Жизнь Анны не удалась. Это она поняла давно, но верить в это не хотелось. Надежды … надежды… Надежда — хороший завтрак, но плохой ужин.
Она долго верила в то, что жизнь еще можно исправить? Эту жизнь …
А тут глянула в большое тусклое зеркало прихожей и увидела картину из страшного сна: она – в полутёмном коридоре, бледная, волосы паклей, халат и кофта старушечья, сзади – оторванная от стены вешалка, а под ней, привалившись на бок, спит пьяный муж под грудой верхней одежды.
И самое мерзкое, самое невозможное, что могло произойти, так это то, что вот эту же картину только что видели дети: Костя – семиклассник и Лида – первоклашка. Видели уж не впервой. Притихшие ушли в школу… А Костин взгляд так и стоял у Анны перед глазами.
Она зашла в комнату, села на диван, наклонившись вперёд, опершись руками о сиденье. Смотрела в одну точку, раскачиваясь и ещё и ещё раз обдумывая свое решение – уехать, развестись с мужем.
Сколько уж она об этом думала! Сколько!
Бывало страшно, было жалко и его, пьяницу, утерявшего совесть. Да и проще было плыть по течению – а вдруг да все наладится, были у мужа периоды проблеска сознания, обманчивые обещания…
Но только мёртвое плывёт по течению, против течения может плыть только живое… И Анна уже это поняла – не наладится. Она вспомнила случай в школе.
– Анна Алексеевна, что-то от Кости Вашего так спиртным несёт. Вы бы обратили внимание, – в учительскую зашла Ирина Павловна, классная сына, коллега Анны.
– Да Вы что!
– Да-да! – учителя переглянулись.
Костя, сын, не мог выпивать. Просто весь дом их уж пропах спиртным. Анна устала стыдливо опускать глаза перед соседями, когда заносили дружки мужа в квартиру, устала оправдываться, извиняться за мужа, оплачивать его долги. А недавно пришлось отпрашиваться с работы – под глазом Анны светился фингал – авторская работа пьяного мужа.
Терпение – это, конечно, добродетель. Наверное, уйди она, сопьется муж совсем. И сестры его не спасут. Кстати, и квартира, в которой жила Анна с мужем много лет, по праву и наследству принадлежала не ей, а мужу и его двум сестрам.
И здесь, в Ростове, больше жилья у нее не было. Так уж вышло – мать с ней когда-то жила в служебной квартире, матери не стало, когда Анна была уж замужем, и квартира уплыла.
Снимать квартиру в областном центре на учительскую зарплату было нереально. А жить здесь… Жить здесь с мужем уже просто невозможно.
Но у Анны кое-что все же имелось. В укромном месте квартиры лежали документы на собственность – в хуторе Калининском на Дону принадлежало ей полдома. Полдома от бабушки по отцу.
Правда, жила там младшая сестра Катерина, сестра по отцу. Знакомы лично они не были, только созванивались по делам наследства, когда умерла бабушка Вера, мать отца. Всего пару раз созванивались. Разговор был скупым, деловым, на «Вы». Тогда, конечно, показалось, что недовольна Катерина дележом дома поровну. А кто б был доволен?
Катерина младше Анны была на целых четырнадцать лет. Отец их уж давно умер.
Тогда-то, при вступлении в наследство, Анна и узнала ещё один интересный факт о своей семье. Оказывается, у отца до брака с мамой, были ещё отношения, и есть у нее старший брат – Андрей. Такой вот папочка был. Три брака и от каждого – по ребенку. Впрочем, первого официального брака вроде и не было, просто сын. Анну тогда это лишь повеселило, не более. Лихой хуторской казак! Отца она практически не знала, так чего и думать об этом…
А вот Андрея она немного помнила. Он тоже бывал у бабушки Веры, и в детстве она считала его братом двоюродным.
Этот Андрей от своей доли наследства отказался в пользу сестер. А вот Анна тогда не от чего отказываться не стала. Уж и так уплыл от нее дом бабушки по матери, там же, в Калининском – старшая сестра матери Раиса, тетя Анны, дом переоформила на себя ещё при жизни бабули.
Да и вообще, чем больше Анна думала о своей семье, о жизни матери, тем больше удивлялась. Странно всё как-то!
Оба ее родителя родились в одном хуторе, там и свадьбу сыграли. По казачьему обычаю гуляли неделю, да только в конце уж без жениха с невестой. Те сели на теплоход и уплыли в края дальние, дальние от близких и друг от друга. Мама ее устроилась в Ростове, а отец улетел в Новосибирск. И жили так они, не разводясь, пятнадцать лет. Жили, практически не общаясь. О том, что у отца остался сын в хуторе, мама никогда не говорила.
Отца своего Анна видела всего пару раз. В Калининском, когда приезжала к бабушке Гале с дедом Гришей, и бабушке Вере. Отец лишь посматривал на нее, ни разу не приголубил, не усадил на колени. Есть и есть дочь – бабки занимаются.
А когда Анне шел четырнадцатый год, родители разошлись официально. Потому что отец вернулся в хутор и собирался жениться на другой, уж, считай, в третий раз. И вот тогда родилась у него Катерина, с которой теперь по наследству имела Анна напополам дом бабушки.
Такая вот семейная история…
Анна, устав от мучительной жизни, стыдясь перед детьми, несколько месяцев назад вызывала на переговоры Екатерину, предложила тогда дом продать, объяснив, что с мужем разводится, и остается с детьми без жилья.
– Приезжайте и живите. Но продавать я ничего не буду. Моя половина остаётся при мне.
– Хорошо, я подумаю, – ответила Анна тогда.
Ответ родственницы, которую язык не поворачивался назвать сестрой, ее обидел. Анна по телефону говорила откровенно, просила искренне, а в ответ – черствость. Ах так? Вот возьму и приеду!
Этот дом трудно было разделить напополам – один вход, сразу за ним – узкая удлиненная кухня, а за ней большой зал метров в тридцать пять. Из зала три двери – три небольшие комнаты. Есть отапливаемая пристройка в подвале, отдельно стоящая летняя кухня с печкой, сарай.
Анна искала выходы. Жизнь ее с пьющим мужем все больше напоминала ад. И самое главное – в этом аду жили ее дети. Костя смотрел на мать выжидающе – неужто нет выхода? – спрашивали его глаза.
На очередной педагогической конференции, куда приехала Анна на автобусе этой весной, совсем опустошенная и разбитая, встретила старую знакомую – раньше работали вместе. Оказалось, что та работает уже в областном отделе образования.
– Ань, а ты чего такая? Случилось что?
– Какая?
– Ну, не знаю… Ой, прости, если обидела. Ты не болеешь ли?
И Анна расслабилась, сочувствие ей сейчас было крайне необходимо.
– Нет, Свет, дома совсем плохо. Развестись бы, да идти некуда…
Они поговорили, тогда Аня и сказала ей о части дома в Калининском.
– В Калининском? Слушай, так ты же слышала, что там, в Новоселовке, новую школу открыли?
– Краем уха. И что?
– Там педагоги требуются. Давай, я узнаю…
Вскоре Светлана уж звонила ей в школу – требуются там учителя, в том числе и филологи, с нового учебного года. И она готова помочь… Осталось – решиться!
Лучше не будет, нет. Пора заканчивать это глупое ожидание. В начале мая муж взял какой-то мини-кредит, им звонили коллекторы.
И вот в этот день, когда увидела она себя в зеркале, когда задрожали от обиды руки и подбородок, Анна решилась – она подала заявление на развод, позвонила Свете – она поедет работать в Новоселовку.
Шла по весенней улице из ЗАГСа и вдруг почувствовала, что ей уж сейчас, когда, в общем-то, сделано так мало, но даже сейчас – легче. Она набрала полную грудь воздуха и выдохнула. Подняла глаза на небо, чего не делала сто лет – по сиреневому небу лепестками белых роз плыли рассыпанные облака. Лёгкий свежий ветер осторожно теребил её газовый шарф.
Господи, ей всего тридцать пять. Неужто не имеет права она жить так, как считает верным? Терпение – это добродетель, но оно было исчерпано полностью. Совесть и разум мужа притупило вино, он уж не тот парень, которого полюбила она когда-то, и с которым связывала все свои надежды.
Развести обещали в конце июня. Светлана из отдела образования уже отправила данные нового педагога в Новоселовку, Анну там ждали, а значит процесс запущен.
Нужно было поговорить с Катериной, но на переговоры ее сводная сестра не явилась. Аня вызвала ее повторно, но и повторно Катерина не пришла. Номера сотового телефона Анна не знала, в соцсетях ее тоже не нашли. Даже Костя помогал – безрезультатно. Документы собственности половины дома лежали у Анны в самом укромном месте. Это была ее единственная надежда, ее пристанище.
Совсем недалеко от Калининского, в соседнем хуторе, жила тетка Рая, сестра ее умершей мамы с семьёй. Изредка они перебрасывались поздравлениями, да основными новостями.
Вот и вся родня.
Анна планировала перебраться в хутор этим летом. Хорошо бы сразу с детьми, но на такой подвиг она не решалась. Нужно было съездить на разведку – заявить свои права на проживание, а может и прописаться. Анна никогда не была скандалисткой, не умела отстаивать свои права, поэтому робела сильно.
Она даже выглядела совсем не агрессивно. В юности слыла романтичной неженкой, пишущей стихи. Оттого и пошла на филфак. Голубоглазая, стройная и светловолосая девушка. Правда, жизнь смяла романтичность, запорошила нежность, притоптала стройность и даже голубоглазость сделала похожей на серую усталость.
Иногда, на уроках, когда читала стихи, Анна опять вдруг превращалась в ту самую юную восторженную Анну. Но ненадолго. Педагогика не романтична. Ещё сказки на ночь дочке и сыну уводили ее из реальности в мир грез, но домашние невзгоды спускали с небес на землю, топтали грязными сапогами.
И в последнее время Анна стала хмурой, часто глухой к чужим бедам, а ее педагогическая строгость превращалась постепенно в озлобленность. Она и сама замечала в себе эти перемены. Срывалась на своих детей, опустилась внешне, огрызалась на коллег.
Вот и теперь на душе блуждали – то стыд, то злоба. То она ненавидела родню, то считала себя виноватой в том, что причинит им неудобства.
И все же – Анна решилась.
Хоть и не хватало денег, но на отпускные она все же взяла детям путевки в лагерь под Таганрог. Одних с мужем оставлять их было нельзя, а у нее на лето были планы. Муж пил, он так и не увидел извещение о бракоразводном процессе, но и Анна об этом ему не сказала. Она боялась его агрессии, делала вид, что все, как прежде.
Страшное дело – плыть против течения в грязной реке.
Она встречала его дома, иногда даже трезвым, потчевала обедами и ужинами. Это было не накладно. Потому что все чаще муж являлся выпивши, с бутылкой. А пил он, не закусывая.
Ему она сказала, что уезжает на курсы повышения квалификации, а сама отправилась в Калининский.
***
За окном проплывали ещё не тронутые позолотой нивы. Это лето было сухим, всё кругом было выжжено. По балке разбросаны маленькие старые домишки и современные высокие новостройки. Изумрудные ленты лесных полос проходили через поля.
Анна, прожив всю жизнь в Ростове, глядя в пыльное окно автобуса, горевала. Куда она едет? Куда? Ехали они уже два часа. Дорогу она помнила уже плохо, но знала, что от остановки автобуса ходит паром или суденышко , а там – через поле в сторону от Дона пешком к Калининской.
Она всё думала – как поедут они с детьми, с вещами? Цены на грузовые перевозки зашкаливали. Сейчас такой переезд автомобилем она себе позволить не могла.
Анна уже распродавала кое-что из вещей, но старье нынче покупалось плохо. Да и не продашь ведь, к примеру, холодильник, если муж в квартире остаётся. Мало того – о ее планах не знали ни муж, ни дети. Возможно, Костя догадывался, слышал, как мать продавала швейную машинку, помогал искать Катерину в соцсетях. Косился порой на нее, но ни о чем не спрашивал. И Анна была ему благодарна – умный он не по годам. Лишь тётке Рае она рассказала о своих делах. Та вздыхала.
Анна волновалась сейчас о другом – как ее встретят хозяева?
Тетя Рая сообщила как-то Анне, что Катя вышла замуж, что живёт в этом доме. Вот и все, что знала сейчас Анна. Она даже не видела ее ни разу. Сестра … И опять Анна чувствовала свою вину. Она же старшая сестра, так кто виноват? Но Катерины не было в упоминаниях мамы, не засела она и в мыслях Анны.
С автобуса – на переправу, и вот она уж выходит на маленькой пристани близ Калининского. Перехватила серую большую дорожную сумку и зашагала по полевой дороге к хутору. Шагала она не одна. Тут же шли ещё пассажиры. Все друг друга знали, переговаривались, и лишь она – чужая.
Дом под шифером, кирпичный, с верандой и фигурными водостоками по углам она нашла быстро. От калитки до крыльца тянулся оплетенный «Изабеллой» тоннель из арматуры. Гроздьями свешивался дымчатый виноград над дорожкой. Анна залюбовалась.
Она вошла в калитку, прошла по виноградному тоннелю и тут во дворе встретилась взглядом с хозяйкой – молодой чернобровой женщиной в светлом коротком халате с ведром в руках. Как в зоопарке – в огороженном кроватной сеткой загоне, копошилась птица – индюки, куры, гуси и утки с желтыми своими выводками. Хозяйка стояла там.
Наверняка, это и была Катерина. Крепкая девушка, выкормленная не на городской кашке, а на той простой и плотный пище, что готовится в деревенских домах. Сейчас она была, как налитое яблоко – она была в положении.
– Здравствуйте! Вы Катерина? – говорили через сетку.
– Да, а Вы…
– Я – Анна!
– Анна? – Катя не сразу поняла, потом сообразила,– А, Анна…, – и погрустнела, потупила взор.
– Я вызывала вас на переговоры несколько раз. Но вот пришлось ехать без предупреждения. Уж, простите…
– А я на сохранении лежала, – быстро заговорила Катерина, – Мне шо, из больницы убехать, по-Вашему?
– Ну, что Вы! Я просто извинилась, что вот так приехала – неожиданно. Какой у вас виноград красивый! Глаз не оторвать, – сказала Анна, чтоб смягчить знакомство.
Катерина подержала паузу, не зная, как вести себя дальше. Побродила среди птиц, что-то убирая. Минуты тянулись. Анна ждала.
– Проходьте, – обречённо махнула рукой хозяйка.
Анна в этом доме была давным давно. Когда ей было лет двенадцать. Но ей показалось, что изменилось тут не так уж и много. Белые занавески играли с ветром на открытом окне. Пахло свежестью и детством. Тут всё было, как раньше. Стол тот же. Анна увидела дырочки дроби на ножке, дед говорил от пуль охотника. Стулья, диван на тех же местах. А вот кухонные шкафчики, наверное, новые.
И обои, конечно, новые, да фотографии по стенам совсем не те. А ещё у бабули стояли в красном углу иконы. Их было много, они стояли одна перед другой, занимали весь угол зала. Теперь угол был пуст.
Анна подошла к фотографии бабушки Веры, стоящей за дедом с маленьким отцом на руках. Пригляделась к отцу, искала сходство с собой, Костей, Полиной….
– Чай будете?
– Да, спасибо! Катя, я сегодня вас не побеспокою долго. Не слишком отвлекла Вас от дел?
– Да нет…
– Дело в том, что я с детьми скоро приеду жить в этот дом.
Анна ещё не села за стол, просто стояла, обернувшись к Катерине. Катя проворно прибирала что-то на кухне, убирала посуду в шкаф, но на этих словах движения ее чуть замедлились, она потерянно подержала в руках маленькую кастрюльку, но вскоре поставила ее.
– Так ведь… Так ведь мы тут живём с мужем, и вот… Вот – дитя скоро, – она кивнула на живот.
– А я и не против совсем. Да и какие у меня права – быть против. Вы, Катя, тут полноправная хозяйка, что и говорить, – Анна отодвинула стул, присела.
Стол стоял вдоль стены, он был довольно длинным. Напротив у стены простые кухонные шкафчики, плита, раковина. Холодильник сюда, видимо не вместился. Анна видела – он стоял в прихожей.
Катерина молча накрывала стол к чаю. Анна продолжила.
– Мы приедем в начале августа всего скорей. И нам с вами надо решить, как мы тут все будем жить. В доме четыре комнаты. Думаю надо делить поровну – по две. Уж простите, но, боюсь, в одну маленькую мы не войдем.
– А чего, с мужем разошлись? – Катерина не смотрела на собеседницу, разливала кипяток.
– Да. И эти полдома – это единственная моя собственность. Здесь пропишусь, и детей пропишу. Работать буду в Новоселовке, в школе.
– В Новоселовке? – Катерина подняла удивлённые глаза, – А почему в Новоселовке?
– Предложили там работу. Я завтра и туда наведаюсь.
Катерина подвинула ей чашку, Анна отхлебнула чай. По всему было видно, что Катерина хозяйство свое любит – чашки интересные, тонкий фарфор. И хоть кухня и была сейчас заставлена банками, посудой, видно было, что тут следят за хозяйством. А вот Анне она явно была совсем не рада, а ее новостям уж тем более. Катерина тоже отстраненно отхлебнула чаю.
Анна решила сменить тему.
– Кого ждёте, Катюш, – улыбнулась Анна.
– Девочку, – слегка расслабилась и Катя, глаза засветились, – В начале охтября уж…, – она как будто вспомнила об обстоятельствах, о том, что теперь в этом доме она с ребенком и мужем будет не одна, и поникла опять, – А Вы уж точно решили?
– Точнее некуда. С работы увольняюсь.
– Но тут же нельзя вместе жить. Как?
– Вот я и приехала, чтоб не как снег на голову вам, – Анна вздохнула, призналась откровенно, – Если честно мы приедем без вещей. Купим здесь кое-что. Но если есть что-то от бабушки: кровать, диван, может какой ненужный щкаф – будем рады хоть временно воспользоваться. Благодарны будем. Постепенно все свое приобретем. Перевозить вещи нам дороговато, я узнавала расценки.
Анна смотрела в комнату. Она, конечно, не могла определить точно, что тут было ещё от бабушки, а что новое. Да и не имеет она права не на что претендовать. Точно сервант был бабушки, и вон тот шифоньер полированный с резными накладками. Их она помнила.
– А кровать высокая бабушкина осталась? Такая с набалдашниками…, – Анна улыбнулась от воспоминаний детства, – Там такие пружины были классные!
– Она в сарае стоит. Да, хорошая кровать. До сих пор мяхкая, спать можно. Но мы уж новую купили, вынесли…
– Конечно, все устаревает… Чашки у Вас красивые. Благодарю за чай, – Анна встала из-за стола, – Кать, мне все равно где мы разместимся. Вам решать, поэтому я, пожалуй, поеду. Мы можем и зал проходной занять, и одну маленькую самую комнатку, а можем… В общем, решайте. Я очень надеюсь, что мы подружимся, и исправим наши совсем несестринские отношения. По крайней мере, я сделаю все, чтоб так и вышло.
– Мне надо с мужем посоветоваться и с мамой. Не знаю, согласятся ли, – ответила Катерина, опустив глаза.
– Это обязательно. Дайте Ваш номер телефона, пожалуйста, тогда я обязательно позвоню, предупрежу о приезде. А сейчас я к тете Рае поеду, навещу мамину родню, переночую у нее.
Они обменялись телефонами и Анна, помахав рукой, ещё раз пытаясь пробить стену напряжения, которая сразу выросла меж ними, вышла за калитку. Катерина кивнула, рукой не помахала. Анна понимала – сейчас она будет звонить мужу, матери, сообщать о ее визите.
Голова Анны немного кружилась от волнения. Господи, что ж она делает! Жили люди себе, ребенка ждали. Наверное, уж решили – куда кроватку ставить, куда пеленалку, а тут все планы прахом… Катерина, в силу возраста, конечно, наивна, и сейчас будет ориентироваться на указы.
Под ноги под травину прыгнул кузнечик, Аня не успела отреагировать – наступила на траву, наверное, раздавила. Вот раздавить бы так и сомнения. Да что у нее за жизнь такая? Как могло так сложиться?
У нее два варианта: жить с алкоголиком в одной квартире или с совершенно чужими для нее людьми, которые совсем ей и ее детям не рады. Наверное, она сама виновата в этом. Наверное… Но в квартире от вечного пьянства мужа им троим не хватало пространства, не хватало воздуха. Они все трое чувствовали себя, как в клетке. Хотелось открыть все окна и двери.
Анна шагала и думала, сумка тяготила плечо. Может есть ещё какой- то вариант? Снять жилье в Новоселовке? Но квартиры учителям уж давно не дают, и это жилье придется снимать постоянно. Чувства Анны совсем растрепались, она шмыгала носом. Но вот впереди открылся вид на реку, и от вида темно-синего пространства стало легче.
Она решили пройти берегом. Сняла сандалии и пошла по песчаной кромке воды, выискивая в белом мутном свете, излучаемом словно бы самой рекой, крупные витые ракушки, наблюдая, как рассыпаются бисером гроздья мальков.
И душа успокоилась. Будет она жить здесь! Будет! Несмотря ни на что…
***
А почти сорок лет назад на этом самом берегу гуляла свадьба ее отца и матери.
– И чего теперь, Лёш? Как жить дальше будем? Как нашим врать? – Наталья и Алексей, жених и невеста, стояли на палубе небольшого теплохода.
– Да обычно. Как и хотели. Разведемся, разбежимся. Только в гости – вместе. Не трусь, Наташ?
– Так они ж детей, внуков ждать будут.
– Придумаем чего-нить. Жизнь покажет.
Теплоход выносило на середину реки, впереди плескался ослепительный разлив. Гости и друзья не теряли времени даром – на берегу гуляли, порывами ветра доносилось рыканье гармошки, женщины махали им платками. И не сильно было жалко, что жених с невестой отчалили. Кровь играла, свадьба продолжала разбег.
Наташа смотрела на Зойку, подружку. Ее ярко синий кримпленовый брючный костюм сверкал меж ветвями. Только она и знала ее тайну. Подруга стояла в стороне, под раскидистой ивой, а за ней на дороге стоял в ожидании бессменный спутник ее – Генка с мотоциклом «Ява».
Прощай, Зойка!
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ