Короче, Юлька съехала с квартиры. Бабка, конечно, встала на дыбы. Поняла: не иначе как кто-то дурочку уговорил. А как поняла – устроила Юле небо в алмазах. Зная, где работает бывшая квартирантка, по несколько раз в неделю являлась к ней на работу.
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
Требовала вернуть противни. Мол, в духовке газовой плиты были противни. А теперь они пропали. И люстру надо вернуть. Это бабкина люстра. И ванну заменить. Раньше эта ванна была новенькая, а теперь – какая-то не та. В общем, поганый у бабушки был нрав. Мелконький и паршивенький. Хорошо, что на Юлькиной работе все Юльку знали. Потому бабка походила недолго – на третий визит старушку вежливо вывели вон.
Она пыталась подкараулить Юлю после работы. Но лучше бы не делала этого. Юлю частенько встречала Наталья, обеспеченная замужняя дама, умиравшая от скуки провинциальной жизни, и потому занимавшая себя чем угодно, лишь бы дома не сидеть. Она парковала свою новенькую машину у ресторанчика, куда устроила подружку по очень большому блату и уже обратила внимание на бабку, шантажирующую Юлю. Однажды красиво вышла (пока Юля не видит) из машины и подгребла к ничего не подозревающей старушке.
— Здрасте, Вер Пална! Какие у вас претензии к Юлии Сергеевне?
Та распахнула рот от удивления. Но быстро нашлась:
— Она противни украла! И люстру! И ванну подменила! И ремонт не сделала.
Наталья сверкнула своим густо накрашенным глазом.
— Договор покажите, пожалуйста.
— А ты кто такая, чтобы я тебе договора показывала! – бабушка – руки в боки – приняла боевую стойку.
Наталья всякие стойки в своей жизни видала. Ее, потомственную детдомовку, ничем не удивишь и не испугаешь. Она взмахнула ресницами и «чисто на пацанском языке» устроила нехорошей бабушке настоящий ликбез по поводу присутствия-отсутствия договоров, отчетностей перед налоговой, незаконному и несанкционированному повышению цен на аренду недвижимости и возможных, вполне реальных разборок с конкретными такими пацанами.
В общем, несчастную бабулю смело попутным ветром. Обидно было – только зажить по-человечески собралась. Приодеться. Сыночке помочь. А теперь опять надо искать других бездомных дураков. Да еще поищи – все такие наглые нынче стали. Все норовят бедную бабушку обмануть…
— Ты почто у Вер Палны противни таскаешь? – набросилась Наташа на подружку, — куда новую ванну уволокла и люстру, кстати, тоже?
Юля только улыбнулась.
— И тебе пожаловалась? Какая… да? Ничего я не трогала. Злится человек, что ушла.
— Ничего. Больше не придет. Я ей чисто юридически объяснила, что это незаконно, — Наташа включила зажигание.
— Точно? Я ведь знаю твои юридические приемы, — засомневалась Юля.
— Нормально, не переживай, — Наташа дерзко выскочила на проезжую часть, — все пучком. Эй, кобыла! Глаза разуй! Не видишь – люди едут! – заорала Наташа на пешехода, легкомысленно ступившего на красный свет светофора.
Юля только головой покачала. Странно, почему у столь экспрессивной девицы не сложилось в Москве. Она, в отличие от Юли, вполне себе уверенно работает локтями.
Муж Натальи, Николай Николаевич Прутков, солидный дядя, занимающийся продажей леса, владел недвижимостью и в городке, и за городком. Прутков был тяжел, пузат и лысоват. Но нравом обладал добрым, был щедр и вовсе не противен.
Бывшая его жена давно уехала в Петербург, где спокойно жила на дивиденды от супруга и ни о чем не беспокоилась. Взрослая дочь Светлана пока болталась в свободном полете. То у мамы поживет. То у папы. Не работала, так как «себя до сих пор не нашла». Замуж не хотела. Детей не имела. Ей вполне нравилась легкая и свободная жизнь, не отягощенная житейскими проблемами.
Она была хороша собой, эта Светлана. Длинные, длинные ноги, пухлый рот и продолговатые глаза под шапкой светлых волос. Та еще штучка, завсегдатайка модных клубов и богемных тусовок. Папа свою девочку баловал, холил и лелеял. И если маму она ему простила, то Наташку – нет. Эту лахудру Света возненавидела с первого взгляда. Очумевший от личной «Синди» отец больше половины имеющейся наличности щедро тратил на новенькую женушку, о которой вздыхал несколько лет.
Юля о семейных перипетиях была хорошо осведомлена. Наташкины истерики видела. Наташкины угрозы слышала. И всячески старалась уберечь подружку от глупостей.
— Ты выкини эти мысли из головы. Та деваха еще совсем ребенок. Потому и не любит тебя. Не пытайся с ней спорить и бороться. Люби мужа и не ссорься ты с ней, — уговаривала Наталью, в мыслях сотый раз проклиная себя за то, что связалась опять с чертякой. И зачем ей этот геморрой?
Она давно уже могла снимать жилье сама, но Наташа прицепилась к ней, как банный лист.
— Пожалуйста, не уезжай! Что тебе, места у нас мало?
— Я не хочу жить в качестве приживалки, Наташа. Я не могу появляться на глаза твоему мужу, — мучилась Юля.
Муж, кстати, ничего против жилички не имел. Она ему никак не мешала. Миловидная, уютная внешность Юли делала свое дело – внушала доверие. С такой не страшно оставлять яркую, броскую женушку. Как с мамой, можно оставлять.
— Хорошо, хорошо! Давай я возьму тебя к себе на работу в качестве повара, — уговаривала Юлю Наташа, — и оклад приличный тебе назначу, и жилье будет на законных основаниях. И свобода передвижения – когда захочешь, можешь брать себе выходные.
Предложение оказалось заманчивым. Тут раз сто подумаешь, прежде чем отказаться. Деньги можно копить на собственную квартиру, не заморачиваясь при этом где жить и на что.
Юля согласилась. Наташка была на седьмом небе от счастья. Она любила Юльку требовательной, капризной, совершенно детской, эгоистичной любовью. По-другому не умела. Ей в детстве некого было любить, кроме зайки. Только с появлением Юли Наташкина жизнь заискрила, как серебряный дискотечный шар. Наташка была готова отдать ей все – она умела быть благодарной. Получалось коряво, но все же…
С той поры Юля стала домашним поваром четы Прутковых. Жилось ей нормально. Наташка ничем ее не напрягала. Готовить для нее было не сложно – «Колясик» появлялся в доме крайне редко. Они частенько выезжали в город, в СПА, на шопинг, в рестораны. Нормально. На курорты Юлю Наташа не брала. На курорты с ней летал «Колясик». И пока он с ней летал, Юлька наслаждалась жизнью. Тишиной и покоем. Птичьими трелями и ощущением комфорта. Жаль, правда, что это все ей не принадлежит. А если честно – и не надо. Ей вполне хватило бы малюсенькой квартирки. Вот такая была она дура.
И надо же было такому случится – в момент отсутствия хозяев в дом прилетело эфемерное создание в лице дочери Николая. Прекрасная Светлана отдала «поводья» железного коня охраннику, скучающему в своей будке, стремительно влетела на кухню в поисках штопора.
Увидев Юлю, спокойно пьющую чай, вспыхнула вся, покрылась острыми иголками:
— Ты кто такая?
— Повар Николая Николаевича. И его жены, разумеется. Доброе утро, Светлана Николаевна. Могу я вам предложить чашечку чая?
— Не, штопор дай… те.
Света моментально убрала свои иглы. Лицо поварихи располагало к себе. Оно так и лучилось добротой. Юля вынула из ящика штопор и протянула девушке. Та моментально растворилась. Но через несколько минут явилась на кухню с бутылкой вина, уселась на табурет, вытянув свои бесконечные ноги.
— Я здесь выпью, не возражаете?
Юля не посмела возразить. Хозяйка же.
Светка умело открыла красного вина. Юля протянула ей сверкающий бокал.
— Будете?
— Нет, Светлана Николаевна. Мне нельзя спиртного. Аллергия жесткая.
— Не повезло. А я выпью.
Светка пила вино, болтала обо всем и ни о чем, и между тем довольно настойчиво выведывала информацию о Наташке.
Юля держалась около правды, не умаляя и не приукрашивая достоинства и недостатки Натальи. Светка искрилась от ненависти. И чем больше пила, тем больше искрила.
— Я ее уничтожу, сучку! Ей ведь не папа нужен, а его бизнес.
— Для бизнеса Наталья Сергеевна слабовата. Она вам не конкурент. И вообще, вы для Николая Николаевича все равно главнее.
— Почему?
— Потому, что вы родная, единственная и горячо любимая дочь.
Потом Юле пришлось тащить Свету в спальню, укладывать ее спать, закрывать одеялом, тащить тазик, поить пьяную дуреху минералкой. Совершенно непроизвольно Юля погладила девушку по белокурой голове.
— Спи, красавица, — сказала она.
— Правда? – Света приоткрыла глаз.
— Безусловная правда. Ты спи, а я тебе пока супчик сварю. Отличный суп – тебе сразу легче станет.
— А ты классная. Теплая такая. Как мама. Правда, моя мама – сука. Ей никогда не было интересно, как я, что я… Денег даст, в лоб чмокнет… И все. Свободна.
— Тебе так кажется. Потом ты маму поймешь.
***
Наутро Светлана опять пришла на кухню: растрепанная, опухшая, жалкая. Юля придвинула ей тарелку с горячим сырным супом. Светка ела и нахваливала.
— Ты очень красивая, девочка. Я сначала подумала, что ты актриса какая-то, — говорила Юля.
Светке жутко хотелось опохмелиться. Но она не стала – волшебный суп растворил головную боль и вертолетный свист в желудке. Этот простенький супчик растворил и ненависть, с которой Света ехала в отцовский дом.
В общем, они подружились. И именно к Юле теперь Светка, эта оторва, ездила поплакаться или похвастаться, в зависимости от обстоятельств. «Колясик» не возражал. Юлька ему очень нравилась. Он даже с удивлением обнаружил однажды за утренним завтраком, что смотрит на опрятную, благоухающую свежей выпечкой, румяную Юленьку Сергеевну, не как на повара или подругу Натахи, а как на желанную женщину. Хотелось уткнуться ей в пышную грудь с родинкой (ох уж эти родинки) и тоже поплакаться на распоясавшихся бандюков, норовивших отжать бизнес у хозяина.
Еле сдержался.
«Старею», — только и подумал, с неудовольствием кинув взгляд на бледную, тощую, прокуренную насквозь жену. Без макияжа она вовсе не походила на Синди. Николай даже не мог понять, чем она его взяла? Совсем не в Колясиковом вкусе, была, оказывается, Наталья. А все эта мода на скелетин, будь она неладна.
Юля — ни сном ни духом. Она по-прежнему старательно работала, а раз в месяц уезжала в родной поселок, чтобы навестить сварливую маму, и, чего уж бога гневить, хоть одним глазком посмотреть на Лешеньку.
Мама, как обычно, ворчала.
— Тоже мне, нашла, чем гордиться… Эта вертихвостка тебя обставила… А ты у нее в прислугах!
Это было обидно. И бесполезно объяснять, что Наташка даже слово такое себе не позволяет сказать! Еще было обидно из-за Лешки. Тот жил бобылем, с Юлькой здоровался сухо, близко к себе не подпускал, даже словом ни разу не перекинулся. Гордец!
Что это за село такое, все тут на одну колодку вылеплены, что мать, что Лешка. А ведь годы идут, бегут. Оба ведь, и Юля, и Леша стареют. Зачем так друг друга мучить? Самое больное, словно заноза, было то, что к Лешке так и не остывала Юлькина любовь. Это ж надо такой дурой быть – выйти замуж по указке Натальи. Где мозги Юлька потеряла…
В один из приездов она все-таки не выдержала. Подкараулила Алексея, вцепилась в него.
— Прости меня. Прости ты меня. Виновата, знаю. Д.урой была, Леша.
А тот руки ее расцепил.
— А мне д.уры не нужны, — и ушел.
Растоптал на месте.
Вернулась Юля тогда черная, смурная. О Лешке думать больше не хотелось. И жить не хотелось. А ведь надо. Принялась жить. Как могла. И как умела.
К тому времени Светка влюбилась. Остепенилась. Вышла замуж. Парень оказался хорошим человеком. С точки зрения Колясика – перспективным, из хорошей семьи. С точки зрения Натальи – нормальным, с характером, умеющим поставить молодую жену на место. А Юльке Саша нравился просто как мирный, неизбалованный, добрый парень. Пускай хоть у них сложится семья. Детки пойдут. Глядишь, и Николай оттает. А то что-то дурной какой-то стал в последнее время. Попивает. С Натальей воюет. Огрызается. Будто с глаз пелена спала – смотрит на нее с отвращением.
Наташка это прекрасно чувствует. Не раз, не два, много, много раз плакала она на Юлькином плече.
— Что ему надо, Юля? Почему он такой? Он, если притронется ко мне случайно, вздрагивает даже, будто к жабе прикоснулся. Это все Светка его против меня настраивает!
— Брось ты, Наташка, при чем здесь Света? Она по уши в своем Сашке. Свадьба какая красивая была… До сих пор перед глазами… Света и свадебное платье… Невероятно. А ты, чем от злости лопаться, лучше бы бросила уже курить, в конце концов. И вином от тебя часто пахнуть стало. Наташа, в самом деле, ну какому мужику это понравится?
Юля пекла блины и стояла к Наталье спиной. Она не увидела, как в Наташкиных глазах вспыхнуло что-то нехорошее, недоброе. Вечно она не видит опасности. Вечно на одни и те же грабли натыкается. Дура, что с нее взять.
***
Прошло еще несколько лет.
Светка привезла из Питера дочку. Папе и Юле показать. Маленькая Варька все время толкалась на Юлиной кухне. И всегда для нее находилось занятие интереснее, чем тонна игрушек в детской, оборудованной лучшими столичными дизайнерами. Варя рисовала, пока Юля готовила. Вместе с Юлей они лепили пельмешки и пирожки. Вырезали формочками звездочки, смазывали кремом коржи. Глядишь, и Светка заглянет. И присоединится. Потом из кухни хоть святых выноси. Барда-а-а-а-к!
— Света, откуда у тебя только руки растут, — ворчит потихоньку Юля, — Варенька мне помогала, малютка, крошка совсем, и то грязи меньше. Ну скажи мне на милость, зачем ты вот так лихо просеиваешь муку? Мимо стола? И кто, скажи на милость, научил тебя вот так солить пищу. Что это? Утка вышла на водопой? Что это за жесты?
Света смеется. Как ей объяснить обожаемой Юльке, что «так солить еду» — в тренде. Та и в обморок упадет. Потому, что тренд реально дебильный.
На смех приходит и Николай Николаевич. Ему хорошо, когда дочка приезжает погостить. Уютно. И на кухню можно ходит без страха быть подозреваемым в измене. Честно говоря, Наташа в последнее время просто задолбала. Николай Николаевич мечтает с ней развестить. От этого шага его удерживает одно – вместе с Наташкой уйдет и Юленька. А этого Николаю очень не хочется. Тогда у Николая не останется ровным счетом никого. У Светы своя жизнь, и она не будет привозить сюда Варюху так часто, как этого хотелось Николаю.
Все, что он любил в этом доме, сосредоточилось здесь, в уютной кухне с занавесками в красную клеточку, среди нарядных кастрюлек и начищенных до блеска сковородок. Здесь что-то вроде алтаря, апофеоза, венца семейной любви. Николай не умел красиво говорить, он был человеком иного склада. Но только на Юлиной кухне ему хотелось декламировать стихи. Только у Юли у Николая нормализовалось давление. Хотелось остаться на кухне жить и никогда не выходить в зал, комнаты гостей, свою спальню. И особенно в спальню жены.
Наталья редко выходила из своей комнаты. Она, как страстная натура, не умела извлекать из жизни уроки, не умела находить нюансы и оттенки в происходящем, все по привычке разделяла на белое и черное. Такие натуры легко переходят из одного состояния в другое, совершенно противоположное. Таких, как Наталья, кидает из ненависти в любовь, из любви – в ненависть.
— Это не женщина, — грустно однажды сказал Николай Юлии, когда Наташка, устроив жуткий скандал во время семейного ужина в кругу близких родственников, разбила об стену тарелку с горячим блюдом и выбежала вон, — это Фанни Каплан, ей-богу.
Наталья возненавидела Юлю всей душой. От нее, болезненно чувствительной, истерически проницательной, не укрылось то, что муж тайно вздыхает по поварихе. Не по ней, блистательной «Синди», а по этой деревенщине, у которой в далеком зачуханном поселке до сих пор жила полоумная мамаша. Юля покорно подмывает ей задницу и покорно сносит кучи дерьма, льющегося не только из задницы, но из рта престарелой идиотки. Мало того, эта тихоня (змея, пригретая на Натальиной груди) до сих пор вздыхает по Леше, чучелу, ничтожеству, поселковому психу, которому даже поздороваться с Юлькой, поговорить по-человечески – западло!
И вот об этой рванине тоскует муж! Вот! Об этой! Рванине!
А, может быть, не такая и дурочка, не такая и тихоня, Юлечка-то наша? Может быть, это и есть гениальный, простой, как три копейки, план захвата Наташкиной, кровью и потом завоеванной территории?
Наташка упивалась жалостью к себе, ревностью к Николаю и черной злобой к Юле. Ей то и дело представлялось, как она ловит Юльку и Колю в постели. Как она убивает их, горящая праведным гневом Немезида, как потом сжигает дом целиком, вместе со всеми его обитателями и смотрит на пламя, пожирающее бывшее семейное гнездо, и на руках ее застыла маленькая Варюха.
К Варюхе, слава богу, она относилась ровно. Варюху она хотела оставить себе.
Костер ненависти то и дело горел в Наташкином воображении. Наташка упивалась этим костром, даже не подозревая, что ее разум уже плавился в огне безумия.
— Змея на моей груди, — повторяла на, то и дело, — змея на моей груди…
***
В один не самый прекрасный день она, охваченная своим дьявольским состоянием, тихонько поднялась с постели. Муж давно ночевал в другой комнате и потому не мог видеть и знать, что задумала Наталья. Он спал себе и видел в своих снах Юлию. Тихую и добрую Юльку. Какое дело ему до законной супруги?
Светланы с мужем и дочерью в тот раз не было в большом доме. Охрана жила отдельно. Уборкой занимались работники клининговой фирмы. Поэтому опасность угрожала лишь Юле и Николаю.
Но этого разве мало?
Сумасшедшие на выдумки хитры. А тут и выдумывать было нечего. Наталья скользнула по коридору к самой крайней двери. Заперла ее изнутри. Прислушалась. Было тихо. Юлия спала. Безумная, охваченная дьявольским своим состоянием, женщина облила бензином дверь и подожгла.
Затем спустилась на первый этаж, в правое крыло, к спальне мужа. Щелкнул замок. И через мгновение запахло горючим. О! Этот упоительный запах. Он так нравился Наташке с детства. Чирк – огонек зажигалки замаячил перед громадными карими Наташкиными глазищами. Пламя нехотя поползло по лакированной дубовой двери комнаты Николая. Он любил настоящее дерево, а не какой-то там картонный заменитель. Пламя, согласное со вкусами Николая, разгоралось все ярче и ярче. Они оба знали толк в древесине.
Наталья с упоением любовалась красотой огня. А между тем, она вовсе забыла про себя. Про распущенные волосы и роскошный, батистовый, полупрозрачный пеньюар, подарок когда-то влюбленного в нее мужа. Брызги бензина попали на нежно-розовую ткань, и пламя мгновенно вспыхнуло на ее теле, намертво прилепив к коже жалкие остатки батиста. Затем, шаловливо скользнуло к волосам и заиграло в них всеми оттенками, от ярко-оранжевого до синевато-бирюзового.
Наталья дико закричала, заметалась огненным факелом по коридору. Ее дикий крик разбудил Николая. Тот уже во сне почуял запах угара, тихого убийцы, приходящего к своим жертвам чаще всего во сне. Он толкнул дверь. Заперто. Между тем ужасающие крики боли и безумия разрывали его мысли и душу. Николай схватил табурет и со всей силы долбанул им по окну. И в ту же секунду пламя ворвалось в комнату, почуяв главную свою пищу – приток свежего, удивительно вкусного кислорода.
Правое крыло горело. Вдали орала пожарная сирена – сработал пульт. Охранники, оторопевшие, не знали, что и делать.
— Электричество! – закричал Николай, — отключайте нахрен электричество!
Кто кричал? КТО ПОГИБ? Юлька? Наташка? Господи, помилуй, да что же делать? Хорошо, что Светы и Вари не было в этом проклятом доме. Хорошо, что чертов дом застрахован…
Пожарные оперативно взялись за свою привычную работу.
– Люди в помещении есть? – деловито спросил один из них, высокий, стройный, в ладно подпоясанной боевке.
– Женщины. Жена и… повар, — у Николая от страха уже не попадал зуб на зуб. — Повар в левом крыле, в самом конце, а жена… Кто-то кричал дико… Я не знаю, не знаю, не знаю…
Он обреченно смотрел, как его дом, его прекрасный дом, занимается огнем. И все, что он любил, и все, что он ненавидел, этот огонь уверенно и безжалостно уничтожал.
***
Даня производил разведку. Ему не впервой. Левое крыло основательно задымлено. На страховом поясе Женька и Серега. Женька кивнул башкой в противогазе – понеслась. Пламя не так активно горело, потому что здесь не хватало воздуха. Но задымление опасное. Если жертва спала, то надежды весьма и весьма скромные.
Серега отцепил от пояса топор, отжал нужную дверь. Действовал, как говорится, без шума и пыли. Так и есть – женщина без признаков жизни. Отравление угарными газами на лицо. Даня схватил женщину – «Тикаем, пацаны» — жестом. А пацаны и без жестов отлично соображают. Нормально с ними работать. Жить сложно, а работать – нормально. Зачетно.
Бежать. На этом крыле кухня. А на кухню проведен газ. Даже секунд не осталось. Мгновения.
***
Это потом, когда Юля очнулась, стало понятно – спасли. Бог сберег ее для чего-то. Ее поздравляли со вторым днем рождения. Даже аплодировали. Николай с цветами приходил. Про Наташку помалкивал. Потом, конечно, зарыдал, рассказал про Наташкины обугленные косточки.
– Она нас сжечь хотела. Тебя и меня. Заперла и залила бензином.
Юля плакала. Какой ужас. Почему? Как ей в голову такое смогло прийти? Как хорошо, что в доме не было Светки и Вареньки…
Светка приезжала потом. Сидела рядышком. Варя смотрела на Юлю большими от удивления глазами.
– Я, конечно, никогда Наташу не любила. И была права, что не любила. Т.варь она конченная. Но смерть жуткая.
Светлана пощипала свою юбку.
– Папа тебя очень любит, Юля. Очень. Он боится тебе признаться, думает, я не знаю. А я знаю. Выходи за него замуж, а?
Юля молчала. А потом ее аж подбросило на кровати.
– Точно! Берта! Как же я не подумала! – ахнула она.
– К-какая Берта? – Светка смотрела на Юлю отупело.
Юля не стала объяснять. Бертой звали жену Эдварда Рочестера. Того самого Рочестера из романа «Джейн Эйр». Любовный роман-классика о бедной гувернантке, в которую влюбился красавец-аристократ. Красавчик женился на Джейн, скрыв от нее свою законную женитьбу на сумасшедшей Берте Мейсон, которую прятал в своем особняке на третьем этаже. В итоге безумная Берта поджигает дом. И погибает сама.
И Наташка погибла, как Берта. Все правильно. Все, как предсказывала чокнутая цыганка. А Наталья смеялась тогда… Сумасшедшая Наташка. Ты все-таки умерла…
После выписки ее встречал Николай. Весь при параде с огромным букетом аляповатых роз, зачем-то позолоченных.
– Здравствуй, Юленька, – он не говорил, а хрипло выдавил из себя, – я тебя люблю больше жизни.
Потом он грузно опустился на одно колено и вытянул из нагрудного кармана необъятного пиджака коробочку, щелкнувшую в его неуклюжих пальцах и обнажившую атласное нутро, в серединке которого матово поблескивало кольцо.
– Выходи за меня замуж, Юля.
Юля покосилась на «группу зрителей переднего ряда», больных и их родственников, сидевших на скамеечках больничного садика. Некоторые издали горловые звуки крайнего волнительного умиления.
Юля наклонилась, нежно притянула за розовые уши бритую голову Николая и поцеловала его в лоб.
— Спасибо, Колясик. Но за тебя я не пойду.
— Куда ты пойдешь тогда? Ни денег, ни документов, ни жилья! С ума сошла, Юля! О Свете подумай, о Варе!
— Я думаю о них с теплотой, ты знаешь, — Юля помахала ему рукой и скрылась за акацией, буйно цветущей нынче в небольшом садике городской больницы.
Она все решила. Хватит. Надо возвращаться в тихий поселок. К матери. Ухаживать за ней. И следить за ее здоровьем. Место повара в садике вакантно, там ужасная текучка. А Леша… Обойдется как-нибудь без Леши. Живут ведь люди, и она проживет.
Путь Юли проходил мимо городской пожарной части. Надо бы завернуть, отблагодарить ребят. Юля знала – для них это просто работа. Но какая же тяжелая, героическая у них работа. Перед тем, как зайти к пожарным, Юля поднялась по ступенькам – рядышком процветал кондитерский магазин. Светка дала Юле очень приличную сумму на расходы. Поэтому мелочиться не стоит – выбрать самый красивый, самый дорогой торт и вкусный чай. Пусть угощаются парни. Они достойны и большего.
Юля попала как раз вовремя. Сегодня дежурил второй караул. Караул Данилы, Сереги и Женьки.
– Спасибо вам за все, мальчики! Угощайтесь, – сказала им Юля.
Глаза почему-то постоянно встречались с глазами Дани. Уж очень красивым был тот Даня. Просто до обморока.
– Присоединяйтесь к нам! – то ли попросил, то ли приказал Данила, – Женька, чайник ставь, живо. К нам сегодня такая красивая дама пришла в гости.
***
Юля так и не вернулась в родной поселок. Маму привезла сюда. В город. Мама пока живет в квартире Данькиной покойной бабушки. Бурчит и по-прежнему треплет дочери нервы. Хотя к зятю относится хорошо. «Нормально», — как любит повторять Данила.
КОНЕЦ
Автор: Анна Лебедева