Воспоминания накатили на Анну так внезапно, словно и правда не было этих долгих лет, словно не стоит сейчас она на пороге жизни, не старуха она, а только вчера родилась, да начала жить.
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
Вроде только вот маленькой она была, бегала босая после дождя по лужам, радовалась теплу, что идёт от прогретой земли, а тут она же, только уже невеста. Ай, да какая там невеста? Считай, что и не было свадьбы, так, расписались в конторе, да и всё. И кольца на палец не одел ей муж. Какие кольца в то время?
Да разве печаль то была? Не в кольцах счастье. Главное, что вместе, что рядышком. А ещё главное, что мать мужнина приняла её, не оттолкнула от себя, а напротив, теплом окутала, да дочкой назвала. В родном доме с мачехой жить приходилось, до тепла ли было? До нежностей? Сыта, не голышом, и ладно.
Ох и любили они с Савелием друг друга! Наглядеться никак не могли, надышаться друг другом не получалось. И про сон забывали, и про еду, и про все на свете. Каждую свободную минуточку вместе были. Поначалу, как привёз Савелий Анну в деревню, с матерью Савкиной жили, да не жаловались. А что плакаться? Хорошо жили, ладно, дружно, и Аннушка с замиранием сердца слушала баб, что свекровок своих хаяли, по чем свет стоит. Вот свезло так свезло ей, что хорошая у Савки мать-то! Не обижает, и слова плохого не говорит, а бабы таких страстей наговаривают, будто бы их и за косы таскают свекровушки, и поедом едят.
Савка- он ведь рукастый был, все у него в руках горело. Быстро дом свой построили, Савелий самолично и за лесом ездил, и место для дома хорошее выбрал, ладное. Аня, по науке свекрови браги для работников не жалела, только отскакивали фляги, ведь кружками большими пили её, горькую, зато и дом вышел- загляденье, да в срок. Бревнышки ровнехонькие, гладенькие, одно к одному. Все мечтала Аня, что вымажет дом глиной, да побелит известью дом снаружи, мол, красиво будет, Савка!
Уперся Савелий, первый раз за все время не поддался на уговоры жены молодой. Сказал, как отрезал, мол, никакой глины, никакой известки! Пусть голые бревна стоят, дом наш дышать должен. Куда уж красивше, Аннушка, когда бревно натуральное стоит, ничем не измазанное? Далась тебе эта известка? Дождем обобьет ее, снегом обшелушит, облупится все, и будешь каждую вёсну маяться, руки трудить.
А ведь прав оказался Савелий. Поглядела она, как другие бабы с известкой этой да глиной маются, так вся охота и отпала у неё и мазать, и белить.
Сыновья родились уже в новом, своём доме, один за другим, ладные, крепкие парнишки.
Савелий рад- радешенек был, Аню свою на руках носил. Шутка ли- двух богатырей родила ему! Он уж и о доченьке мечтал, да не вышло. Так и жили. Всё вместе делали, берегли друг друга, жалели. И огород вместе обихаживали, и за скотиной вместе ходили. Ох, и кого у них только не было! И коровы, и кони, и свиньи, и овцы, а уж птицы- и вовсе не считано. С самого утра шум да гам в загоне, одни мычат, вторые блеют, третьи хрюкают. А ведь за всеми уход нужен был, потому и некогда было Аннушке сидеть сложа руки. Прибежит с работы, чуть вздохнет, да опять за работу, уже домашнюю. А она, как на грех, сроду не кончается! В избе прибраться надо, постирать надо, огород, скотина, и как успевалось всё? Как вроде легко всё было, а сейчас встала с постели, и уже устала.
И хлеб ведь в то время сами пекли. Ни одной избы в деревне не было, в которой бы печка русская не стояла. С вечера опару ставили, чтобы к утру хлеб свежий из печи вынуть. По 6, да по 8 больших круглых хлебов пекли, да каких!
И смех, и грех с этим хлебом был! Свекровка у Аннушки хоть и хорошая была, доброй души женщина, но поначалу шибко гоняла Аннушку, чтобы ладом училась, пекла да варила как следует. Аня хоть и не была белоручкой, и сшить, и связать могла, и хлеб стряпать умела, а все равно струсила, когда Ульяна Никитична села рядышком на лавку, ручки сложила, да только поглядывала, что и как делать станет Аня. И ведь ни слова не сказала, ни за, ни против, только зыркала молча, отчего руки у Ани тряслись, словно с похмелья великого. Замесила она опару- молчит свекровь. Аня ни жива, ни мертва стоит, лишнее движение сделать боится, мол, что не так, мама? Вы скажите, я сделаю, как надо.
Та только усмехается, вроде делай, как знаешь, а я погляжу пока, говорить потом буду.
И ведь так и сидела, да зыркала, пока из печи хлеб Аня не вынула, да под шубу не сложила. А уж потом, когда остыл хлеб, да созрел, взяла свекровка хлеб, обернула тряпицей чистой, на стул его положила, да сверху со всего маху и уселась на него.
У Ани тогда аж в глазах помутилось! Да где же это видано, чтобы на хлеб, да прямо @опой! Грех- то какой! Вот бы бабушка ее, Аннушкина, увидела это, такую бы оплеуху Ульяне отвесила, что сбрякала бы свекровь со стула! Это же кощунство такое, не приведи Господь, срамным местом, да на хлеб! Дай Бог, чтобы не узнал кто!
А Ульяне Никитичне хоть бы что! Как ни в чем не бывало поднялась она со стула, развернула тряпицу, да глядит, как хлеб, словно живой, из плоской лепешки назад форму свою принимает, да расправляется.
Улыбнулась тогда свекровка, похлопала Аню по плечу, мол, отомри, чего скукожилась вся? Хороший хлеб у тебя, Аннушка, царский. За такой хлеб хвала тебе, как хозяйке. То ли ты не знала, что хлеб так на качество проверяют, а хозяек на умения?
Да, трудно было. Это нынче все есть в магазине. Что душеньке угодно, вот оно, лежит, да манит. Были б деньги, хоть что однако нынче купить можно.
На деньги грех Анне Ивановне жаловаться. Хорошую она пенсию заработала, ей хватает, да Мишенька, сынок, каждый месяц шлет, мол, не экономь, мама, трать, и не думай ни о чем, не последнее отдаю, а мало станет, так ещё заработаю. А много ли надо ей сейчас? Это когда молодая была, так то об одном мечтала, то о другом. Ребятишкам, Пашке с Сашкой и то хотелось купить, и это, а сейчас уже и не надо ничего.
Снова глянула Анна Ивановна сначала на часы, а потом в окно. Не видать Мишеньки. Где- то едет уже? На машине быстро, что уж говорить. И глазом не успеет моргнуть Анна, вот и явится Мишутка, сыночек.
Слезы сами покатились из глаз Аннушки. Разбередила, расковыряла, раскровила старые раны, что уж и зарубцеваться должны, а вот поди ж ты, все кровоточат да болят. И дня не проходит, чтобы не вспомнила Анна Ивановна сыновей своих, Павла с Александром, да мужа, Савелия.
Пашка с Сашкой послушными росли, работящими. Сызмальства отцу на работе помогали, не отлынивали. Савелий в ту пору скот колхозный пас, летом на выпаса дальние ездили, работали, и мальчишки с ним, ни на шаг от отца не отходили, как хвостики за ним вились. А Савка и рад. И ему помощь, и парнишкам наука. Наберут еды, да поехали. Избушка там стояла, на выпасах- то, в ней и жили. Днём пасут нетелей, к вечеру в загон их загоняют, а сами в избушку. Парнишки за день так набегаются, что едва перекусят, да махом сон их сморит, лежат, посапывают.
Июль в тот год дождливый был, слякотный. Как с первого дня припустили дожди, так и лило, словно из ведра. Уж и прекратиться пора непогоде, а видать не срок еще был. Савелию на выпаса ехать надо, так сыновья заныли, мол, с тобой поедем, каво нам дома делать, в дожди- то? Порыбачим, в дождичек пескари шибко клюют. Наловим пескаришек, а мамка их потом в печке засушит.
Улыбнулась тогда Анна, мол, сгубили вас пескари эти! Нечего мокнуть, вон, дрова пока складывать начинайте, а то кучей лежат в дровнике.
Ох и полюбились мальчишкам пескари эти! А ведь случайно вышло, что изобрела Аня рецепт этот.
До одури любил Савелий рыбалку, и сыновей пристрастил к ней. Бывало, как уйдут втроем на речку, так волокут каждый по бидончику пескаришек этих. Аня то нажарит их, то уху сварит, а тут- вот хоть убей, некогда! Пока тесто на хлеб подходило, за ягодой полевой сбегала Аня. Ягоду перебирать надо, а тут мужики с пескарями своими. А она возьми, по быстрому выпотроши их, каво там потрошить- то! Пальцем надави на брюшко, и готово. В сметане обваляла, соли добавила, укропа покрошила, да после хлеба в печку и отправила. Жару- то в печи еще вон сколь! И так вкусно вышло, что умяли они противень этот в два счета. Подсохли рыбешки, похрустывают, от сметаны румяные, да укропным духом пропитались. Так теперь и вовсе покоя нет от них с этой рыбой, как привяжутся, так и не отстанут, пока не отпустишь на рыбалку.
Строго глянул мужик на сыновей, да головой отрицательно покачал, приказал дома им быть, мол, нечего мокнуть там, матери помогайте. Сказано с дровами управляться, значит управляйтесь.
С отцом шутки плохи, и спорить не положено. Посопели обиженно, да на том месте и сели.
А к обеду второго дня прибежала жена напарника отцова с причитаниями, мол, свекровка, мать Андрюшина померла. Выручай, Аннушка, отправь пацанов своих на подмогу Савелию, пускай Андрюша домой едет, все же мать родная, не тетка чужая.
И ведь не откажешь. Уехали мальчишки на коне к отцу на выпаса, а Анна дома осталась. До сих пор удивляется, что тихо все было, спокойно, и мысли дурной не возникло, и страха не было, и не почуяла беды. Не в первый раз они вот так уезжают, а по утру вместе с отцом возвращаются.
Не суждено было вернуться ни Савелию, ни Пашке с Сашкой. Утром смена приехала, нетелЯ ходят, как попало, не загнаны, загон открыт, кони возле избушки стоят, а их и нет никого. Пока то, пока сё, нашли троицу, лежат вповалку под старым тополем, недалеко от речки, где спуск в воду пологий, да скотина пить спускается.
Что уж да как там было на самом деле, теперь уж и не скажет никто. Могли бы животные сказать, так нам бы поведали, а так- только домыслы людские и были. Видать, когда непогода совсем разыгралась, да дождь ливанул с новой силой, побежал Савелий с сыновьями под дерево, чтобы укрыться от непогоды, а тут молния так шарахнула, что всех троих и зацепило.
Разве мыслила Аннушка, что не дожив до 40 лет останется она одна на белом свете, вдовая, лишится разом и детей своих, и мужа? Пашке шестнадцатый годок шел, а Сашке четырнадцать едва исполнилось.
Окаменела она тогда тогда, лицом почернела. И жизнь не мила была женщине. Какая уж тут жизнь, когда нет теперь тех, ради кого жила она. Видать незачем ей жить на белом свете, раз ни сыновей своих, ни мужа уберечь не смогла.
Всякие мысли в голову лезли Анне, одна страшнее другой. Было дело, что и к реке в тишине ночной ходила, да духу не хватило с высокого яра спрыгнуть. Как подумала, что все равно не свидится там со своими, так заревела, завыла.
И Ольгу, что сыновей ее на верную смерть отправила виноватой считала, мол, кабы не ты, живые бы мои мальчишки были. А потом отпустило. Может поняла, что не виноват никто, а может просто смирилась с тем, что так вышло. Но не забыла. Так же ходила на работу, так же ела, пила, спала, но все мысли крутились вокруг мужа да детей. Каждый день думала Аня, как жили бы они, что делали.
До того исхудала Аннушка, что одна кожа, да кости остались. Слонялась по большому дому, из спальни в спальню, трогала вещи, что от мальчишек остались, да прижималась к подушкам, вдыхая запах, что еще в них хранился.
За осенью пришла зима, и совсем тоскливо сделалось женщине. То хоть на могилки бегала каждый день, а зимой замело все, не пройти, не проехать. Долгой та зима показалась Анне, думала она, что с ума сойдет от тоски да одиночества, но ничего, сдюжила, дождалась весны.
А весной опять, по проторенной дорожке с работы, да на могилки. И ни огород не нужен ей больше, ни скотина. Всех извела, оставила только корову одну, да кур с десяток, чтобы своим блины печь, да на могилки складывать. На что оно ей, хозяйство с огородом? Много ли ей надо, когда и совсем почти есть перестала.
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ