В этот вечер Мария Ивановна была посмелее, и они с Василием Ивановичем, даже погуляли по вечернему городу. Каждый вечер Василий Иванович ждал теперь с нетерпением.
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
Раньше как было? Придёт с работы, поест что поест – готовил дома далеко не всегда, телевизор маленько, сон, снова работа. А тут просыпался и настрой на жизнь совершенно другой! Он ждал, очень ждал новой встречи. Слышал, читал, но не верил, что с ним такое возможно. А тут и вправду словно помолодел! Вот жизнь, в душе-то песня!..
«Зачем она со мною встречается? Этот вопрос любой человек самому бы себе задал, а в моём случае и подавно».
В один из вечеров после посещения театра, было у обоих особенное настроение. Актёры, сибиряки и сибирячки, играли спектакль о строителях Братской ГЭС. Зрители то плакали, то смеялись, что говорило о действительно хорошей игре актёров. Многие сидящие в зале знали тех людей, о ком шёл спектакль, и от этого тоже в зале было уютно и по-человечески тепло. Пожилые первостроители улыбались и плакали, вспоминая свою молодость. Кто помоложе тоже смотрели с интересом. Вначале думали о своём, а потом и их захватило действие, проняло.
Василий Иванович, видя, как Мария Ивановна заплакала, тихонько сказал ей:
– Сибиряки – особый народ, вон как здорово играют, на всю катушку. И в армии парни сибирские отлично себя показали. Сибиряки словно с другой планеты на землю посланы, чтобы не погибла наша земля от всякой скверны. Сибиряки Москву спасли в самый тяжёлый момент войны с фашистами.
Они вышли из театра и пошли к остановке. Их догнал один из очень понравившихся Марии артистов, звали его Владимир. На автобусной остановке собралось много тех, кто шёл с этого спектакля. Владимир Коростылёв подбежал к Василию с Марией, обнял Василия, спросил:
– Ну как спектакль?
Иванович отвечал, улыбаясь:
– Как всегда, отлично! Так и надобно.
И когда они втроём подошли к остановке, к Володе многие подошли, стали обнимать, говорить тёплые слова.
Марии было приятно, что у Василия есть такой друг. Потом, спустя два дня, Володя рассказывал Василию:
– Проводил тебя с твоею женщиной, зашёл в магазин, а там мужик подходит. Говорит: куда вас довести? Он тоже на спектакле был. А я полные сумки продуктов набрал, тяжёлые получились, сам знаешь, двое у меня растут. И вот водитель прямо до дому довёз, хоть и неблизко живу. Вот как Василий ты доброе притягиваешь.
Смутился Василий Иванович. Не от того, что добро притягивает, мало ли, что другу причудится?! А от того, что назвал друг Марию Ивановну его женщиной. И так приятно стало от этого на душе! Захотелось купить самых дорогих цветов любимой женщине.
Голову ломал: что ещё сделать? Побежал в магазин, купил самый дорогой букет, бутылку шампанского. Друг угостил белыми сушёными грибами и свежими шампиньонами, их тоже захватил. Думал: надо ли? Но взял почему-то.
Мария сама поцеловала Василия, принимая букет.
Вскоре он уже чистил картошку – сам настоял. Суп из белых грибов сварился быстро, ели со сметаной. А потом так разошлись, что и шампиньоны с картошкой поджарили. И всё это время не могли досыта наговориться.
«Что это, – думала Мария, – не подружка же это, а наговориться не можем!»
Василий вообще ни о чём не думал, ему было так хорошо, что, кажется, как и не бывало в его жизни никогда. Дивился про себя: что это такое, даже спина перестала болеть.
В этот вечер у них прошла первая ночь вместе. Мария Ивановна под утро заснула, а Василий Иванович не спал, думал: «Вот оно, счастье-то людское, в книгах много писали о нём. Много чего бывает в жизни, а плохого сколько?! И вот она лежит рядом, да разве возможно досыта налюбоваться?! Ух, красивая. Ради этих драгоценных минут и надобно, может, жить, претерпевать неурядицы, стариться вместе. Конечно, со временем станем и вовсе некрасивыми, такова жизнь. Будем хромать до больницы, аптеки, но главное любить, любить, любить. И главное – никогда не жаловаться на жизнь. Если у тебя есть на белом свете любимый человек, значит, есть за что держаться в жизни. Одиноких только жаль, шибко жаль. Я вот всё время раньше думал, что если мама раньше меня уйдёт, то совсем один останусь. Мне, офицеру, страшно от таких мыслей. А если неподготовленного человека взять?! Вот тебе и трагедия, не выдержит слабый человек. Сколько вокруг такой беды, одиночества, сроду не сочтёшь. Ну, Мария Ивановна! Взбудоражила мысли! По-другому, наверно, и быть недолжно. Женщина, одно слово – женщина. Боже! Сколько всего она отдаёт миру…»
***
Вскоре и маму навестили в деревне. Вышла Анастасия в огород, пополола траву маленько, снова вступило в спину. Пошла в дом, выпила таблетки, которые сынок из города привёз.
Поначалу была у неё надежда, может, сойдётся с кем? И ребёнок чужой пусть, родным станет. Но мысли эти давно утекли, где они, в каком море-океане. Давно разбавила вода те мысли, и следа от них не осталось. Грусть окаянная…
Села на лавку, подумала: если прилечь, потом лень обуят, нет, надобно чё-то делать. Взялась за кастрюлю. Супу бы наварить из квашеной капусточки, она аппетит, даст Бог, придаст. Не охота ничего стало. Ране, бывало, поесть любила.
«Поди, если из квашеной капусты супишко сварю, тарелку-то уж всяко огореваю. Надо есть». Глянула в окно и увидела машину сына, вышел с какой-то шибко нарядной женщиной, идут в дом, а она стоит с кастрюлей в руках и в мыслях нет её на лавку поставить. Ну какая тут кастрюля, какой суп! Может, померещилось?! Всяко быват.
Нет, и вправду перед Анастасией стоял сын, а рядом очень красивая женщина. Где взял эдаку? Подумалось Настёне, да думать шибко некогда, пригласила в дом желанных гостей.
Тут же всплеснула руками:
– Ой! Мои хорошие! Я ведь и спроворить ничего не успела. Есть не охота, вот и не готовлю. Так, кусок хлеба с молоком поем, кусочничаю! А чё одной надо? Засыхаю помаленьку.
Василий, волнуясь, говорил мамане:
– Это, мама, Мария Ивановна.
Покраснел при этих словах. И Мария, видя его смущение, поспешила на помощь:
– Так сложилось, что мы теперь вместе живём.
Мать присела на лавку, слёзы полились сами собою. В этих слезах – многовековой уклад деревенской, тяжеленно-тягловой жизни, когда всю родову мысленно помянешь, да самые главные моменты жизни ручеищем и нахлынут. Да таким, словно этот ручей в избу втекает. Сама жизнь и смерть в этих слезах, только о смерти рано ныне, сын с невестой приехал…
Господи! Пресвятая Богородица! Все святые угодники! Что видел её сын? Мама, бывало, от натуги, от работы беспросветной в поле, под юбку руками лезет, там по-женски вываливалось из нутра, мама заправит, и дальше работать.
Ну вот как Василию сейчас слёзы удержать? Марию бы и маму сейчас не напугать. Подошёл к матери, обнял, и пожалел, что нет в руках этой детской тряпочки, чтобы слёзы как в детстве спрятать. Кажись, в брючном кармане платок. Эх, не успеть, всё заметит мама, всё…
Анастасия выдохнула, глубоко вздохнула, хлопнула сильно руками себя по коленкам:
– Щас, сынок, всё, навроде отудбила.
Через час на столе стояло всё самое лучшее из еды, и, конечно, любимая Васина жаренная картошка. Мать за это короткое время сбегала к соседке, взяла кусок свежего мяса, намедни они поросёнка закололи. И самогон на берёзовом соке всегда был у Настасьи. Василий Иванович выпивал такой напиток. В магазине спиртного много разного, но разве сравнишь с маминым? На берёзовом соке бражку делает. И на ягоде ирге маманя брагу поставила, потом два раза перегнала самогон, и получился такой вкусный напиток, что, пожалуй, лучше, чем на берёзовом соке.
Поели с аппетитом после рюмочки, а как иначе? Гнёшь, гнёшь всю жизнь свой трёхжильный хребёт. А где радость? О! Брат! Поищи! «А тут сидят, вроде и впрямь рады, что вместе живут. Лица сажей не замазаны, всё видать», – думала мать…
После обеда Василий с Марией отправились погулять вдоль речки, мать так и сказала:
– Ступайте, воздуха хлебните маненько. А я тесто поставлю. Мария, вы с чем пироги любите?
Мария, улыбаясь, отвечала, и было в этой улыбке в и ответе добродушие:
– Я всё люблю. Что сготовите, то и люблю.
Речка была раньше так красива! На камешки, что видны в ней, не налюбуешься. Течение воды с камушками на неглубоком дне создавали картину прекрасного мироздания. Трава окрест старательно выкошена, купались, полоскали бельё, всюду детский смех, жили как в раю. Бегали босыми в одних портках да рубахе много раз перестиранной.
Идёшь по деревне, видишь старух, а те на тебя глядят. Кто воду в дом заносит, с плеч коромысло снимает, кто подушку хлопает, кто с дровами, кто с сеном занимается. А догляд за каждым идёт, добрый догляд, чтобы, не дай Бог, не случилось чего.
Мальчишки с девчонками, знамо дело, подрастали, становились парнями, девушками, а догляд не прекращался, ну уже не так строго, но был, был догляд. А детей на деревне было всегда много, от этого и радость, и горе.
Ехал мужик, местный шофёр на бортовой машине, трезвый, с сынишкой, а тот ещё в школу не ходил. А дороги у нас какие? Резкий спуск, слякоть, по бокам глубокие канавы. Перевернулись, погиб мальчонка, отец чуть с ума не сошёл от горя. И вот опять же, что спасло? Пятеро его детей и спасло, их ведь растить надо. Не сразу, не вдруг заросло горе это мужиково, он до самой смерти поминал сыночка, а как забудешь?!.
Вася жалел дядю Ваню, и думал о том, что у него нет отца, и если бы Васька так погиб, то жалеть его будет только мама с бабушкой. Несёт дядя Ваня через всю деревню сыночка своего, до смерти любимого, а он мальчик в дяди Ваниных огромных руках махонький такой. Недавно бегал, словно колокольчик звенел, а и нет его. Маленькие штанишки, пиджачок, даже ботиночки на нём словно скукожились, всем так казалось. Слёзы с глаз дяди Вани бегут, не остановить их. Все высыпали из домов, от мала до велика. Совсем малые дети, ничего не понимающие, даже у них в голове чё-то осталось, потом подросли, спрашивали у родителей, бабушек. А те немало удивлялись, руками своими натруженными привычно о фартуки били, де, ну надо же, помнят!
Оставалось даже в детском мозгу что-то серьёзное. И Васятка потом подумал, старухи будут жалеть меня, если со мною чего случится, они всех жалеют. Вон, пьяный парень шёл с проводин друга в армию, речку перешёл, а вот упал и умер, говорят, замёрз. Его отец в том месте железный крест поставил. Может, и спас кого этот крест, от глупости какой. Мать того парня раньше срока померла, отец, правда, пожил подоле. В колхозной столовой ел, с собою ему давали еды, говорил, что готовить не хочет, вот бабы и давали ему еду. Выпивал, конечно, тихо умер, никого не мучил. Дочка его сильно жалела, следила, чтобы тятя чисто одетым ходил.
И когда стали делать качественные фото на памятники, всем родным сродники стали заказывать их. Идёшь по погосту, а земляки с фото на тебя глядят. Каждый житель деревни в Васиной памяти, и он, странное дело, не разделяет их, кто умер, кто живой, для него все живы…
***
Теперь берега речки сильно заросли деревьями и травой, к речке не подойти, саднило душу это Василию, ох как саднило. Но, ничего, вырос здесь, найдём место! Прошли немного, и вот она, речка.
Мария посмотрела на Василия, радостно сказала:
– А тут, если целоваться, то никто не увидит.
Василий улыбнулся:
– Да, в бывалошные времена тут деревенских всегда полно было. Попробуй найди место для поцелуев средь бела дня.
Василий подошёл к Марии, и они долго целовались. После сели на бережок, смотрели на воду, Мария тихо говорила:
– Я красивая. Я знаю. Много было желающих поухаживать, а вот душа не лежала. Может, излишне подозрительна, но чувствовала, что не от души шло это ухаживание. А ты, Вася, пришёл ко мне в больницу, и я увидела твои глаза. Понимаешь, такое не спрячешь, я поняла, что ты влюбился в меня, а я увидела в тебе и заботу о сыне, и защиту.
Мы, женщины, вообще странные. Разведённые подруги, бывает, советуют замужней развестись. А ночью эти подруги рыдают в подушку, хотят счастья. Твой друг Владимир вон как в спектакле любовь сыграл! Сюжет какой! Её дети запретили с пенсионером встречаться, обманули, сказали, что умер в больнице, думали, он на дом претендует. А у него ведь свой дом был! А она, как узнала, что её любимый живой, на мопеде с милым уехала.
Как глубоко показана игра актёров! Прежний муж её бил, а этот так ухаживал, что она сроду ни от кого такого тёплого отношения к себе не видывала. Как он сердечно любовь свою нежданную угощал чаем с вареньем…
Василий Иванович глядел на Марию и ловил каждое слово, каждый взгляд. Солнечные зайчики играли на воде, и Василию казалось, что он тоже зайчик, счастливый зайчик…
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ