Митя оказался очень хозяйственным и расторопным. Рослый, крепкий, чернобровый. Он не похож был на Воюшиных – в их роду даже мужчины были несколько утонченными, а Митя был другим: надёжный, смелый, немного ворчливый, прижимистый, и очень ловкий во всех делах.
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
Даже в дороге с ним было спокойнее. Он и билеты брал, и потом вез их, как будто в этих местах бывал не раз. Он мог найти машину, выяснить дорогу, договориться с людьми.
Их довезли почти до места, но все же до села пришлось идти. Дорога влажная, на ботинки налипала грязь. Полина притихла, смотрела по сторонам.
– Чего ты, Поль?
– Мне кажется, нас по этой дороге везли до войны. Я вспоминаю.
– Вероятно, так и есть. Она одна тут на шоссе, – подтвердил Митя.
Их обогнал автобус, остановился, открылись двери. Они были благодарны.
– Докудова?
– До Першино.
– А чё пешком-то? Ездим мы с рынка Ивановского.
– Не знали. На попутке мы.
Вера огляделась. Наверное, народ ехал с рынка – в основном женщины с сумками, алюминиевыми бидонами, перевязанными тряпками.
– Скажите, мы ищем Прасковью Парамонову из Першино. Может кто-то знает ее?
И тут раздалось с заднего сиденья:
– Так померла она давно, – маленькая старушка со сморщенным как печеное яблоко лицом говорила уверенно.
– Померла? А когда?
– До войны ешшо, – старушка перекрестилась.
Вера прошла по автобусу к ней.
– Скажите, а у нее не было маленькой девочки по имени Марина.
– Марины? Не-ет. Не было. А чего надо-то? Ищите кого?
– Так вот ее и ищем. Марину. Сестра наша. Мы ее потеряли в 31-м.
Старушка пожала плечами и отвернулась к окну.
– Скажите, – не унималась Вера, – А в доме ее кто живёт сейчас?
– Прасковьи-то? Так там Зорины живут. Вакуированные. Они ее не знают, Прасковью-то. Уж опосля приехали.
– А покажете нам ее дом?
– Так чё не показать, покажу.
Митя подхватил сумку старушки, и они пошли за ней по тропинкам села. Село было достаточно большим, не из тех, где все знают друг друга. Дома с коньками на крышах, липкая зелень деревьев в саду, начинающееся цветение.
Они пришли довольно скоро.
– Вона ее дом, – старушка махнула рукой, – Да только зазря пойдете. Не знают Зорины ничего.
Старушка подхватила сумку и направилась дальше. Отчего-то была она сердита и недовольна.
Они было направились к указанному дому, но тут Полина оглянулась. Оглянулась и старушка.
– Подождите меня, – сказала своим, поставила сумку Поля и быстро пошла вслед за старушкой.
Она что-то говорила ей, объясняла, а потом махнула им рукой, чтоб шли к ним.
Тонким своим чутьем Поля почувствовала, что старушка что-то знает, но боится признаться. Времена были – не все можно говорить.
Они пришли во двор старушки, со стайками и хлевами. Маленькая злая собачка быстро была утихомирена хозяйкой.
– В дом не зову, не убрано у меня.
Она устало поставила сумки на крыльцо, попросила обождать, открыла курей, пригласила их на широкую скамью. Парни остались у калитки, чтоб не смущать, а Вера с Полей сели рядом.
– Марины не было никакой. Надька была. Она уж подросла, когда Прасковья-то померла. И надо ж – на огороде прям. Тык – головой в грядку. А Надюху родственники ее забрали – Забродовы. Тьфу, и говорить о них не хочется. Забрали, чтоб в работницах держать. Чуть что не по ним –в подвал ее. А ей… Дитя ж ещё. И десяти чай не было. Мы тут все ее жалели, но куда… Самим жрать нечего, кто ж заберёт? Любка-то Забродова барыней жила, а девчонка и белье полощет, и за скотиной ходит, и в поле. А она… Уж не знаю, что там случилось, только били они ее, видать – ногу ей сломали. Все было – обваривали как-то. За косы таскали по двору. Натерпелась девчонка.
Старушку звали Ольгой. Она рассказывала и качала головой. Как будто сама стыдилась того, что говорила.
– Может это другая какая-нибудь Надя? Не Марина? – Вере не хотелось верить, что их сестра так много перенесла.
– Не знаю. Да только у Прасковьи сын-то уж давно помер, а больше никого у нее не было.
– А дальше? – на лбу Поли горестная складка.
– Дальше? Бог-то все видит. В сорок первом на Пасху муж Любки потонул – под лёд ушел, вытянули, а не выжил. Спятила она совсем с горя, в город подалась с детьми, а Надю тут одну бросила. А война ведь … До сирот ли кому? Ну и пошла Надя по дворам. То там поживет — поработает, то там. Кто-чего подаст. В дом Любкин другие заехали, жить ей негде. Кому она нужна, хрОмая-то?
– Ей и двадцати нет. Вы точно о ней, о сестре нашей говорите? – Вера все ещё сомневалась.
Старушка посмотрела на Веру.
– Я, милая, жизнь прожила. Уж по лицам вижу – родня али нет. Вон на того парнишку она походит, – махнула рукой баба Оля на Сашу, – Да и на вас.
Розовые почки яблони касались их голов. День этот такой прекрасный, голубой воздух, деревенский покой никак не гармонировали с этим тяжёлым рассказом.
– Тёть Оль, а дальше? Вы говорите, она хромая?
– Да-а. Одна нога короче стала, говорят. Мне Лизка с почты сказывала. Она ведь часто там ночует у нее.
– На почте?
– Да-а. Помогает Лизке, подрабатывает. Школу-то не кончала, а вот читает получше многих. А то по домам кому помогает. Она ловкая, работящая. И нам помогала.
– Так где нам ее найти? – терпения у Веры было меньше, чем у Полины.
– Найти? Неуж и правда Бог есть? Неуж найдется у Надюхи родня? Вот ведь …, – старушка смотрела куда-то вдаль, думала о своем, – А вот на почту и ступайте. Там дом рядом каменный такой. Сегодня-то почта закрыта, но Лизка в этом доме живёт, подскажет.
И они направились искать здание почты. Вышли на площадь, откуда и пришли. Там недалеко от автобусной остановки нашли почтамт.
Лиза, дородная женщина в годах, была дома, но сказала, что Надя тут не проживает, и сейчас работает на хозяев в доме на другом краю села. Назвала фамилию, адреса не помнила, и они довольно долго искали тот дом.
Какая-то бабенка в цветастом платке указала им на избу, а потом громко кому-то крикнула во двор.
– Городские тута, красивые! Надьку хромую ищут!
Они подошли к обширному двору на склоне. Дом был далеко, собак не видно. Они зашли в калитку. Покричали, но никто не откликнулся.
Вера начала обходить дом и тут услышала звук. Подошла к сараю. На маленькой скамье перед коровой спиной к ней сидела женщина. Молоко вжикало белой струёй в ведро, поднимало мягкую шапку пены. Спина обмотана какими-то лохмотьями, на голове – платок.
– Здравствуйте, – звонко сказала Вера.
Женщина напряглась, но не обернулась сразу. А когда обернулась, Вера поняла, что никакая это не женщина, а молодая девушка.
– А хозяев нету, – ответила девушка на ее приветствие.
– Вы Надя? – спросила Вера.
С подоткнутым по-крестьянски подолом, с ведром в руках девушка подошла к ведрам с марлей, поставила туда ведро с молоком.
– Я на хозяйстве тут. А Вы из правленья что ли? – глаза опустила, как будто боялась кого-то из правления, начала процеживать молоко.
Подходили сюда Поля, Саша и Митя. Вера подошла ближе, придержала ведро, пригляделась.
Надя устала, это было видно по ее тонкому лицу, по вздрагивающим ресницам, по хмурым бровям.
– Много ещё дел у вас, Надь? – зачем-то спросила Вера.
Надя увидела подходившую компанию, растерялась совсем.
– Много. Так вы из-за прописки что ли? Уеду я скоро …
– Надь, мы не из правления. Мы, наверное, тебя ищем.
Надежда, видимо, не верила им, она продолжала ходить по сараю, управляться с коровой и молоком, делая вид, что не слышит их.
– Она это, – шепнула Поля, – Она…
Вера и сама видела. С Сашей они были очень похожи. Только Саша утонченный что ли, а Надя коренастая, немного как будто сдвинутая на один бок. Это ясно –из-за хромоты. И одежда старушечья ее делала старше.
И тут выдал Сашка.
– Надь, ты вообще-то Марина, ты сеструха наша.
Надя застыла на мгновение, но потом продолжила свои дела.
Не поверила?
– Надь, ты ж у Парамоновой Прасковьи росла. Да? А кто она тебе, знаешь?
Надя, оглаживая корову, повернулась к ним.
– Бабка…
– А она тебе не говорила ничего о матери? Нет?
– Говорила, – кивнула девушка и замолчала.
– И что говорила?
– Что сослали говорила, –отвернулась, – Так вы не из правления что ли?
– Нет. Мы из Ленинграда приехали. Мы – сестры твои, Надь. Полина вот, я – Вера, а Саша – брат. Похожи вы с ним, Надь.
– А мама? – Надежда спрашивала, стоя к ним спиной.
– Умерла мама. И папа тоже. И Коля, старший брат погиб. Но он успел сообщить, где тебя мама оставила. И мы нашли тебя, Надь.
Она так и осталась стоять к ним спиной. Только плечи ее задергались.
Вера, Полина подошли, ещё долго говорили. Они хотели б обнять Надю, но она отмахивалась –грязная. Они так и не смогли её расшевелить. Она стеснялась. Но в то же время столько благостного удовлетворения и тихого счастья было в ее темных глазах.
И тут Вера вспомнила маму – точно также у нее светились и сияли глаза, когда она до упаду наработавшись, возвращалась домой.
Была она скромной, сильно зажатой, перед городскими своими сестрами и братом очень робела.
– Надь, а мы – за тобой, собственно. Чего слезы-то лить? Собирайся. Где твои документы, вещи? –Митя мыслил материально.
Но бросить хозяйство она не могла – обещала присмотреть, пока хозяева в отъезде.
И тогда они решили съездить на родину –в свое родное село. Митя улетел искать машину, а они зашли в дом, сели на кухне.
Надя ставила самовар, была рассеянна. Ещё не верила свалившемуся на нее чуду.
Оказалось, что она, и правда, живёт в почтовом закутке-пристройке. Летом жить там хорошо, а зимой старается пристроиться в работники. Паспорта у нее не было. Настроиться, что в ее жизни теперь все изменится, она никак не могла.
И всё-таки на вечер и утро оставила Надя чужое хозяйство на соседку. Уговорили. Они направились в давно оставленную родную деревню все вместе, Надя с ними.
До туда на машине всего-то пару часов езды. Митя нашел грузовичок. Надю посадили в кабину, а сами забрались в кузов.
Деревня опустела. Многие дома растащили, даже печей не оставили, разобрали на кирпичи. На месте многих домов теперь густо росли бурьян с крапивой. Но были и ухоженные, убранные по-весеннему дворы с ровными грядками и обрезанными деревцами.
– Да-а, вздыхал их водитель. Нынче много таких деревень. Вот и вашего дома поди уж нет. Не найдем.
– Воюшиных? Да вот их дом, – старушка встретилась у соседнего дома, указывая на дом-боровик, – А вы … Вы … Ох! – старушка вдруг приложила руку к глазам! – Сашенька – погладила по груди Сашу, – Я ж тебя на руках в итернат-то снесла. А ты… Поля, Верочка, а ты Марина, да?
– Кажется, была…
– Коля? – к Мите.
– Нет, это мой муж. Коля погиб в 43-м.
– А я тетка Аксинья. Может помните?
Полина вспомнила. Вера припоминала. Тетка Аксинья, опираясь на клюку, пошла с ними, говорила и говорила об их отце, и о матери.
А дом их как будто ждал. С забитыми, но целыми окнами, с прочными дверями, и даже не пострадавшей от долгих лет крышей. Михаил все делал добротным.
Митя с Сашей вырывали гвозди из двери, отжимали доски с окон – открывали избу.
Они вошли в дом. Коротко толкнуло сердце Веры, словно бы встало поперек груди, и туманно ожили воспоминания.
За окном – темно, но корову уж слышно. Сейчас мама поставит хлеб в печь и пойдет доить. Полька – с птицей, а отец с Колей скотину пойдут кормить, убирать двор. И как же хорошо вот так лежать и слышать, как брякают ведра, посуда, как радуется на дворе кормёжке скотина.
– Печь… Я помню, Вер. И одеяло лоскутное сохранилось. Ох… Господи! – восклицала Полина.
– Я в этом сундуке Библию прятала.
– А я не помню, – пожимал плечами Саша.
– Ох! Конечно, хороший дом, но жить тут невозможно. Прохудился, латать надо, – констатировал Митя, – Сейчас печь опробуем, – они с Сашей уже обследовали дом.
– Чай-то ко мне пойдем пить, и заночуете,– звала тетка Аксинья, утирая слезы, – Это ж надо, Мишенька, вернулися твои деточки. Вернулися…
– Заночуем? Спасибо Вам. Устали мы, Заночуем.
Они расплатились и водителя отпустили. Попросили приехать за ними завтра.
Надя молчала, озиралась. Провела рукой по пыльному столу. А Вера с Полей переглянулись.
– Надь, ты хочешь поехать в Ленинград со мной? – спросила Вера, – Огромный красивый город. У нас квартира там. Можно учиться, можно работать. Перспективы.
Надя пожала плечами.
– Надь, а дом этот – твой, – сказала Поля – Ты – младшая. А младшие всегда в доме с родителями оставались. Вот и… Но мы поможем. Постараемся помочь. Я вот уеду скоро к жениху очень далеко. Но хочу знать, что есть и у меня дом, куда смогу вернуться, и тут меня будет ждать младшая сестренка.
И тут глаза Нади загорелись. Такого подарка она, видимо, не ожидала, упала на скамью, закрыла глаза и заплакала. Она всю свою совсем молодую и короткую ещё жизнь ныкалась по чужим углам. Она столько вытерпела…
Свой дом …
– Свой дом …, – прошептала она, и, наверное, вот только теперь окончательно осознала, что перед ней – родные старшие сестры.
Они плакали обнявшись долго, пока мужчины не начали ворчать. Митя притащил откуда-то от соседей картошки, потребовал ставить чугунки в печь. И все ожили, засуетились. Много говорили, смеялись и планировали.
– Надо же, столько всего произошло за эти годы, а дом все стоит, – удивлялся Саша.
– Может дед ваш, который строил, знал какое слово? – улыбался Митя.
– Да нет, если б знал, от бед бы заговорил, – грустно отвечала Полина.
А Вера смотрела на Надю-Марину. Она не выросла такой высокой, как все они. Она, ну ещё Коля, больше всех пострадали в перипетии бед, свалившихся на семью. Или на страну … И подумалось Вере, что и наша страна, как Надя сейчас – молодая, сил и умений полная…, но уже скособоченная и пострадавшая, а ещё страшащаяся проявлять настоящие искренние чувства.
В доме не было электричества, но они принесли от тетки Аксиньи керосиновую лампу, одеяла, затопили печь. Решили ночевать здесь.
И дом глубоко вздохнул застылой своей грудью, взглянул на них своими оконцами с добрым прищуром, как смотрят старики на подрастающих своих внуков, и ожил.
Он чувствовал – здесь витали души отца и матери этих молодых людей, так много хлебнувших уже горя. Он понял – вернулись его хозяева.
Вера вечером вышла на крыльцо. Было тихо и темно. Лишь в кухонном окне светилась керосиновая лампа, отбрасывая во двор жёлтые блики. Где-то плакал ребенок, ещё светились окна некоторых домов.
В доме Воюшиных, в родном ее доме, укладывались, смеялись, спорили кому где спать. Уже слышались и смешки Нади – она оттаивала.
А Вера смотрела на звёздное небо и казалось ей, что они сейчас находятся в отправной точке. В той точке, которую задали когда-то их траекториям родители. Они так хотели счастья своим детям, они строили этот дом, мечтали о будущем.
Люди живут в своём собственном времени, и оно, это время, рисует всем свои точки в траектории жизни. Им достались вот такие замысловатые зигзаги.
Но теперь наступит новый этап, потому что они воссоединены. И Коля –тоже с ними. Их траектория пойдет вверх.
И Вера опять мысленно начала читать страницы своей настольной книги.
«Всему своё время, и время всякой вещи под небом: время рождаться и время умирать»»
Она перевела глаза на небо и показалось ей, что четким силуэтом звёзды высветили рядом два лика – лики отца и мамы.
***
Благодарю Надежду К. и Анненкова Ю. за истории семей!
А я пишу для вас…
Ваш Рассеянный хореограф