Ольга устало шла по коридору. Рядом с ней Наталья – медсестра. Это здесь они называли друг друга по имени отчеству, общались при коллегах, в основном, по делу. На самом деле они были давними подругами, одноклассницами.
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
Вместе в медицинский поступали. И тогда Ольге повезло, а отличница Наталья не добрала баллов. И когда Ольге пришло время выбирать место ординатуры, она не задумываясь пришла туда, где уже пару лет работала медсестрой подруга.
А сегодня Ольга себя неважно чувствовала. Просто день такой. И операции, как нарочно, шли одна за другой. Помимо плановых, ещё и срочная. Усталость навалилась, угрожая превратить рабочий день в кошмар.
– Сейчас протокол напишешь, и ко мне давай – кофе. А ещё блинчики мамулька сунула, – Наталья потирала руки.
Ольга кивала. Ей нужен был кофе и передышка. Пришлось понервничать. На последней операции долго не получалось найти сосуд, который кровил где-то глубоко, давление падало и анестезиолог поторапливал. Обошлось. Но нужна пауза.
В широком коридоре приемной сидел народ. Навстречу им поднялась женщина в бордовом пальто и таком же берете. Ольга встретилась с ней глазами.
А …это та самая, которая настойчиво просила оперироваться у неё вне очереди. Опять! Нет, только не это …
– Наташ, не уходи, а…, – успела шепнуть Ольга подруге в надежде на помощь.
Наталья в таких ситуациях могла проявить жесткость.
Женщина уже выросла перед доктором.
– Ольга Николаевна, мне очень нужно с Вами поговорить. Очень!
– Простите, но я очень устала, с тяжёлой операции…
– Но это касается Вас лично. Вас лично. Я не про мою операцию хочу поговорить, а совсем про другое …
– Простите, но, если можно, давайте чуть позже…, – женщина преградила ей путь, Ольга старалась её обойти.
Вмешалась Наталья.
– Ольга Николаевна, Вас срочно вызывают, пройдите в кабинет УЗИ. Пройдите!
Это была хитрость Наташи, никто не мог ее срочно вызывать. Ольга с радостью приняла игру подруги, потому что хотелось упасть в кресло, выпить таблетку – у неё болел живот. Вообще-то, она так не поступала с больными, всегда останавливалась, выслушивала, принимала меры. Но сегодня …
Да и женщина эта не вызвала у нее симпатию еще накануне, когда не хотела слышать, а настаивала и настаивала на своем, думая, что деньги в её случае решат все проблемы.
Ольга, подталкиваемая Натальей, пошла дальше, но тут женщина вдруг произнесла:
– Олечка! Я ведь мама твоя …
Обе женщины резко оглянулись. Посетительница стояла посреди коридора, жалостливо смотрела на Ольгу, подняв брови, глаза ее наливались слезами.
– Что? – Ольга опешила от неожиданности, оцепенела, кивнула, – Пойдёмте.
Они прошли в отделение, выяснили, что свободен как раз кабинет УЗИ. Пригласили женщину туда. Наталья покосилась на Ольгу, кивнула ей в поддержку и удалилась.
Ольга села за стол, а Зинаида на кушетку. Она утирала платком слёзы, сопела носом.
– Ну, рассказывайте, – привычным тоном врача попросила Ольга.
– Ох, Олечка! Ох! Да разве тут расскажешь! Разве можно поверить в такое! Вот и ты мне сейчас не поверишь, наверное. Я б и сама не поверила. Ты хоть знала, что Фима тебе не родная мать?
– Да. Я давно это знаю.
– Ну, и что? И что она тебе говорила о родной-то матери? Чай, говорила, что умерла я, да? Или ещё чего хуже – бросила тебя…
Ольга помолчала, посмотрела внимательно ещё раз на эту женщину, но уже другими глазами. Могла ли она и правда быть ее матерью? Наверное, могла. Есть сходство и в лице, и в телосложении. А если это правда, и сейчас перед ней сидит её родная мать!
– Это неважно, что говорили мне. Расскажите Вы. Столько лет прошло…, – попросила Ольга.
– Да-да! Столько лет! Столько лет. А я вот… Я две ночи не сплю уже. Как узнала Фиму-то – увидела ее во дворе больничном. Она ж заметная. Она тогда у нас травму-то и получила, в совхозе леспромхозовском трактором её придавило. Я тогда так переживала, жаль, молодая ведь. Лечилась она долго, целый год. Со всеми врачами дружбу завела, своя там среди них уж была. Но мы тогда все знали, что родить-то она не может. Там у нас ничего не утаишь – было. А тут … дочка. Какая у Фимы дочка? А потом вспомнила я все, как дело-то было, и вдруг поняла! Догадалась я обо всем, – она протянула руку, всхлипнула, – Догадалась я, Оленька…
Зинаида прислонила платок к глазам и заплакала опять. В дверь стукнула и вошла Наталья с двумя чашками кофе:
– Извините, я вот… А то доктор с утра на ногах, ни маковой росинки …
– Да-да, конечно-конечно. Вы простите меня, если уж устали, так я пойду, не буду вас беспокоить, – она начала подниматься с кушетки.
– Ну, что Вы, – спокойно произнесла Ольга Николаевна, – Останьтесь. Расскажите, как дело было. А медсестра пусть останется, если позволите. Она подруга моя близкая.
– Конечно-конечно! Ох, девочки вы мои милые, – Зинаида отхлебнула кофе, помотала головой в горе.
– Так расскажите, о чем же догадались Вы? – Ольга пригубила кофе, но Наталья видела, что ей было уж и не до напитка.
– Вы? На «ты» называй меня, Оленька. Я же мама твоя, милая ты моя! – Зинаида говорила нараспев, – Так вот. В Осиповке родила я тебя. Привезла меня туда как раз Фима. Ох, кабы знать, кабы знать…, – качала головой Зинаида, – Отца твоего Борисом звали, он как раз на другой участок переехал, не знал, что уж родила-то, а то б тут же прискакал. Он такой был, – у Зинаиды блеснули глаза, видно, что любовь её была искренней, – А тебя не несут кормить и не несут. А Фима все рядом крутится, все с врачихой беседует, шепчется. Говорит мне: погоди чуток, принесут скоро. И правда, принесли потом. Кормила я тебя грудью. Хорошая такая ты была, щёчки, как булочки. Всю жизнь мне по ночам снишься такой. А потом вдруг заходят они обе – врач Людмила и Фима. Смотрю – грустные, глаза прячут, да и объявляют мне, что умерла девочка, сердечко, мол, слабое было. Ох и рыдала я, ох рыдала…
Зинаида опять приложила платок к глазам.
– А ведь ты не умерла, жива живехонька, – сопя проговорила себе под нос, – Вот теперь только и догадалась я. Похожа ты на меня, на молодую. Обманули меня, девочка моя! Думала, нет тебя в живых-то!
Зинаида плакала. Ольга с Натальей переглянулись. Комментировать Ольга сейчас не могла ничего. То ли от усталости, то ли от неожиданности всего этого, никак не могла она сейчас ничего проанализировать.
Первой нашлась Наталья.
– У Вас документы с собой медицинские?
– С собой, с собой, – как-то быстро встрепенулась Зинаида, полезла в сумку.
Наталья взяла документы.
– Посидите тут, мы скоро…
Они с Ольгой вышли из кабинета.
– Так, Оль, ступай в ординаторскую, ляг полежи. На тебе лица нет, белая вся. Положим её? Оформляю я…
– Давай… , – Ольга была благодарна подруге.
Ей и правда надо было подумать. Но даже, если эта женщина врёт, пусть оформится в отделение. Пусть будет рядом, а разбираться они будут потом.
Что знала она о родной матери? Да почти ничего. И не было никакого желания узнать. Мама ещё в детстве ей объявила, что она не родная ей. Сказала, что у женщины, которая родила ее было тяжёлое положение, вот и предложила она дочку её забрать. А когда, в юности, Ольга начала задавать вопросы, мама рассказала об этой женщине чуть больше.
– Боевая она была, мама твоя, яркая. Не то что я – мышь серая. И красивая, ты – в нее, стройная и высокая точно, как Зина, мать. Не осуждай ее, прости. Просто запуталась она в жизни своей по молодости. Чай, уж не раз пожалела, а не вернёшь … А я просто под руку подвернулась. Думаю – а чего… Ведь и правда, уж не родить самой. Разве от таких детей отказываются? Вот и забрала.
Оля знала, что жили они сначала в Оленьихе, в деревне с дедом Колей. От деда у нее и отчество. Потом мама поступила в медицинское училище, перебрались они в город на квартиру. Деда она помнила, замечательный был дед. Очень маме помогал, пока не слег – военные ранения зашевелились.
А пока деда туда-сюда с приступами в больницу возили, познакомилась мама с молодым водителем скорой помощи. Он очень помог ей тогда. И стал этот водитель Ольге отцом. И всю жизнь проработали её родители в одной больнице. Она – медсестрой, а он – водителем скорой. И сейчас ещё отец выходит на подмену, а вот мама – уже нет. Травмы молодости все же дают о себе знать.
Мама с папой и сейчас вместе. Любимые её родители. Оба небольшого роста, бесконечно любящие друг друга, её, Славку, своего зятя, и внуков. И разве приходят мысли о том, что они не родные? Да никогда …
Мама была до крайности порядочной. Сколько слез Ольга пролила в детстве и юности, пытаясь доказать матери, что небольшая хитрость и расчётливость очень даже полезны в жизни. Заговор, о котором рассказала эта женщина, совсем никак не стыковылся с образом мамы Фимы – бескорыстной и великодушной.
В ординаторскую заходили коллеги, поглядывали на Ольгу Николаевну с любопытством. Весть о том, что у них в отделении лежит женщина, назвавшая себя родной Ольгиной матерью, уже разнеслась по отделению.
Уже лишний разок заглядывали в палату, где лежала эта пациентка, сотрудницы, пытаясь найти сходство, точно определить на глаз – так ли это.
Внимание это заметила и Зинаида. Ей было лестно. Уже говорили об этом событии и в палате. А Зина потихоньку со всхлипом шепнула соседке:
– Ведь недавно узнала. Сказали мне тогда, что умерла дочка в роддоме…
Да-да. Она – мать лучшего врача отделения. Она повыше подняла свои подушки, восседала, поглядывая на дверь. Должна же дочь зайти. Зина ждала. Но неожиданно кто-то из пациенток сказал, что рабочий день врача давно закончился.
Зинаида недоумевала. Они же не договорили. Да и насчёт операции так никто ей ничего и не сказал. Ну, да ладно. Чего расстраиваться. То, что она лежит в палате – уже победа. Да и теперь у неё такая дочь – победа вдвойне.
Конечно, Фима будет все отрицать. Но тут уж слово против слова … Ее слово против слова Фимы. Она тоже будет отрицать то, что говорит Фима. В конце концов столько лет прошло, уж все и забылось.
И весь вечер Зинаида строила в голове разные схемы. Людмилу найдут – так она, если не померла, так уж совсем старая. Можно свалить на маразм. Ну, а что она может сказать? Тогда ведь и правда, в конце концов, Фима сама у врача девочку ей отдать попросила. Зина тут, можно сказать, и не при чем. Ее ведь и не больно спрашивали…
И так, в итоге, Зинаида сама в свои доводы поверила, что вдруг начала жалеть себя.
Это ж какая дочка у нее была бы, если б тогда забрала! Счастье-то какое! И внуки были бы, и материальный достаток не такой, как сейчас – гроши. И личную жизнь наладила бы. Уж если Фима хромая нашла себе мужа, так она бы уж точно…
Вечером соседки по палате услышали, как тихо плачет она в подушку.
– Ну, ну. Не плачьте. Все хорошо будет теперь…, – жалели бедную мать женщины. И каждая думала о своем материнстве.
Зинаида ждала следующего дня. Будет утренний обход, вот там все и выяснится. Но всего скорей ещё до обхода позовет её Ольга к себе. Нет, на шею не кинется, чего уж там. Начнет задавать вопросы, утверждать, что мать ее другое говорит. А Зина готова – у неё весомые доводы и слёзы. Обманули её!
А может Ольга и Фиму позовет на очную ставку, так сказать. Так эту бессловестную курицу Зина уж точно доводами задавит. Хоть видела она ее сейчас только со спины, но даже так понимала, что в спорах Фима так и осталась слаба.
В общем, как ни крути, но будет теперь Ольга знать, что есть у неё мать родная – одинокая, больная, обманутая и несчастная. И прооперирует, как матери отказать? Главное до конца держаться версии – обманули, сказали, что дочка умерла.
Утром Зинаида в нетерпении ждала. Но ничего, касающегося её лично, не происходило. На обход зашла Ольга, а с нею ещё трое. Около больных стояла, ей докладывала медсестра о процедурах и анализах.
Ольга была очень приветливой с больными.
– Так, Татьяна Павловна, давайте-ка швы посмотрю. О! Умница Вы какая! Заживает все хорошо. Ещё чуток – и дома. Нет нет, пока не отпущу… пусть муж сам себе щи варит.
– Светлана, не волнуйтесь, поменяем Вам лечение, если тяжелы эти капельницы. Мне уже доложили, как плохо Вам вчера было. Держитесь, голубушка.
Наконец, она дошла до Зинаиды. Медсестра зачитала данные обследования. Ольга Николаевна покивала, а потом обратилась к Зинаиде.
– Ждите, Зинаида Ивановна. Прооперируем. Если волнуетесь сильно, успокоительное проколем. Нужно?
– Нет-нет. Продержусь, – скорбным шепотом ответила Зинаида.
– Держитесь, а пока получайте лечение.
И Ольга перешла к следующей пациентке.
Всё! И ни слова о том, что надо поговорить, о том, кто же будет её оперировать. А потом, когда Зинаида не выдержала ожидания и направилась к врачу сама, оказалось, что Ольга на операциях, а потом – на процедурах…
И опять прошел рабочий день врача. И опять такой же обход … А потом ещё день, и опять равнодушие и никаких разговоров. Только на вопрос Зинаиды о том, у кого она будет оперироваться, Ольга ответила, что у нее.
А вскоре все узнали, что у Ольги Николаевны выходной перед дежурством. Значит будет она тут целые сутки. Зинаида готовилась к разговору.
И вот, наконец, улучила она момент в девять вечера, когда шла Ольга по коридору одна, а Зинаида ей навстречу.
– Ольга Николаевна, Ольга Николаевна! А когда ж операция моя?
Врач чуть замедлила шаг, но не остановилась, ответила на ходу.
– Да. Послезавтра Вас начнут готовить. У нас сразу две пациентки с двадцать шестого слетели по медицинским показаниям. Так что…
– Хорошо, хорошо, – но этот вопрос был далеко не единственный у Зины, она пошла следом, – Оля, простила ли ты меня? Скажи, а то я измучилась вся, ночами ведь не сплю.
– За что?
– Как за что? За то, что не вырастила тебя, не выполнила материнский долг свой. А так мечтала бы, Оленька, – глаза Зинаиды наполнялись слезами, – Уж знаю, представляю, что наговорила тебе Фима. Таких страстей обо мне, наверное, наплела. Не иначе, как дрянь я последняя… А ты не слушай, Оленька. Ведь не правда это. Наговаривает она на меня, чтоб оправдаться перед тобой. Кто ж такую дочь потерять захочет? А она же калеченная, своих детей не могла иметь, понимаешь ведь. Не могла. Сговорились они тогда с врачом, обманули меня… Не знала я, что ты живая! Не знала! – Зинаида почти кричала.
В вечерней тишине больничного коридора её голос раздавался глухо. Из палаты выглянула пациентка, жалостливо посмотрела на бедную женщину – мать, вышла из кабинета Наталья, сегодня она тоже дежурила.
– Пойдёмте в ординаторскую, Зинаида Ивановна, – спокойно сказала Ольга.
Зинаида засеменила вслед за Ольгой. Наконец-то дождалась она разговора, крутила в голове своей доводы, утирала слезы. Но Ольга зашла в кабинет и даже не села и не предложила сесть ей, обернулась и спокойно сказала.
– Я оперирую Вас по большой просьбе мамы. Сама бы не стала. Потому что не верю ни одному Вашему слову. А верю я той женщине, которую считаю своей матерью. Не понимаю почему, но она до сих пор Вас очень жалеет.
– Оленька…., – протянула руку Зинаида, но Ольга перебила её.
– Да, жалеет, – она вздохнула, посмотрела за окно, – А мне кажется не достойны Вы ни её ногтя, ни её жалости. А она…, – Зинаида хотела перебить, но Ольга подняла ладонь, остановила, – Насчёт операции не переживайте. Я прооперирую по просьбе мамы, но лечить Вас далее будет другой доктор. Видеть Вас более я бы не хотела.
Ольга подошла к двери, открыла её, давая понять, что разговор окончен. Зинаида ошарашенная вышла из ординаторской, на ватных ногах отправилась в палату.
Наталья зашла в ординаторскую. Ольга смотрела в окно, обернулась.
– Как ты, Оль? – Наталья переживала за подругу, знала, как тяжела ей вся эта история.
– Нормально. Сказала, что прооперирую. Мама ж просила. Но видеть больше её не хочу.
– Она хоть чуток открылась тебе, покаялась?
– Нет, Наташ. Это не о ней. Каяться – это ж духовные силы нужны. Ты знаешь, она вот все называла маму – калеченной. А по мне, калеченная как раз она. Настолько калеченная, что уж не знаю, возможно ли ее чем-то и вылечить.
А через день Ольге Николаевне доложили, что пациентка Трошина Зинаида Ивановна отказалась оперироваться у неё. Попросилась на плановую операцию к Даценко и выписалась из больницы.
Вот и хорошо! – Ольга обрадовалась. Вероятно, эта женщина испугалась мести на операционном столе. На неё это было вполне похоже. Ведь меряют людей по себе.
А Ольга лишь исполняла просьбу мамы. Женщины, которой не могла она отказать. Тем, какой она есть и какой ещё станет, она обязана была своей маме Фиме. И любить ее, верить ей было также естественно, как дышать.
И никто не может вклиниться, порвать эту связь. Никто не разубедит ее в святости души её матери, жалеющей даже таких, как эта, по крови родная, но такая чужая женщина с покалеченной душой.
Послесловие
А Зинаиде ночью снилось, как кормила она дочку в роддоме – смотрела она на глазки, на щёчки девочки и охватывала её немыслимая любовь, такая, о существовании которой она и не подозревала, такая, что хотелось ей в этом ребенке раствориться…
Автор Рассеянный хореограф…