За длинным столом в большом танцевальном зале со станками по периметру сидела комиссия – пять человек. Одна – совсем старушка, похоже, она дремала, положив голову на грудь, тот мужчина, что заходил в приемную, ещё пожилая дама с зализанной на прямой пробор прической, женщина помоложе и высокая девушка, которая всех приглашала и заставляла делать упражнения вначале..
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
Все воззрились на странную девочку в колготках. Все, кроме старушки, казалось, она и не шевельнулась.
– Что это?
– Это …, она забыла купальник, пусть танцует, Галина Петровна, это я разрешил.
Галина Петровна – женщина с волосами на прямой пробор, округлила глаза.
– Ну, Вы… Ну, Вы, Семён Игоревич….
– Сегодня какая-то тенденция: чем краше наряд, тем хуже танцор, за редким исключением, – грустно пропел Семён Игоревич, пусть попробует.
Лена напряжённо стояла посреди пустого зала, ждала решения. Галина Петровна из-под бровей ещё раз глянула на своего собеседника, но все же неохотно кивнула.
К Лене опять подошла молодая преподавательница, попросила сесть на пол, наклониться, натянуть носки, и ещё кое-что. Лена напряглась, немного оцепенела.
– Теперь танцуй, – велела она Лене, и обратилась к концертмейстеру, – «Танец феи Драже», пожалуйста.
Маленькая полная пианистка заиграла вступление.
И как только Ленка услышала музыку, её оцепенение спало. Она не раз танцевала под эту мелодию, слышала по телеку.
Она взмахнула руками и полетела. Она была гибкая лёгкая и сильная. В ней сидела какая-то звенящая пружина, которая распрямлялась, несла её, выбрасывала в прыжки и махи. Она так прониклась музыкой и танцем, что брови её взлетели, а на лице появилась лёгкая немного глуповатая, но одухотворенная улыбка.
Колготки съехали с одной ноги, сполз следок, болтался в воздухе при прыжках. Но она не обращала на это внимание – ей он никак не мешал.
Молодая девушка из комиссии прикрыла лицо руками, чтоб не рассмеяться, мужчина тоже слегка улыбался, не пряча улыбку, и только две женщины хмурили брови. Старушка сидела в той же позе, опустив голову вниз.
Лена закончила неважнецки, музыка оборвалась, а она хотела танцевать дальше, пробежала в тишине и остановилась, растерянная.
– Я ещё не всё …, – обиженно тяжело дыша посмотрела на пианистку.
Та ничего не ответила, опустила пухлые руки вниз.
– Но я ещё могу! – сказала Лена сидящим и подтянула колготину на ноге.
– Мы не сомневаемся, голубушка, – ответила ей женщина с зализанной прической, – Скажи, ты училась танцу?
– Да, – решительно ответила Лена.
– И где? Кто же твой педагог?
– Нет. Я сама училась.
– Сама? Это как это – сама?
– Я смотрела как пляшут балерины по телевизору.
Галина Петровна от выражения «пляшут балерины» аж сморщила лицо и приложила ко лбу маленькую изящную сухую руку.
– Мне все ясно, – она огляделась на присутствующих, ища поддержки, – Ты с кем пришла?
Об определенном «нет» сообщали сразу. Если дети не подходили по каким-то определенным параметрам, нечего было и тянуть время – родителям сообщали сразу. Остальным списки зачисленных должны были огласить по окончании общего просмотра.
«Значит «нет» – мелькнуло у Ленки, она уже поняла здешние правила.
Но тут подала голос казалось бы дремлющая старушка.
– Вы прыжок её видели? – зашевелилась она.
– Да, прыжок у девочки легкий. Но, Нелли Эдуардовна, подготовки никакой, – Галина Петровна возмущалась.
– Ступай, дитя, жди, – проскрипела старушка, и Лену выпроводили в коридор.
Ещё возбуждённая, ещё не остывшая, она вышла и встала спиной к закрытой двери, глядя невидящим глазами на женщину со щуплой девочкой под номером 125.
– Ещё не заходить? Нас не звали? – интересовалась женщина.
Ленка опомнилась, припала ухом к двери, но слышно ничего не было, стол был глубоко в зале. К ней направлялась мать.
– Ты чего это? А ну отлипни. Чего сказали-то?
Ленка отошла от двери понуро.
– Сказали – ждать.
– А почему следующую не зовут?
– Не знаю…
– Ох, Ленка, ехать надо уже за сумками и на вокзал, зря мы это затеяли. Устала я, и пить хочется.
Ленка так испугалась, что мать потянет сейчас её отсюда.
– Там автомат. Дай две копейки, я принесу тебе воды.
Вода била голубой струёй по стакану и Ленка сейчас поняла, что она тоже очень-очень хочет пить. Так сильно хочет, что от вида воды закружилась голова. Хотелось выдуть весь стакан сразу…но…
Ещё больше ей хотелось, чтоб мать вытерпела, не увела её отсюда, не дожидаясь результатов. А она может и не выдержать, психанет и …
И, сглатывая слюну, она аккуратно понесла стакан с водой матери.
Та выпила его до дна залпом. И Ленка побоялась у неё просить ещё денег, мать может сорваться, и тогда они уйдут. Уж лучше она потерпит.
А уже оттанцевавшие перекусывали и пили прямо тут, в коридоре. Наконец пригласили 125. Это значит, что Лену не гонят, надо ждать окончания отсмотра.
Они вышли на улицу, немного постояли во дворе. Мать ныла, но, уже заразившись этой атмосферой, тоже радовалась, что их не отправили домой сразу.
– Ну, Ленка, а вдруг и правда пройдешь. Вот ведь удивительно будет! – а потом сама себя разубеждала, – Да нет, не пройдешь. Где уж нам! Так для проформы оставили.
Время тянулось медленно, родители собирались кучками. Многие, видимо, уходили и к определенному времени стали возвращаться, заполняя коридор. Сесть было негде. Мать после операции ещё страдала, ворчала и предлагала все же не ждать «приговора».
Ленка боялась, что мать не выдержит. Она подскочила к сидящей конкурсантке с маленькой блестящей короной на голове:
– Привет, красивая корона! А уступи моей маме место, пожалуйста, а то она – после операции.
Девочка недовольно встала и пошла, видимо, жаловаться своей матери. Та подскочила и уступила место дочке, дочка бухнулась, надув губы.
А Ленка была довольна собой – когда мать сидела, она не так злилась на затянутость всего этого процесса. Просмотр давно был окончен, комиссия куда-то удалилась, и не было их уже около двух часов.
Но наконец по коридору каблуками застучала та высокая молодая девушка, что вызывала и проверяла каждую. Она несла долгожданные списки. Громким красивым голосом она начала списки оглашать.
– Итак, приказ номер… отборочный тур прошли следующие участники …зачислены …
И Ленка нисколько не удивилась, услышав свою переиначенную фамилию – Мотылькова Елена. Когда девушка закончила читать, родители хлынули к ней, обступили со всех сторон, завалили вопросами.
Мать стояла растерянная в стороне.
– И чё теперь?
– Наверное, справку надо…
– Какую? – мать уже забыла.
– Медицинскую.
Занятия начинались с сентября. Шёл конец августа, но на дорогу туда-обратно для Ленки у матери денег не было.
– Вы можете остаться в интернате уже сейчас, – предложили им в кабинете регистрации.
На этом и порешили. Мать ещё подписала какие-то бумаги, и они отправились в больницу. Они уже спешили.
В больнице, где лежала мать, медсестра, с которой подружилась Лена, помогла, справку им написали. Но в училище возвращалась на метро Лена уже без матери. Мать отправилась на вокзал.
Они прощались у перехода.
– И как ты тут будешь, без денег-то, Лен? Не могу поверить, что оставляю тебя тут одну. Может все же домой?
Ленка мотала головой – нет.
– Ведь это мало…, – мать отдала остатки своих грошей, – Может билет твой сдам.
Но Лене было сейчас все равно, она была счастлива, что поступила в училище, что справилась, что остается. И матери сейчас она была очень благодарна, несмотря ни на что. Она хотела обнять мать, но боялась, что той станет больно.
– Ну, коль плохо будет, пиши. Мне б выжить после всего… А ты живи – с Богом, – и мать, придерживая бок, отправилась вниз в переход, аккуратно ступая, держась за перила. Она уже была там, в своей жизни – вокзал, поезд, родной дом…
Но где-то глубоко внутри жила гордость и надежда.
«Ты смотри! Ленка, её Ленка остаётся в Москве. И так неожиданно. А вдруг, да получится из нее чего. Кто его знает.»
А Ленке теперь нужно было в другую сторону. Она хорошо помнила – куда. Станция метро, вышел и через переход…улица…потом налево.
Первым делом, когда приехала во двор училища, она направилась к автомату с водой. Весь день она не пила. Когда возвращались в больницу за вещами и справкой, в переходе мать купила им по булке, после булки всухомятку пить захотелось ещё больше.
Она выпила стакан воды из автомата и пошла в приемную – отдать справку, но там уже никого не оказалось, двери заперты. Лена отправилась искать интернат и общежитие. Им с матерью сказали, что интернат тут же, в этом дворе – недалеко.
В общежитии ее никто не ждал, шёл ремонт, вахтерша удивилась, поворчала, и отправилась выяснять о ней. И Ленке пришлось битый час сидеть в коридоре.
Но все же ее заселили. В коридорах лежали строительные материалы, через которые пришлось перескакивать.
Вахтерша сказала, что комната временная, потом ее переселят. В небольшой длинной комнате стояли четыре панцирные кровати со свернутыми матрасами. У кроватей по тумбочке, шкаф и полки на входе. Белье ворчливая вахтерша принесла позже, вручила и ключ, предупредив, что за утерю надо платить деньги.
Уже вечерело. Лена постелила белье, сняла свитер, аккуратно повесив его в шкафу, свернулась калачиком под одеялом.
За темным окном никак не засыпала, сверкала и шумела Москва. Незнакомые громкие звуки, сигналы машин, вибрация асфальта, ворчащие мотоциклы. Гул нарастал, растворялся в воздухе, под этот непривычный для нее шум Лена и уснула до утра.
Звуки строительных работ разбудили её утром. Кто-то громко стучал в коридоре. Она проснулась, с трудом сообразив, где находится.
Чем заняться теперь, Ленка не знала абсолютно. Она оделась и пошла искать туалет.
– О! Да тут уже жилец! Ты тоже что ли балерина? – спросил весёлый дяденька-рабочий.
– Нет. Я только поступила.
– Ну так, значит будущая балерина. Чего ищешь-то?
– Вы не знаете, где тут туалет?
И дяденька показал ей и туалет, и душевую. Полдня она просидела в коридоре рядом с ремонтниками. Помогала, мела мусор. Потом они ушли на обед, а она опять скучала в комнате. Хотелось есть и пить. Выходить на московские шумные улицы Лена побаивалась, но есть хотелось все сильнее.
Все же решилась, спросила у ворчливой вахтерши – где ближайший магазин.
Та сказала, что есть такой недалече – направо со двора и прямо по улице. Лена, прихватив оставленную матерью небольшую сумму денег, боязливо направилась туда. Народу на улицах было непривычно много.
Магазин она нашла, но зайти так и не решилась. Крутящиеся высокие двери без устали захватывали в свое нутро массу людей, там за стеклянными витринами сновали толпы.
Она, привыкшая к спокойным магазинам провинции, испугалась, что и не найдет в этом огромном пространстве – где там продаются булки или молоко. Постояв возле этих дверей, она направилась обратно. Шла и разглядывала высотные дома, их окна. Шла, натыкаясь на прохожих. Маленькая десятилетняя, но уже предоставленная самой себе девочка.
В общежитии она попила воды из-под крана.
Вечером веселые ремонтники сами предложили.
– Эй, балерина, бутерброд будешь?
– Ты что, Васильич, им же нельзя! Они ж на диете…
Лена так испугалась, что Васильич послушает и не угостит её…
– Да, я буду! – скорей выкрикнула, – Я ещё не на диете.
Этот маленький бутерброд – был единственное, что съела она за сутки.
А на следующий день сменилась вахтерша.
– О, ты что ль жиличка новая? Как звать?
– Лена?
– Ну вот, ещё одна Елена прекрасная, а я теть Лида. Откудова будешь?
Она заваливала вопросами, хотела знать все.
– А на завтрак че-то я тебя пропустила чё ли? Али ты проспала?
– На какой завтрак?
И тут тетя Лида выяснила, что девчонку просто-напросто забыли, в интернат не оформили, в столовую на довольствие не поставили. Она засуетилась, начала кому-то звонить, причитая:
– Что за люди, что за люди эти балетные… Совсем без головы.
Позже сама прибежала к ней в комнату.
– Ну все, Леночка. На обед побежишь, хошь и не очень прям кормят хорошо пока, но все – не голодная. В сентябре получше снабжение будет.
Кому как, а Ленке показалось, что наелась она досыта. И суп, и каша, и компот с пирогом. Её так никогда и не кормили. В столовой обедала она не одна, но из детей – лишь пара малышей с матерями, наверняка местными работницами. В этот день она, наконец, нашла кому отдать справку.
После обеда, несмотря на стук ремонта в коридоре, она уснула.
Во время дежурства тети Лиды, было весело. Они болтали, Ленка помогала ей по местному хозяйству, по мелочам. А вечером играли в карты.
Но когда та сменилась, Ленка загрустила опять. Куда сходить? И она направилась в тот корпус, где проходил отбор.
Танцзал был открыт. Она сняла ботинки и с трепетом зашла. Пол был влажный, где-то ведрами гремела уборщица.
Она прошлась, погладила деревянную затертую временем гладкую палку. Она знала, что именно возле нее учатся танцевать. Палка была теплая, как будто держала в себе тепло сотни поколений разгоряченных работой балерин. Лена прижалась к ней щекой.
«Я тоже буду. Тоже постараюсь изучить все то, что знают другие девчонки, а я ещё не знаю. Ты только помоги мне, палочка!» – говорила мысленно.
Мимо класса проходила Галина Петровна. Она застыла в дверях, глядя на прильнувшую к станку девочку.
«Ну, что ж. Посмотрим – может и не зря все же взяли эту неумеху?» – Галина отправилась дальше по своим делам, думая о том, сколько выпусков было у нее, как меняется время, как по сути своей постарела и она за эти годы.
И вот ещё один набор в её жизни. И опять из неотёсанных девчонок надо лепить виртуозных балерин. Она знала – выдержат не все. Сначала часть отчислится по здоровью, часть – по лени. Когда начнется возраст подростковый – большая часть уйдет из-за стрельнувшего роста или веса. Останутся самые подходящие, самые выносливые и трудолюбивые.
– Эй, ты что тут топчешь! – Лена вздрогнула от окрика уборщицы.
– Простите, – она выбежала в коридор, надела ботинки и оглянулась на усталую женщину, – А можно я помогу Вам? Хоть воды вот принесу.
И вскоре Ленка вместе с уборщицей намывала полы в коридорах и классах.
– Что тут происходит? – Ленка увидела ту самую злую тётку с гладкой прической и испугалась.
– Да вот, она сама предложила, – растерянно оправдывалась уборщица.
Галина Петровна огляделась.
– Ну-ну! Ладно, пока помогай. Но вскоре, девонька моя, тебе будет не до мытья полов! Обещаю…
***
И она была права. Когда в сентябре общежитие интерната наполнилось голосами разношёрстной детворы, когда начался учебный процесс, было уже не до уборки, и даже не до тети Лиды.
– Теть Лида, здравствуйте, – кричала Ленка из толпы бегущих на занятие одноклассниц.
Узкие длинные коридоры общежития интерната вмещали в себя и девчонок, и мальчишек от десяти до восемнадцати лет. Только москвичи и москвички жили дома, в уютном родительском тепле.
Утром, ещё в сумерках, неуспевшие отдохнуть за ночь мальчишки и девчонки тянулись в туалеты и умывальники, практически засыпая на ходу. Потом брели в столовую на завтрак.
А дальше предстояло привести себя в надлежащий вид – девчонки собирали волосы в пучок на макушке, натягивали колготки, купальники и хитоны, складывали в мешки туфли и носки, старшие ещё и пуанты, и расходились по классам.
С улицы приезжали учащиеся– москвичи, шли в гардероб, тоже готовились.
Утро ещё было темным и неприглядным, а в классах уже кипела работа.
Место у станка имело свое значение. На центральном – стояли лучшие, первые ученицы. Эти места менялись, и тот, кто был лучшим вчера мог оказаться в самом углу завтра. Сейчас в углу стояла Ленка. Ей, никогда не занимающейся хореографией с педагогом, было трудно.
Классикой с ними занималась Анастасия Анатольевна, та самая молодая преподавательница из комиссии, которая и зачитывала результаты отбора.
– Плетнева, я щель между пяток вижу, ты не знаешь – что такое первая позиция? Затоева – задницу втяни, что за прогиб в спине, локти почему торчат у половины класса!
И это они просто стояли лицом к станку. Лена и не думала, что просто правильно стоять тоже нужно учиться, долго нудно и очень сложно.
– Мотылькова, что за лопатки!
Ленка была Мотылева, но сейчас она боялась сделать замечание Анастасии, да и что не так с её лопатками тоже не понимала, поэтому шевелила ими беспорядочно, стараясь уложить.
– Э, у тебя чего – крылья режутся? Успокойся, – Анастасия дернула её за плечи, нажала большими пальцами на лопатки, выставляя спину.
Ленка закусила губу. Вообще-то, она сюда танцевать пришла учиться, а не сидеть на полу в бесконечных растяжках и не стоять вот так по полчаса, держась за палку. Но замечания получали все, некоторые даже чаще, чем она. Сейчас все они были в одинаковых черных купальниках, с белой резинкой на талии.
В её классе оказались и знакомые лица. Тут была и девочка, которая на отборе была в голубой пачке с серебром, звали ее Ира Затоева, сейчас она стояла в самом центре главного станка, и та, что была в короне и нехотя по ее просьбе тогда уступила место матери – Ангелина Плетнева, обе они были москвички. Здесь была и номер 125 – миниатюрная Аня Коростылева.
Аня оказалась соседкой Лены по комнате, они уже успели подружиться.
Ленка глянула в высокое окно – потихоньку рассветало.
– Сейчас будем учиться отводить ногу – батман тандю всторону. Внимание, очень медленно …
Ленке было скучно, растяжки и партер в середине и то веселее. Обычные упражнения, которые они делали на середине ей вообще казались ненужными. Они приседали, как на физкультуре, делали махи, прыгали на одной ноге. Все это мало походило на обучение танцу. Девчонки с трудом дышали, купальники становились мокрыми, темнели под мышками и вдоль спины. Физкультура, а не танцы!
После физподготовки, растяжек и классики – небольшая передышка, они переобувались в туфли и начинался урок народного танца. Другой педагог, но тот же станок, та же скука и однообразие, только музыка чуть повеселее.
– Подбородок на левое плечо, подбородок на правое плечо. Теперь ухо положили на плечо… А плечи держим! Куда вместе с плечами поехали?
Но Ленка видела, как танцуют старшекурсники и успокаивала себя – наверное, и их научат также.
Из танцкласса первый месяц они выходили молча, вымотанные так, как будто разгружали вагоны. Шли в душ, переодевались и направлялись в общеобразовалку, которая находилась через дорогу. Там сидели ещё три урока – до обеда.
После обеда – часовой отдых и опять … танцкласс… все по кругу до ужина. И только после ужина – свободное время.
Ленка с Аней приходили в комнату, переодевались, на скорую руку делали письменную домашку, а устную уже читали в постелях под одеялами. Анька вырубалась, так и не дочитав до конца. Она была совсем миниатюрная и хилая, сил у неё не хватало.
Ленка забирала у неё учебник и выключала ночник.
Две их другие соседки были с третьего курса, они были выносливее, привычнее. Ленка и Анька уже спали без задних ног, а третьекурсницы ещё бродили по интернату и общаге.
Наступало утро и все шло по кругу:
– Коростылева, что с коленями? Почему дрожат! О, голубушка, марш в медкабинет, ты горячая…
И вот вечером Ленка уже стоит под окнами изолятора – машет рукой Аньке. Анна там не одна – адаптация у многих. Некоторых заболевших забирают домой родители, некоторых – больше не возвращают. Аньку не забрали, она вернулась в танцкласс.
Ленка выдержала этот этап с трудом. Тетя Лида принесла ей меду, и Ленка ела его, когда разболелось горло. Но в изолятор не попала, занятия не пропускала. Постепенно учась выдерживать все стойко, исполнять четко и аккуратно. Из угла она выдвинулась, туда попадали пропустившие занятия, в том числе и Анька.
Так прошли сентябрь и октябрь. Лена писала матери, чтоб та прислала ей зимнюю одежду, писала Светке. Мать прислала за это время два письма, в которых обещала одежду прислать. Но посылки все не было. Свитер уже не спасал.
Иногда по выходным их водили в театр, на балеты, где часть старшекурсников уже танцевала.
– Мотылькова, – Анастасия так и звала её неправильно, – Ты почему без куртки?
– Мне ещё не прислали.
– Как не прислали, холодно же уже! Ты простудишься. В театр не пойдешь, пока не будет верхней одежды. И ещё – напиши матери, надо заплатить взнос, двадцать пять рублей. Всем родителям это было сказано, а от вас ещё ничего не поступало.
Ленка об этом слышала впервые. Наверное, матери это говорили, когда она была здесь, но Ленка не знала. Все, что она могла сделать, так это написать, попросить прислать денег – написала. Но отправляла письмо с грустью.
Неужели все зря? И ее теперь отчислят, потому что мать деньги не пришлет. Светка писала, что мать сейчас не пьет, но и не работает, уволилась. Все еще лечится. Наверное, с деньгами у неё совсем туго.
По субботам занятия были лишь до обеда, с ними занимались старшекурсники. Ленке очень нравились эти занятия. Во-первых, старшекурсницы работали парой, были позитивны, заражали интересом, не так уж были строги. Но самое главное – с ними они по-настоящему танцевали – старшекурсники делали с ними простые этюды, это была их педагогическая курсовая работа.
– Так, ты давай-ка в последний ряд, чего-то ты тяжёлая, а ты, пигалица, иди вперёд. Вот сюда, в серединку. Отлично играешь образ.
Назад убрали Ангелину Плетневу. А вперёд на её место выдвинули Аньку. Ангелина надула губы, затаила злобу.
– Э, Мотыль и Костыль, думаете вы звёзды что ли? Какие-то дуры вас заметили, а вы и рады. Очень надо мне тут перед старшекурсниками прогибаться, – бушевала она в раздевалке.
– Ну, зачем ты так, – успокаивала её Ирка, – Они ж не сами…не виноваты.
– Да ладно, Ир, чего ты за них заступаешься. Вот ты танцуешь, я понимаю, у тебя школа, а эти – провинция недоученная …
Конфликт назревал. Лена очень быстро схватывала, Аня была невероятно мила и выразительна, их хвалили, выставляли вперёд.
И случилось то, чего и следовало ожидать. Здоровая высокая Плетнева прямо на глазах у всех в душевой начала хлестать маленькую Аньку длинной мочалкой, крича, что-то невразумительное. Анька забилась в угол, скрючилась, закрыла лицо руками.
Девчонки закричали, завизжали. На крик прибежала Ленка, с силой оттянула взбешенную Плетневу, вырывая у той мочалку, которой она замахивалась и на нее, толкнула. Плетнева поскользнулась, плюхнулась на голую задницу.
– Успокойся, дура! – Ленка готова была её убить.
– Сама ты дура, – ревела Плетнева, – Оборванка нищая! Знаешь, что тебе теперь будет? Знаешь?!
Ленка вытащила Аньку из угла, потянула в раздевалку, велела одеваться.
Перепуганная Анька шептала:
– Что будет-то, что будет-то, Лен. У неё ж мамашка, сама знаешь.
– Не переживай. Меня все равно скоро отчислят, мне нечего терять.
Анька застыла, с одной ногой в колготине. На ногах – красные полосы от хлесткой мочалки.
– Это ещё почему? За что отчислят?
– А у меня мамка деньги не прислала, взнос. И не пришлет, я думаю. Так что…, – Ленка говорила это со злостью и усмешкой, – Плетнева права, я – нищая. Одевайся давай, пошли!
Ленка была возбуждена.
«Ну, и пусть. Захотела многого! В Москве жить! Балериной стать!»
Не много ли для такой, как она? И сейчас даже захотелось домой. Она поняла, что тоскует по Светке, Наташке и даже по матери.
Ну, и пусть!
Видно балеринами быть только таким, как эта Ангелина коронованная. Или хоть таким, как Анька. У неё хоть родители есть, и отец, и мать. Живут далеко, но приезжают, и даже на выходные однажды забирали.
А у неё…что у неё? У неё даже куртки и той нет. Да что куртки, белье купить не на что. Все материнские деньги потрачены на гигиену – шампунь, полотенце …
И Ленка вперед всех широко зашагала в общежитие. Не пошла в этот день она ни на обед, ни на ужин, как Аня ни уговаривала.
Третьекурсницы, жившие с ними, сказали, что такое тут редко кому сходит с рук.
Она пролежала весь вечер, отвернувшись к стене, знала – в понедельник начнутся разборки, и закончатся они ее отчислением. Заступиться за неё некому.
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ