— Тань, да куда ж вам ещё её–то?! Сами друг у друга на головах! — Ирина Григорьевна проводила взглядом Таниного мужа, Николая, который вел под руку к подъезду старушку. — Поди, уж не в уме женщина! И ведь не родня тебе, Тань! И так забегалась вся, на тебе лица нет. Эту–то зачем взяла?
— Ну а как же, Тёть Ир! Родня всё равно, хоть и бывшая, но свекровь. Ярик за границей, её забирать не хочет, вообще, я так понимаю, не звонит… — Таня осторожно вынимала из багажника вещи, складывала их на лавочку. — А я приехала на прошлой неделе, иногда же навещаю, редко в последнее время, с мальчишками неудобно. Ну вот, приехали, а там у неё холодина, трубу прорвало, весь участок как болото, и соседей нет.
— Так а чего ж другие–то родственники? Помню, и сестра у Ярика этого была, и… — Тётя Ира тоже стала помогать с вещами, но делала она это брезгливо, как будто внюхивалась в кулёчки и свертки, поджимала губы, отдергивала руки. Для неё всё старческое, а уж тем более из деревни, должно непременно пахнуть клопами, плесенью и этим затхлым духом, какой бывает в квартирах пожилых одиноких людей. Ира нанюхалась вдоволь, пока работала фельдшером на скорой. Перевидала всякое: и двадцать кошек, примостившихся вокруг больной хозяйки, и горы мусора на кухне, и квартиры, заставленные старьем так, что не протолкнешься, и… Да что там говорить, старость — не радость, голова работает плохо, всё что–то им, старикам, мерещится… Словом, беда. Ира очень боится своей старости, потому что вот так тоже сорвут тебя с насиженного места, соберут твои вещички в кульки и увезут в чужое место, ты же сама о себе не позаботишься, не топнешь, мол, оставьте всё, как есть, не отвоюешь свою жизнь, не начнешь всё сначала…
— Больно она нужна Польке, я вас умоляю! Поленька — модель, у неё что ни день, то красота. А тут бабулька с челюстями вставными по дому Полюшкиному будет в халате рассекать. А у Полины мужчины, все тоже сплошь модели. Напугает их Фаина Викторовна, дадут они от Польки дёру, как зайцы! — Таня улыбнулась, представив, как из Полининого коттеджа во все стороны, из окон, из дверей, даже из труб, выскакивают полуголые мужики и бегут, не оглядываясь, к калитке. Та заперта, они дергают, дергают, наконец раздается сигнал, как у собаки Павлова в клетке, и мужичье бросается прочь, в лес, забыв о дорогущих машинах, брошенных на Полиной лужайке. А Фаина стоит на веранде в своем неизменном байковом халате с кружавчиками по воротнику и улыбается, как будто картошку сморщило. Морщины по лицу в разные стороны лучиками бегут. — Я, теть Ир, никогда не видела, чтобы люди так резко старели. Ведь ещё года три назад была Фаина Викторовна красивая, да, пожилая, но как все, нормальная, не знаю, как ещё сказать… Мы созванивались, но редко, сами понимаете, вроде как уж отдалились. На похороны её мужа приезжали, помогали всё организовать… А тут мне из их собеса позвонили, так, мол, и так, навестите, совсем женщина пропадает. Я Кольку в охапку, и в машину. Хорошо, ребятню моя подруга Аня забрала. Ну вот, приезжаем, а она на крыльцо выходит, как будто ей, Фаине Викторовне, сто лет. Таких бабушек я только в кинохрониках видела, тех, что про войну. Сухая, в складочках вся, глаза пустые–пустые, но, знаете, что хорошо, полностью в себе. Абсолютно трезво рассуждает, какой день, знает, что в мире происходит, тоже понимает.
— А что, Николай не против чужую мать у себе я в квартире держать? — поинтересовалась Ирина, обернувшись на Танины окна.
— Да что вы! Он и предложил её забрать. У него же строительная бригада своя, вот, обещал у Фаины всё наладить потихоньку, потом её обратно вернуть. — Таня даже выпрямилась от гордости за мужа.
— Значит, на передержке у вас бабка? — хотела пошутить Ирина, но вышло грубо. И она стала что–то говорить дальше про рассаду, про то, что пора высаживать петунии и ноготки, потом якобы вспомнила, что дома много дел, попрощалась и ушла.
Ирина была в общем–то неплохой женщиной, только уставшей. Устала сопереживать, устала видеть чужую боль, страдание. Поэтому два года назад ушла со скорой, хотя считалась очень хорошим специалистом, устроилась в поликлинику, в регистратуру.
«Да что же ты, Ирка, талант свой закапываешь?! — удивлялись коллеги. — В деньгах не выиграешь, а ведь не сможешь без работы–то нашей…»
Ира всё понимала. Но… Выжгло её всю. До донышка. Надо сберечь то оставшееся, тонкий слой плодородной души, на которой, может быть, когда–то ещё что–то взойдет…
— Тань! Если врача надо будет, ты обращайся, у меня много хороших! — крикнула Ирина уже от двери подъезда.
Татьяна кивнула, потом нырнула по пояс в багажник, выуживая сумки с вещами.
Фаина Викторовна не терпела благотворительности.
— Вы, Николай, не думайте! — в который раз повторяла она, подняв вверх свой малюсенький, тонкий пальчик. — У меня на сберкнижке деньги есть, Ярик перечисляет, он же всё–таки сын… Я сниму и вам отдам за ремонт. Хорошо?
— Да чего там, Фаина Викторовна! У вас по мелочи, дом–то сам хороший, ладный дом, чуть подлатаем, и дело с концом! — отмахивался Коля.
Но Фаина так это дело оставить не могла. Как только разместилась и помогла Тане приготовить обед, попросила отвести её в ближайший банк.
— Отведем. Отдохните, чего скакать! Посидите, дух переведите! — улыбнулась Татьяна.
Она всё никак не могла придумать, как называть бывшую свекровь: по имени–отчеству или как–то по–другому. Когда была у неё в гостях, звала официально, а вот у себя дома…
Всё решилось само собой, когда два Таниных сына, Егор и Митька, позвали гостью «баба Фая».
— Иди сюда, баба Фая! Мы тебе свои гоночные машинки показывать будем! — наперебой тараторили мальчишки. — У них колеса, ты смотри, какие! У них там моторы… А знаешь…
Фаина кивала, рассматривала модельки машин, улыбалась, сидя в кресле и поправляя рукавчики вязаной кофты.
— А ведь она раньше такой не была, — вздохнула Таня, глядя в детскую через щелочку.
— А какой она была? — спросил Николай, полез к жене целоваться, но она только строго на него зыркнула.
— Она была на руководящей должности, Ярика что только не на руках носила, пестовала, он — лоб здоровый, а она ему судочки с вкусностями привозила. Мы с ней ругались много по этому поводу. Полина, её дочка, когда в модели подалась, Фаина очень гордилась, все журналы с ней собирала, берегла. Свекор, Олег Константинович, ну, покойный, — зачем–то пояснила Таня. Муж вечно путался в этих именах и родственных связях. — Он её осаживал, говорил, что пора детей отпустить, да и не с чего Полиной так гордиться, чтобы тело показывать, много ума не надо. А Фаина обижалась. Да, своих детей она любила яростно, даже слишком…
— И что в итоге? — пожал Николай плечами. — Одна, позабыта, позаброшена, что ей с тех денег, что Ярик твой ей кидает?! Есть их что ли? Рабочих найти надо? Надо! Материал чтоб хороший купили, надо? Надо! Чтоб, пока работают, лишнего не унесли, надо следить? Надо! А деньги этого не умеют.
— Он не мой! — надулась Татьяна.
— Кто?
— Ярослав. И хватит о нём! — Танюшка взяла ворох белья, понесла в ванную. Скоро оттуда раздалось мерное жужжание стиральной машинки, и по квартире запахло свежестью.
Таня любила стирать, вот этот аромат чистоты тоже любила, без каких–то лишних примесей, просто чисто, и всё.
Танюшка задумчиво переставляла флаконы шампуней на полке. А ведь она когда–то думала, что с Яриком у них серьезно, что это «то самое», на всю жизнь. Только детей не было. Он не хотел.
— Сейчас не время! — говорил Тане муж.
— А когда время? — обижалась она.
— Ну… Вот осяду в офисе, тогда можно и отцом становиться, а пока у меня совсем другая жизнь, Танька! — Он всегда звал её так грубо, ей не нравилось, но зачем–то терпела. — Командировки, интересные встречи. А может, вообще переедем в другую страну, с детьми, поди, это сложнее!
И переехал, как обещал. И не только без детей, но и без жены.
— Мне, Тань, там удобнее быть холостым, — так прямо и сообщил он удивленной Татьяне. Она только что разговаривала с восторженной Фаиной Викторовной, та сообщила, что «Ярочку отправляют в Германию! Добился, заслужил, филиал дают, будет людьми управлять, умница!»
— Яр, ты шутишь, я что–то не пойму! — Тогда земля ушла из–под ног, Таня схватила со стола графин с водой, попила прямо из него. — Это же нелепо!
— Да уж какие шутки, Танечка! Я занятой человек, у меня дела, у меня карьера. Ну, пожили, хорошо нам было же? Хорошо. Теперь каждый сам по себе будет. С собой я тебя не возьму, а зачем мне такие сложности тогда: ты здесь, мало ли, с кем спишь!
— Ярик! — Танька даже заплакала. Обидно! Она никогда мужу не изменяла, даже в мыслях не было!
— И тебе какой смысл с кольцом ходить, если я не вернусь. И тебя к себе не заберу. Да не нужна ты мне, Танька! Кулёма ты и рохля. Я давно хотел сказать, но случая подходящего не было…
Их развели очень быстро, без проблем. Татьяна уехала к родителям, Ярик, поцеловав троекратно растерянную мать и хлопнув сестру по з а д у, прыгнул в самолет и улетел. У него теперь другая жизнь, «а не вот это всё»!..
С Фаиной Викторовной Таня долго не общалась, не знала просто, что теперь говорить. А может и ей, бывшей теперь уже свекрови, Таня совсем не нужна?
Фая позвонила сама, пригласила к себе в загородный домик, который Ярик, так уж и быть, купил родителям перед отъездом. Как бы откупился. Фаина давно хотела выехать из города. Выехала.
— Зачем приезжать? — вяло поинтересовалась Таня.
— Я хочу извиниться.
Фаина Викторовна тогда умела говорить с достоинством, высоко подняв голову. Да, она вырастила эгоиста, сама того не желая, научила его ластиться, если нужно, к добрым людям, получать от них всё, что хотел, а потом уходить. И извиняться Фаина умела. Голову пеплом не сыпала, но всю вину взяла на себя, предлагала Тане какую–то денежную компенсацию, потом смутилась вдруг под взглядом мужа, вздохнула.
— Прости, Таня, что я вырастила подлеца. Но надо же как–то дальше жить! Слышишь, Таня?!
А Татьяна сидела и плакала. За что?! За что с ней так, а? Просто не нужна стала, и выкинули. Как кошку или собаку.
Свекор велел женщинам не раскисать, попросил чая. Таня и Фаина засуетились, хватились, к чаю ничего нет, а хочется плюшек!
«Верно средство от тоски — это плюшки с изюмом!» — где–то читала Таня. Может и правда?
Затеяли тогда тесто, хотя магазин с выпечкой был недалеко, на машине десять минут ехать, но нет, надо свои. Пока тесто подошло, пока вымесили, слепили сердечки, посыпали их сахарком, смазали маслом, запекли… Уж вечер наступил. И сели, наконец, пить чай. Как кто? Да какая разница, кто кому теперь кем приходится! Люди, чьи судьбы когда–то пересеклись и уже никогда не расплетутся…
Так и жили, навещали друг друга. Через несколько лет Таня познакомилась с Николаем, сначала не хотела говорить Фаине, что выходит замуж, но потом призналась.
— Вам, наверное, неприятно всё это… — смущенно сказала Таня. — Но вы же сами сказали, что надо как–то жить…
— Нет. Я рада за тебя. Это хорошо, когда в жизни что–то меняется. Это правильно! — покачала Фая головой. Расстроилась ли? Возможно, ведь думала, что может ещё срастется всё у молодежи, сойдутся обратно, такая пары была… — Я, правда, рада.
А вот Николай никак не мог понять, что Танька носится с этой Фаиной Викторовной Самсоновой.
— Да забудь уже! — недовольно бурчал он, но всё же исправно возил Таню в гости к Самсоновым.
— Не знаю, Коль, может ты и прав, но в этом есть какое–то предательство, понимаешь? Сын их предал. Ну ведь предал же, даже не звонит! Дочка тоже чихать хотела на то, что у отца её сердце, а у матери болят руки, артрит…Да, у них есть знакомые, есть друзья, но я чувствую, что тоже им нужна, — оправдывалась Таня, тянула мужа за рукав свитера, а тот отмахивался.
— Ну раз нужна, значит, так и быть. Да чего ты расстроилась–то? Едем же, вот уже с МКАДа свернули, чего нос–то повесила?! — Николай храбрился, но знал, что Фаина сравнивает его со своим сыном. Кто выигрывал в её глазах, он так и не понял.
… — У вас очень уютно, Таня! — сказала вечером Фаина Викторовна. — Если не возражаешь, я завтра затею пироги. Ну… Это, наверное, судьба всех женщин в старческом возрасте — затевать пироги. Даже на чужой кухне… — Фая помолчала, потом продолжила:
— Завтра сниму деньги, всё вам отдам. А ребятишки у вас — просто чудесные! Егор столько всего про космос знает, бойкий, этакий кузнечик, скачет, устали не знает. А Митя совсем другой, очень осторожный, рассудительный, ко мне тоже с опаской отнесся поначалу. Но потом так нежно сказал: «Баба Фая, давай–ка я тебе подушечку поправлю…» Это потому что в любви рождены и выращены. Молодцы!
Николай вскинул брови вверх, выразительно кивнул, глядя на Таню, мол, Фаина–то эта не так уж и плоха! Колькины гены в мальчишках сразу разглядела!
— Да! Это папа наш старается, я то что… Так, подай–принеси! — лила Танька елей на мужнину душу. — Только вот убираться в комнате никак не приучу. Никого — ни детей, ни мужа. Как думаете, баба Фая, это в кого так?
Гостья улыбнулась, пожала плечами.
— Это погодное, Таня. Пройдет! — заключила она. — Что тут у тебя? Каша? Давай, доварю. А вы идите, отдохните что ли! Сто лет не варила ни для кого кашу…
И принялась шкрябать ложкой по дну кастрюльки.
Таня кивнула, сняла фартук. Устала. Она всё никак не скажет мужу, что… Да ладно, попозже, неясно ещё ничего…
… Во дворе все украдкой рассматривали «бывшую Танину свекровь», гадали, какой у неё сын, да что там и как было, шушукались.
Только детям было всё равно, кто кому бывший. Они гурьбой носились по двору, прыгали, рисовали мелками, возились в песочнице. Мамы следили со скамейки, потом отвлекались, обсуждали что–то.
— Мой!
— Нет, мой! Отдай, ворюга! — раздалось вдруг из кустов.
— Драка! — загалдели девчонки. — Митька с Сережкой кулаками машут! Уууу!
Все разом кинулись смотреть.
Подошла и та самая «Бывшая Танина свекровь». Она выглядела какой–то растерянной, даже напуганной, но, поняв, что баталия между мальчишками развернулась не на шутку, позабыла свои чаяния, кинулась разнимать.
Они сначала отбивались от этой худой, в складочках–морщинках, старушки, толкались и уворачивались, а потом почему–то замолчали, насупились только.
— Что не поделили? — спросила их Фаина.
— Ничего! — буркнул Митя.
— Ну вот я тоже думаю, что ничего. А давайте в «каравай» играть? — предложила вдруг примирительница.
Мало кто знал, что в юности она работала в саду, ох, и ревела, что дети её не слушаются, что их много, а она одна, потом приноровилась, стихов знала уйму, сейчас все и не вспомнит. И этот самый «Каравай».
— Какой каравай? — насторожились дети.
— А такой! — весело развела Фаина руки в стороны, взяла ладошки стоящих рядом детей. — А ну–ка в кружок, давайте! Давайте! А то не успеем!
Ирина из окошка своей квартиры наблюдала, как на детской площадке развернулся хоровод, ребятня смеялась, вертела головой, приседала и тянулась потом вверх, вставала на мысочки. Потом играли в «Бояр», «ручеек» и во что–то ещё, Ире было не разобрать. Дальше Фаина принесла из дома большую банку с мыльной водой и соломинки. Стали пускать мыльные пузыри, малыши их ловили, смеялись. В «классики» Фаина прыгать не решилась, но рьяно «болела» за всех участников, и победила дружба, и всем досталось по леденцу.
— Ну надо же! А я и забыла, что игры–то такие есть! И что бабушки такие бывают… — улыбнулась Ирина, вышла, присела рядом с уставшей Фаиной на лавочку.
— Ой, я тоже забыла, а сейчас всё вспомнила. Мне не в тягость, а мамы пусть отдохнут. Тоже, поди, юлой крутятся весь день, вечером еле до подушки доходят! — Фаина Викторовна расправила поясок на брючках, вздохнула, потом вдруг вся поникла, как будто ей на плечи положили что–то тяжелое.
— Вам плохо? — нахмурилась Ирина.
— Нет. Физически нет. А вот на душе очень плохо… — пожала Фаина плечами.
— Понимаю…
— Да нет, вы не понимаете. У меня же есть сын, Ярик. И дочка, Поленька. Ярик за границей, он глава какого–то филиала, очень занятой человек. Дочка — модель, её в журналах печатают. Ну, это я раньше так думала, а теперь оказалось, что сын мой — вор, — Фаина выпрямилась, поджала губы. Но они всё равно дрожали, и хотелось плакать.
— Как так вор? — опешила Ирина.
— А так… Я сейчас была в банке. И…И мне сказали, что на счету у меня лежит всего пятьсот рублей, представляете? А остальное, что я копила всю жизнь, сбережения, я якобы перевела сыну. Я ничего не переводила, я это точно знаю. И конечно, в банке сказали, что разберутся, но это ужасно, да? Это же сын… Я его так ждала, мы с мужем ждали, он родился слабеньким, переболел пневмонией, и я его всегда оберегала, считала, что виновата, что не доглядела. Я сама виновата, да? Я его таким сделала?
Фаина всё же расплакалась. И из–за денег, которые она должна Николаю за ремонт, и из–за того, что Ярик оказался таким человеком.
— Ой, да ну скажите тоже! — махнула рукой Ира. — Если себя винить, то и никакого сердца не хватит. Просто каждый человек, он, понимаете, ну, отдельный что ли… Не знаю, как объяснить. Вот вы в него вкладываете добро, душу, тепло, радуетесь его успехам, помогаете пережить неудачи. И он может это тепло накопить и сам засветиться, а может всё сожрать, извините, — и вас, и вашу душу, — а сам так и остаться черным.
— Но ведь говорят: «Что посеешь, то и пожнешь…»
— Говорят. Зря не скажут. Но судя по тому, что о вас рассказывала Таня, вы не умеете любить слепо. И сына своего воспитывали в здравом уме. Просто люди меняются. А пойдемте ко мне? Берите мальчишек и айда пряники есть! — предложила Ирина. Ну а что она могла сказать? Обвинить во всем саму Фаину? Сказать, мол, да, вы воспитали сына–эгоиста? Она сама всё поймёт, умная. Ей нужно другое. Что? Ирина и сама не знала. Доброе слово, наверное.
— Не удобно! Ну что я как будто напросилась! — отрицательно покачала головой Фаина.
— Да мне, знаете, тоже одиноко. Иногда хочется, чтобы гости, заботы, хлопоты… Семьи нет, так и не обзавелась, работала постоянно, думала, успею. А когда голову подняла, оказалось, что ничего мне не нужно, ни сил, ни желания нет. Сгорело. Вот так и живу одна. Разные мы все, женщины, а всем одного хочется иногда… Тепла…
Фаина кивнула. И согласилась пойти в гости. Митя с Егором отказались, у них много дел во дворе…
Николай вот уже третий день был на стройке, у Фаины на участке. Таня звонила ему, рассказывала, как у них дела, хотела что–то добавить, но потом не решалась. Рано.
Фаина Викторовна тоже хотела что–то сказать, но Таня вечно куда–то спешила.
— Татьяна! — наконец не выдержала Фая. — Я должна наконец признаться. Сядь, удели мне, пожалуйста, пять минут, а я потом помою посуду.
Танюшка нахмурилась, села.
— Таня, на моём счете в банке ничего нет. Ярик всё забрал. Мне нечем вам платить. — Фаина говорила быстро, на одном дыхании. — Я решила, что продам свою квартиру и деньги отдам вам, сколько будет нужно. Я никогда не была должником, это неудобно, это как предать тебя, Николая. Но продать квартиру я быстро не смогу, поэтому придется подождать. Я ничего не знала, не проверяла, есть счет, и есть. А вчера взяла выписку и… С этим уже разбираются. Мне стыдно и неудобно, Таня.
Татьяна слушала как будто рассеянно. Последнее время она часто была рассеянной, и ей хотелось спать. И есть. Много. Постоянно.
— Фаина Викторовна, а у нас с Колей будет ребенок, — прошептала она. Ей было приятно это говорить, медленно, смакуя каждое слово. Будет. Ребенок…
— Что, Танечка? Что?.. — Фая осела на стул, сначала вскинула брови, потом стала улыбаться, потом запела, хлопая в ладоши: «Каравай, каравай, кого хочешь выбирай!» И бросилась обнимать Танюшку. — Как же хорошо, Таня! Это же так хорошо!..
И почему–то обе поверили, что всё действительно будет хорошо.
… Во дворе с молодежью теперь гуляла баба Фаина, она же была их предводителем, затейником и судьей.
Николай закончил обновление Фаиного дома в срок, деньги она ему заплатила, потому что продала кое–что из своих украшений. Таня отнекивалась, но Фаина и слушать не хотела!
— Так дела не делаются, дорогая моя! — Голос бывшей свекрови окреп, она сама даже как–то расправилась, помолодела. — За любую работу надо платить! И мне приятно, что я в состоянии это сделать. Николай, вы настоящий мужчина, слышите? И просто счастливый человек!
Фаина улыбалась, подмигивала ему, а Колька всё никак не мог взять в толк, что такое она имеет в виду.
А когда Таня разъяснила, то стал глупо улыбаться и пожимать плечами, такой вот счастливый человек.
Ярик вскорости вернулся в Россию, побитый, обиженный. Из филиала его выгнали за растраты, а как только в Москве узнали, что он опять живет в своей квартире, что нашёлся живой и здоровый, то потребовали вернуть и незаконно списанные со счета деньги Фаины Викторовны.
— Да как незаконно?! Мама, неужели тебе жалко для сына? Неужели ты меня совсем не любишь? — кричал он в трубку.
— Люблю. Потому и не покрываю. Я многое тебе прощала, Ярик. Многое замалчивала, чтобы тебя не ругал отец, ведь знала, что у него тяжелая рука. Пыталась договориться, объясняла. Но где–то что–то упустила. Значит, я не справилась. Я хочу, чтобы ты понял, что за любое преступление наступит наказание. Жестоко? Наверное. Можешь меня больше не любить.
— Мам, забери заявление, я всё тебе отдам. Ну зачем мне это пятно на репутации! Меня и так ни одна фирма брать не хочет. Я поживу у тебя? — заныл Ярик.
— У меня? А я сейчас не дома. Извини, сынок. Потом перезвоню. Пока! — Фаина выключила телефон.
Сейчас ей некогда. Вон в окошке Таня с новорожденной дочкой на руках, хорошенькая, только уставшая…
Митя и Егор прыгают, дергают Фаину за платье, просят отца поднять их.
— Завтра выпишут вашу Юлю, и рассмотрите! — взволнованно говорит им Николай. Дочка… у него дочка! Надо же!
Сестра Мите и Егору понравилась, только уж больно звонкая.
— Это ничего, пройдет! — уверила их баба Фаина. — Ещё вспоминать будете, как её нянчили. Всё впереди!
Мальчишки задумались. Странное слово «впереди», оно похоже на стрелу, немного острит и блестит на солнце.
У них ещё и правда много всего впереди, у Тани, Николая, Фаины, их детей. Но главное, что они не бросят друг друга, не прогонят, не откажутся. Они — кусочки одного мира, название которому «Счастье».
Благодарю Вас за внимание, Дорогие Читатели!
Автор «Зюзинские истории».