Людмила проснулась от лая собаки. Взглянула мутным зрением на часы — только восемь вечера. Весь день боролась с сонливостью после смены и на тебе — прикорнула. Ох, беда… Теперь не заснуть до двенадцати. Пёс продолжал надрывать глотку, но как-то радостно прискуливая, словно знакомого человека увидел.
— Принесла кого-то нелёгкая? Или голодный он? Я ж его вечером не кормила…
Накинув куртку, Людмила вышла в сени и прихватила с собой пакет с сухим кормом. Жировал время от времени её Ясень на покупном — объедков со стола оставалось мало: сын в армию ушёл, готовить не для кого.
— Да вышла я, уймись! Ясень, тю-тю, где ты там?
Но нет… Не до еды Ясеню. Пёс лаял чётко в сторону калитки. Увидев хозяйку, завилял ещё резвее хвостом, но с места не сдвинулся. Людмила всмотрелась в темноту через штакетник сбоку — вроде бы видны очертания фигуры за калиткой.
— Кто там? Вы ко мне? Тихо, Ясень, ух я тебе!.. — кутаясь покрепче в куртку, прикрикнула Людмила.
Холодно как, батюшки! Славно треснуло об землю морозцем! Пока Людмила, бросив у ворот пакет с кормом, двигала засов, то услышала, как по скрипучему снегу стали удаляться от неё шаги. Успела она увидеть, что в темноту убегает тонкая фигура, сумка в руках подпрыгивает.
— Эй, эй, женщина, погодите! Вы чего хотели-то?
Фигура ещё быстрее задвигалась, на рысь перешла. Людмила — за ней. Что за странности?
— Да стойте же! — пыхтя, требовала Людмила. — Ай, да ну тебя…
И тут фигура, пробежав ещё несколько шагов, остановилась и так и осталась стоять, опустив голову, словно силы её на этом иссякли. Сумка из женской руки выскользнула, погрузившись бесшумно в снег. Людмила поморгала в непонятках, подошла ближе. Развернула незнакомку к себе.
— Полечка! Вот те на! Ты чего это? А я подумала: что за женщина, а это ты, девчулечка. Ну так что ты? Хоть посмотри на меня!
Полина так и стояла понуро, глаза опустив. Людмила знала её, видела раза три с сыном. Встречались вроде бы… По крайней мере сын приударял. Да только оборвалось у них всё резко месяца за три до призыва и Вовка, сын её, успел с другой покрутить. Ох, и ветреный он, девчонок менял, играючи.
— Ну так что хотела ты, Поль? С Вовой потолковать? Так его в армию с месяц как забрали, ты не знала разве?
— Знала. К вам я… — несмело выдавила из себя Полина, по прежнему не поднимая глаз.
Первая мысль Людмилы была — может с Вовкой что-то случилось, а она не в курсе ещё? Сердце враз обдало холодом.
— Что такое? Ну говори!
Полина подняла на неё несчастный взгляд и открыла рот, набрав холодного воздуха, как вдруг подхватился ветром от земли снег за спиной Людмилы и, качнувшись одним вихрем, впился в лицо Полины колкими снежинками. Людмила, повинуясь какому-то материнскому инстинкту, схватила девушку за руку — та была ледяной, почти онемевшей.
— Ой, дитё! Пошли в дом, что стоять тут на холоде! Я сумку твою возьму, ты вперёд иди, только у ворот погодь — я придержу собаку. Вообще он мирный, но мало ли.
Ясень встретил ночную гостью радостным лаем, завилял что есть мочи хвостом в виде бублика.
— Ты иди, иди! — командовала Людмила, — в сени и налево дверь, раздевайся там. А я собаке поесть насыплю.
Полина, стесняясь, кивнула, и стала подниматься на крыльцо.
— Ну что ты, а? Ну что? — погладила собаку Людмила, — мой же ты славный! А кто у меня хороший мальчик? Ты! Ты! Идём под навес. Где твоя миска? Ну всё, ешь, заслужил.
Потом взгляд Людмилы стал озабоченным. Она посмотрела на кухонное окно, в нём промелькнула закутанная в тёплое фигурка Полины.
«И чего это она на ночь глядя?» — вновь подумала Людмила тревожно.
Когда хозяйка вернулась в дом, гостья уже стояла раздетая, прижимая к себе зимнее пальто. Сверху, касаясь пола, ниспадал её цветастый шарфик. Людмила оставила сумку Полины у порога.
— Ты прости, я соображаю плохо после сна, — подошла к кухонному гарнитуру Людмила, — вырубило меня после суток. Кинь на кресло пальто и садись. Давай чайку попьём? Или ты голодная? У меня пюрешка есть с котлетами, правда, вчерашняя.
— Нет, я не голодная, спасибо, но чай можно, если вам не трудно.
— Садись, я мигом, — скомандовала Людмила и принялась зажигать газовую плиту.
Пару минут провели в тишине. Людмила достала чайные пакетики, разложила по кружкам. Ну и долго будет сидеть молча этот ребёнок? Сколько ей? Лет семнадцать-восемнадцать? На вид совсем дитё, замкнутая, стеснительная.
— А я, знаете ли, от родителей ушла. Они меня выгнали, — вдруг заговорила Полина, водя розовым пальчиком по узору на скатерти. — Сказали, раз не хочешь делать аборт, так иди к тому, с кем нагуляла, а они эту кашу расхлёбывать не будут. Хм, — хмыкнула она в конце, пытаясь подавить слёзы.
— Какой аборт? О чём ты, деточка? — застыла Людмила с пакетом сахара (хотела досыпать в сахарницу, а то осталось на дне).
— Обыкновенный. Ребёнок у меня будет от Вовы вашего.
Людмила нахохлилась, как наседка, голову вбок повела. Вот так новости! Тут ещё и чайник за спиной засвистел, чуть не обронила она тот сахар. Всё выключила, села напротив Полины. Глаза — как два бабушкиных мотка для вязания. А гостья та никак прямо смотреть не решается, сидит вся зажатая, конопушки на побледневшей коже выделяются явственно, рыжеватые ресницы дрожат, и сама Полина рыжая, не очень красивая, но уютная, милая девочка. Глазки у неё с каким-то печальным разрезом, внешние уголки вниз опущены, губки тонкие совсем, теряются среди всего этого конопатого буйства. Да, не очень красивая… Но вот взглянёшь на неё — и сразу улыбнуться охота, потому что она тёплая и приятная, как солнышко.
— Он за мной ухаживал, вы знаете. Я думала, что нравлюсь ему… Я-то в него влюблена давно, с седьмого класса… А он, оказывается, с пацанами поспорил на канистру бензина, что меня того… ну вы понимаете. Первым моим будет. Вот и добился своего — напоил меня, заболтал, а я, д*ра наивная, уши и развесила… На следующий день ваш Вова уже обнимался с другой, а на меня смотрел с усмешкой, с задоринкой. Вроде — «а что такого? Мы люди свободные, я тебе ничего не обещал».
Людмила тяжело и глубоко вздохнула и только и смогла выдавить из себя:
— Ох!
Полина, осмелев, подняла глаза на Людмилу:
— Я сразу не поняла, что беременна. У меня и месячные вроде бы были, ну как… мазали, не по графику. Ну я думала сбой, у меня уже так бывало. Потом тест догадалась сделать. Сегодня мама возила меня к гинекологу… Двенадцать недель… ещё можно… но я не могу убить этого ребёнка. Дома такой скандал! Ой, что папка кричал!.. проклинал!
Полина прижала руку ко рту, вся сморщилась. Людмила не знала что и вставить.
— В общем выгнали они меня на эмоциях. А куда мне идти здесь? Они-то думают, что я погуляю и одумаюсь, но нет! Я могу поехать к бабушке, она в Липках живёт, далеко, сегодня уже никак. Вы не могли бы приютить меня на одну ночь, если можете?..
Людмила, поняв наконец, что конкретно от неё нужно, встрепенулась.
— Да оставайся конечно! И даже не на одну ночь, а на сколько потребуется. Что же я — места не найду для тебя в трёхкомнатном доме?
— Спасибо.
— А с Вовкой я поговорю, завтра же позвоню этому поганцу. Жениться на тебе заставлю после армии, ишь ты!
— Не надо. Не любит он меня. Не хочу я таким образом замуж.
— Ну, знаешь ли, — деловито возразила Людмила, наливая в позабытые чашки кипяток, — вам теперь свои хотелки стоит подальше засунуть — это я тебе как мать, вырастившая сына, говорю. Отгулялись, отплясались и будет с вас. Теперь взрослая жизнь настала, ответственность. Вова из армии вернётся, дай Бог, поумневшим, более взрослым. Сейчас-то он что? Пацанва с ветром между ушей. А в армии из него всякую дурь повыбьют. Тебе сейчас главное не нервничать. Я вот забыла — ты же в техникуме учишься, да? Мы с тобой в автобусе пересекаемся.
— Да, третий курс.
— А в каком?
— На медика.
— Ну гляди-ж ты! Коллеги, значит! Я в областной больнице старшей медсестрой работаю, в отделении хирургии. Мир тесен!
— Это точно.
Поболтали ещё по мелочи, Полина не отличалась словоохотливостью — стеснялась. Стали ко сну готовиться.
— Я тебе у Вовы застелю, у него кровать хорошая.
— Спасибо.
— А тебе завтра на пары?
— Ага.
— И мне на работу — подменить просили до вечера. Значит, вместе поедем на автобусе. Ну, спи, отдыхай, и ни о чём не думай. Утро вечера мудренее, авось родители твои успокоятся, завтра сами на поклон придут.
Полина промолчала. Уж сколько ей наговорил отец… Обидел сильно.
Не спалось Людмиле до позднего часа. Накатала она письмо сыну длиною в целую простыню, поругала, разъяснила как жить надо правильно, припомнила ему уход отца — каково ему, мальцу, было расти в безотцовщине? Разве этот ребёнок заслуживает подобного?
«В общем, Вова, не разочаровуй меня окончательно. Много я терпела твои выбрыки, хватит дурака валять, из армии вернёшься уже папой и возьмёшь семью под свой контроль. Будь мужчиной!»
А Полина постояла в его комнате, походила туда-сюда, рассмотрела вблизи его маленький мирок. Всё равно любила. Казалось ей, что есть в этой комнате до сих пор и запах Вовы — настойчивый, терпкий, развязный… Потом легла на его постель и пыталась заснуть, обнимая его подушку. И придушить его охота, и… простить. И простила бы, если бы он сделался взрослым.
Утром по дороге на остановку их ждал сюрприз — встретилась им соседка Полины, довольно беспардонная и нахальная женщина.
— Полька! Жива! И идёт себе, коза-дереза такая! Ты хоть в курсе, что родители тебя всю ночь разыскивали, с ног сбились? Всё село на уши поставили! А она идёт как ни в чём не бывало! Домой шуруй! Мать там на валерьянке, я слышала, что с утра собирались ехать в милицию.
— Не пойду! — отвернулась Полина и пошла дальше. Людмила удивилась: а девчонка не мямля, есть стержень.
— Они меня обидели и сказали, что видеть больше не хотят, так чего же искали?
Соседка на неё глаза так и вытаращила.
— Ишь крутая какая! Ты посмотри! Я, между прочим, с ними ходила! Ты где была?
— Передайте им, что я пошла туда, куда меня послали!
Соседка опять рот открыла, но Людмила шикнула:
— У меня она была, не кипятись!
— А чего у тебя ей…
— Пусть родители вечером приходят, передай им. Там и поговорим. Всё, давай, а то мы на автобус опаздываем.
Возвращались также одним автобусом, не сговариваясь — так уж получилось. Под воротами их уже ждали родители Полины: отец бешенный, мать на нервах.
— Всё, Поля, показала характер, перепугала нас с матерью до седины и будет с тебя — ворчал отец под аккомпанемент собачьего лая. — Я тебя, так и быть, за этот случай прощаю, сам тоже виноват, наговорил лишнего. Давай… вещички собирай и завтра в больницу поедем устранять это недоразумение.
— Не поеду!
— Ты чего это устроила? — взвизгнула мать, — не знаешь что ли, что сердце у меня?
— Да откуда там взяться сердцу, если вы ребёнка моего хотите…
— Тише, тише, давайте спокойнее… — попыталась успокоить их Людмила. — Зайдём во двор и поговорим, ладно? Чтобы никто не слышал.
Мать Полины как зыркнет на неё:
— Так, выходит, от вашего кобелька она?.. Хорошо сына воспитываете, ничего не скажешь. А она всё отнекивалась, всё отбрыкивалась! Тайну великую сделала! Застыдилась небось от такого папаши!
— Мама!
— Пошли, Поля, здесь всё понятно, — сказала Людмила, приобняв девушку за талию и направляя к калитке.
— Нет, вы куда? ДОМОЙ, Полина!
— Пустите! Не имеете права! — вырвалась она от растопыренных рук отца, — мне уже есть восемнадцать, поэтому где хочу, там и буду жить!
— Вот нужна ты здесь нахлебницей! — возмутилась мама. — Пожалей человека! Сколько там у медсестры той зарплаты!
— Ничего, ничего, — возражала Людмила, заталкивая во двор Полину, — на тарелку супа найдётся. Зато грех на душу не возьмёт — родит ребёнка. А я помогу чем смогу, с голоду не помрём.
— Полина! Дочка! — крикнул уже через забор отец, — не губи свою жизнь! Одумайся!
Никто ему не ответил, только пёс Ясень неистово лаял, защищая хозяйку и её новую дочь.
«Вот те на! — думала Людмила, — ну и девчонка! Пришла ко мне чисто овечка, еле блеяла о судьбе своей, да и на вид покорная, как ангел. А на следующий же день такие зубы показала, что мама не горюй! Во характер!»
Прошло недели две и получила Людмила ответное письмо от сына. Прочитав, смяла его в кулак, глаза почернели от злости. Писал, чтобы мать не выдумывала и отправляла девчонку назад к родителям, а ему, мол, женится ещё не охота. «Тем более я её не люблю, мы разного поля ягоды. Я весёлый, озорной, простой парень, ну, ты знаешь сама. А Полька что? Скучная она, как учебник по всемирной истории. Не беси, мам, и не лезь в мою жизнь. Гони её к чёрту.»
— Что пишет он, тёть Люд? От Вовы письмо ведь? — поинтересовалась Полина, увидев конверт.
— Он… впечатлён. Ничего особенного. Говорит, если сын будет, чтобы назвали Кирюшей.
— Неужели? — подняла одну бровь Полина. — А если девочка?
— Катенькой, — соврала как на духу Людмила.
— В таком случае может я ему тоже напишу? Дайте адрес.
— Нет! Полина! Вы, молодые, только портите всё.
И добавила уже более примирительно, с улыбкой:
— Попозже, ладно? Пусть у него всё хорошенько переварится. Ему ещё два года без месяца служить, успеете.
Так и зажили. Живот у Полины попёр… Родители, втихаря от дочери, начали подсовывать Людмиле денег на её содержание. Смирились они, раскаялись, но точку примирения найти не могли.
— Да не нужны они мне! Сами справимся! — отказывалась Людмила.
— Возьми, Люд, совесть мучает! — умоляла мать, — хоть как-то ей поможем, бедной девочке!
— Ладно, отложу на ребёнка.
Близилась весна, а это значило, что вскоре всё село удостоверится в беременности Полины. Люди уже судачили… С чего бы это жить девчонке у чужой женщины?
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ
