуганно спросила Дарья.
— Я это, — ответил Петрович, поднимаясь и отряхиваясь.
— Господи, Андрей Петрович, что с вами?
— Там, у ворот, видно всё, решил я через забор, конспирация ведь… а он хлипкий, ну вот и завалился вместе с забором. – Он стал отряхивать брюки, обнаружив огромные дыры.
— Да вы порвались, вон дырищи какие, идите в дом…
— А забор? Я его счас приподниму и подопру… Он наклонился, поднимая забор, послышался треск, брюки окончательно вышли из строя. Однако успел подпереть его, чтобы хотя бы держался.
Но в это время показалась тень, соседка Евдокия Миронова, сгорбившись и опираясь на клюку, шла к дому напротив, где жила ее старшая дочь.
— Идите, идите в дом, — шепотом сказала Дарья, не то увидит, у нее в темноте глаза как у кошки…
Петрович прошмыгнул в дом, а Дарья поправила еще одну доску.
— Ой, а чегой-то… Дарья Даниловна, никак ты…
— Я это, я, Евдокия Степановна.
— А чегой-то у тя с забором? Хто его так повалил?
— Да бычок тут проходил… и давай бодать… забодай его самого…
Евдокия подошла ближе и стала всматриваться в последствия разрушения… — Да-аа, видно большой бычок-то… видно бык… чей только? Вроде у всех скотина загнана… может кто ищет бычка-то…
— Да уже загнали его… Степановна, шла бы ты… куда шла, сама управлюсь.
— Нет, ну как же так… отпустили бычка… ночь ведь уже, охо-хо, забор-то еще хороший был, — Евдокия пошла дальше, продолжая сокрушаться, что бычок нанёс такой урон.
Дарья вернулась домой. Петрович так и стоял у двери, не решаясь пройти дальше.
— Ну чего стоишь, проходи… чуть не провалилась наша конспирация, — она взглянула на подол платья. – Весь день в нем, совсем ни к чему… погоди, я хоть переоденусь, — сказала она. Но тут же сильные руки обняли ее стан, притянув к себе – она даже не успела вздохнуть. – Да ладно, чего уж там, Даша… — горячо зашептал он.
***
Едва забрезжил рассвет, Дарья открыла глаза. На измятой постели рядом никого не было. – Ушел значит уже, — подумала она, — а может сбежал? – и она усмехнулась. — Ну так-то правильно, ушел, чтобы никто не видел.
Впервые встала неспеша, потянулась сладко, подошла к зеркалу. – Что-то вы какая-то довольная, Дарья Даниловна, — сказала сама себе.
Подумала, надо печь растопить, да хотя бы чай поставить. – И все-таки, жаль, что ушел, — подумала она, — а то бы чай вместе попили.
И вдруг слышит: — вжик-вжик, вжик-вжик, стук-стук…
Выглянула в окно: — Батюшки, да что же это такое…
Выскочила, накинув полушалок. – Что же ты творишь? Ты так всю округу поднимешь… все же увидят…
Андрей Петрович старательно отпиливал, стучал, скрепляя доски.
— А пусть видят, чего нам бояться… Разве мы чего украли?
Дарья подошла к нему, а он стоял довольный, радуясь, что поправил забор.
– Ну всё, рассыпалась наша конспирация, — сказала Дарья.
Петрович оглядел подворье. – В примаки не пойду, — сказал он, тем самым удивив Дарью.
— Ты о чем это?
— Оформить надо отношения, ты вроде как жена мне теперь… или против?
— Я… жена?
— Ну а что, букет тебе дарил, ночевать оставался, забор поставил – всё, теперь осталось расписаться. Ну ты согласна?
— Это как… навсегда теперь…
— Конечно, навсегда. Я временно не хочу, у меня уже было временно, я ведь был женат до войны. Прожили мало совсем, даже деток не успели завести… любила она то меня, то друга моего Ваньку… так и уехала с Ванькой. А ты? Ты никуда от меня не уедешь?
Она устало приклонила голову ему на плечо. – Некуда мне ехать, приехала я… согласна я, Андрюша.
Завтракали вместе. На работу тоже вместе пошли. – Нам ведь в одну сторону, — сказала Дарья.
— Нам теперь всегда в одну сторону, — ответил Петрович. – Ну так переедешь ко мне? У меня комната в довоенном доме, почти с удобствами… частично. Ну так как?
— А как же мой дом?
— Оставим… огород там будет, а потом новый построим.
— Значит, надо порешать, — задумчиво сказала она.
— Это я сам порешаю, всё улажу.
Дарья, в силу своего характера, могла бы взбрыкнуть, заупрямиться, найти причину, не переезжать к Петровичу. Но в этот раз промолчала. Уж очень ей понравилось, когда он сказал: «я порешаю». Ведь до этого дня ей всё приходилось решать самой.
***
С наступлением зимы Дарья переехала к Петровичу уже законной женой. Ей хотелось поделиться своей радостью с Соней, и очень жалела, что ее нет рядом. Поэтому написала письмо, в котором сообщила, что платье, и правда, счастливое и она будет его беречь И мужа своего тоже будет беречь.
По первому морозцу пришел к ней Владимир Иванович Севостьянов. Хотел на работу, но потом узнал адрес и пришел домой.
— Здравствуйте, Дарья Даниловна, простите, что беспокою.
— Какое беспокойство, мы вам всегда рады.
— А я уезжаю, возвращаюсь в Москву, место там дают в Главном военном госпитале… такая вот возможность…
— Рада за вас, и все-таки жаль, что у нас не остались, но видимо, там вы нужнее.
— Я вот что зашел… узнать хочу, как там Софья Сергеевна.
— Соня? А-ааа, хорошо… устроилась на работу… дети в садик ходят… только печальная весть ее там ждала, узнала она, что муж погиб еще в сорок первом. Да это вроде как и понятно было, но она надеялась, что жив.
Севостьянов вздохнул. – Да, мы теперь многих товарищей не досчитались… что поделаешь…
Дарья смотрела на него и думала, как ей поступить, не будет ли это лишним.
— Владимир Иванович, вы же там не так далеко будете, может я передам с вами гостинцы детям… сможете заехать?
Он сразу оживился, в глазах появился блеск, предложение ему понравилось. – Конечно, всегда рад вам помочь.
Дарья дала баночку варенья, немного орехов, стала смотреть овощи, но потом одумалась, ну куда он с ними…
— Тут немного. А еще письмо передайте, так надежней будет, я все напишу и завтра же вам отдам.
— Вот и хорошо, а я послезавтра уезжаю. Адрес… вы мне адрес дайте…
— Ой, чуть не забыла, вот же, здесь всё написано.
«Надо же дать им еще возможность, пусть увидятся», — подумала Дарья, когда Владимир Иванович ушел, хотя с трудом верила, что Соня согласится.
***
Соня ждала теперь писем от Дарьи как будто из родного дома. И очень обрадовалась, узнав, что Даша, наконец, вышла замуж за Андрея Петровича.
Но она совершенно не ожидала, что еще одно письмо ей передаст Владимир Иванович. Она вообще не ожидала его здесь увидеть. А он пришел, точнее сказать, сначала приехал в Москву, устроился, и при первой возможности поехал в Можайск.
— Здравствуйте, Софья Сергеевна, вы меня помните?
— Владимир Иванович, как я могу забыть, удивительно, что вы здесь…. Как вы нас нашли?
Он отдал ей письмо.
— А-аа, так это Даша… это она…
— Да, и вот гостинцы от нее привез. И от меня. Как дети?
— В садике… Арсений про вас спрашивал…
— Надо увидеться.
Они вместе забрали детей, и он остался у них допоздна, а потом собрался уходить.
— Соня, я сейчас в госпитале работаю, я один, понимаете, один… и я понимаю, что у вас тяжелая потеря, но жизнь должна продолжаться. В общем, я приеду через месяц, вы подумайте хорошо…. А я приеду, и вы скажете, согласны ли быть моей женой.
— Володя, у меня трое детей…
— Хорошо, значит и у меня будет трое детей.
Прошло два года
Детей у Сони и Владимира Ивановича теперь четверо. Дочка Леночка родилась через год, как они поженились. Он забрал их в Москву, и стал отцом и двойняшкам Арсению и Жене, и дочке Свете.
Даша, читая весточку от Сони улыбалась, а потом села писать ответ.
«Вот что наделало твое платье, вышла я в нем замуж, И, как знаешь теперь, у нас сын Коленька. Ох, Соня, видела бы ты, как я беременной ходила, ну чисто утка на барском подворье, переваливалась с боку на бок. Ух, тяжело было, меня наши врачи отказались принимать, нет, ну принимали, но сказали, рожать в Красноярск езжай. И вот Андрей Петрович возился со мной и страху натерпелся вместе со мной, шутка ли, не молоденькая я. Это тебе привычно, а мне… я ведь не думала и не гадала, что родить смогу. Ну ничего, справилась, а в остальном я всё знаю, Светланка ведь на моих глазах росла, так что привычна я к детям. Ну вот оклемалась, живу, даже на работу хожу, они ведь без меня там, как цыплята без квочки.
Ну, а дома все хорошо, Петрович мой настоящий хозяин. Колю как возьмет на руки, сразу такой важный становится, ну как же – сын у него.
Обнимаю тебя и деток. Даст Бог, свидимся. Поклон от нас Владимиру Ивановичу».
Дарья, довольная, вложила листок в конверт, запечатала и улыбнулась. – Всё-таки красивая Сонька, не зря Владимир Иваныч влюбился в неё сразу… и вот же судьба…. Да и Соня молодец, не оттолкнула его, поняла, что такого человека больше не будет. Не всегда жизнь подарки подкидывает, а от такого подарка грех отказываться.
1976 год
Там, где на усадьбе стоял маленький домик, выстроен теперь большой дом, рядом с ним раскинулся сад, а дальше огород, в котором уже убрали урожай, только ботва еще осталась.
Дарья Даниловна, убрав волосы, повязала белый ситцевый платок назад, надела фартук, чтобы не замарать платье, и поставила квашню. Под окнами заурчала машина.
— Никак Коленька приехал? – она с разу к окнам.
Сын Николай уже был женат и жил отдельно, но иногда заезжал к родителям на обед, потому что ближе и по пути, да и просто повидаться.
Но в этот раз машина была другая, видно кто-то чужой. Она вышла и встретила молодого человека, одетого по-городскому. Курточка на нем показалась модной, сам он худощав, выше среднего роста, в очках, в руках — папка и фотоаппарат.
— Здравствуйте, Дарья Даниловна! Вам должны были из райисполкома позвонить насчет меня… Александр Алексеенко я, журналист…
— А-аа, проходите, помнится, говорили про вас. Они вошли в дом, Дарья сняла фартук и поставила чайник. – Вот только не пойму, что я должна рассказать.
Молодой человек с жадностью разглядывал убранство в доме, посматривая на фотографии.
— Мне сказали, у вас беженка жила в годы войны.
— Правда. Жила. С детьми жила. Так ведь тогда все друг другу помогали.
— Ну так расскажите, это же необычно, это интересно.
Дарья улыбнулась. – Ладно, расскажу, как было.
Он стал записывать торопливо, стараясь не пропустить ни одного слова.
— А как теперь? Что вы о них знаете?
— С Соней мы переписываемся, я всё про детей знаю. Арсений тоже хирург, как и Владимир Иванович, Женя техникой увлекся, в автоколонне работает, Света тоже медработник, медсестра она, а Леночка на закройщика выучилась, она, как и Соня, одежду шьет. Дети у них уже у всех свои, так что мы с Соней давно бабушки.
— Потрясающая статья получится, — сказал журналист, — если задуматься, должны были быть врагами, а стали друзьями.
— Да не то что друзья, почти родные. В газете значит напишут?
— Да, мы о вас на всю полосу статью, вы ведь человек широкой души…
Дарья Даниловна задумалась.
— Погоди, Сашок, ты лучше про моего мужа напиши, он воевал, вот кто герой… он сейчас в огороде ботву прибирает, я позову…
— В этот раз нет, про ветеранов у нас часто статьи выходят, а я хочу о вас, случай необыкновенный.
— Да что там необыкновенного?
— Нет, нет, я напишу.
Она поставила на стол кружку с чаем, печенье, сахар. – А может пообедаешь с нами?
— Нет, спасибо, я сыт, я вот чайку, — и он, довольный, сделал глоток.
— Слушай, Сашок, ты уж прости, что я так по-свойски тебя называю, молод ты просто… слушай, не пиши ничего.
— Как? Почему?
— Ну вот не пиши и все. Не надо этого.
— Но почему? Пусть люди знают о вашем великодушии.
— В другой раз, может в другом веке про нас напишут, а сейчас не надо.
— У-уу, когда это будет… вы бы сейчас про себя почитали…
— А не хочу я читать, не надо нам это с Соней, это пока наше… так что зря я согласилась… но ты все-таки напиши про моего Андрея Петровича, он заслужил.
— Ну что делать, придется, материал ведь нужен. Но зря вы, пусть бы люди знали.
— Узнают. Потом узнают, раскопает какой-нибудь следопыт и напишет через полвека… может и приврёт маленько, мы не обидимся, пусть про нас пишут… потом пусть пишут.
Постаревший Петрович тоже не мог понять, что от него требуется, он ведь обычный фронтовик. Но потом согласился выручить журналиста.
— Хитрая, ты у меня, Даша, перевела все стрелки на меня, вот и отдувался перед журналистом.
— А все верно, пусть лучше про тебя напишут, ты же у меня герой.
Петрович крякнул, взглянул на буфет. – Ну, хозяйка, может по такому случаю…
— А нет никакого случая, сегодня не выдам.
— Ну язви его… вот всегда называла меня хозяином, а коснись чего, так сразу начальствуешь надо мной… жаль, что ты только домом культуры заведовала, тебе бы районом командовать.
— Да что ты несешь, Андрюша, ты у меня командир, ты, все решаешь, а я так – рядышком.
Он одобрительно кивнул, посмотрел в окно и сказал: — Интересно, Николай заедет или нет.
— На обед не было, значит вечерком придут все.
— Надо бы, а то уж заскучал по внуку.
И они сели у окна, посматривая на улицу, ожидая своих самых родных. А в буфете, за стеклом, фотографии. Там и Коля с семьей, там и Соня с детьми и внуками и они с Андреем Петровичем рядышком. Это еще старая фотография, на ней Дарья в том счастливом платье в горошек.
День спешно клонился к вечеру, предвещая хозяйственные дела, а потом ночь. Да и пусть скорей ночь, потому что обязательно наступит утро, будет новый день и новая жизнь.
Послесловие
Если бы эта история случилась сегодня, не поверила бы. Трудно представить такое великодушие женщины, у которой, говоря простым языком, увели мужа. Хотя, может такое и случается. Но очень редко. А вот люди того времени и их поступки больше понятны.