— Здравствуй, Сережа! – соседка с улыбкой кивнула Сергею, который стоял возле машины, растерянно вертя в руках ключи
— Добрый вечер! – Сергей вздрогнул и, поздоровавшись, сжал в руках связку. На колечке были ключи от квартиры, гаража и дома в деревне, где жила сейчас его тетка, Анна Петровна.
Он посмотрел вслед соседке и вздохнул. Домой идти совершенно не хотелось. Снова все по кругу, все одно и то же. Уставшая, скрывающая недовольство Маша, огрызающийся, колючий и непонятный сын – Денис… Тягучий, невыносимо скучный вечер, когда все как будто заперты по какому-то странному приговору в одном пространстве и никуда не уйти, не сбежать, а можно только сделать вид, что они — счастливая семья, в которой вроде бы как все есть – муж, жена, ребенок, относительный достаток, но на самом деле нет ничего, потому, что копни поглубже и все это рассыпается в прах, оставляя только пепел от несбывшихся надежд и желаний.
А ведь начиналось-то все когда-то просто замечательно. И невероятно, ослепительно красивая Маша, которая хохотала над его шутками и никого вокруг не замечала, смотря на него и только на него. И зависть однокурсников, а потом и коллег, когда они где-то появлялись вместе. И одобрение родителей, которые охотно приняли его будущую жену, разглядев в ней любящее и открытое сердце, желающее дать ему то, чего он так хотел, к чему стремился – семью.
А ведь он мечтал о семье, о собственном доме чуть ли не с детства. Строил планы, какой она будет. Рисовал ту, которая будет с ним рядом. Потом, гораздо позже, когда они уже были женаты, Маша нашла его старые альбомы и удивленно разглядывала эти рисунки:
— Сережка, это же я! А как ты… Ведь мы же не знали друг друга…
— Не знали. Я тебя во сне видел, представлял, какой ты будешь и рисовал.
— Это так странно! Но как же здорово! – Маша смеялась, а потом отобрала альбомы и сказала, что теперь они принадлежат ей, ведь она нашлась…
Куда это все ушло? Куда делось? Как получилось так, что они сейчас почти чужие люди, которые вынуждены существовать рядом друг с другом, просто потому, что иначе не получается? Куда пропала та искорка, которая была в его жене? Ведь сейчас это был даже не уголек, а почти полностью потухшая головешка. Он смотрел на жену и не узнавал в этой уставшей женщине, которую казалось уже ничего не радует, ту хохотушку и красотку, которая могла запросто нацепить на себя жуткую розовую мини-юбку, которая мигом становилась похожа на вещь от кутюр, как и любая другая, которую Маша удостаивала чести украсить свою потрясающую фигуру, и заявить, что семейная жизнь не повод отказываться от маленьких радостей и они идут в клуб петь караоке. Сергей тогда хохотал в ответ, напоминая, что у нее совершенно нет слуха и это будет тот еще адский концерт, но Машу это нисколько не смущало. Тогда она умела радоваться мелочам… Сейчас от всего этого не осталось и следа.
Он вздохнул, сжал в руке ключи и медленно пошел к подъезду. И так задержался. Маша будет волноваться.
А Маша в это время стояла у окна, глядя на мужа, который топтался возле машины. Еще минут десять точно будет «дышать воздухом», прежде, чем подняться домой. Тянет время. Она вздохнула и потерла глаза. Не плакать! Сколько можно? Уже и слез-то не осталось. Не она первая и не она последняя, кто, спустя почти двадцать лет брака понимает, что вдруг оказалась совсем одна. И вроде бы муж рядом, ребенок растет, а это одиночество сводит с ума, не давая дышать, напоминая о себе каждый раз, когда кажется, что вот, что-то налаживается, Сергей посмотрел на нее как прежде, обнял как раньше, но нет. Все это иллюзия, потому, что через минуту он снова замкнется в себе, уйдет в другую комнату, натянет наушники и придет в спальню, только, когда убедится, что она уже легла. Чтобы лишний раз не разговаривать, не спрашивать ни о чем, потому, что боится услышать в ответ то, что ему совсем не понравится. Маша очень старалась держать при себе мелкие обиды или недовольство, но рано или поздно все это прорывалось наружу и тогда она тихо плакала, а Сергей злился, потому, что не мог понять, что происходит.
А она просто устала. Устала от бесконечной рутины, когда каждый день открывая глаза, точно знаешь, что и как тебе нужно сделать сейчас, через час, через день, год, неделю. Работа, дом, который еще одна работа, которую никто за тебя не сделает, не отменит, не даст выходной. Ребенок, который с самого рождения был только на ней, ведь мама четко объяснила Сергею, что дети – это удел женщины и мужчине вовсе не стоит лезть во все эти пеленки-распашонки. Она же как-то справилась с тремя, а у Маши всего один, так что ничего страшного, все же так живут. Эту фразу Маша ненавидела. Ей, всегда такой спокойной в отношении чужих высказываний, хотелось просто в голос заорать, когда она это слышала: «Я – не все! Я так не хочу!», а потом выдохнуть и добавить уже спокойно: «И имею на это полное право!». Но она молчала, когда надо было кричать. Молчала, потому, что понимала, разрушить легко, восстанавливать потом будет сложно или почти невозможно.
Ей очень не хватало мамы, ее совета и помощи. Она страшно скучала по ней, каждый раз думая, как сложилось бы, будь она рядом. Но мамы не стало уже давно. Еще до того, как Маша познакомилась с Сергеем.
Выматывающие, невыносимые ночи, когда болеющий Денис кричал, а она плакала, не зная, как помочь своему маленькому и такому беспомощному сыну. Сергей тогда вытерпел ровно две из них, а потом уехал в командировку. Маша бы никогда не подумала, что это было бегством, если бы случайно не узнала, что он напросился в эту поездку сам.
Это было, пожалуй, самой первой и основной обидой, которая появилась в их отношениях. Сергей ее бросил.
Потом уже она поняла, что он бросил ее задолго до этого, бросил сразу, как только узнал, что у них будет ребенок. Нет, конечно, он не ушел из дома, старался быть рядом. Ходил вместе с ней к врачу, бегал за мандаринами, когда ей вдруг так захотелось почувствовать этот запах, что жизнь стала немила. Денис, кстати, до сих пор прежде, чем съесть мандаринку – сначала долго сидит, крутя ее в руках и вдыхая этот аромат.
Сергей не понимал, что происходит с ней. Его мир тоже менялся, но не настолько быстро и внезапно. Он пока не пугал его. А Машу пугал. Она боялась этих перемен до дрожи в пальцах, до темноты в глазах. Боялась, потому, что понимала, вся ее жизнь изменится, ведь теперь она отвечает не только за себя, а еще и за сына. И ей было безумно страшно от того, справится ли она? Сможет ли сберечь, дать то, что нужно, вырастить…
И ей рядом нужен был соратник, советчик, партнер, но его не было. Их роли разделились. Сергей отвечал за достаток, обеспечивая семью, а она отвечала за сына. Она приняла этот расклад и старалась соответствовать роли примерной жены и матери, тогда еще не понимая, что этот порядок нужно было ломать сразу, потому, что именно он привел к тому, что сейчас они едва разговаривали друг с другом. Но это она поняла много лет спустя, а тогда рьяно взялась доказывать всем и каждому, что она лучшая версия мамы и жены, которую только можно было придумать. Идеальный порядок дома, развивающие занятия для сына, первое, второе и компот… Все одобрительно кивали, признавая, что ей удалось задуманное. Только вот самой Маше просто хотелось выть от того, во что превратилась ее жизнь.
Подрос Денис, она вышла на работу и стало чуть легче. Новые лица, впечатления, общение. Но ей не хватало самого главного, того, о чем она мечтала когда-то, слушая, как Сергей рассказывает ей о собственном доме, в котором они будут жить, о времени, которое они будут проводить вместе. Дом был, не было этого самого времени.
Они существовали в параллельных вселенных, встречаясь лишь иногда. В отпуске, по праздникам, в выходные или изредка в будни, когда, открывая глаза, вдруг замечали друг друга, отбросив ненужное, вечно спешащее куда-то время, сплетали руки, обнимали друг друга, вспоминая, что они одно целое. Но это случалось все реже.
А потом пришли проблемы со здоровьем и Маша снова ощутила ту пустоту, которая так напугала ее, когда Сергей отстранился после рождения сына.
— Давай, ты как-то сама, а? Ну, врач такой, да и все это… Женское, Маш.
И снова сбилось дыхание, обида вошла иглами прямо в душу, минуя все, что было хорошего и светлого до этого.
И испуганные, на грани паники, глаза сына:
— Мам, а ты… Я не хочу! Как я без тебя?!
— Не бойся! Не смей бояться, слышишь! – она обнимала Дениса и не знала, как себя убедить, что все будет хорошо. Услышать бы это, просто словами, но от кого-то… Потому, что себя убедить самой не получается… Потому, что страшно, до боли, до истерики… Услышать… И поверить…
Операция, долгое восстановление. Денис не отходил от нее, с испугом глядя на свою вселенную, которая ласково улыбалась, пытаясь успокоить десятилетнего, перепуганного и ничего не понимающего мальчишку.
Денис не понимал, что случилось с мамой, почему она болеет, но понимал, а точнее, чувствовал, что папа тяготится всем тем, что с ней происходит. И внимательные, так похожие на Машины, глаза, следили за тем, как и сколько времени провел отец у мамы в комнате, как хмурится, уходя к себе.
Тогда Денис делал то, что он умел хорошо и от чего мама всегда улыбалась. Он заваривал чай, как учила его когда-то бабушка Аня, и приходил в комнату мамы, оставаясь там до того времени, пока не нужно было уже ложиться спать. Эти дни он потом будет вспоминать, как то время, когда они с мамой были ближе всего друг к другу, ведь он не помнил себя маленьким. Когда не нужно было разговаривать, а можно было просто молчать, понимая друг друга и так.
Пошло еще несколько лет и Денис совершенно утратил всякую связь с отцом, молча принимая то, что он мог ему дать и благодаря, в тех случаях, когда это требовалось, а мама… Мама, конечно, оставалась лучшей и любимой, но ведь всего ей не расскажешь? Невозможно рассказать, как попал в компанию, в которую вовсе не метил, а просто неудачное стечение обстоятельств определило с кем и как он будет общаться дальше. Эта компания, вроде и неплохая, без особых проблем, тяготила его, ведь Денис понимал, что с этими людьми у него нет почти ничего общего, кроме возраста и школы, в которой они учились. Его интересы здесь никого не волновали. Нужно было соответствовать тому стилю поведения, который выработался как-то сам собой и который изменить или разнообразить было уже невозможно. Он не хотел расстраивать мать, которая радовалась, что у него есть друзья. Сам того не понимая, он в точности повторял судьбу Маши, пытаясь доказать, что он благополучен и успешен, что вроде бы соответствовало действительности, но почему-то не заполняло той пустоты, которая день ото дня ширилась в его душе.
Сергей разулся в прихожей, повесил на крючок ключи и пошел на кухню. Дежурное «привет», не менее дежурный поцелуй в щеку, кивок сыну. Все, как всегда. Спектакль. Скучный и никому не нужный.
— Котлеты или курицу?
— Курицу.
Они молча ели, стараясь лишний раз не встречаться взглядами.
— Спасибо, мам, я пошел.
— После тренировки домой?
— Да. Только к Никите заскочу на минуту, флешку забрать надо.
— Хорошо. – Маша кивнула и отвернулась к раковине. Посуда сама себя не помоет.
Денис ушел и на кухне воцарилась тишина, нарушаемая только шумом воды и звяканьем посуды.
— Спасибо, было вкусно. – Сергей поставил тарелку на край мойки и повернулся уже к выходу, как Маша остановила его.
— Анна Петровна звонила.
— Что-то случилось? – в голосе Сергея прозвучала неподдельная тревога. Тетку свою он любил, ведь в детстве она проводила с ним много времени. Почти полгода он даже жил у нее, пока родители выясняли отношения. Потом все вернулось на круги своя и его забрали, но с тетей Аней он продолжал общаться, писал ей письма и звонил, когда мама разрешала.
— Плохо себя чувствует. Приедет через два дня, чтобы пройти обследование в городе.
— Ясно. Ты сможешь ее встретить? Сама знаешь, у меня завал сейчас.
— Конечно. – Маша вернулась к посуде, промолчав о том, что у нее на работе не меньший завал и отпроситься будет совсем не просто. Но Анну Петровну она очень любила, ведь та была единственным человеком, кто помогла ей с Денисом, когда он был маленьким.
Тогда у тети Ани, как она ее называла, было еще большое хозяйство, которое требовало и ухода, и заботы, но она находила возможность приехать хотя бы раз месяц и тогда у Маши наступал праздник. Денис странно реагировал на двоюродную бабушку. У нее на руках он мгновенно успокаивался и замолкал.
— Вы — мое спасение, тетя Аня! Как вам это удается? Ведь кричал сегодня почти всю ночь. Что уж у него болит, я не знаю.
— Ты у него болишь, Машенька. Ты нервничаешь, места себе не находишь, а ему плохо.
— Замкнутый круг какой-то… И что с этим делать?
— В театр идти, в кино, да просто погулять. Иди, собирайся. Нечего время зря терять. Смотри, он уже уснул. А с остальным я как-нибудь разберусь.
Денис, устроившись на широкой груди бабушки, довольно посапывал, а Маша, которая, конечно, и думать забыла о культурных вылазках, лихорадочно начинала мыть пол или готовить.
— Маша, ну вот сдалась тебе эта тряпка. Эх, как мамка Сергея твоего молодая была, все на танцы бегала. А ты, хоть бы раз моментом воспользовалась.
— Какой там момент?! Я же ничего не успеваю, вон дом весь грязью зарос. Денис с рук не слезает, спит мало. А я так не могу. Привыкла, что чисто должно быть.
— Хорошая ты хозяйка, Маша, и мама тоже отличная. А вот как женщина, я смотрю, не очень-то счастливая. Обижает тебя Сергей?
— Нет. – Маша убирала прядь с лица и задумчиво крутила в руках тряпку. – Не обижает…
Тетя Аня качала головой и поудобнее перехватывала маленького Дениса.
Маша не рассказывала Сергею об их разговорах и телефонных звонках. Знала, что он просто кивнет, а она так и не поймет, услышал ли он то, о чем она ему рассказывала. Поэтому то, что происходило последние полгода со здоровьем тети Ани осталось между ней и Анной Петровной.
Два дня спустя Маша встретила тетку мужа на вокзале и, увидев ее, на минуту застыла, потеряв дар речи. Где бодрая, румяная как яблочко, и круглая как пышечка, Аннушка? В этой бледной, почти изможденной женщине, от которой осталась от силы половина, она с трудом узнала любимую тетку… Тихонько выдохнув и стараясь не подавать вида, Маша, подхватила сумку тети Ани и обняла ее.
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ
