1932 год.
Десятилетняя Полина сидела на табурете у печи, сжимая в руках деревянную лошадку, которую отец вырезал из ольхи в прошлом году перед тем, как уйти на заготовку леса в соседний район. Она прижимала её к себе и улыбалась, глядя на то, как мать кружится вокруг отца, радуясь его возвращению домой. Но вдруг все услышали шум мотора и отчаянный лай пса Барбоса.
— Господи, кого привело к ночи? Может, ищут кого? — спросила Нюра, испуганно глядя на мужа Михаила.
— Гражданин Сидоренко, открывайте! — раздался голос и громкий стук в дверь.
Нюра побледнела, а Михаил встал из-за стола, положил на край скатерти кусок хлеба, и посмотрел на испуганную дочь:
— Полюшка, не бойся. Дрожишь аки лист осиновый.
И не успел он отворить дверь, как та распахнулась с треском.
Двое мужчин в серых шинелях вошли, оставляя за собой следы снега. Один держал в руке бумагу. Второй направил на Михаила револьвер.
— Михаил Фёдорович Сидоренко, вы арестованы!
— За что? — прошептала Нюра, хватаясь за горло.
— По его вине на лесопилке погиб человек, — ответил тот, который держал в руках бумаги. — Уважаемый человек, деятельный партийный работник.
— Как же так, о чем они говорят, Миша? — Нюра заплакала.
— Он умер? — сдавленным голосом спросил Михаил, обращаясь к старшему по званию.
— Умер. Руки за спину и на выход.
Нюра не могла понять, что же случилось. Она бежала за машиной, падая прямо на снег, не чувствуя холода. Она требовала объяснить, что происходит, но никто не обращал на неё внимания. А тоскливый взгляд Миши, брошенный на прощание, вызвал истошный крик.
Два дня женщина голосила и причитала, пока председатель не пришел и не рассказал о том, что узнал.
— Мне так и не сказали ничего, — рыдала она, сидя напротив председателя сельского совета.
— Темная там история, Нюра, — обеспокоенно произнес он. — Говорят, на лесопилке дерево упало на одного из партийных. Черт его туда понес, того партийного, что он забыл на лесорубке? Только вот Михаил клянется и божится, что не его была в том вина. Мол, все знали о том, что дерево должно упасть в ту сторону, бригада отошла, и когда стали его валить, то раздались крики. Оно понятно, что тот партийный сам виноват, чего пошел туда? Но родственник он большого человека, и Михаилу могла бы светить другая статья, мол, по неосторожности, но вывернули так, что якобы умышленно на представителя власти покушался. А это уже другая статья. Да еще нашелся свидетель какой-то, хотя я ему бы не верил…
— Что за свидетель? — сердце Нюры сжалось от ужаса.
— Там показания есть, что будто бы Михаил против советской власти выступал, и будто нарочно мог подстроить так, что дерево свалилось именно на партийного деятеля. А это может вообще к вышке привести.
Нюра закричала. Она не верила, что так может быть.
— Ты не голоси, Нюр. Я ж характеристику напишу, в селе люди подпишут бумагу. Ну какой из него противник советской власти? Он же сам лично в колхоз год назад добро отнес, когда вы в первых рядах вступали. И на лесопилку он поехал, чтобы опыта набраться в лесорубном деле. Только вот родственничек погибшего решил твоего мужа на полную катушку засадить…
***
Только не помогли характеристики и письма от односельчан — Михаила арестовали, а через месяц пришло уведомление о том, что вступил в силу приговор к высшей мере наказания за антисоветские высказывания и умышленное лишение жизни партийного деятеля. И что жене осужденного не место среди коллектива, то есть в колхозной организации.
Закричала тогда Нюра громко и пронзительно, да рухнула на пол бездыханной. Всё это видела десятилетняя Полина. До сих пор ребенок был замкнут после ареста отца, а с тех пор, как у матери от потрясения сердце остановилось, она и вовсе замолчала. Ни слова не произнесла ни когда мать её хоронили, ни когда бабушка по матери забирала к себе. Только лошадку деревянную к себе прижимала, не отпуская её из рук. Всё, что осталось от отца..
Не произнесла ни слова, когда соседки жалели, да говорили, что осталась сиротинушкой она, а кто-то и вовсе » немой душой» называл.
***
Она слышала всё, понимала всё, но слова не шли. Врачи, к которым бабушка возила Полину, всё руками разводили и говорили, что она начнет снова разговаривать, нужно только подождать.
Бабушка не ругала её, не уговаривала. Она знала, что девочке очень тяжело, ведь и сама женщина пережила страшные дни — арест и высший приговор в отношении зятя, уход дочери из жизни. И если бы не Полина, то вслед за ними бы отправилась. Марию Ильиничну из колхоза не изгнали, так как она никакого отношения к зятю не имела. Наоборот, председатель, жалючи женщину, будто бы лояльней к ней стал. И всё про внучку узнавал, сокрушаясь, что девочка не разговаривает. И даже в школе, которую в прошлом году построили, просто пишет, выполняет задания, но у доски не отвечает.
А Полине будто было проще писать, чем говорить. Соседи же шептались:
— Девчонка умом тронулась, голос потеряла от горя.
— Да не тронулась она умом. Всё соображает, только вот загадка, отчего говорить не может.
Глядя на Полину, Марию Ильиничну жалели еще больше, еще больше уважали за силу духа, хотя она и раньше пользовалась уважением: лес знала как свои пять пальцев, грибные места не скрывала, травы целебные собирала и знахарством занималась — помогала и при родах, и при лихорадке.
Только вот Полине пока не могла помочь…
Лето 1934 года.
Из леса вышла женщина.
Она шла, пошатываясь, с узелком за плечами и мальчиком лет двух на руках. Платье женщины было в грязи, а лицо осунувшееся и печальное.
Мария Ильинична, собирая травы возле леса, сразу обратила внимание на чужачку.
— Матерь Божья, кто такая? Откуда?
— Я… Я из Ленинграда.
— Это же как тебя сюда занесло из Ленинграда-то?
— От мужа сбежала, — она заплакала, дрожащей рукой вытирая слезы из глаз. — Он просто ужасный человек… Я сперва к маме своей в Никольск приехала, но оказалось, что мама умерла за два дня до моего приезда.
Женщина зарыдала еще сильнее.
— А здесь как оказалась?
— Я увидела своего мужа Василия, приехавшего вслед за мной, оттого и сбежала ночью. Вот мы и пришли сюда с Яшенькой.
— Да что же, на муженька твоего управа не найдется? — не поверила Мария Ильинична.
Женщина промолчала, глаза её вновь наполнились слезами.
— Как звать тебя, милая? — вздохнув и уже поняв, что не оставит женщину в беде, спросила Мария Ильинична.
— Стеша. Стефания я.
— А меня можешь просто тётей Машей звать.
— Тётя Маша, у меня вот денег немного есть, вы скажите, кто может хоть на ночь приютить? А я там уж дальше пойду куда глаза глядят.
Мария Ильинична вздохнула, покачала головой и тихо произнесла:
— Да никуда они у тебя не глядят. Словно безумные… Пошли со мной, милая. У меня остановишься и придешь в себя. Только не пужайся шибко, внучка у меня… Душа немая… Она ведь раньше щебетала, словно птичка, а вот уж два года как молчит. Но потом, потом всё расскажу.
Так в их доме поселилась Стефания, которая не ушла на следующий день, а осталась в селе. Тяжело было ей, дрожала она то ли от страха, то ли от волнения. И всё вздрагивала от любого шума и с окон глаз не сводила.
***
Она была умной, как оказалось, училась на архитектора и могла проектировать будущие строения. Но не от её ума Мария Ильинична радовалась, а от того, что Полина вдруг стала улыбаться. Она подходила к маленькому Яшеньке и, глядя на него, растягивала губы в улыбке.
Стеша же не сидела без дела — она готовила, стирала и убирала. Местным любопытным кумушкам Мария Ильинична говорила, что к ней очень дальняя родственница приехала. Поспрашивали, да перестали.
Однажды ночью, спустя неделю после появления Стефании, Полина проснулась от кошмара — ей снился отец, который смотрел на неё печально, а вся рубашка у него была красной и липкой.
Проснувшись с криками, Полина дрожала словно лист осиновый, прижимая к себе последний подарок отца. Стефания, которая уже знала историю семьи, что её приютила, подошла, обняла и прижала к себе.
— Поплачь, дитя… Поплачь. Выплесни всю свою боль, хватит её в себе держать. Бабушка говорит, что ты словно в лед превратилась, перестала плакать, говорить, смеяться… Нельзя так, Полечка, нельзя.
И Полина заплакала. Тихо и беззвучно, лишь слезы по щекам текли ручьями.
А наутро, умываясь во дворе, она вдруг произнесла:
— Вода… холодная.
Бабушка и Стефания застыли.
— Полюша… — прошептала бабушка. — Что ты сказала? Повтори.
— Холодная вода, — повторила Полина. — Не нагрелась еще.
Это были первые слова, сказанные за семьсот тридцать четыре дня.
***
Стефания старалась не выделяться. Помогала Марии Ильиничне в доме и в огороде, городская женщина оказалась толковой и быстро научилась как правильно полоть грядки, переборола страх перед коровой и свиньей, научилась полоскать бельё в реке. Но через месяц случилось страшное — в дом к Марии Ильиничне ворвались люди, чтобы арестовать Стефанию. И только тогда женщина узнала страшную правду, которую её жиличка скрывала.
…ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ >