В просторной обставленной антикварной мебелью столичной квартире Леонида Самойловича, заведующего кафедрой искусствоведения местного института, шёл серьезный разговор. Участниками его были трое: сам хозяин, его жена — Жанна Фёдоровна и их сын – Семён.

Семён всегда был послушным и прилежным сыном. Нет, разногласия подростковые, конечно, и у него возникали, но были они незначительными, не влияющими на основной жизненный выбор.

Сын всегда послушно следовал​ родительской воле. Так было, начиная с выбора школы с химико-биологическим уклоном и​ образования в школе музыкальной. Отсутствие музыкального слуха, как и желания учиться игре на фортепиано, никак не влияло на желание родителей. Сын должен был получить музыкальное образование.

Заканчивая школу, Семён, в отличие от большинства своих сверстников, уже знал «кем быть». Этот вопрос за него давно уже решили отец с матерью.

Сейчас Семён учился в медицинском.

Но​ планы родителей на этом​ не прерывались. Далее Семён должен был поступить в аспирантуру, защитить диссертацию, и остаться работать в медицинском институте. Уже велась научная работа, уже налаживались необходимые связи.

Не в деревню же ехать врачом!

И вот впервые сын нарушал их планы. Нет, учился он прекрасно, был одним из лучших на курсе, но …

На врачебной практике влюбился и собрался жениться. И на ком! На медсестре непонятного рода и племени, приехавшей из какой-то там деревни.

Они уже имели удовольствие познакомиться с возлюбленной сына. Девушка, по меркам этого дома, вела себя вульгарно.

Она без зазрения совести прошлась по комнатам, осматривая обстановку, без разрешения брала в руки вещи и разглядывала их. Громко смеялась, командовала Семёном, смело без должного уважения к родителям отвечала на вопросы.

– Мамка с папкой на лесопункте работают оба. Мамка сначала в совхозе трудилась, а теперь там –​ в столовке. Всё при продуктах! Лучше намного. Все накормлены. У меня ведь ещё два младших брата – спиногрыза.

Семён бледнел, опускал глаза, понимая, что и так отрицательно настроенные на эти отношения родители, ещё больше уверяются в том, что девушка ему – не пара.

Когда он был наедине с ней, её простота и некая примитивность общения не были так заметны. Скорее, наоборот –это-то его и привлекло. Крайне стеснительный с пациентами, он мялся в объяснении банальных вещей, начинал говорить заумными никому непонятными терминами, и тут рядом оказывалась она – медсестра Тонечка.

– Да чё тут непонятного-то. Доктор Вас спрашивает сколько раз по большому хаживали сегодня, жидко ли или наоборот?

Он был благодарен. Сначала просто подружились, вместе попадали на дежурства. Тоня прикармливала ординатора пирожками, которые пекла сама, помогала освоиться в новом для него коллективе, подсказывала как вести себя с больными.

С Тоней было всё легко, она была компанейской, коммуникабельной, быстро решала все проблемы, и всегда с позитивом и улыбкой. Постепенно Семён стал от неё даже зависим. Он неуютно себя чувствовал в больнице в её отсутствии и, наоборот, – был спокоен и уверен в себе, когда Тонечка находилась рядом.

Внешне они тоже были, если можно так сказать, противоположны друг другу: он – высокий, сутуловатый, с горбинкой на носу, кучерявый, она – кровь с молоком, в меру фигуристая симпатичная курносая девушка с большой грудью и косой.

– Семён, – серьезно говорил отец, – Ты умный мальчик, ты можешь проанализировать ситуацию. Сколько таких вот, как ты, стали жертвами подобных отношений. Такие девочки мечтают о браке. Ты и сам прекрасно понимаешь, что это связано не с чувствами, а с банальной расчетливостью. Московская квартира, принадлежность к определенному сословию, прописка … Семён, ты не глуп. Пожалей маму, в конце концов.

Мама утирала глаза кончиком вязаной шали, театрально вздыхая.

– А он не хочет думать о нас, Леонид. Сейчас он думает только о себе. О каких-то своих низменных чувствах!

– Почему это о низменных, я наоборот – о высоких. Мы с Тоней любим друг друга.

– Вот видишь, он променял нас на эту …

Семён не выдержал.

– Почему вы всегда всё за меня решаете?! — истерически воскликнул он. — Я уже взрослый, я – мужчина! Я могу хоть что-то решить без вас?

Впервые в жизни он осмелился поднять голос на своих родителей. Мать испуганно воззрилась на сына. Отец побледнел и нахмурился.

— Что ж! — промолвил он. — Поступай, как знаешь. Но знай, ты делаешь большую ошибку. Очень жаль, но скоро ты и сам в этом убедишься.

Семён молча вышел из комнаты. Он не намерен отступать. Они с Тоней уже назначили день свадьбы.

Родители долго гнали от себя эту мысль, надеялись на чудо. Но чуда не случалось. Эта Антонина и их любимый сын уже сняли какую-то посредственную столовку для свадебного торжества, сын уточнял у них количество гостей.

Леонид Самойлович был загнан в тупик. С одной стороны, он никак не мог женить сына, не пригласив коллег, а особенно своего непосредственного начальника и, как считали они с женой, друга семьи — ректора института культуры, с другой – приглашать их в посредственное заведение было невозможно. Скрыть свадьбу сына они тоже не могли. Времена были советские: личная жизнь на виду. Хотя скрыть хотелось.

Они посовещались, и при согласии молодых, перенесли свадьбу в другое место, взяв на себя часть расходов: не самый дорогой, но все же приличный ресторан. Эта ситуация немного примирила их с выбором сына, но душа болела все равно.

Из далёкого селения на свадьбу съезжалась Тонина деревенская родня: её родители, два младших брата, бабушка и тётка.

Тоня в столице на двоих с подружкой снимала комнату у старенькой бабушки. Вернее даже, у её дочери. Старушка занимала маленькую комнату, а девушки – зал. Отсутствие места родственников Тони не пугало: люди привычные к трудностям, как – нибудь …

– Сём, меня же сватать надо. Без сватовства не отдадут, – хитро улыбнувшись, сказала как-то Тоня.

– В смысле? – эти народные традиции прошли мимо Сёминого воспитания.

– Ну, вы с родителями должны придти к нам, когда мои приедут, ты должен отца с матерью попросить отдать меня за тебя. Это традиция такая просто. Мои настроены, что только так и можно.

Когда Семён объявил это родителям, те тоже немного растерялись. Нет, о традиции такой они, конечно, знали, но как-то совсем не учли, думали – сейчас это уже никому не нужно. Оказалось – нужно. Ещё как нужно, так нужно, что к этому уже готовятся: и Тонины подружки и её родители.

А как без сватовства отдавать? Без сватовства – никак.

Надо было ехать свататься в съёмную Сонину квартиру.

– А сваха у вас есть? – спросила Тоня Жанну Федоровны за день до назначенного сватовства?

– Какая ещё сваха, Тоня?

– Как какая? Без свахи никак. Возьмите какую-нибудь хорошую знакомую, пусть она и будет свахой.

Из хороших знакомых у Жанны Федоровны была интеллигентная соседка – библиотекарь Лариса Павловна и коллега по работе в институте старая дева Инесса Михайловна, с которой вместе когда-то учились. Обе они далеки были от образа свахи, да и общение Жанны с ними было не слишком близким. Семья была замкнутой.

Она выбрала Инессу. Та от предложения напряглась, разволновалась и целый день потом доставала звонками: «а вдруг» или «а что если меня спросят». Жанна уже не рада была, что обратилась именно к ней. Но менять решение не стала. Вся эта свадебная суета её уже раздражала. Но забота о единственном дорогом сыне заставляла терпеть. Какой же он несчастный в этом неправильном своем выборе! Жанна ломала руки, пила таблетки и жалела сына.

И вот в день сватовства они, заехав за Инессой, за цветами для невесты и её матери, направились к дому Антонины.

Остановились у старого обветшалого дома на окраине столицы. Расписанные надписями неприличного содержания двери подъездов удручали. И только одна дверь была завешена плакатом с нарисованными голубями и надписью – «Здесь живёт невеста».

“О Боже! Какая нелепость» – подумалось Жанне.

Но долго думать ей не пришлось. С какого-то окна-балкона раздались крики детей и суета взрослых: «Приехали, приехали», и тут же заиграла гармонь.

Леонид Самойлович, в своем лучшем костюме, поднимался по лестнице, разглядывая наклеенные на стену бумажные цветы. Видимо, они закрывали особенно обвалившиеся места крашеного тёмно-зелёной краской подъезда. Его искусствоведческий вкус страдал и лил слёзы.

За дверью квартиры с ободранной мягкой обивкой, к которой привёл их сын, отглаженный и отутюженный по данному поводу, происходила возня. Но дверь никто не открывал.

Семён постучал.

– Кто там так стучит громко? Ай ай!– деланно театрально спросили за дверью и раздался смех.

Семён немного растерялся. Их явно ждали, но …

– Это мы, – сказал он.

– Кто это «мы»? – раздалось за дверью, и опять смешки.

У Леонида Самойловича было одно желание – сейчас развернуться и уйти, он сдерживал себя, как мог.

– Мы за невестой, свататься, – наконец изрёк сын, сутуло наклонившись над дверью.

– А здесь невест много, вам кто конкретно нужен?

– Антонина!

Этот ужасно нелепый спектакль продолжался минут десять. Ни родители, ни Семён, ни уж тем более испуганная напряжённая сваха Инесса Михайловна, не знали что отвечать. Спасла ситуацию Антонина, она потребовала с той стороны, чтоб, наконец, гостей пустили.

В прихожую еле втиснулись. И там опять начались какие-то стишки и прибаутки про купцов, про товар, про красавицу невесту.

В толпе людской Жанна с трудом поняла, что эта полная, круглолицая и курносая женщина в цветастом полушалке и низкорослый худощавый мужчина с обрюзгшим лицом, но уверенным взглядом, одетый в помятый, засаленный на обшлагах пиджак и есть родители Антонины.

В комнате стоял стол. Там было так тесно, что, чтобы подойти к своему стулу, надо было поднять рядом сидящего. Стол ломился. Их усадили. Правда потом по их коленям к матери полез Тонин младший брат, испачкав ногами брюки Леониду Самойловичу и опрокинув на второго брата пустой бокал. Бокал разбился.

Брат вопил на брата. Остальные ликовали – к счастью.

Жанне казалось, что она спит и видит сон.

Нет, не такой участи, не такой родни она желала сыну.

Хотелось проснуться …

Гостей усадили. Правда потом по их коленям к матери полез Тонин младший брат, испачкав ногами брюки Леонида Самойловича и опрокинув на второго брата пустой бокал. Бокал разбился.

Брат вопил на брата. Остальные ликовали – к счастью.

Жанне казалось, что она спит и видит сон. Нет, не такой участи, не такой родни она желала сыну. Хотелось проснуться …

Пришлось опять выйти из-за стола, туда поползла на коленях по стульям подруга Тони с веником и совком. Пока она мела, а все ждали, Жанну схватил в объятия отец Антонины.

– Ну, знакомы будем, сватья – он обнял её и смачно поцеловал в щёку.

Хотел было то же сделать и с Леонидом Самойловичем, но тот, опередив, подал руку, ограничив порывы будущего родственничка. Восполнил порыв будущий сват на Инессе, её он расцеловал в губы. Она густо покраснела и начала задыхаться от такой наглости, но этого уже никто не замечал. «Целовальщик» пробирался к своему месту и уже откупоривал спиртное.

Теперь решили, что сесть надо по-другому. Долго кричали, решая – как. В итоге посадили жениха с невестой в самый дальний край, во главе стола, родителей и сватов рядом.

Тоня прямо-таки светилась от счастья, и щеки её рдели ярче пышных роз, которые подарил ей жених. Зато Семён отчего-то был суров и бледен, как полотно. И походил сейчас на несчастного юнца, которого женили на старой бабке насильно. Он волновался не столько за себя, сколько за родителей.

Жанне налили вина, хоть она и просила воды, Леониду – самогонки. На его отпор внимания тоже не обратили, ответили, что коньяк – это суррогат, а самогоночка домашняя, собственными стараниями выгнанная, чисто – слеза. Спорить было бесполезно.

– Так зачем же вы пришли? Хочется услышать чётко! – наконец, воцарился порядок за столом, и сваха-тётка со стороны невесты в блондинистом парике решила продолжить задуманный сценарий.

Вопрос был задан Инессе. Все уже разобрались, что она-то и есть – сваха жениха. Инесса поперхнулась водой, которую решила глотнуть и закашлялась. Сидящая рядом Тонина бабка, здоровая и боевая — стукнула ей по спине так, что Инесса подпрыгнула. Кашлять она перестала, но и сказать ничего не смогла.

– Ясно! – сказал Тонин отец, которому не терпелось уже, наконец, выпить, а эти … со своими традициями тянули и тянули время, – За нашей невестой пришли, чё тут гадать-то, такой невесты ни у кого больше нет. РОстили, холили девичью красу. Давайте за это и выпьем! – он уже поднимал стопку.

Но сваха-тётка не унималась:

– Постойте постойте! Свахе первая палка и первая чарка, – она сделала вид, что замахивается на Инессу свёрнутым трубкой сценарием, тем самым заставив ту втянуть голову в плечи, потом легко ударила и поднесла ей большой бокал красного вина.

Инесса пригубила.

– Неее, так не пойдёт, – засовывая в рот колбасу провозгласил отец невесты, он уже опрокинул свою стопку, – За нашу невесту только до дна. Ну-ка, ну-ка! Давайте…

Все с ним согласились, закивали, загудели. А семилетний брат закричал: «Пей до дна! Пей до дна». Народ подхватил. Инесса, косясь на народ, медленно и размеренно допила свой большой бокал красного вина.

– Ну, теперь все за знакомство! – сказал нетерпеливый отец, наливая Инессе по новой.

Тонина мать Клавдия было зашипела на него, но все быстро согласились, поднимали стопки, бокалы – чокались.

Родители жениха подставляли свои бокалы под чрезвычайное желание будущих родственников чокнуться именно с ними, а потом пригубили налитое. Но, не тут-то было! Все заволновались, и их заставили пить до дна.

Семён опрокинул свою стопку, дабы не выглядеть перед новыми родственниками ханжой, допила свой второй бокал и Инесса. Леонид и Жанна ополовинили и принципиально поставили бокалы на стол. Толпа успокоилась и на этом.

Сценарий продолжался. Тоня, лазая по головам, раздавала каравай » испечённый своими хозяйскими руками», гармонист, крепкий коренастый усатый мужичок, нанятый для данного случая, отрабатывал денежку, вставляя свои аккорды после каждого слова и подмигивая при этом Инессе. Та краснела, опускала глаза и нежно улыбалась. Её немного развезло от выпитого. Гармонь порой заглушала слова.

У Жанны разболелась голова. Она смотрела на сына и понимала, что он играет роль, это всё ему тоже не нравится. Но он улыбался, участвовал в шутках, был не таким хмурым, как в начале. «Спиртное!» – подумала Жанна.

– Так! Тихо! Слово предоставляется папаше жениха!

Леонид жевал. Он поискал глазами салфетки, но не нашел, вытер рот носовым платком и поднялся. Леонид Павлович всю свою жизнь преподавал, читал лекции по искусствоведению. Опыт большой, но к каждой своей лекции он готовился тщательно. Так и теперь. Дома он продумывал напутственные слова сыну в день свадьбы. Пригодилось это сейчас. Он откашлялся, взял в руки бокал. Гармонист сделал какую-то дурацкую музыкальную подводку и Леонид начал:

– Товарищи! Сегодня мы согласуем предстоящее заключение законного брака и посвященное ему свадебное торжество двух молодых людей, наших детей, коими являются сватующиеся. Брак, товарищи, это серьезный выбор, решение, принятое двоими. А мы, родители, должны стать для них примером взаимоуважения, выручки, высоких моральных принципов. Семья, друзья, – это ячейка нашего социалистического общества! …

Закатив глаза к потолку, Леонид заливался соловьём, явно упиваясь собственным красноречием. Но чем дольше он говорил, тем громче становилось поначалу тихое шушуканье за столом. А потом оно и вовсе переросло в гул, послышались смешки… Чтобы положить конец столь явному безобразию, осмелевшая от выпитого Инесса, громко постучала вилкой по тарелке. Это немного помогло.

— Это, кто ж женихов папаша будет? — поинтересовался гармонист, наклонившись над бабкой невесты, косясь в сторону Леонида, — Экой важный…

— Он в ихнем институте кафедрой заведует. И мамаша ихняя тоже там работает. Большие люди, уважаемые.

– Так и видно сразу, а я, наверно, выпью пока. Вам налить?

— Пожалуй… — согласилась старуха, ласково глядя на молодых. Потому что в этот миг она вспоминала вдруг собственную свадьбу и покойного мужа. Слова отца жениха были так торжественны и патетичны, что от осознания невероятной значимости события, выпив, она расплакалась навзрыд.

Речь Леонида прервалась громогласными всхлипываниями старушки и бросившимися её успокаивать родственниками.

– Ох, Коленька, не дожил ты! Ох, Коленька, – причитала бабуля.

Леонид сел. Всем было уже не до него. Вместе с ней заплакала и бабушка-соседка, которую тоже позвали к столу. Их увели в соседнюю комнату.

– Ох, чуть не забыла, – воскликнула Клавдия, Тонина мать, – У меня ж подарок от бабы Лиды тебе!

Чтоб не лезть через народ, она попросила сына отыскать в коридоре сумку. Они долго объяснялись, препирались, но сумка-таки нашлась. Мать протянула дочери картонную коробку чуть ли не с поклоном.

– Это тебе. Баба Лида от чистого сердца дарит.

Все смотрели, как Тоня бережно развязывает бечёвки, открывает коробку. Никто, кроме её самой и рядом сидящего Семёна, не мог видеть – что там. Леонид следил за лицом сына. И вот – глаза Семёна вытаращились на то, что было внутри, он побледнел. А Тоня, наоборот, с улыбкой созерцала подарок.

– Ох, спасибо, баб Лидусе. Всё самое ценное отдала!– она достала тяжёлое золотое кольцо и надела его на палец, – Только как же она без зубов-то?

– А ей они уже ни к чему, желудок только жидкое принимает, – махнула рукой мать.

Гостям продемонстрировали подарки. Кольцо было на пальце, а в коробке лежали какие-то старые открытки и письма, вышитое полотенце, золотой крестик, и … золотой зубной протез – бабушкина челюсть без нескольких зубов. Брат Тони начал её примерять, кривить рожицы.

Гармонист запел, все подхватили. А потом понеслись частушки, да такие, что Жанне стало дурно. Хуже всего, что рядом сидящая интеллигентная до фанатизма Инесса гоготала вместе со всеми, стуча Жанну по плечу, а потом и сама пропела:

– Говорят, что я старуха,

Только мне не верится.

Посмотрите на меня,

Всё во мне шевелится.

Потом на малюсеньком пятачке комнаты начались какие-то танцы-обжиманцы. Все болтались туда-сюда, кто-то собирал и менял посуду, кто-то выходил на балкон кухни курить. Отплясывала на пару с гармонисном и Инесса Михайловна. Жанна подумала, что эта старая дева давно была бы замужем, если б выпивала.

К Леониду прилез отец Антонины и начал ему рассказывать о новшествах лесопункта, на которой он работает, о новой лесопилке, потом переключился на молодожёнов, заплетающимся языком что-то рассказывал и вдруг начал стучать по столу, выкрикивая:

– А я говорил: нельзя без родительской воли, нельзя! Нельзя без бгалосло…бгалословления! Нельзя!

Его успокаивали жена и дочь. Младший брат Тони как-то пробрался за сидящую Жанну Фёдоровну взялся за спинку её стула и, опираясь начал прыгать сзади, стараясь встать на прямые руки, ложась при этом на Жанну. Гремела гармонь, орал Тонин отец, гуляли все.

Леонид и Жанна посмотрели друг на друга, потом на Семёна. Он тоже смотрел на бессвязно болтающих, танцующих, жующих, рыгающих, таскающих посуду, заходящихся в пьяном хохоте участников сватовства. Уже и Тоне было не до него. По всему было видно – ему тоже очень хотелось убежать, но он не мог решится. Он обещал жениться. А он – не обманщик.

Жанна и Леонид потихоньку, обнимаемые будущими родственниками, слегка делая вид, что улыбаются и пританцовывают, вышли в подъезд, спустились на площадку между квартирами. Никто не заметил их отсутствия.

Минут пять они молча смотрели в окно. Потом Леонид Самойлович вымолвил:

– По-моему, Трофима Сергеича с женой на свадьбу звать не стоит, – он имел ввиду ректора.

– Ты уверен? Посмотри на Инессу, ей нравится. Я звала её, она не хочет уходить.

– Я уже ни в чём не уверен, – он помолчал, а потом предложил, – Может пойдём домой?

Пойдем, было сказано просто так, домой надо было добираться на такси, но прежде такси нужно было поймать или найти телефонную будку.

– По-моему, надо предупредить хотя бы Семёна.

Решили так и сделать. Но не успел Леонид подняться, как дверь квартиры открылась и на площадку вышел Семён.

– О! А я как раз к тебе. Семён, мама очень устала, болит голова, мы, наверное, пойдём уже. Там и без нас очень весело.

– Я с вами, – вдруг ответил Семён.

– А Тоня знает?

Семён мотнул головой – нет.

Ну что ж, это его решение. Жанна и Леонид уже спустились на этаж, когда из квартиры вышла Антонина.

Она увидела уходящих.

– А вы куда это?

Семён застыл между родителями и невестой. Обратно в квартиру ему не хотелось очень. Он устал от бесцеремонных родственничков Антонины, от сальных колкостей, от тупых бесед с пьяными, от слезливых глаз матери и бабки Антонины. Он очень хотел домой. Он готов там был даже сесть за фоно и играть весь вечер, к примеру, ненавистные гаммы. Только дома, только в тишине своей комнаты.

Сейчас был тот самый момент, когда могло решится всё. Родители, задрав головы наблюдали за сыном. Они понимали, всего скорей, он уедет с ними, видели по его настрою. И финита ля комедия. Молодые поссорятся, не будет никакой свадьбы, никаких новых родственников.

Но … как и предвиделось, в этой паре решение будет за девушкой.

– Погоди чуток! – Антонина юркнула в квартиру и через секунду вынурнула из неё с кофтой, – Пошли, и я с тобой. А там и не заметят.

Семён расцвёл. Так хорошо, когда не надо делать выбор.

Они шли по вечерней столице. Тоня сначала без умолку болтала, рассказывая байки о своих родственниках, как бы оправдывая их. Такси нигде не было и телефонных будок тоже.

Потом они зашли на небольшой мост. Тоня замолчала. Леонид Самойлович надел на жену свой пиджак. Семён обнимал Тоню. Все смотрели на вечерний закат.

«Какая идиллия– подумал Леонид, глядя на сына, – Возможно, Семён и правда будет с ней счастлив! Она, в принципе, добрая девушка.»

Закат впечатлял. Солнце превратилось в оранжевую звезду, образуя дорожку к их ногам. Ветер затих, да и сама река стала тихой. И в этот прекрасный кульминационный момент любования природой, они все дружно вздрогнули.

– Стоять! – громогласно выкрикнула Антонина, – Стоять, я сказала! – чуть ли не басом зычно повторила.

Она махала руками проезжавшей машине такси

– Побегли скорей, скорей. Вон машина! – и помчалась, смешно откидывая ноги наперерез автомобилю.

– Ну, Семён, одно точно – ты с ней не пропадёшь! – только и смог сказать Леонид Самойлович сыну.

***

Мы такие разные, друзья!

А вам хороших авторов, интересного чтения и добрых родственничков ( и побольше)

Автор Рассеянный хореограф