Предисловие

Эта история началась в тот день, когда я, хромая, вылетела из дверей квартиры, которую до этого момента считала своим уютным семейным гнёздышком. Я сама себя убеждала в этом день за днём долгие восемь лет. Нет, почему долгие? Годы пролетели быстро.

Итак, чувствуя боль во всём теле, я вывалилась в подъезд из квартиры. В голове стучала единственная мысль: «Бежать!». Даже лифт я не стала ждать, а буквально поползла по лестнице, кое-как прижимая к груди сумочку с единственной имеющейся у меня ценностью: паспортом.

Да, кто-то закатит глаза и скажет, что я лишь очередная жертва абьюзера. Тьфу, слово такое неприятное! Кто только его придумал? Нет, я жертва насилия, причём от рождения. И прежде чем мы вернёмся к моменту, когда я выскочила из своей квартиры, хочу немного рассказать о себе.

Зовут меня Фаина. Жуткое имя на мой взгляд! Полным именем меня никто почти никогда не называл. Я всегда Файка, Фая, а младшая сестра зовёт меня просто – Фуфайка. И это не название одежды, это от выражения «Фу! Файка!»

Когда я родилась, у меня была бедная, но вполне нормальная семья. Папа работал сантехником, мама дворником. Да, не самые престижные профессии. Папина, например, его убила. Не знаю, какой недалёкий человек придумал благодарить сантехников за работу водкой? Я бы его нашла и заживо закопала. Или подожгла бы, села рядом и смотрела, как он горит. Впрочем, наверное, он и так горит в пламени ада.

Пока я была маленькая (ну не совсем маленькая, а ровно настолько, насколько сохранились воспоминания) папа ещё пил немного. Бывало, он приходил с работы поддатый. Это было понятно по его блестящим глазам и приподнятому настроению. В такие дни он подходил ко мне, доставал из кармана карамельку или леденец, и чуть заплетающимся языком сообщал:

— Только тс-с-с! Маме – ни слова! – и заговорщицки мне подмигивал. Я прятала подарок и долго берегла его. Наша семья не могла позволить себе покупать сладости. К чаю у нас было варенье, иногда недорогое печенье. Поэтому любые конфеты я не съедала сразу, а берегла.

Папа пил всё больше и больше, постепенно уничтожая себя. Пил, бил меня, маму и бабушку. Впрочем, мама меня тоже поколачивала. Не слушаюсь? Подзатыльник. Громко кричу? Ремнём по попе. Разбила тарелку? Оплеуха. Да и бабушка меня никогда не жалела. Все вчетвером (сестра появилась значительно позже и почти не застала того времени) мы жили на первом этаже двухэтажного дома, в маленькой двухкомнатной квартирке, где одна комнатка изолированная, друга проходная. Кухня тоже крошечная, ну просто со спичечный коробок! И бабушка терпеть не могла нас всех. Она называла нас не семьёй, а табором, ходила всегда с недовольным лицом и много, ну просто очень много, ругалась матом. А я повторяла все её слова в садике, за что воспитательница ставила меня в угол и грозила заклеить мне рот клеем.

Надо сказать, что бабуля – отдельная тема для рассказа, но я углубляться в воспоминания не буду. Собственно, не удивительно, что её сын начал спиваться. Она и сама была любительницей «заложить за воротник». И если у папани настроение после горячительного поднималось, то у бабушки портилось. Она начинала кричать, что всех выгонит из своей квартиры, что мы все её достали. Что она в собственном доме не может пукнуть без свидетелей. Простите мне мой французский, но я практически выросла на улице и более-менее хорошие манеры приобрела, уже будучи взрослой. А здесь не могу не привести её дословное выражение.

Пока я ходила в садик, мне моя жизнь казалась нормальной. Я не думала, что бывает как-то по-другому. Но стоило мне пойти в школу…

— Приходи ко мне на день рождения! – радостно пригласила моя соседка по парте Катя, протягивая мне листочек, где она собственноручно вывела «Преглашенье» и нарисовала цветочки.

Я обрадовалась. До этого я никогда не была на днях рождениях. Только внутри нашей семьи. А это всегда проходило одинаково: немного скромной еды, типа салата и селёдки с картошкой, и много водки. Родственников у родителей не было. У папы вроде был где-то далеко, во Владивостоке двоюродный брат. О маминой родне я ничего не знала.

— Меня в капусте нашли, – ухмылялась мама. – Причём сразу взрослой!

Но я опять отвлеклась. А тот день рождения стал для меня серьёзным испытанием. Мама, услышав, что меня пригласили в гости, расщедрилась и купила большую плитку шоколада. Я такую получала только на Новый год. Как я несла её! Словно в моих руках было настоящее сокровище. С какой радостью я протянула свой подарок Кате, но…

— Спасибо, – чуть насмешливо произнесла моя одноклассница и небрежно швырнула шоколадку на стол. Там стояли плюшевые игрушки, лежали красивые тетрадки, раскраски, пара новых роскошных бантов, коробка конфет, которые я никогда не ела… Моя шоколадка на фоне таких подарков смотрелась смешно и нелепо.

Стол ломился от вкусностей. Сейчас такое на праздники уже не готовят, но тогда оливье, крабовый салат, нарезка овощей и фруктов, сыра и колбасы – это всё было вкусно, красиво и празднично. Но мне кусок в горло не лез. Помню, что даже торт меня не обрадовал.

Не знаю, специально так получилось, или случайно, но после того дня рождения меня никто и никуда больше не приглашал. Постепенно надо мной стали посмеиваться, а позже случилось непоправимое.

Когда мне было восемь, мама родила ещё одного ребёнка. Причём всю беременность она страшно ругалась с отцом, и как я поняла из её разговоров, она ещё одного ребёнка не хотела. Но сроки для аборта вышли.

После появления моей сестры, названной Мариной, отец совсем скатился и пил уже не просыхая. Вместе с ним пила и его мать, моя бабуля. И каждая попойка закачивалась скандалом. Иногда к их компании за столом присоединялась и мама. В такие дни я брала Марину, укутывала её потеплее, укладывала в коляску и выходила во двор. Я гуляла возле дома, поглядывая на окно кухни. Первый этаж, штор у нас там не было, а папа курил прямо в окно. Вот как только он переставал мелькать у форточки, так мы с Мариной и возвращались.

Марина росла капризным ребёнком. Она много орала и капризничала, будучи младенцем. И это страшно бесило бабушку. И если бы я не уходила из дома, они с отцом просто поубивали бы друг друга и нас заодно. Впрочем…

Марина заболела как-то, и мама запретила мне с ней гулять. И, конечно же, моя сестра расплакалась в самый разгар застолья. Пока я, взмокнув от напряжения, качала свою сестру, с кухни раздался мат, а потом грохот и крики. Я испугалась, но не грохота. На нашей кухне и не такое бывало. Просто крики были такие… Схватив Марину, я интуитивно спряталась с ней в шкафу, где меня позже обнаружила милиция.

Выяснилось, что папа в приступе ярости, схватил нож и убил бабушку. Мама, ставшая очевидицей этого события, заперлась в ванной, в страхе, что муж решит расправиться и с ней. Соседи, услышав крики, вызвали милицию.

Отца посадили, нас сестрой временно забрали в какой-то центр, но мне там е понравилось. Потом нас забрала мама, и потекла новая жизнь.

Она не была сильно лучше, чем моя старая. Евгения Максимова, моя учительница, зачем-то рассказала всем, что сделал мой отец, и до окончания девятого класса, со мной не то что никто не дружил, со мной старались без необходимости даже не разговаривать. Дочь уголовника – вот моё клеймо.

Классе в восьмом я стала убегать из дома. Вела вполне разгульный образ жизни. Дело не в отсутствии нормального воспитания. Хотя, может, и в этом тоже. Помню, что в те годы я просто не могла видеть мать. Она меня раздражала. После ареста папы мама стала почти всё своё внимание уделять Марине. И вся моя жизнь стала напоминать сказку о золушке: помыть, постирать, приготовить всем обед…

— Купи мне новые колготки! – как-то попросила я, показывая зацепку на старых.

— Носить аккуратнее нужно, – поджала губы мама. – Не могу! Нужно Мариночке витаминов купить. А ещё она куклу просила.

И так всегда. Что бы я ни попросила, свободных средств у мамы не было. Так что не удивляйтесь и не судите меня за то, что я сбегала из дома и «тусовалась» со всякими отморозками. Среди них я не чувствовала себя одинокой и ненужной.

После девятого класса я ушла учиться на повара. Мне показалось, что это самая простая профессия. Готовила сама я чуть ли не с младенчества, но только учась, вдруг почувствовала в себе настоящую тягу к кулинарии. Здесь меня хвалили. В училище же у меня появились новые друзья.

Но и старые никуда не делись. Один мой приятель, не буду даже имени его называть, сел на наркоту. Сам продавал, сам употреблял. Как-то и меня пытался склонить к распространению. Деньги были заманчивые, но я отказалась в последний момент. Помню ту встречу: вечер, мы стоим возле расселённого барака на окраине города.

— Не буду, – сказала я. – Прости. Не хочу за отцом отправиться.

И уже хотела уйти, как откуда-то, словно из воздуха материализовались какие-то мужики. Тихо и быстро, они скрутили нас, засунули в машину и привезли в милицию. Ой, нет, уже в полицию. Мне на тот момент было восемнадцать, а моему приятелю двадцать четыре.

И здесь моя жизнь сделала очередной вираж, который и привёл к началу этого рассказа. Именно здесь, в отделении полиции, я познакомилась со своим будущим мужем, заместителем начальника отделения, подполковником Фёдором Михайловичем Груздевым, которому на тот момент было почти сорок лет.

Опять же, не судите меня за связь с человеком, намного старше меня! Роман начинался с простых встреч. Федя окружил меня такой заботой, которую я никогда не знала. Дарил цветы, подарки, покупал одежду, подарил телефон. Мама, видя его ухаживания, часто шипела мне:

— Не вздумай такой шанс упустить! В люди выбьешься! Нам поможешь! И не строй из себя невинность!

А я не понимала, о каком шансе идёт речь. Разве не мой отец – уголовник, умерший на зоне? Разве может такой галантный и приятный во всех отношениях мужчина на такой должности, связать жизнь с девчонкой, выросшей фактически на улице? Но дело дошло до брака. Уже через полгода после нашего знакомства мы расписались, и я переехала к мужу.

Первый год был самым счастливым в моей жизни! Я работала поваром, помогала деньгами маме и сестре. Те даже смогли сделать ремонт. Потом Федя настоял, чтобы я сидела дома, и я согласилась. Мне нравилось жить в трёх комнатах, с отличным ремонтом, современной мебелью и техникой. Я следила за порядком, готовила, даже приобрела несколько цветов в горшках. И получала от всего этого колоссальное удовольствие.

Где-то через год Федя впервые меня ударил. Просто за вопрос:

— Как прошёл день?

Он был зол. Очень зол. Потом извинялся, говорил, что на работе проблемы. Но это не стало единственным разом. Ещё через год побои стали моими постоянными спутниками семейной жизни. На пятый год я хотела развестись и вернуться домой, но мама категорически сказала:

— Разведёшься – живи на улице! Ты о нас с Мариной подумала? Как мы ещё один рот прокормим? Маринка не работает, я пенсию получаю. Копеечную! Кстати, ей нужны новые сапоги, дай денег!

Я молча достала две тысячи, которые мама буквально вырвала из моих рук, а после вытолкала за дверь с возгласом:

— Не смей разводиться! Домой не пущу! Ты меня знаешь!

На улице я встретила Маринку. Та сидела у подъезда, болтала по телефону (купленному мной, между прочим), одной рукой качая коляску. Она родила неизвестно от кого, бросила учёбу и сейчас всеми силами искала отца для своего Санечки.

Мне тоже хотелось детей. Но именно в тот год, когда я задумалась о разводе, я потеряла ребёнка. Федя пришёл домой пьяный, и несмотря на то, что я была на пятом месяце, поколотил меня за недостаточно вкусный ужин.

Я терпела ещё три года, пока однажды он не схватил нож. Перед глазами пронеслась вся жизнь, и я уже не помню, как смогла сбежать. Помню, как выскочила из дома, прижимая к груди сумочку с паспортом, и как поковыляла по лестнице на улицу… А на улице ночь.

И здесь начинается моя история, в которой нет места добрым родственникам, феям и волшебникам. Есть место только страстному желанию: жить.

На обочине жизни. Баба Маня

— Мария Степановна, постойте! – окликнула директора одна из воспитательниц.

— Что случилась Лидия Георгиевна? – недовольно спросила Мария Степановна останавливаясь. – Я очень тороплюсь.

— Говорят, зарплаты не будет. Это правда? На что мы жить будем? А у меня ребёнок болеет, есть нечего…

— Я что сделаю? Страна на глазах рассыпается! Куда идти, у кого что просить? Не одна вы в таком положении! Нам остаётся только ждать и надеяться, что это всего лишь задержка.

Сердито выдохнув, Мария Степановна отправилась дальше. Она спешила к мужу, который позвонил ей и попросил приехать домой раньше. Судя по его голосу, что-то случилось. И это что-то наверняка связано с их бедовым сыном. «Хоть бы женился уже, – раздражённо подумала женщина. – Остепенился. И перестал трепать нам нервы!»

Во дворе интернета мальчишки играли в футбол, громко поливая друг друга отборным матом, а со стороны кустов слышались приглушённые крики. Мария Степанова сразу пошла в эту сторону. Здесь самый главный хулиган Миша, в компании своих отмороженных на всю голову друзей, избивал мужчину.

— Что происходит?

— Грабим, – спокойно сказал Мишка, посмотрев на директора прищуренным взглядом. Он был уже слишком взрослым, шестнадцатилетним, и понимал, что в стране бардак. Никто им заниматься не будет. И ничего ему за это не светит.

— Отпусти его. Он вам и так всё отдаст.

— Я знаю! – с ещё более наглой улыбкой сказал Миша.

— Останешься без ужина.

— Ну и ладненько, – и насвистывая себе под нос, он продолжил избивать мужчину ногами.

Мария Степановна пошла дальше. Она уже не вмешивалась в дела Миши. Ей и самой прилетало от него, но парень никуда не делся. Потому что некуда было его девать, а за свою жизнь страшно. Всё шло прахом и, казалось, что вот-вот и небо обрушится на их головы.

«С меня хватит, – со вздохом подумала она. – Давно пора на пенсию!»

И мужу пора. Да только не пускали их. Работать некому. Ни интернатом, ни милицией в такое время руководить дураков не найдёшь. А если всё успокоится? На кого всех собак повесят? Правильно, на них. На руководителей. И неизвестно, когда всё закончится и закончится ли.

— Маша, хорошо, что ты пришла, – кивнул ей муж, стоило той зайти на кухню. Он сидел за столом и уже довольно долго, если судить по окуркам в пепельнице и полупустой бутылке водки. – Сядь.

Женщина села и вытянула ноги. Она давно носила туфли на низком практичном каблуке, но и в них ноги за день страшно уставали. Возраст.

Коля встал, взял из буфета ещё одну рюмку, налил водку и протянул жене. Та выпила и уставилась на мужа.

— Кирилл в изоляторе, – проскрипел муж.

— Наш Кирилл? – ахнула Мария Степановна. – Что он опять натворил?

— С друзьями пытался ограбить сберкассу. Двоих они убили. Сын перешёл все границы дозволенного, Маша. У меня нет никаких сил.

— Но ты его вытащишь?

— Всех вытаскивать придётся, – вздохнул Коля, разливая водку по рюмкам. – Иначе дружки его в суде запоют. А как это сделать я пока не знаю. Скандал в городе! Не дадут мне их вытащить. Как же я устал! И беспредел этот… Распоясались все. Говорят, дальше хуже будет. А куда хуже то?

Мария Степановна молча смотрела на мужа. Он как-то резко постарел. Вроде ещё вчера ничего был, бодренький. А сейчас перед ней сидел старик: брюзжащий, чем-то недовольный. Марии это не понравилось. Она не понимала, куда делась его уверенность в себе? Его внутренняя сила? Не за эту развалину она замуж выходила.

— Нужно время выждать, да денег собрать. Нужным людям взятку сунуть. Всё как-то резко поменялось. Сейчас за доллары что угодно купить можно, а без них моя должность уже ничего не решает.

Он снова опрокинул в себя рюмку. И Мария Степановна тоже. Упустили они сына. Хорошо слишком жили: она приворовывала, муж со стороны денежку имел. Вот и разбаловали, теперь не расхлебаешь.

— Сколько? – деловито поинтересовалась Мария Степановна.

Муж озвучил сумму, а она только присвистнула. Таких денег у них никогда не было!

— Это за каждого, а их трое.

— Ну ничего, – сказала женщина, решительно ставя рюмку на стол. Коля хотел подлить ей ещё, но она его остановила. – Хватит. Мне подумать надо.

И она ушла в комнату. Сев в любимое кресло, Мария Степановна закрыла глаза, но не уснула. Женщина думала, размышляла, вспоминала, а к утру у неё родилась идея, которая быстро оформилась в чёткий план. Она поспешила обсудить его с мужем.

Первой реакцией был отказ, но Мария Степановна всегда умела убеждать, и Коля сдался.

Редко она появлялась в интернате по субботам, но сегодня был исключительный случай. Ей нужно было найти этого подростка. На выходные почти все дети отправлялись по домам, но только не он. Да и ничего ему дома делать: жрать нечего, родители в пьяной отключке.

— Чего вам? – удивился Миша, когда директриса поймала его во дворе.

— У меня к тебе дело есть, – жёстким тоном сказала Мария Степановна, сразу давая понять, что выбора у него нет. – Сегодня ты придёшь ко мне в гости.

— Это ещё зачем?

— Пирогами тебя угощу, – улыбнулась Мария Степановна, а Миша от этой улыбки даже как-то съёжился. – С капустой. Любишь пироги с капустой?

— С мясом бы, – чуть нагловато, но при этом всё же настороженно, сказал Миша.

— Будут и с мясом. Всё будет, Мишенька, ты только потерпи да подожди. И слушайся меня. Тогда всё будет хорошо.

***

— Михаил Евгеньевич, ты хоть осознаёшь, что тебе пожизненное светит? – спросил Игорь Павлович.

— Нет, Игоряша, – нагло улыбнувшись сказал симпатичный мужчина средних лет, сидевший напротив следователя. Он сразу начал вести себя вольготно, словно не следователь его допрашивал, а он следователя. – Мораторий у нас на смертную казнь. А в тюрьму я не хочу и не сяду. И потом, не я организатор. Продавать подростков на органы придумала Мария Степановна, вот её и сажай. Правда, померла старушка… А такая хваткая была! Она всё выстроила, нашла покупателей. И если убрать моральную сторону вопроса, она была санитаром города. В те годы мы были никому не нужны. Мы только грабили, избивали, насиловали. И избегали наказания. А она значительно почистила город от преступников.

— Не все люди подходят для донорства, – заметил Игорь Павлович, стараясь не показывать, насколько ему противно.

— Верно. Те, кто не подходил, отправлялись в рабство: парни в трудовое, девчонки в сексуальное. Хотя бывало и наоборот.

Игорь Павлович смотрел на него и скрипел зубами.

— Чтобы ты мне не шил, я всё равно не сяду. У меня такие связи, о которых ты и мечтать не можешь. Найду себе защиту. Мария Степановна, конечно, дала мне хороший старт, а когда она чуть было не попалась и быстро вышла на пенсию, я сам расширил «полезные знакомства». И тебе, Игоряша, меня не посадить. Но ты попыхти, попыхти.

— Ты старушку убил?

— Ни в жизнь, – ухмыльнулся Михаил, специально коверкая манеру простоватого мужичка. – Она сама сделала выбор. Когда мне сообщили, что Федька жену ищет, да ещё и в месте, где моя благодетельница проживает, я понял, убирать мента нужно. Да и переметнулся он к Петьке, который решил меня подсидеть. Щенки! Не знали, куда лезут. Моя ошибка, конечно. Не разглядел в них опасность, вот теперь дел прибавилось. Всё почистить, зачистить…

Михаил зевнул, а потом продолжил:

— Мне на жену Федьку по барабану. Она в деле участия не принимала. У меня строгий контроль был за каждым человеком, втянутым в наши дела. Мария Степановна научила следить за всеми. Директрисой она была отличной. Она мне долго ещё помогала, после того как уехала на отшиб жить. Потом, правда, послала меня. Совесть есть стала. Когда Федькины люди вышли на неё, я всё переиграл. Если старуха не тронула жену Федьки, значит, и он не тронет.

— Но искали Фаину люди Феди, – заметил следователь.

— Вассал моего вассала мой вассал, – заметил Михаил. – Один звонок, и человек Федьки уже скакал извиняться перед бабой Маней. Та с ним поговорила. А после добровольно ушла из жизни. Убегая подальше от города, она попросила меня раздобыть яд, на случай, если на неё выйдет милиция. Годы прошли, а он всё же пригодился.

— Мы нашли яд в крови, – кивнул Игорь Павлович.

Михаил закатил глаза и раздражённо произнёс:

— И дом сама подожгла, чтобы тело сгорело. Но пожарные быстро приехали. Не дали уважаемому человеку закончить жизнь так, как она хотела. На её правилах.

— Не слишком ли ты со мной откровенен? – нахмурился Игорь Павлович.

— Тебе моя откровенность не поможет. Нет надо мной власти. Ничего не боюсь. Смирись, Игоряша. Но ты землю носом рыл, должна же быть тебе награда? Вот послушай правду жизни, а гордость свою засунь куда подальше. Целее будешь. Старайся, не старайся, а я всё равно найду способ избежать наказания. Ты меня посадишь, а я спокойно выйду. Начальник зоны лично передо мной ворота откроет. Честность твоя нынче никому не нужна. Получишь свои звёздочки и спи дальше спокойно, если сможешь. Я тебя, Игоряша, запомнил.

Игорь Павлович снова скрипнул зубами от злости. А потом вдруг сказал:

— Ну так иди, – он встал, открыл дверь в коридор, где стоял лишь конвой из двух полицейских. – Чего время на следствие да на суды тратить? Иди! Рискнёшь?

Михаил засмеялся. Была в его смехе и наглость, и самоуверенность, и даже какая-то издёвка. Он встал, одёрнул свой костюм и спокойно вышел. И в этот момент прогремел выстрел.

— Так и запишем, оказал сопротивление сотрудникам правоохранительных органов и пытался бежать, – сказал Игорь Павлович полицейским, стоящим у двери. Те были несколько шокированы, но согласно кивнули.

— У вас выбора не было, – произнёс один тихо. – Уйдёт от правосудия, как пить дать, уйдёт.

— Знаю, – сказал Игорь Павлович. Он ушёл в свой кабинет, закрылся там и долго думал, стоит ли рассказать Фаине о милейшей старушке бабе Мане. Та сбежала в деревню с новыми документами на себя и мужа, оставив прежними лишь имена. Возможно, поэтому не сразу следователь на неё вышел. Впрочем, несмотря на принятое решение немного поведать о её жизни, Фая просто не стала его слушать. А он сам и не особо стремился всеми способами очернить человека, оказавшего ей помощь в трудную минуту. И что почувствует она, узнав, что именно баба Маня была организатором всей преступной сети? Она и подросток Миша, занявший место своей учительницы. А потом, созданная преступная сеть пополнилась мужем Фаи и стала частью истории человека, выброшенного на обочину жизни.

Немного подумав, Игорь Павлович решил: пусть Фая себе живёт и не думает о том, что вся её жизнь, так или иначе, была связана с криминалом.

***

Игорь Павлович сидел в поезде. Конечно, его ценили, как дотошного следователя, но вертолёт за ним никто присылать не стал. Но ему было всё равно. В поезде даже лучше. Есть время подумать. Особенно ночью, когда все спят и никто не мешает.

Он изучил жизнь Фаины вдоль и поперёк. Поговорил с учителями, поднял дело её отца. Да и она сама немало о себе рассказала. Доверилась. И сейчас Игорь Павлович был рад, что Фая отказалась ехать с ним. Он видел, что симпатичен девушке. Но сам ничего к ней не испытывал, кроме сочувствия и желания помочь. Он понимал, почему Фаина вышла замуж за Фёдора, который был гораздо старше её. Недостаток внимания со стороны отца сделал своё дело. Ей нужна опора, помощь, защита. Со временем она стала бы искать отца в нём, и приняла бы это за любовь. Мужчина решил твёрдо оборвать эту связь. Игорь Павлович не сомневался, что Фая сильная. Она не сломалась, не спилась, не пошла по кривой дорожке, а значит, она справится.

Игорь Павлович смотрел в темноту за окном. Он думал не только о Фае, но и о себе. Убийство, пусть даже при «попытке к бегству», это серьёзно. Будет расследование, которое, скорее всего, замнут. Все и всё прекрасно понимают. Но ему уже намекнули взять отпуск на неопределённый срок, пока будет разбирательство. Но он не жалел о своём поступке, даже если в конечном итоге он будет стоить ему карьеры.

Конец!

Автор Мария Меньшикова