Егор Дремов возвращался со свадьбы. С чужой свадьбы. Друзьями они с Федотом не были, всего лишь в одной бригаде трудились. Но так уж получилось, что гуляла вся бригада, и Егор остался.
Совхозный конь Яшка, почувствовав слабину хозяина, когда тот, задумавшись, даже не шевельнул вожжами, шел все тише. Вот уж совсем шаг замедлил, и Егор, заметив, понукнул его: — А ну, лодырь, прибавь! – Егор торопился засветло приехать домой.
Вот уже показался знакомый березняк, где когда-то в детстве бегал туда с мальчишками за березовым соком.
Из хлипкого парнишки, часто болеющего, вырос настоящий здоровяк с кулачищами и широкой спиной, на которую теперь легко мог уложиться набитый картошкой мешок. Приземистый, но крепкий, как гриб-боровик, Егор к двадцати двум годам все еще не торопился жениться. — Абы кого нам не надо, — говорил он матери, овдовевшей еще в войну.
Да еще Федот сегодня посмеялся над ним, когда разговор про женитьбу зашел. – А ему вон на Авдотье Гороховой жениться в самый раз будет!
Сказал, может, и в шутку, а Егор нахмурился. Фигура у Дремова громоздкая и лицом неказист, да и на гармошке как Петька Пронин играть не умеет, не тянет его к музыке.
«Ладно, — подумал Егор, — я такую возьму, подавитесь от зависти».
Он и сейчас, возвращаясь домой, думал о словах Федота. «Ишь, на Авдотью намекнул», — вспомнил Егор крупную скуластую бабенку, засидевшуюся в девках.
Нет, Егор даже и мысли не допускал насчет Авдотьи. Он вспомнил, как по весне, когда только началась посевная, приехала на полевой стан Дарья Полищук на помощь поварихе тетке Антонине. И вот тогда Егора как будто к земле прижало тяжелой плитой, дышать стало трудно.
— Дремов, глаза-то не сломай, — тетка Антонина сразу поняла, что оглушило Егора, опомниться не может. – Не заглядывайся, не по Сеньке шапка!
Даже в платке, повязанном по самые брови, не спрячешь красоту, и обжигающий взгляд карих глаз не спрячешь, и русые косы из-под платка выбиваются, словно на волю просятся.
Егор отошел в сторону, мотнул головой, старясь избавиться от навязчивых мыслей, но уже тогда понял, что эту девку ему не забыть.
— Моя будет! – Пообещал сам себе и сжал кулаки, словно силушку девать некуда.
Дарья не замечала Егора. Нет, на глаза-то он ей попадался, только больше пугал ее своим сверлящим взглядом. Хорошо, что хоть с разговорами не лезет.
А он и не знал, что сказать. Вот если подраться с кем – запросто, привыкли стенка на стенку силой меряться, кулаки чесать. А что такой красавице сказать как Дарья – не знал.
И теперь, возвращаясь с чужой свадьбы, решил, что пора свататься, пока не увели девку из-под носа.
Вот уже и родное подворье. – Отдыхай, Яшка, — сказал Егор, распрягая коня, — покормлю тебя позже.
И в тот же вечер матери про женитьбу сказал.
Постаревшая Матрена, потерявшая в войну мужа и двух старших сыновей, охнула по-бабьи.
— А поближе не нашлось, окромя как из Герасимовки девку везти? И когда же ты ее приглядел?
— Не отговаривай, маманя, сказано – женюсь.
— А кто же у нее отец с матерью?
— А нету отца и матери, у тетки росла.
Матрена вздохнула. – Ну, спроси ее, хочет ли идти за тебя…
— Не захочет, уговорю… или украду.
— Тьфу ты, леший тебя водит, — замахала руками Матрена, — не накликай беду, девок что ли мало.
— Девок много, а Дарья – одна!
— Ну, раз так, тетку ее спроси, поди, вместо матери ей. – Матрена подвязала платок, теребя кончики сухонькими руками. Егор у нее последышем оказался: если бы не война, то может, и еще детки были. Только забрала лихая година и мужа и старших сыновей. И саму Матрену горе подкосило, состарилась раньше положенного срока, надорвав здоровье в войну.
На работе допоздна Егор, а потом бежит на реку, охватит взглядом всю ширь Енисея, смотрит на другой берег, и он таким далеким кажется – широк Енисей, до другого берега не так просто добраться. Мужики на лодке вдвоем садятся, гребут со всей силой.
А Егор готов птицей лететь. Были бы крылья – полетел. Ведь Герасимовка – там, на том берегу. И Дарья Полищук там же.
Сядет Егор на каменистый берег и думает, как явится в выходной, как войдет во двор к Дарье и скажет ей все, что на сердце.
В воскресный день, подговорив дядьку Никифора, да напомнив матери о сватовстве, достал из сундука свежую рубаху, пригладил русые волосы, пригнувшись к самовару.
— Чего самовару кланяешься, зеркало же есть, — напомнила мать.
— А на кой оно мне, это пусть девчата в него глядятся, — ответил Егор, — ты лучше поторапливайся, маманя, а то дядька Никифор, поди, на берегу ждет.
Матрена вздохнула, перекрестилась и засеменила вслед за сыном.
— Бабы у колодца говорили, закроют реку скоро, не станет воды, ток пустят.
— Что ты, маманя, сплетни слушаешь… ничего не закроют, а станцию строить будут, чтобы электроэнергия была, свет везде был. А энергия — она всем нужна – и селам, и городам, и заводам, и фабрикам.
— Так что же, так и будет водица бежать?
— Так и будет. Енисей там, выше, перекроют, а вода все равно будет. А то иначе как энергию вырабатывать? Вода нужна. Не зря называют: гидростанция.
— Умный ты Егорушка, надо было тебе далее учиться,- Матрена вздохнула. – А нынче едем сватать… а кого… кота в мешке возьмем, будешь потом горе мыкать…
— Брось, маманя, с чего это горе мыкать… я работать умею, приучила ты меня, так что жить хорошо будем… лишь бы согласилась.
— Ну, что, жених, приободрись, плечи-то расправь, не сиди, как нахохлившийся воробей, соколом лети! – Дядька Никифор подтянул лодку, привязав к ближнему стволу тополя. – Опля, вот так-то лучше, пусть ждет, авось сладится у нас.
— Невеста хоть знает, что сватать ее будут?
— Сказал на днях, — ответил Егор, а сам голову опустил, смотрит под ноги, наступая на мелкую гальку.
Дарья, и самом деле, только неделю назад узнала, что Егор сватать ее надумал. Вспыхнула сначала, как лазоревый цветок, отвернулась, виду не подает, что удивилась.
— Ну, так что скажешь, Дарьюшка, — вкрадчиво спросил Егор, — удивлена, поди, что вот так нежданно к тебе сватаюсь… я ведь и за руку тебя не держал.
Усмехнулась Дарья. – То-то и оно… больно уверенный… с чего взял, что я за тебя пойду…
— Пойдешь, Дарьюшка, пойдешь. Потому как лучше мужа не найти. Знаю, с теткой живешь, хлеб горьким кажется… а со мной как сыр в масле кататься будешь. Мы хоть с маманей и не богато живем, да работящие оба, на чужой кусок не смотрим, свое есть. Да и дом от отца у нас большой. Семья-то большая была, а теперь двое нас. Так что в дом свой введу как царицу, живи и радуйся.
Дарья слегка дернула плечиком, опустила темные ресницы: — Ишь ты, царицу нашел…
— Нашел. Ты как царица для меня…
— Только у твоей царицы приданного кот наплакал. Тетка-то моя, разве что пару полотенец сунет, на том и весь спрос.
— Да брось ты, сдалось оно мне приданое – пережиток прошлого, мы в советской стране живем, отец мой и братья разве за приданое жизни отдали… Они бились, чтобы мы жили душа в душу. А все остальное – наживное. Да и есть у матери – полный сундук. Так что не надо мне от твоей тетки и нитки, лишь бы не противилась нашей свадьбе.
Дарья промолчала, закусив губу. И рада была словам Егора, и горько было на душе. Тетка у Дарьи и сама еще не старой была, двух деток поднимала. Мальчишки у нее в школе учатся, одежды да обуви не напасешься. А тут еще племянница… сирота, конечно, куда ее денешь, вот уж десять лет, как живет у нее девчонка. Сначала помощница был, потом и на работу устроилась, а потом женихи стали засматриваться.
А тут стал заходить к Аксинье вдовец Степан, по годам ей ровня. Аксинья суетится, прихорашивается, поверить не может, неужто за столько годов одиноких и ей судьбинушка улыбнется, может сладится у нее с со Степаном.
А Степан сначала и впрямь к Аксинье интерес имел. А потом все чаще стал на Дарью заглядываться. Она хоть и девчонка против сорокалетнего Степана, а все равно – приосанился, усы приглаживает и глазами-то так и зыркает на Дарью.
Аксинья это сразу заметила, уж ее бабу, жизнью битую, на мякине не проведешь. Стала причину находить, чтобы племянницу из дома выпроводить, или работой какой займет.
— Дашка, иди, там, в огороде ботву собери.
— Так убрали же.
— А ты получше убери.
Всё это вспомнила Дарья, когда Егор вдруг признался, что люба она ему и что сватать будет.
Сначала подумала, что избавится от теткиного надзора да от работы, которой она ее нагружала с утра до вечера. Да и Степана ненавистного видеть не будет – устала от его гляделок бесстыжих. Даша хоть и молода еще, да уже понимает, чего он так смотрит, как кот на сметану. А как уйдет, так тетка готова со свету ее сжить.
Она посмотрела на Егора: вот же оно спасение. И тут же опустила глаза: не люб ей Егор. А кто люб – она еще и сама не знает.
— Ну, так я приеду сватать-то? – спросил Егор.
Дарья вспоминал тетку, вспомнила Степана и, помолчав с минуту, кивнула. – Приезжай, раз уж я тебе по нраву.
— Не то слово! Как увидел, сразу решил – посватаюсь. – Егор подошел ближе. — А я? Я-то тебе хоть немного нравлюсь?
Дарья взглянула на него, задержала взгляд. – Не знаю, Егор. Вот честно – не знаю. Так-то ты хороший, а как там дальше будет – не знаю.
— Моя ты золотая, да будет лучше всех! – Он в душевном порыве взял ее за руку, и она почувствовала его горячее дыхание, даже услышала, как сердце бьется. – Только ты одна в моем сердце! Люблю тебя, Дарьюшка! Все глаза измозолил, глядя на тот берег… откажешь, вплавь кинусь, а там уж… доплыву ли.
— Да чего отказывать-то? Приезжай Егор, а там поглядим.
__________
Две деревеньки разбросало по противоположным берегам как раз напротив друг друга. Герасимовка пряталась за кустарником, который протянулся зеленой полосой, а Тополевка за «выстроенными» в ряд молодыми тополями. В Тополевке сразу за огородами степь с березняками, и они как островки с каждым годом разрастались, заманивая летом в тенек.
Герасимовка славилась ягодой и грибами, тополевские гоняли туда летом на лодках за кислицей, из которой вкусное варенье получалось, а из него морс отменный.
Бывало, два совхоза помогали друг другу, потому как рядышком, всего-то река разделяла, в шестидесятые речка еще свободна была, еще не перекрыли ее плотинами будущих гидростанций. Вот и Дарья оказалась тогда на полевом стане, где и увидел ее Егор.
Росла вроде – худоба одна, говорили, что молодая еще замуж. А потом в одночасье выправилась как березка весной… тут и спохватился первым Егор, без раздумий посвататься решил.
Идут они втроем по каменистому берегу, привязав лодку, дядька Никифор впереди, не оглядываясь, за ним Егор, а потом уж Матрена Михеевна семенит.
— Не отставай, маманя, — Егор остановился, ждет, — давай руку, подмогну.
— Да уж сама управлюсь, — охает Матрена.
Двор, где жила Дарья Полищук, спрятался за раскидистой сосной, да двумя березками. Мальчишки Аксиньины первыми увидели гостей и скрылись – как ветром сдуло с забора. Извещают, что сваты приехали.
Аксинья, еще моложавая, невысокая бабенка, подвязав цветной платок назад и поправив фартук, горделиво взглянула на племянницу. – Расцвела верба в моем доме, вон какая красавица у меня Дарьюшка, — начала она нараспев, будто сказку рассказывала.
Дарья глаза опустила: и от смущения, и от теткиных слов, которых никогда не слышала.
— Приняла, не отдала в детдом… а как же, кровинушка ведь… проходите гости дорогие.
Кланялись все друг другу, потом за стол садились. Никифор уже веселенький, все на «товар» намекает, Егору подмигивает. А Егор как в рот воды набрал – молчит, стушевался.
— Отдай нам, Аксинья, девицу, пора уж ей, — поддержала Никифора Матрена и на сына взглянула.
Закашлялся Егор, встал, лицо раскраснелось, кланяется Аксинье: — Если Дарьюшка согласна, буду ей верным мужем, защитой и опорой.
— Ну, а как же не согласна, жених-то хорош, — Аксинья толкает локотком племянницу, — раз пора пришла – девица со двора. – И тут как заголосила: — Она мне помощницей была, как же я теперь без Дарьюшки…
— Тетя Аксинья, так я еще ответ не сказала, — проговорила Дарья, взметнув ресницами.
Аксинья перестала плакать. – Ну, как же, раз сваты пришли, значит, заранее сладили вы…
Егор испугался, смотрит на Дарью. Матрена насторожилась, да и Никифор тоже. И тишина водрузилась за столом. Даже мальчишки Аксиньины притихли.
Дарья вздохнула. – Ну, так тому и быть… согласна я.
Аксинья снова заплакала. – Вот, Матрена Михеевна, сватьюшка ты теперь мне, а что я делать-то буду с ребятишками одна, откуда помощи ждать…
— Так это, Аксинья Алексеевна, разве мы бросаем вас, я всегда помогу, вы только скажите, нам реку перемахнуть ничего не стоит, — пообещал приободрившийся Егор.
— Вот и ладно, зятек, благодарствую, что не бросаете меня с детками, — обрадовалась Аксинья. Снова звякнула посуда и разговор снова полился рекой.
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ