— Как доехала? – спросил Ромка. Голос у него звучал подавленно.
— Доехала без приключений, уже на месте.
— Оля, и все-таки ты поторопилась, еще немного и мы бы поженились. Оля, вернись…
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
Ольга вздохнула. – Рома, ну это смешно… неужели ты думаешь, что сейчас подхвачу сумку и снова побегу на автобус… Пойми одно: мы с тобой расстались.
— А как же наши встречи, сторожка…
— А вот в сторожке все было замечательно…
— А дома у меня значит плохо? Оля, я готов жениться хоть сейчас…
— Я рада. Женись на ком-нибудь другом. Рома, всё, некогда мне. И вообще, не надо мне звонить, — она отключила телефон.
Дома к Ольге кинулись младшие братья и повисли у нее на шее, старшую сестру они любили, может даже больше чем родную мать. Ольга и подарки им покупала, и уроки с ними делала, на собрания в школу ходила.
— Урра! – орали на весь дом Макар и Максим, — Оля приехала!
Людмила вздохнула, взглянув на дочку, подошла и обняла: — Все они «хороши», неужто, и тебе маяться всю жизнь?
— Мама, а папка, разве плохой был? А дядь Саша?
— Ну, ладно, махнула рукой Людмила, пусть хорошие для тебя, давайте ужинать.
***
Ольга душой рвалась в тайгу, в любимую сторожку; ручей хоть и замерз, но наведаться на родное место хотелось так, как будто жажда мучает.
Оля поняла: куда бы она ни убежала, все равно будет скучать по Кедровникам. Правда, воспоминания горькие. Если бы Кирилл, жених ее, не погиб, все по-другому сложилось. Не было бы того нападения на нее, и шрама на плече тоже не было бы.
Но ничего не изменишь, и с этим надо как-то жить. Жить на своей земле, где от одного взгляда на тайгу сердце замирает. Не зря Первомайское, где она жила с Ромкой, тяготило ее — в степи оно находилось. А кому-то и Первомайское роднее всего на свете. Не зря говорят: малая родина в сердце проросла.
Оля выскользнула из теплой постели, потянулась, улыбнувшись, впервые почувствовав что-то хорошее. И в этом блаженном для ее души состоянии стала одеваться. Первым делом побежала к дяде Саше — не терпелось наведаться в сторожку.
Александр Савельевич жил по-холостяцки. В небольшом домишке, разделенном на две половины было скромно: из мебели – на чем спать, да сидеть, где вещи хранить, на кухне холодильник, в другой комнате маленький телевизор.
Готовил он себе на русской печке, да в помощь небольшая электрическая плитка. На окнах висели бело-голубые шторы, которые Ольга периодически снимала, чтобы постирать. Стены и потолок были побелены; раз в год хозяин сам белил, Ольга только помогала постирать, да помыть.
— Ой, как я соскучилась! – сказала Оля, войдя в дом. – Дядь Саш, давай приберусь, может постирать надо.
— Нет-нет, — проходи, Олюшка, никакой уборки, проходи, чай будем пить. Я уже и Буяна запряг, сейчас позавтракаем и поедем.
— А ты, дядь Саш, на браконьеров сам натыкался, или сказал кто?
— Видел я, как машина вдоль просеки шла — чужая машина — я ведь всех местных знаю. А потом след увидел, как зверя по снегу тащили. А через неделю снова выстрелы слышал. А чего им бояться, никто не проверяет, никто не останавливает. Вот Андрей Юрьевич, надеюсь, займется. Кстати, как тебе новый инспектор?
— Дядь Саш, снова начинаешь? – Ольга отвернулась и стала смотреть в окно. – Не нужен мне никто.
— Вот тебе здравствуйте, приехали! Не нужен ей никто! Может сразу в монастырь уйти, да и все дела?
Ольга вздохнула. – Дядь Саш, не могу сейчас ни о ком думать, камень на душе, не везет мне в жизни.
— Ну, надо же, слова какие: «не везет ей в жизни». Можно подумать, что ты два века прожила, чтобы так рассуждать. Ты сначала поживи хотя бы с мое, а потом говори. – Александр Савельевич снял чайник с плиты.
Ольга посмотрела на его почти седую голову, глубокие морщины под глазами и ей стало стыдно, что она расклеилась и что дядька уговаривает ее как маленькую.
— Дядь Саш, а почему ты не женился, ты же давно один. – спросила Ольга.
Она хорошо помнила, как пришло сообщение, что его сын Дмитрий, связавший свою жизнь с армией, погиб. Горе должно было объединить семью, а получилось наоборот: разлучило его с женой. Жили они тогда в райцентре, а когда жена уехала к родственникам в город, перебрался в Кедровники — здесь его младший брать Вячеслав жил, болел уже тогда.
— Было дело, — улыбнулся Александр Савельевич, — одна бабенка обивала пороги, неплохая женщина. Только видно я теперь уже волк-одиночка… видно не забыл я свою Наталью. Мне теперь главное, чтобы ты счастлива была, да детишек твоих увидеть. Ну, все, хватит сентиментальничать, поехали до сторожки.
— Подожди, дядь Саш, я так и не поняла тогда, маленькая была, почему ты с женой развелся… почему тетя Наташа уехала?
Савельич замолчал, тревожно забарабанил пальцами по столу, глядя в окно. – Видно, горе ее надломило, хотела уехать подальше, да только расстояние в этом не помощник… не смог удержать. – Он вдруг резко поднялся. – Ладно, Оля, зачем сейчас об этом, лучше поехали в сторожку.
Еще издали Александр Савельевич увидел лыжные следы, которые вели к избушке. Дверь была распахнута: — Никак гости были? – почувствовав неладное, сказал хозяин.
Войдя в сторожку, увидели на столе пустые бутылки и остатки пиршества; два самодельных табурета были опрокинуты, соль, сахар рассыпаны, консервов — ни одной.
— Тааак, это что за леший тут хозяйничал? – спросил хозяин, понимая, что хулиганов и след простыл.
— Только отъявленные браконьеры могут себя так вести, — заметила Ольга.
За избушкой остались следы. — Похоже, недалеко они ушли, наверное, где-то поблизости еще. Вот что, Олюшка, бери Буяна и возвращайся в деревню, здесь связи нет. Вот тебе телефон Андрея Юрьевича, звони ему и расскажи, какую картину мы с тобой застали. Пусть он по горячим следам настигнет их.
— Дядь Саш, а ты? Тебе нельзя тут оставаться, снова могут явиться.
— За меня не бойся, у меня ружье, пусть только сунутся.
— Не поеду без тебя.
— А я сказал, поедешь! – прикрикнул Савельевич, а потом уже попросил, смягчившись: – Ну, Олюшка, не теряй времени, езжай хотя бы до околицы, оттуда телефон берет.
Ольга поехала обратно, постоянно понукая Буяна, и еще не доезжая до деревни, увидела инспекторский уазик — в этот день новый инспектор Андрей Белозерцев впервые с напарником выехал на участок. Пока Ольга рассказывала про следы, оставленные браконьерами, раздался выстрел, потом другой, она вскрикнула, словно почувствовав надвигающуюся беду.
Понукнув Буяна, крикнула: — Домой! – и конь побежал по накатанной дороге, а сама поехала с инспекторами.
До сторожки на машине не добраться, пришлось оставить в километре от домика. Но до избушки так и не дошли: метрах в ста, под сосной увидели, как в снегу барахтаются два человека, один из них Александр Савельевич, а второй – чужой.
Все трое кинулись в их сторону. – Не надо вам с нами, — на ходу крикнул Андрей Юрьевич. – Оставайтесь у машины.
Но разве Ольгу остановишь, когда помощь нужна родному человеку. Отзывчивая с детства, она всегда спешила на помощь тем, кому она требовалась. Она и к Ромке тогда кинулась, увидев его беспомощного в тайге. А тут – Савельич, дядька родной, который для Ольги, считай что, отца заменил.
Она бежала наравне с мужчинами – худенькая, упрямая, сильная.
Инспекторы оттащили от Александра Савельевич браконьера, хотя на самом деле, надо было его оттаскивать — он, как клещами вцепился в чужака и держал его из последних сил.
Ольга взглянула на браконьера и животный страх прошел через все ее тело: это был Колька Вахрушев, бывший житель их деревни, а на руке та самая наколка, которую она видела, когда на нее напали. И Колька тоже сначала «уперся» взглядом в девушку и быстро опустил голову, словно не признал.
— Двое их было, — тихо сказал Александр Савельевич, второй тоже из бывших наших, Витька Супрун, туда убежал, — махнул мужчина рукой почти обессилено.
— Дядя Саша, что с тобой? – Ольга, забыв о преступнике, наклонилась и увидела, что Савельич ранен, видимо, попытался остановить бандитов, но даже раненый вцепился в браконьера и боролся, сколько было сил.
— Савельич, что с тобой? – Андрей попытался приподнять его, но тот застонал. – Потерпи, дорогой, потерпи немного.
Мужчины перенесли раненого в машину. – Дядя Саша, миленький, потерпи, сейчас поедем, — говорила девушка, а слезы капали на лицо Савельичу, — зачем я Буяна отпустила, вот дура.
— Не реви, Олюшка, живой я.
Андрей впихнул Кольку в машину, надев на него наручники и на всякий случай, связав ему ноги.
— Второй ушел, но далеко не убежит, надо по рации передать, чтобы посты выставили, — сказал напарник.
— Вот что, вы езжайте в больницу, а потом этого, он кивком указала на преступника, сдашь… а я тут останусь… по горячим следам пройду, — предложил Андрей Юрьевич.
— Дядь Саша, держись, я к тебе в больницу приеду, — Ольга захлопнула дверцу, прихватив ружье Савельича. – Я с вами! – сказала она Белозерцеву, не дав ему опомниться. – Вы еще наши места не знаете, а я тут каждую тропинку…
Она махнула водителю уазика, чтобы тот ехал, и он послушно тронулся с места.
Белозерцев схватил ее за плечи. – Высунешься – в угол поставлю!
Он пошел вперед, Ольга бежала за ним. – Нам туда! – подсказала девушка.
— Почему так думаешь?
— Он к поселку пойдет, ему на трассу надо.
— Верю. Может и так. Машину-то они свою бросили. – Он остановился. Резко кинулся к Ольге, повалив ее в снег… раздался выстрел.
— Так значит? – пробормотал Белозерцев. – Ладно, поиграем в зарницу, он повернулся к Ольге. – А теперь без самодеятельности. Остаешься тут, не высовываешься. А я – вниз. Понял я, где он.
Ольга беспрекословно подчинилась его голосу, который казался спокойным, но очень уверенным. – Андрей Юрьевич, у меня ружье дядь Сашино, я стрелять умею… прикрою вас.
— Лучше не надо, не раскрывай себя.
Прячась за стволы деревьев, он стал спускаться, пригибаясь, иногда падая в снег. Потом исчез из виду, и Ольге считанные минуты его отсутствия показались невероятно долго тянущимися, как будто несколько часов прошло.
Она успокоилась, лишь когда увидела его: он махал ей рукой, показывая, что можно спускаться.
Он уже надел наручники на подельника; предположения Ольги оправдались: это был Витька.
— Так у меня ничего нет, — Витька усмехался, кривляясь перед инспектором и не замечая Ольгу. – Или теперь арестовывают за то, что в тайгу вышел?
— За то, что браконьер, — сказал Белозерцев и толкнул мужчину. – Иди, прогуляйся, ты же хотел по тайге походить… тоже мне, нашел место для прогулок.
Лицо браконьера изменилось, когда Белозерцев нашел метрах в двадцати охотничье ружье. – А вот и доказательство прогулки, — сказал инспектор и передал ружье Ольге.
Через час вышли к поселку, а там уже подъехала полиция.
— Оля, вы, наверное, в больницу к Александру Савельевичу хотели? – спросил Андрей Юрьевич.
— Да, если можно.
— Ну, ради такого случая, — сказали полицейские, подбросим.
***
В районной больнице Ольга узнала, что когда дядю Сашу привезли, он уже был без сознания.
Она взяла накидку, села в коридоре на кушетку и сидела так, не шевелясь, потеряв счет времени. Ей хотелось рассказать, что оба браконьера пойманы и уже, наверняка, дают показания, и с надеждой посмотрела на доктора, появившегося в коридоре.
— Крови много потерял, — сказал врач, — но мужчина он крепкий, состояние стабильное. Больше пока ничего не могу сказать.
— Скажите, он… — Ольга с трудом произнесла это слово, — он выживет?
— Как организм покажет…
— А можно к нему?
— Нет, пока не стоит, возможно, завтра, и то будет зависеть от общей картины состояния.
— Тогда я здесь останусь. Можно?
— Это лишнее, езжайте домой.
— Хорошо, я завтра приду, хотя бы узнать, как он.
***
Дома Ольге в тот день не сиделось, она чувствовала себя, как будто что-то внутри лопнуло и растеклось по всем клеточкам ее тела. И это «что-то» было чем-то черным, удушающим, не позволяющим отвлечься от случившегося даже на минуту.
«Почему, — думала Ольга, — сегодня утром было предчувствие чего-то хорошего, а случилось плохое. Только бы он выжил!»
Все ее переживания о своей жизни казались теперь мелкими, не достойными ее внимания по сравнению с состоянием родного человека.
Людмила, услышав новость, притихла, как-то сразу сникла, ходила по дому и часто вздыхала, не зная чем помочь. Ольга, отказавшись от ужина, легла рано, с одним желанием, чтобы скорей прошла ночь.
Утром позвонил Андрей Юрьевич, он как раз подъезжал к Кедровникам, где пробудет примерно пару часов, а потом снова в райцентр. Заодно предложил взять Ольгу, подвезти до больницы.
Минут десять ехали молча. Справившись о состоянии Александра Савельевича, Андрей сказал: — Я так понял, что вы, Ольга, знаете вчерашних браконьеров…
— Их всё село знает, местные они, жили здесь раньше, промышляли разбоем, а сейчас в браконьеры записались.
— Я со следователем успел переговорить, похоже, что они тем же и занимаются, а браконьерство – это у них заказ. Есть над ними кто-то покруче, кто незаконную охоту на поток поставил. Вот сейчас следствие и займется ими.
Андрей замолчал, потом взглянул на девушку: — Еще мне показалось, вы вчера с такой… ненавистью что ли, смотрели на них. Это потому что Савельевича ранили?
— Да, из-за дяди Саши… и не только.
Ольга вдруг, сама не ожидая, рассказала о том нападении на нее чужому человеку. Все, в подробностях, она описала Андрею: и как возвращалась ночью с коттеджа, как ее в машину закинули, как она руку прокусила бандиту, как дядя Саша спас ее, словно сердцем чувствуя, что в беду попала.
— Так надо это дело снова расследовать, нельзя оставлять безнаказанно, — рассказ Ольги взволновал Андрея.
— Как расследовать? Что я могу предъявить? Шрам на руке? Сказать, что по наколке узнала? Нет доказательств. Я, думаю, их сейчас и без меня в оборот возьмут за браконьерство, за то, что дядю Сашу ранили… — Ольга замолчала, вспомнив Александра Савельевича.
— Заявление было? – спросил он.
— Было.
— Ну, значит надо дать ему ход. Нельзя так оставлять… ведь они вас тоже узнали, подумают, что боитесь их. А бояться не надо, их надо наказать.
— Послушайте, Андрей Юрьевич, я вспомнила, как вы вчера сказали: «высунешься – в угол поставлю». Вот только сейчас пришло на ум: что имели в виду? Почему такая смешная детская угроза?
И тут Ольга впервые увидела его улыбку – открытую, теплую, обезоруживающую своим обаянием. По крайней мере, Ольге так показалось. И еще она подумала, что он мало улыбается.
— Не берите в голову, Оля, надо было как-то ограничить вас от необдуманных действий, вот и сказал. А вообще, я так дочке говорю, если не слушается. Причем, очень редко…. И еще ни разу не выполнил обещание поставить в угол.
Они вновь улыбнулись друг другу.
— И раз уж вы со мной откровенно про нападение на вас рассказали, то и я откровенно… в общем, откровенностью за откровенность. Ну, так вот, мне, действительно, нравятся ваши места, я бывал здесь раньше. Но работать приехал не из-за красоты мест и не за романтикой… сослали меня, если можно так выразиться.
— Как это? За что?
— Я же в Росприроднадзоре работал, в кабинете сидел… но, как мне сказали, «сую нос не в свои дела», намекнули «проветриться», ну и место охотинспектора в вашем районе предложили.
— Это несправедливо, — искренне заметила Ольга.
— Ничего, Оля, я не расстроился, здесь дышится легче, чем в кабинете. Жаль только, дочку редко теперь вижу. Нет, у нее есть отчим, но я-то папка, мы с ней друзья, — Андрей улыбнулся, вспомнив что-то хорошее.
— Вот устроюсь и на каникулы привезу Соню. Она у меня снег любит, я научил ее правильно в снег падать, так она теперь говорит: «Папа, поехали в снегу «купаться».
— Как же это хорошо! – Улыбка не сходила с лица Ольги.
— Ну, вот и приехали, — сказал он, — рад, что немного отвлек. А с Александром Савельевичем все хорошо будет.
— Спасибо, я буду очень надеяться, — ответила Ольга и вышла из служебной машины.
Андрей Юрьевич посмотрел ей вслед и тихо сказал: — Я тоже… буду надеяться.
***
В больнице ей сказали, что состояние по-прежнему тяжелое, но стабильное. Ольга еще два дня подряд приезжала. И только на четвертый день ей сообщили, что дядю Сашу перевели из реанимации в обычную палату и разрешили навестить его.
Черты лица еще больше заострились, худощавое от природы тело казалось еще меньше. Ольга присела рядом с кроватью на табурет и взяла его за руку. Он с минуту смотрел на девушку, пытаясь начать говорить, но вместо слов в глазах появились слезы.
— Все хорошо, — Ольга прижала его руку к груди, — теперь все хорошо.
Александр Савельевич покачал головой.
— Виноват я, — почти прошептал он, — прости, Оля, — может недолго мне осталось. Хочу, чтоб знала ты…
— Дядя Саша, пожалуйста, не надо, вот поднимешься, тогда и поговорим.
— Поднимусь ли… а ты должна знать. Ты вот плачешь возле меня, а я может и недостоин твоих слез. Моя ты дочка, а не Славкина… грешен я, вот покаяться перед тобой хочу…
— Дядя Саша, ты совсем не то говоришь… тебе плохо? – Господи, кто-нибудь, помогите, он же бредит, — Ольга хотела уже позвать врача, но Александр Савельевич умоляюще посмотрел на нее, не отпуская руку.
— Славка тогда на заработки уехал на три месяца, а я из района по делам частенько сюда наведывался, вот и согрешил с твоей матерью, леший меня попутал, — обманщик я, одним словом, а не дядя Саша… и жену свою предал, и брата своего…
Ты родилась, Славка все высчитал и догадался, что не от него, но смирился. Он еще в детстве тяжелой болезнью переболел — не могло у него быть детей. Тебя растил как родную — за это я ему всю жизнь благодарен… Но со мной он почти не общался.
— Дядя Саша, не надо, мне страшно, — Ольга, закрыв лицо ладонями, беззвучно плакала.
— Потерпи, родная, не могу я так уйти, хоть и тяжелая это правда, но ты должна знать. А когда брат мой умер, я стал помогать Людмиле материально. Ты не подумай, у нас больше ничего и никогда не было. Ты же знаешь, она потом замуж выходила, да не сложилось у нее.
Ольга перестала плакать. – Значит, мама всю жизнь знала и ничего мне не говорила… Как же так можно?
— Это я ее просил молчать в память о Славке, он твой настоящий отец, растил тебя и любил. Да и боялся я, что не станешь со мной общаться, когда правду узнаешь.
— Поэтому ты ей деньги давал за ее молчание?
— Олюшка, нет, я всем вам хотел помочь. У меня никого не осталось, я и жену свою Наташу потерял, потому что признался ей, что ты моя дочка. Не надо было говорить. Но тогда как раз Дима погиб, накатило на меня что-то, не выдержал, рассказал жене, прощения просил… а она после похорон уехала. Навсегда уехала. Звонил, ездил к ней — как отрезала, не простила. А ведь я ее до сих пор люблю…
— Александр Савельевич, вы поправляйтесь, не надо вам расстраиваться, слушайтесь докторов. – Ольга и сама не ожидала, что назовет его по имени-отчеству. Вмиг все переменилось, и она не знала, как ей теперь относиться к человеку, которого всегда считала родным дядей, и который лежал теперь беспомощным.
— А теперь и не страшно, как будто камень с души свалился, когда тебе рассказал. Знаю, тебе будет тяжело первое время, но по-другому нельзя; прими, Олюшка, как есть, а меня прости, если сможешь. И мать прости, она хоть и женщина взбалмошная, но… запуталась она.
Ольга выскочила из больницы, чтобы скорей уединиться и наплакаться вдоволь. Первое, что ей хотелось сделать, высказать все матери, такие слова найти, чтобы вот также она рыдала, как сейчас Ольга. Ладно, когда маленькая была, но сейчас-то можно было сказать… а они оба молчали, прикрываясь памятью отца.
Но матери она ни слова не сказала, а стала молча собирать вещи.
— Куда это? – удивленно спросила Людмила. – Недавно вернулась домой и опять из дома.
Ольга еще минут пять молчала, скидывая в чемодан вещи, потом подошла к матери и, глядя в глаза, сказала, что все знает. Людмила попятилась от дочери, села на стул: — Рассказал… сам рассказал, ну и, слава Богу.
— Как ты могла молчать столько лет? Зачем?
— Надо было сразу рассказать, а получилось так, что затянулось. Останься, — попросила Людмила. — Я с тебя и копейки больше не возьму, я же работаю, да и Бориса нашли судебные приставы, алименты будет теперь платить. У меня и документ есть, хочешь, покажу.
— Отстань! – Крикнула Ольга. – Ненавижу вас всех! – на крик выскочили Максимка и Макар, сразу поняв, что происходит в доме что-то нехорошее. Макар увидел собранные вещи и подбежал к Ольге, обхватив ее колени: — Олечка, не уезжай, пожалуйста, я буду хорошо учиться! — Ольга обняла братьев и молча плакала.
Два дня не разговаривала с матерью. Людмила ходила, как в воду опущенная, пытаясь заговорить с дочерью. У Александра Савельевича Ольга тоже не была два дня, а потом собралась и поехала навестить.
Привезла фрукты и сок, бульон куриный, который мать сварила; молча выложила на тумбочку, стараясь не смотреть на больного.
— Спасибо, Олюшка, мне уже лучше.
— Это хорошо, что лучше. Жалеешь, поди, что рассказал мне правду?
— Не жалею, Оля, ни капли не жалею. Даже если жив останусь, все равно жалеть не буду. Давно хотел это сделать. Хочу, чтобы твоя жизнь с чистого листа была, а не под копирку с материной и моей жизни.
— Я к тебе домой каждый день забегаю, печку топлю, Буяну корм даю и воду, Рэкса кормлю и Муську.
— Спасибо! Вот за буяна и за живность мою домашнюю спасибо тебе! – Александр Савельевич растрогался.
— Ну, пойду я, завтра снова приеду, поправляйтесь, дядя Саша.
— А вот это правильно, это мне привычней, когда дядей Сашей меня зовешь. А то как сказала «Александр Савельевич», так сразу холодом потянуло.
Ольга отвернулась и стала смотреть в окно. – Не могу я так сразу, может дальше и легче будет, а сейчас пока только так.
— Да, я понимаю, Олюшка, такая новость любого взрослого с ног свалит, а ты девчонка еще, тебе окрепнуть душой надо.
…ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ >