— Втюрилась ты, Алька, сохнешь по сапожнику… да было бы о ком страдать, у него же ни кола ни двора, кроме этой каморки сапожничьей, ну окстись, подруга…
Томка пыталась расшевелить Алевтину, и трясла ее за плечи, понимая, что с ней происходит.
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
— Да не тряси ты меня, как яблоню, чего вцепилась? – Алевтина одумалась, и резко оттолкнула подругу. – Страдать я не собираюсь, пусть те страдают, кто мне дорогу перешел. – Она встала, потянулась, чтобы размять тело, потом заглянула в комнату, где спал Степка, вернулась, подошла к окну и задернула занавески. – Пойдем завтра к Симкиной матери, расскажем Клавдии, как дочка «зажигает» у сапожника в мастерской… Ну что молчишь? Пойдешь со мной? – Алевтина слегка толкнула подругу в плечо.
— А чё? Я за любой кипишь, кроме голодовки, могу и сходить.
— Вот и сходим, уж я распишу в ярких красках, а она пусть думает, а лучше приглядит за девкой.
Стемнело давно, а они сидели в доме Алевтины Забелиной (по мужу у нее фамилия), в котором жила она с пятилетним сыном. Была Алевтина замужем, да недолго, мужа прогнать пришлось, и осталась с дитем на руках. Помощи никакой кроме как от брата Семена. Но надо сказать Семен Ступак нигде официально не работал, как грянул 1990-й год, так и не помнит никто, где бы мог трудиться Семен Павлович. По годам он старше своей сестры Алевтины, но семьи не имеет, хотя по молодости встречался с девушкой. Но видно характер Семена не устроил невесту, и свадьбы не случилось.
Работать в леспромхозе не захотел, на ферму тоже не пошел, в город подался, там и потерялся на год. А недавно объявился с новым другом Сергеем Мухортовым, и стали поговаривать, что браконьерством промышляют, а туши за деньги новым богатым продают. А еще бывает под заказ работают, например, нужен кому-то марал, заказывают, и они уже работают конкретно для этого заказчика.
А еще поговаривают, что в городе Семен рэкетом занимался, да вовремя уехал, видно уже по тонкому льду ходил. А тут, в Рукашино, никому дела нет, кто и чем занимается, сюда пока закон доберется, еще лет пять пройдет.
Семен с другом времянку у Алевтины заняли, там и обитают, а точнее сказать – ночуют изредка, а в основном, как волки, по тайге рыскают, заказы выполняют.
И еще один заказ Алевтина дала, переговорив предварительно с братом с глазу на глаз. Это было когда она злая от Владилена Волохова вернулась, когда отказал он ей. Вот тогда и договорилась, что по ее сигналу проучит он сапожника, чтобы знал свое место. Но пока просила повременить, потому что надеялась, ее разговор с Клавдией, матерью Серафимы, поможет вернуть Волохова.
Серафима после того дня в мастерскую не заглядывала, да и причины не было – сапоги готовы, ходить можно в них. Да и не хочется лишние любопытные взгляды на себе ловить, а то вдруг до матери дойдет. Она не то, чтобы строга на этот счет, но уже намекала, не потерпит, если Симка в подоле принесет.
Да и Серафима сама давно не маленькая, знает, откуда дети берутся, у них вон Натка Зубова после восьмого класса родила, а учились вместе. Тогда все удивились, охали, пальцем на нее показывали. А нынче такое время, всё перепуталось, и не удивишь, если рано родила, вот только родственникам проблемы будут.
Сима после работы с напарницей Любой Сарговой домой возвращается, одногодки они. – Слышь, Сим, а Сашка тут меня спрашивает, буду ли из армии его ждать, — шепчет Люба подружке, желая поделиться новостью.
— Ну и чё? Ты пообещала?
— А то! Пообещала. А он, представляешь, говорит мне: докажи свою верность… ну и под платье ко мне…
— А чего он так? – Сима удивлена, хотя понимает, чего парню от Любы надо.
— Меня ему надо, вот чего. – Нет, ну я не против, но как подумаю, два года ждать… а если передумает жениться потом… ну не знаю… а так-то интересно… у меня же ни разу еще не было.
— Ты думаешь, у меня было?
— А хочешь?
— Ну да… только не с Петькой сопливым, который еще в школе ко мне приставал, да и теперь сопит в мою сторону, — призналась Серафима.
— А тогда с кем?
— Есть человек.
— А я знаю. – Люба загадочно смотрит на Симу. – Это тот приезжий… сапожник который… нравится он тебе да?
— Ну нравится.
— А он сам как к тебе?
— Ну кажется и я ему нравлюсь.
— А где вы жить будете, если что?
— Да с ним хоть где, хоть в тайге… он такой… не то, что наши одноклассники, охочие до выпуклостей девчачьих…
— Ой, я пришла, — Люба уже стоит у своего дома, — ну бывай, подруга, расскажешь потом, как там у тебя с сапожником.
Сима кивнула, и даже не заметила, что Люба назвала его сапожником как-то с насмешкой, видимо не придавала значения увлечению Серафимы.
Домой она не спешила, зная, что ждет ее одно и то же: мать с Зиновием будут «квасить», поскольку пятница сегодня, потом до полночи будут обсуждать местные новости, да и не только местные. Всё, что показывали по телевизору, они горячо обсуждали, иногда спорили и даже ругались. Серафима прятала голову под подушку, желая заткнуть уши и не слышать их ругани. Ей вообще было шумно в родном доме и как-то сиротливо.
Легкий снежок припорошил крыльцо, и она взяла веник, стоявший в углу веранды и стала сметать снег, а то ведь и поскользнуться можно. Потом уже переступила порог дома. Клавдия, на удивление, была трезвой, складывала белье, приготовленное для субботней стирки. Синий байковый халат сидел на ней мешковато, но Клавдия говорила, не пропадать же добру и носила его, потому как удобно в нем. Волосы с проседью собраны и закреплены гребенкой, чтобы не мешали.
— Нагулялась, лахудра? – спросила Клавдия, зыркнув на Симу зелеными глазами. У Серафимы такой же цвет глаз – это единственное, что она переняла от матери.
— Чё сразу «лахудра»? Ну подстригусь я, да они и так недлинные. – Серафима сняла вязаную шапку, пальто, стянула сапоги, что починил Владилен, а потом подняла глаза на мать. Клавдия стояла, уткнув руки в бока и была полна решимости отругать дочь.
— Нашла значит хахаля?! А я еще подумала, чего это она так шустро поскакала с сапогами, ни минуты не пропустила, а там ее ждали… вон где у тебя свиданья – в сапожничьей мастерской… на топчане тебя топчут?
— Ну ходила я туда и что? Ничего не было. Мы только чай пили, — Серафима сразу выпустила иголки , чувствуя, что дошли слухи о ее встрече с Волоховым.
— Не ври! Мне Алька Забелина все рассказала… пришла, а вы там милуетесь на топчане, а ведь я говорила, не вздумай нагулять, враз выгоню.
— Да не гуляла я, сапоги отнесла и всё. Врет Алевтина, как дышит, наглая она.
— Она может и наглая, а ты больно ранняя… да ладно бы парень какой с жильем, а то ведь бродяга, у него ведь ничего нет за душой, чего он тебе даст?
— А ты чего мне дала? Только и вижу, как бухаете с Зиновием.
— Так это муж мой, и не твоего ума дела, с кем я вечера коротаю, не доросла еще. Попомни, Симка, не получишь и нитки, ежели схлестнешься с ним… поняла?
— Поняла. – Серафима ушла к себе, ворча под нос: — Не нужны мне твои нитки, себе их оставь.
После разговора с матерью понятно стало, что Алевтина нашла лазейку, как разлучить их с Волоховым. И хотя ничего еще не было, Сима не собиралась уступать и отступать. Чувствовала, что все еще будет.
Прошлый раз как он рассказывал про тайгу, про жизнь в уединении – заслушаться можно. Так хорошо Симе еще ни с кем не было, разве только когда отец был жив, и они также спокойно могли говорить. Папку она помнила и любила до сих пор. Бывает так, хоть и не очень часто, дочки любят отцов больше матери, а мать любит сына больше дочери. И ничего тут не поделаешь. Так что нынешний разговор Симу не особо расстроил. Вот как бы Владилен не пострадал – это ее больше заботило.
Ноябрь в Рукашино, несмотря на рано выпавший снег, был унылым, и ничем не примечательным. Главный вопрос среди сельчан – вовремя ли дадут зарплату, появится ли в магазине вовремя сахар, крупы, да может чего дефицитного «выкинут». Хорошо, что своя пекарня в селе есть, хлеб хотя бы пекут вовремя, и то если муку подвезли.
Сима поглядывала в сторону мастерской, думая о Волохове, но не зная, какую причину найти, чтобы заглянуть к нему. То вспоминала разговор с матерью, и закусив с досады губу, отгоняла мысли о Волохове, то вспоминала его, особенно ночью, когда ложилась спать.
В этот раз, зайдя в магазин и взяв хлеба, пошла домой намеренно через всю центральную улицу. Уже стемнело, но в мастерской горел свет, да и как ему не гореть, мастер работал допоздна. Бывало и так: спать ляжет, свет погасит, а кто-нибудь стучит, обувь принес, зная, что сапожник тут же ночует.
Серафима подошла к двери, тихо постучала и стала ждать. Больше всего она боялась, что застанет там Алевтину, и та испепелит ее своим ненавидящим взглядом. А еще боялась, что и сам Волохов женится на Алевтине… и что тогда? Симе стало нехорошо от этой мысли, и она уже отступила от двери, а та вдруг открылась.
Хозяин каморки, уже без рабочего фартука, увидев ее, молча вышел и взял за руку, так и завел к себе.
Она вошла покорно, и он сам снял с ее головы вязаную шапку, потому снял пальто, и накинув крючок на двери, погасил свет.
— Валадушка, где же мы жить будем? – шептала она, еще не веря, что все случилось.
— Как ты меня назвала? – спросил он.
— Валадушка, Валадик, это я сама придумала… тебе не нравится?
— Вот как ты говоришь, так и нравится. А насчет жилья… я уже тебе говорил, что среди людей жить трудно. Глянь, какое время сейчас, все про деньги думают, глотки готовы перегрызть из-за денег, забывают, что они люди…
— Так и есть, Валадик, так и есть, а что делать…
— Я нынешним летом, пока на лесозаготовках работал, с вашим местным познакомился, он тут на окраине живёт, зовут Николай Манохин…
— Так это же дядя Коля, папка мой еще с ним знался…
— Так вот, помог он мне соорудить что-то вроде шалаша в тайге… нет, ну не совсем шалаш, можно сказать, избушка… я осенью наведывался туда, и печку там поставил…
— А где это?
— Да километров двадцать отсюда. Сначала по нашей дороге, что в район ведет, потом вправо свернуть, там таежная дорога, а дальше тропа. Ну это на всякий случай… а вообще хорошо там, тихо, я летом оставался пару раз на ночь – благодать, полное уединение.
— Как пойдешь следующий раз, меня возьми, — просит Серафима.
— Ты подумай сначала, захочешь ли такую жизнь.
– С тобой захочу. Чего тут хорошего, дома и поговорить не с кем, на ферме всё одно не платят… может только к новому году.
— А все-таки подумай, там ведь никого, кроме нас… одни будем. – Волохов приподнялся, заглянув ей в лицо и стал горячо шептать: — А знаешь, какая жизнь на лоне природы, в полном уединении… это и есть настоящая жизнь, Симушка. Только представь, вдвоем… и никто не попрекает, не пугает, ни от кого не зависишь… и нет угрюмых лиц, что по селу бродят, да обругать стараются… разве это жизнь? Нет чистоты помыслов, нет честности, вот я и хочу начать всё в чистоте.
— Так я не против, я тайгу люблю, с детства приучена. И вообще все я умею, было бы где жить. И это ты хорошо придумал: уединиться.
Он снова лег рядом. Было тихо, только собаки где-то далеко подняли лай. – Пока здесь побудем, да и ты еще подумай, а там как получится.
***
Не знал тогда Волохов, что Алевтина уже торопилась домой, и запыхавшись, на ходу расстегнув куртку, влетела во времянку, где коротали вечер брат Семен и его друг Серега.
— Степка мой где? – спросила она резко.
— Да не кипишись ты, спит уже пацан. – Лениво ответил Семен.
Алевтина закрыла за собой дверь. – Ну вот что, пришло время, помощь твоя нужна.
— Гнались за тобой что ли? – спросил брат.
— Пусть попробуют. Ты меня слышишь? Разговор тот помнишь?
— А чё надо-то? – отозвался сонный Серега Мухортов.
— Ты спи дальше, тебя не касается, — ответила Алевтина.
— Ну помню. Чё уже пора? – спросил Семен.
— Пора. Не помог мой разговор с Клавкой, значит учить будем сапожника.
— Так может мы с Серегой?
— Один что ли не справишься? Зачем мне лишние глаза?
— Ладно, понял. Когда надо?
— Вообще-то сегодня. Но теперь уже ладно, завтра. Накостыляй ему там, да так, чтобы не понял, кто это, чтобы тебя на распознали, не нужна тебе статья. И избушку его на курьих ножках разнеси, повыдергай там лапы…
— Какие лапы? – не понял Семен.
Алевтина махнула рукой. – Да это я так, к слову. – Развороти его мастерскую, чтобы собрать не смог… пусть знает… может приползет ко мне.
Наказав как лучше сделать, Алевтина вышла из времянки и пошла в дом, чтобы первым делом убедиться, как там Степка.
Обтягивающая кофточка выдавала все её прелести, она невольно задержала на себе взгляд, когда проходила мимо зеркала. Стало обидно. И чего ему надо, леший его знает, не понимала она. И не могла понять, чего он нашел в этой пигалице белобрысой, там и уцепиться не за что, а он зубы перед ней скалит, а сегодня и вовсе до постели дошло, — Алевтина сама проверила, не побоялась и не постеснялась по темноте постоять у избушки, вот и убедилась в его неверности.
— Ну ничего, ты у меня попляшешь, — пообещала она, снимая кофту, потом юбку и накидывая халат.
Печка была протоплена и тепло еще хорошо сохраняла. Сын спал в своей кроватке, и она тоже легла, обхватив вторую подушку. Так хотелось, чтобы на этой подушке голова Волохова была, его русая голова и глаза его карие смотрели на нее. А ведь было так уже не раз, спал он у нее, и дальше бы приходил, если бы не Симка проклятая, откуда она взялась.
***
То, что избили сапожника, сельчане узнали почти сразу. Нашла его поздно вечером, бабка Лукьяниха проходила мимо, увидела, заголосила на всю улицу. Поднялся он сам, отряхнулся, а лицо-то разбито.
— Ой, сердешный, так в милицию надо, пущай найдут бандитов.
— Не надо, никого они не найдут, я и сам не знаю, кто напал на меня. – Он пошел, пошатываясь, вытирая губы. И то, что не знал напавшего – все это правда. Ударили чем-то тяжелом сзади, а потом просто били.
Утром в магазине только и разговоров про сапожника. – И кому он помешал? Может обокрасть хотели?
— Да чего там красть? У него мыши пешком ходят, даже кота не завел, нечего там красть.
— Ну тогда за что? – подключилась продавец, тоже заинтересовавшись.
— Говорят, Алевтина Забелина к нему похаживала… а нынче вроде не заходит… так может там дело любовное, вот и получил.
— А я слышала, Симка Волкова к нему бегает, на днях Клавка ругала ее на чем свет стоит, — поделились женщины новостью.
— Ну так-то он мужик безвредный, да и обутки чинит хорошо, я вон до сих пор хожу, как зашил мне сапоги. Правда странный какой-то, всё на цивилизацию ворчит. Посмотришь, вроде не глупый, покладистый и собой хорош, а вот кажется мне, не уживается он в миру, куда-то ему бежать надо.
— Это здесь причем? – спросила продавец. – Тут вопрос в том, кто на него напал и за что?
Разговоры вели весь день, но так и не нашли причину нападения на сапожника. Да и странно это всё: взять-то у него нечего, ну если только из-за личной неприязни.
Однако избиением дело не закончилось. Волохов, вернувшись в мастерскую, застал там полный разгром. Само помещение осталось целым, даже окно не тронули, а вот всё остальное вверх дном перевернули. Владилен беспомощно разгреб место на заваленном чулане и присел, сложив руки на коленях. Таким его и застала Серафима.
— Валадик, чего это с тобой? Кто это тебя?
Он обнял ее. – Ничего, Зимушка, заживет, не это главное… любишь ли ты меня?
— Люблю, люблю, люблю, жить без тебя не могу… давай уедем, уйдем, куда глаза глядят.
— В тайгу уйдем, Сима, там нас никто не найдет. У меня там и продукты припрятаны, да еще прихватим, звери к нам милостивее будут, чем люди.
— Мамка с Зиновием достали меня, каждый день выволочку устраивают, чего, говорит, связалась с ним. А я говорю: люблю его и любить не перестану. Так вот я думаю, может это Зиновий с тобой так…
— Нет, Сима, тут другие двуногие постарались, не дадут нам жизни, уходить надо.
— Надо. Я мамке ничего не скажу, соберу вещи какие-нибудь, главное тёплое взять и уйдем с тобой. Вот как пить дать, забудут про нас через месяц-другой.
Она встала, огляделась, попыталась поставить чайник.
— Не получится, всё раскурочили, — сказал хозяин разгромленной мастерской.
— Как же ты?
— Ничего, ночь переживу, а потом еще ночь, ты там дела свои улаживай, как будешь готова, дай знать, уйдем вместе. Новая у нас жизнь будет, Симушка.
Серафима торопливо шла домой не потому, что так ей хотелось, а потому что намеревалась тихо собрать ночью хотя бы часть вещей, чтобы потом легче было уйти с Волоховым. И уже представляла, как они уединяться и не будут вздрагивать от каждого шороха. Конечно, она никому не скажет, сохранит эту тайну.
…ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ >