Анна Ивановна ворочалась с боку на бок и никак не могла уснуть. То ли так жарко натопила печь, то ли так волнуется, что в жар бросает? Уже и одеяло в сторону откинула, да укрыла свои ноженьки тонкой простынкой, а все одно не спится. Вроде только сомкнет глаза, да забудется на минутку, и тут же вскидывается, на часы впотьмах смотрит, силится разглядеть циферки. И когда уже это утро долгожданное наступит?
Так волнительно Анне Ивановне, что аж дышать трудно. Шутка ли- сынок, Мишенька, в отпуск едет! Уж сколько ждала его Анна, сколько молилась, упрашивала Бога, чтобы хранил он его, сыночка- то. Видать, услышал Господь молитвы, смилостивился, живой сыночек, целый и невредимый. Дай-то Бог, дай- то Бог… Сколько их, парнишек, домой вернулись на веки вечные, навсегда молодыми оставшись?
Не спится Анне Ивановне. Мысли в голове копошатся, одна другую перебивают, да спать мешают. Спасибо, что хоть позвонил Миша, а то приехал бы внезапно, а ей и угостить его нечем. Не терпится Аннушке обнять сына, глянуть на него, какой-то стал Мишутка? Накормить хочется ребёнка повкуснее, побаловать его, лакомый кусочек подсунуть ему в тарелку, да глядеть с умилением, как ест он. Что они там видят? Поди впроголодь живут, хоть и говорит Миша, что всё у них есть, что сытые они. Только сказать многое можно, а как на само деле, поди, знай.
Хоть и вырос Миша, а для неё, Анны, всё равно навсегда останется он мальчишкой маленьким. Вот наступит утро, рассветает, сбегает она до соседки, молочка домашнего возьмёт, да блинков испечёт.
О-хо-хо, грехи наши тяжкие! И когда уже это утро будет? Хоть бы пришёл сон- то, всё быстрее время пролетит. А ведь было время, когда умудрялась засыпать Аннушка, едва голова подушки касалась. Молодость, что уж там. В то время и сил много было, и энергия через край лилась, да так, что думалось Анне, будто так всегда будет. Бывало, прибежит с работы, ни рук, ни ног не чует от усталости. Ей бы передохнуть чуток, в себя прийти, да куда там! Скотины полный двор, да огород огроменный, не то, что нынче молодежь сажает. Курам на смех, а не огород. На одной гряде вся зеленушка помещается, да картошки пара вёдер.
Одной только моркови по 4 больших гряды засаживала Аня, пока молодая была. Не для себя, для семьи, для мужа да деток старалась. И лук раньше сами сажали, и чеснок, и капусты плантация целая, а уж про картошку и говорить нечего. По 400 ведер крупной картохи накапывали, а мелочь и вовсе не считали, сразу в сарае уголок под нее отгораживали, да свиней кормили. Помидоров под 200 корешков в землю закапывали, огурцов тоже немеряно было, только успевали ведрами собирать. И ведь все съедали! И куда все лезло?
Заготовок разных в подполье видимо- невидимо было, и ведь с аппетитом ели, только за ушами трещало, не то, что сейчас. Банку огурцов с места на место перетаскиваешь, пока не выкинешь. Даааа, еда раньше простая была, своя, что сам сумеешь вырастить, то и поешь, потому и не ленились люди, работали. С самой зимы с рассадой нянчились, все лето буквой » зю» на огороде торчали, да только успевали на зиму запасы делать. Еще бабушка Аннушкина любила приговаривать, мол, лето- припасиха, а зима- прибериха.
Зато как хорошо было зимой, когда сваришь картошки круглой, сальца порежешь, холодца наваришь, огурцов с помидорами из подполья достанешь, да ешь с аппетитом, с удовольствием. И правда, столько всего делали, и съедалось ведь. Наверное оттого, что магазинного ничего не было. И рад бы зимой свежий огурчик слопать, да где его взять? В городах еще можно было купить, а у них, в деревне, сроду этого не было.
За этими воспоминаниями и размышлениями и не заметила Анна Ивановна, как уснула, захлестнулась крепким сном. Подскочила, когда уж светать на улице стало. Всплеснула руками женщина, засуетилась, занервничала. Ох ты ж Анька! Ох ты ж лежебока! И куда в тебя сон этот лезет? Всю ноченьку провошкалась, аж бока болят, а под утро- ну надо же, сморил сон! А ведь как хотела пораньше соскочить, к соседушке сбегать, да молочка свежего, парного, взять. Успеть бы теперь, а то приедет ребёнок, а ей и на стол поставить нечего.
Лукавит Анна про то, что нечего на стол поставить. Всё у неё есть. И сальца солёного баночка есть, и грибочки, и огурчики с помидорками. И медку припасла бабушка, как знала, как чуяла, что Мишаня приедет. Даже заявись он как снег на голову, не останется голодным, шустро мать стол накроет, шустро сообразит, чем сына накормить. А давеча, едва Мишутка позвонил, что отпуск ему дали, да к ней он едет, тут же старушка косточку мясную на печь поставила, борща наваристого целую кастрюлю сварила. Любит Миша вчерашний борщ, ох, как любит! И тесто замесила, да пельменей налепила. Стоят теперь, красавцы, стынут на холоде, ждут, когда на стол попадут.
Мои пельмешки
Пельмени у Аннушки всегда вкусные были, потому как большая мастерица она была их готовить. Вроде глянешь- и секрета особого нет, а до того вкусно у нее получалось, что все, кто ел, непременно хвалили, да спрашивали, мол, поделись секретом.
А какой секрет? Мяска покрутить, свининки, да говядины. Когда два вида мяса смешаешь, всегда вкус другой выходит. Лучку в фарш добавить, перчика черного, чесночка пару зубчиков, и обязательно хоть одну картошинку, но надо добавить в фарш. Он тогда нежный выходит, сочный, и вкусный. С тестом тоже никакой хитрости нет, все, как у всех. Яйцо, соль, вода да мука. Просто с душой надо делать, с желанием, да с любовью, тогда и вкус будет такой, что язык проглотить можно.
Шустро умылась Анна, взяла чистую банку, да к соседке пошла. Еще с вечера звонила она Наталье, мол, оставь мне молочка утрешнего.
С улыбкой встретила ее Наталья.
-Что, бабАня, дождалась сына? Счастье и на твою улицу пришло? Это сколько лет Мишка дома- то не был?
-Давно, Наталка, ох, как давно! Почти 5 лет не видела его. Я ведь уж и не чаяла увидеть сыночка- то, думала, что так и помру, не увидав его, да спасибо Богу, услышал мои молитвы! Едет Мишенька мой, видать, не забыл меня еще!
-Да ты что такое говоришь, бабАня? Ты чего это тут выдумала? Что бы это он забыл тебя? Работа у него такая, бабАнь! Ты поглянь, что творится, разве до разъездов им? Помирать она собралась! К ней сын в отпуск едет, а она! Живи, какие твои годы?
-Ох, Наташенька! Какие- никакие, а уж ровесники мои мрут, как мухи. Одно меня только и держит, что Миша мой. Все мечтала, хоть бы свидеться нам в этой жизни.
Наталья ловко процедила молоко, закрыла банку крышкой, и подала её соседке.
-Спасибо, Наташенька! Побегу, а то столько дел еще! Хоть бы успеть, а то…
-Беги, беги, бабАня! Встречай сына своего!
Копошилась Анна Ивановна на кухне, улыбалась, да поочередно поглядывая то на часы, то в окно. Хоть и рано еще, часам к трем должен Миша приехать, а так волнительно, что глаза сами смотрят, хоть что с ними делай. Хотелось позвонить Мишутке, спросить, где он едет, да неловко, может спит сынок, устал ведь в дороге, а тут она со своими звонками.
И, едва подумав о том, что дождется она, когда Миша сам ей позвонит, телефон вдруг ожил, запел, а на экране высветилась надпись- Миша сынок.
-Привет, мамочка! Не разбудил? Проснулась уже?
Непрошенные слезы покатились из глаз, в горле встал комок, такой, что не проглотить его, ни слова сказать. Тяжело задышала Анна Ивановна, силясь проглотить этот противный ком, и через силу, охрипшим внезапно голосом сказала:
-Мишенька, сынок мой!
И Миша, взрослый мужик, который на своем веку повидал всякое, отчего- то разнервничался, и дрожащим, сиплым голосом сказал:
-Ну-ну, мамочка! Не плачь! Я еду! Скоро буду, мам, ты только жди! Нет сил автобус ждать, чую, что не выдержу, так к тебе охота! Я машину взял, мама, сейчас за пару часов домчим.
Засуетилась Анна, отдышалась, исчез комок, и стало ей так легко, так хорошо, что затараторила она, мол, пельмешек налепила тебе, Мишенька, к Наташе за молочком сходила, блинков к твоему приезду напеку. Борщ в сенках стоит, всё, как ты любишь.
-Не надо пельмешек, мам. Свари своей лапши молочной.
Страсть как охота, мам. Как тогда, в детстве, когда познакомились мы с тобой, помнишь?
Помнила ли Анна? А как не помнить? Разве такое забудешь? Хоть и прошло без малого почти 40 лет, а словно вчера все это было.
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ