Аленка открыла глаза и счастливо улыбнулась. Этот день наконец–то наступил! Его она ждала долго–долго, зачеркивала числа на календаре жирным красным фломастером, считая, сколько же осталось.
… Сегодня Аленке исполняется десять. Родители обещали подарить ей самокат. И не такой, как был в детстве, не трехколесный с дурацкими картинками на ручке. Нет! Такой давно отправлен на балкон, упакован в коробку и ждет, пока его отнесут на помойку.
Алена заказала себе настоящий самокат с двумя большими колесами, с тормозом на ручке и широкой, покрытой графитовой крошкой платформой. Уж теперь-то она помчит на нем в школу! Долой душный автобус, да здравствует дорога. Скорость, свобода и безбашенная молодость!..
– Аленушка! – мама девочки, Диана, тихонько заглянула в комнату. – Проснулась, родная? Ну, с Днем Рождения!
Женщина поцеловала улыбающуюся девочку в горячую, розовую после сна щечку, прижала к себе и чуть-чуть загрустила. А детство–то уходит, становится ее Аленушка взрослой, куролесит и мчит в незнакомую, калейдоскопом крутящуюся жизнь. Что там у нее впереди?..
– Мама! Ну! Ну, не томи, мама! – Аленка приплясывала на месте, стараясь быстро натянуть велосипедки и футболку. Одним движением руки собрала длинные волосы в хвост, стянула незатейливую конструкцию резинкой и выбежала в коридор.
Отец, довольный, что успел всё собрать. Промучился полночи, руль никак не хотел вставляться в платформу, нужно было досверлить отверстие, а шуметь нельзя. Пришлось идти к соседу Леониду в гараж. Ленька любил поздним вечером, особенно летом, когда душно и в квартире пахнет гарью от торфяников, уйти в свою конурку, любовно погладить по капоту старенький «Москвич» и, заглянув внутрь, в самое сердце машины, подкрутить, подтянуть, проверить…
– Лёнь, можно? – Виктор, втащил внутрь прохладного кирпичного гаража разобранный самокат.
– А, Витек, входи. Чего там у тебя?
– Да Аленке купили вот… – он положил самокат на бетонный пол. – А он, так его разэтак, не собирается. Я уж хотел молоточком, да подумал, может ты что посоветуешь. Я, честно говоря, в этих делах не ахти…
Леонид подошел поближе, повертел, покрутил детали, потом легонько что-то звякнуло.
– Ну, вот, дело сделано. Ну, удивляюсь тебе, Витька. Ну ты хоть головой покумекай, прикинь. Ерунда ведь, а ты застрял!
– Да, ты прав, что-то я… – Виктор рассеянно отвернулся, рассматривая Лёнины запасы – банки с огурцами, где один к одному, размер в размер, с пупырками и лавровым листом, сидели огурцы, оранжево–красные тельца помидоров, бело–желтые, розеточками патиссоны. В углу, у самой вентиляции, разместились ящики с домашней наливочкой, мешок с картошкой, купленной еще осенью прошлого года, какие-то консервы.
– К осаде, что ли, готовишься? – в который раз повторил уже навязшую на зубах шутку Витя.
– Да мало ли что! Инопланетяне, говорят, смотрят на нас, чего доброго, еще в гости придут, угощу! – подмигнул Леонид, а сам внимательно смотрел на друга. – Вить, случилось что? Сам ни свой ты последнее время.
– Ничего. Устал что-то.
Виктор пожал плечами.
– Сколько Аленке твоей исполняется? – нахмурился, припоминая, Леонид.
– Десять. Десять лет, – тихо ответил Витя. – Ладно, хорошо тут у тебя, прохладно так, но мне пора.
– Десять лет… Нина-то не объявлялась?
Виктор отрицательно помотал головой.
– Может, и к лучшему… Ты сам ей не звонишь?
– Нет. Я не знаю ее номера. И хватит об этом.
– Ладно. Извини. Захвати пару банок на завтрашний стол! – кивнул Ленька на маринованные гостинцы. – От нас будет презент Дианке. Я зайти не смогу, в ночную…
–Ну, давай. Сумка есть?
Мужчины сложили в большую квадратную сумку угощения, и Виктор ушел, оставив дверь гаража нараспашку. Пусть звезды смотрят внутрь, на суетливо барабанящего пальцами по капоту Лёню, пусть летят на свет подвешенной под потолком лампочки мотыльки и огромные жуки. Ленька хороший человек, пусть порадуется…
И вот теперь Виктор стоит в коридоре и улыбается.
А рядом, опираясь на подножку как выставленную в сторону куриную лапку, красуется новенький самокат – черный, с радужными колесами, с дерзкой, угловатой подписью фирмы на руле.
– Спасибо! Спасибо! Спасибо! – Алена кинулась к папке, обняла его, потом стала исследовать подарок. Мягкие, губчатые ручки, удобные, как раз для девчоночьих пальцев, подножка, широкая, надежная, колеса – блеск!
– А это что такое? – девочка фыркнула, увидев, что мать протягивает ей шлем. – Я не буду это носить! Ерунда это всё!
– Мы договаривались, это твоя безопасность!
– Брось, мам! Я в этом, – девочка ткнула пальцем в пластиковый шлем. – ездить не буду.
– Ален, не расстраивай мать! – Виктор покачал головой. – Она волнуется, беспокоится за тебя!
– Ну вот опять! – девчонка топнула ногой. – Все за меня волнуются, все переживают. Надоели! То позвони, то напиши, то предупреди! А вы-то сами разве так делаете? Оооо! – она тихо зарычала. – Надоели вы со своими нудными запретами!
Настроение праздника улетучилось, Алена ушла к себе в комнату и захлопнула дверь, Диана растерянно смотрела на мужа, а тот, махнув рукой, обулся, схватил портфель и ушел на работу.
– Ну, Витя! – прошептала Диана ему вслед. – Это просто подростковый возраст, гормоны… Аленушка! Ну, что вы все разбежались?! А завтрак?..
Поразмыслив и взвесив все «за» и «против», Аленка через некоторое время согласилась напяливать шлем. Зато теперь она – королева дороги! По тротуару плетутся заспанные, злые прохожие, а она мчит себе, забот не знает, на ногах легкие кроссовки, на плече – модный рюкзак, часы на запястье считают сердцебиение, в ушах шумит утренний город, воробьи провожают беглянку трескотней, летит вместе с Аленой ее жизнь, задорная, резвая, неуёмная…
… – Уфимцева, ты решила свои проблемы? – услышала девчонка в трубке голос директора.
Палата притихла. Нина была здесь самой молоденькой, диковинно–хрупкой и не вписывающейся в общую компанию развитых, взрослых женщин, что ходили по коридору, держась за поясницу, обсуждали свои семейные дела и ждали, когда им принесут малышей на кормление.
– Ну… Я…
– Нина, учти, пропустишь много, я тебя отчислю. Нам не нужен балласт. На твое место стоит толпа девочек. Всё взвесь, подумай.
– Ладно…
Вечером Нине позвонила мама.
– Ниночка, девочка, как ты? Ничего? Встаешь уже? Швы болят? Бывает, не расстраивайся. Мы с папой тебя простили, очень тебя любим и ждем твоего возвращения.
«Простили!» … Слово резануло острее ножа. Нина поморщилась.
Голос матери в трубке был нарочито уверенным, бодрым. Нина все ждала, что она спросит, как там Аленушка, но мать делала вид, что ребенок – это просто досадная заноза, которую чем раньше, тем лучше удалить.
– Значит так! Мы все решили, Виктор заберет ребенка. Они с Дианой оформят все документы. Ну что ты молчишь! Мы же обсуждали, это единственное верное решение! Не ломай себе жизнь, ты еще сама ребенок! Нина! Тихо! Тихо!
Нинка всхлипывала, отвернувшись к стенке.
– Уфимцева! Документы подписывай! – медсестра плюхнула на кровать девочки бумаги. В роддоме таких не любили – тех, кто отказывается от детей.
– Да, я сейчас…
Нина вынула из тумбочки ручку, перед глазами всё плыло – то ли от нахлынувшей боли физической, которую глушили уколами, то ли от боли душевной, невнятной, одинокой…
… Нина вышла из дверей роддома. Мать уже ждала ее, припарковав машину у тротуара.
А из Выписной выносили Аленушку, в красивом розовом конвертике с бантом. Девочка плакала, ей, видимо, было жарко. Диана сюсюкала и гулила, разглядывая малышку, а Виктор, обернувшись, кивнул Нине. Та отвернулась…
– Ты всё правильно сделала! – мать открыла дверцу машины. – Сейчас о другом думать надо. Тебе всего четырнадцать! Виктор хороший человек, они давно с Дианой мучаются, детей хотят…
– А где папа? – девочка сидела на заднем сидении, откинувшись на подголовник.
– На работе.
– Мог бы и встретить!
– Нина, папа работает и ради такого, – женщина кивнула на оставшееся позади здание роддома, – отпрашиваться глупо! У папы важная встреча. В училище тебе дали неделю, потом на занятия. Скоро отчетный концерт, ваша группа выступает, надо постараться, чтобы Антипов тебя заметил. Я слышала, что он ищет хорошую девочку к себе в труппу. Это такой шанс, Нинка!
Мать от волнения даже сжала руль крепче обычного, проскочила на красный, чертыхнулась и, взглянув в зеркальце заднего вида, покачала головой.
– Влипла ты, Нинка, по самую макушку влипла. Ну, ничего, разрулим. И чего молчала, тут дел-то – ко врачу сходила утром, вечером свободна… Ладно, говорят, мышцы после родов становятся эластичнее. Вот и посмотрим!
– Слава не звонил? – тихо спросила Нина.
– Ты что?! Я ему тогда сказала, чтобы исчез, если в тюрьму не хочет. Послушался. Да не нужна ты ему, дочка! Всё это ерунда, игрушки. Вот станешь взрослой, тогда и семью заводи, а пока…
Нина уже не слушала ее. За залепленным каплями дождя стеклом плыли конфетти фар, мигающие светофоры, яркие, красочные витрины. Там плыл мир людей, который, как оказалось, может быть таким жестоким…
… Через неделю Нина вернулась на учебу. Мать иногда навещала ее, когда не была в командировках, отец не приезжал совсем.
– Ты презираешь меня? – спросила его однажды Нина, когда он наконец поднял трубку. – За что?
– Знаешь, Нин, ты такую кашу заварила! Мать беснуется, ты изображаешь страдалицу, еще этот Слава твой… Больше у меня дел других нет, как ваши бабьи проблемы улаживать!..
Нина больше не звонила ему. Никогда.
Как и обещала мать, известный хореограф Антипов Уфимцеву Нину заметил, подумал–подумал и взял к себе. Теперь Нина выступала в известной, успешной труппе, ездила на гастроли, тянула ножку и кланялась своему отражению в огромном зеркале танцевального класса.
Об Аленушке напоминал лишь аккуратный шрам и фотографии, что Диана выкладывала в соцсети. Нина каждый день смотрела на свою дочь и верила, что когда-нибудь она заберет её к себе…
… Много еще дней Рождения прошло после того самого, десятого. Росла Алена, рос вместе с ней самокат, потом его сменил другой, взрослый. А она, знай себе, отталкивается стройной ножкой, набирая скорость, обгоняет лениво гуляющих прохожих.
Диана стоит и смотрит вслед своей девочке – вот она уже закончила школу, вот, разогнавшись, ворвалась в студенческую жизнь, поступила на химический факультет, зубрит по вечерам что–то, твердит длинные названия, строчит формулы. А потом опять прыгает на самокат и гонит на набережную. Там, на лавках – компании, у каждой своя музыка, свои шутки. Алена ищет глазами «своих». Да вот же они! Широкие штаны, свободные толстовки, капюшоны на головах, громкая музыка из Сашкиной колонки отражается от камня, стрелой летит над словно мятой, в ряби, водой, а потом растворяется в тумане вечернего города. Пронесшийся катер дробит воду на осколки, заполняя воздух запахом солярки.
– Привет! – Алена снимает шлем с головы, поправляет прическу. – Давно тусите? Не опоздала?
– А, Бравая! – Саша подмигивает. – Не, не опоздала. Ребят, кого еще нет? Все собрались? Тогда погнали!
У Алены такая фамилия – Бравая. Так ее и стали звать в институте, подметив сходство с характером.
– Ален, шлем! – подруга показывает рукой на забытой девушкой головной убор. – Надень!
Алена протягивает руку к ярко–красному, с черными молниями по бокам шлему, но потом отдергивает руку. На нее с ухмылкой смотрит Сашка.
– Да ну! Запаришься в нем только, я так! – девчонка цепляет шлем к рюкзаку, поправляет перчатки на тонких ладонях и, щелкнув подножкой самоката, разворачивает его в сторону Лужников.
Река бежит в одну сторону, несет темные, мутные воды, торопит теплоход, пузатый, со стеклянной крышей, с прозрачными окошками. А ребята едут в другую, против течения, против кудрявой глади большой воды.
Веселые, подпевающие хриплому голосу из колонок, они делают рывок – вперед несется их жизнь, они притормаживают, объезжая прохожего. Тот испуганно кидается в сторону, услышав сигнальный звонок, что–то бурчит вслед унесшийся прочь молодежи. Но те не слушают, врубив погромче любимую музыку…
– Алена! Аленка, ты чего там застряла! – подруга, Женечка, обернулась, не увидев рядом девушки с красно–черным шлемом и рюкзаком.
Алена, свернув на газон, смотрел куда–то в сторону, на гуляющих по набережной людей.
Женя развернулась и в два счета оказалась рядом с подругой.
– Что? Поехали, ребята уже далеко! – Евгения дернула Алену за рукав.
– Нет, ты поезжай. Я догоню, – девушка все прищуривалась, стараясь кого-то разглядеть.
Там, на фоне уставших от жары, истомившихся по октябрьской прохладе деревьев Нескучного, стоял ее отец. Виктор держал за руку какую-то женщину, что-то ей говорил, та отрицательно мотала головой, вырывала свою ладонь из рук Аленкиного отца. Виктор приобнял женщину за плечи, прижал к себе…
Алена вдруг почувствовала, что краснеет, что кровь ударяет в лицо, заставляя сердце полыхать ревностью, сжимать руки в кулаки, и крик вот-вот вырвется из горла.
Виктор был на другой стороне, он бы все равно не услышал Алену, зато она видела его слишком хорошо.
Аля еще постояла, провожая отца взглядом, потом резко развернулась и помчалась за друзьями.
– Гадость! Какая это гадость! – шептала она, глотая жгучие слезы. – Мама… Ну, как же так! Мама такая хорошая, почему он с ней так?!
Алена поморщилась. Отец давно ходил какой-то грустный, рассеянный, отвечал невпопад, делал вид, что читает газету, но страниц не перелистывал, просто сидел и думал о чем–то. Вот, оказывается, что стряслось! Последняя гастроль артиста…
– Ему уже под пятьдесят, а все туда же, совсем совести нет. Матери, небось, наплел, что на работе задерживается! – Алена закусила губу. – Надо сказать! Надо маме рассказать.
Девушка съехала с дорожки на асфальт, остановилась на пешеходном переходе, ожидая зеленый.
– Наконец–то! – она юркнула в толпу шедших по улице пешеходов, протолкалась к автобусной остановке и стала напряженно ждать свой номер…
Алена успела до прихода отца. Она ворвалась в квартиру, бросив в прихожей рюкзак, скинула кроссовки и пошла на кухню.
– Мама! Мама, ты здесь?
Тишина. Только часы тикают на стене. Надо же, а Алена уж и не замечала, как они громко тикают!..
Квартира была пуста.
– Мама, наверное, вышла в магазин. Ну, ладно, подожду! – Алена переоделась, долго умывалась прохладной водой, потом села, было, подготовиться к завтрашним семинарам, но прочитанное в голове не задерживалось. Перед глазами был отец, он обнимал чужую женщину, моложе матери, стройную, высокую. Мама не такая…
Алена вздохнула.
У Дианы была «широкая кость», сколько бы она не худела, фигурка все равно не становилась тонкой, легкой. Мама была обычной женщиной, каких тысячи ходят по улицам. Обычная прическа, тонкие морщинки, мягкие руки, что так ловко всегда лепят из теста плюшки и крендельки, у мамы самые красивые глаза и нежный, глубокий голос.
Но мама стареет. Алена даже иногда стеснялась, что у нее такая мать, старше, чем у всех других одноклассников…
А та женщина молода, подтянута, она так уверенно держалась на высоких каблучках, надела такую короткую юбку…
Неужели все мужчины — вот так… Неужели, чуть стоит сдать позиции, дать слабинку, и они отворачиваются, повинуясь мужскому инстинкту обладания самым красивым?!
Нет! Мама такого не заслужила!
Алена, устав ждать мать дома, решила выйти во двор.
– Здравствуй, Аленушка, – услышала она голос дяди Леонида. – Ты что такая заполошная? Промчалась мимо, не заметила даже!
– Извините, дядя Лёнь! Добрый вечер. Вы маму не видели?
– Нет. Да что случилось-то? На тебе лица нет! – Леонид прищурился. – С отцом что-то? Или у тебя неприятности? Помочь чем?
– Нет, спасибо. Всё хорошо, я пойду.
Алена быстро кивнула в знак прощания и зашагала по тротуару и, вынув из кармана телефон, набрала матери.
Один гудок, второй, третий. Обычно мама быстро брала трубку, а сейчас нет. Может, на кассе в магазине?..
– А что, если позвонить отцу? – Алена злорадно усмехнулась. – Пусть выкручивается!
… – Алло, папа! Привет! Ты где?
– Я на встрече, Аленушка, по работе тут…
– Да? По работе? Понятно. Когда домой приедешь?
– Поздно буду, маме скажи, чтоб ложилась, не ждала.
– Да что ты, пап! Мы тебя дождемся, посидим пока, поболтаем. Ты же не очень поздно, да?
– Да… Да… Извини, мне надо идти!
Виктор так быстро отключился, что Алена не успела еще что-то сказать, спросить, намекнуть о том, что она все знает…
Алена села на скамейку. Голова что–то стала кружиться. Телефон завибрировал. Звонил Сашка.
– Эй, Бравая, ты куда пропала? Ждать тебя? А мы тут поесть закатились к Женьку. Так круто у нее! Подъедешь? – парень весело кидал фразы на фоне гремящей в квартире Евгении музыки.
– Нет, я по делам поехала. Не ждите, —сказала строго Алена.
– Алька, да что случилось–то?
– Ничего, – девчонка всхлипнула.
Александр прислушался, вышел на балкон, подальше от шума веселой компании.
В Алькином нытье было всё – и обида за мать, и ревность, и чувство, что папку скоро кто-то отберет, завладев им нечестно, не по праву, преступно. Воображение дорисовывало то, что не видел глаз…
– Приеду сейчас. Ты где? – Саша посерьёзнел. – Ну, говори, я мигом.
– Не надо. Я у дома, я просто отдыхаю на скамейке во дворе…
– Понято, сиди и жди.
–Но, Санек, я …
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ