Зависть ( ЧАСТЬ 2 )

Юрка проснулся на печи под теплым стеганым одеялом. Было еще совсем темно, но печь накалилась. Он сполз вниз – в окне уже играли красные летучие отблески огня — топилась печь. Интересно, бабушка вообще ложилась? Всегда так перед большими делами – не спит. А тут собрались копать картошку на участке – где уж ей спать.


НАЧАЛО — ЗДЕСЬ

Юра натянул штаны, сунул ноги в валенки и поплелся в сени — ополоснуться. Там, конечно, очень холодно, и он быстро вернулся – прижался щекой и ладонями к горячему шершавому боку печи, закрыл глаза – так хотелось залезть обратно на печь, забраться под цветное одеяло и уснуть.

Но он оттолкнулся, растер лицо ладонями, просыпаясь, плеснул себе в кружку кипятка, быстро выпил, натянул теплый свитер и направился в сарай.

Дело есть дело, да и бабуля уж больно волнуется.

Он водрузил на тачку инструменты, ведра, мешки. Крутился сноровисто и быстро. Бабуля собирала провиант. Ей предстояло везти велосипед – на багажник потом тоже укладывали мешок с картошкой. Участок их был не близко, предстояло перевозить картошку не за один раз.

Юрка жил с бабушкой. Мать его погибла в геологической экспедиции, когда Юре было семь, а отца у него никогда и не было.

Сейчас ему уж стукнуло 18, а он ещё не окончил десятилетку – поздно пошел в школу. Была у него мечта – пробиться в военное училище. Хотелось в танковое, но согласен был и на обыкновенное, пехотное, строевое, без всяких там штучек. Он жаждал служения, бескорыстности, дисциплины. И армия, казалось, была тем самым единственным подходящим местом.

Уже было совсем светло. На мокрой тропе – колдобины, лужи и ямы. Они старательно обходили их, но все равно колеса велосипеда и тачки брызгали грязью.

– Сыро, Юр, ох! Земля тяжёлая, – вздыхала бабуля, глядя на поле с увядшей уже картофельной ботвой.

– Ничего! Зря что ли я мышцы качал? – успокаивал Юра.

В поле они были не первые – несмотря на сырость, народ вышел на картошку. Юра копал, отваливал один за другим тяжелые пласты и комья, помогал собрать картошку. Быстро появились мозоли, но это не страшно – Юрка мужался. Знал – бабуля устала больше, но держится. Ей надеяться не на кого, кроме него. Скрипела земля на зубах, пересыхало во рту, они пили, и опять шли рядок за рядком.

Иногда останавливались передохнуть – «опнуться», как говорила бабушка. Юрик смотрел на народ в поле. Взгляд его остановился на девушке в красной куртке. Она распрямлялась, держась за спину – по спине коса, а потом опять склонялась, собирая картофель. С нею, видимо, отец с матерью, младший брат и совсем маленькая сестричка.

Большая семья … Юра всегда завидовал тем, у кого есть отец, тем, у кого большая семья. Казалось, это и есть настоящее счастье, ради которого стоит работать и жить вообще. Для него – быть семьей означало быть частью чего-то очень замечательного. Это круг людей, где ты любишь и любят тебя. Всё очень просто.

Они с бабушкой оставили часть рядков на завтра – нужно было перевезти выкопанную. Бабушка оставалась в поле, а Юра начал возить. Приловчился делать он это на велосипеде – хотя бы обратно не пешком.

Он вышел на дорогу и тут увидел ее – ту самую девушку в красной куртке с косой по спине. Она шла с двумя ведрами картошки, а рядом с ней – брат и сестра. Она покрикивала на них, заставляла обходить лужи. Ведра ее были тяжёлыми, она останавливалась, ставила их на землю, стряхивала руки.

Юра нагнал их.

– Здрасьте! Я помогу, – подхватил ведро и повесил на руль, потом второе.

Мешок лежал у него перекинутый через раму.

– Да Вы что! Вам же тяжело будет! – взмахнула руками девушка.

Была она очень хороша собой. Пушистые ресницы, дымчатые волосы.

– Мне? Так это не я, это велик тянет. Пошли, – кивнул он.

Разговорились, познакомились. Оказалось – оба учатся в десятом, только в разных школах. Говорить было не очень удобно, приходилось объезжать колдобины, порой держали велосипед вдвоем. Дети визжали рядом, мешались и задавали глупые вопросы. Были они все достаточно грязными, но было это даже весело – вот так вместе перевозить картошку.

Юра проводил новую знакомую до дома, потом отвёз свой мешок и вернулся к бабушке.

– Ты чего улыбаешься-то, Юрка? Мешок-то точно в сарае? – подозрительно смотрела на него усталая бабушка.

– В сарае. А где ещё? Просто настроение хорошее …

А на следующий день опять копали, и опять встретились.

***

Время летело. Пришла зима.

Пушистое большое окно голубело в кружевных занавесках. Тася открыла глаза. На кухне – тихий разговор. Папа дома?

И тут вспомнилось! Праздничные дни! Новый год сегодня! Господи, как же хорошо!

Школьная жизнь сейчас забирала все силы. Все были взвинчены предстоящим выпуском, и эти праздники были так кстати! После Нового года поедут они в пансионат – папе дали путевку, ну а они, как выражается мама, «в пристежку следом». Жаль Гриша с Полей не приедут к ниим на Новый год – Полине вот-вот рожать, уже бояться ездить. Но зато придет к ним Оля. Да, давно она у их не была, но в последнее время они опять сблизились – обе учились хорошо, обе готовились в медицинский.

Тасю одолевали двойственные мысли: и хотелось, чтоб она пришла, и было как-то жаль нарушения той домашней атмосферы, какая бывает, когда в доме только близкие.

Заглянула в комнату мама – улыбка, мягкий голос и аромат ванили.

– Проснулась, Сясечка, давай завтракать.

Мама часто называла ее так, как звала себя сама когда-то маленькая Тася. И было это так приятно.

День пролетел в приятных новогодних хлопотах. Папа шутил, спал, а вечером принялся «помогать» им, тем самым нарушив все мыслимые процессы. Пришлось выталкивать его с кухни. Без конца звонил телефон, они по очереди бегали в прихожую – поздравляли и ловили поздравления.

Вечером пришла Оля. На ней было летнее голубое платье, она была несколько напряжена, рвалась помогать, старалась угодить.

Сегодня девчонкам налили шампанское.

– Пора. Все-таки в наступающем году они уже выпускницы школы.

– Олечка, надеюсь, мама не будет в претензии? – хмурилась мама, глядя на мужа.

– Нет, ну что вы. Конечно, не будет. Она очень уважает вас, вашу семью, – это была ложь, но так было нужно.

Шампанское перехватило дыхание, ударило в нос, а потом внутри стало тепло и блаженно. А Ольга … она так готовилась к этой встрече. Она мечтала понравиться.

Встретили новый год звоном бокалов, вывалили на улицу, жгли бенгальские огни, встретили Деда Мороза.Оля не спускала глаз с Дмитрия Константиновича. Ловила каждое его слово. Хмурилась, когда обнимал и целовал он Тасю.

Она всегда любила поболтать со взрослыми, блеснуть остроумием, острой дерзостью, в общем, произвести впечатление равной с ними в общении. А с Дмитрием Константиновичем вообще и особенно говорить было приятно. То ли шампанское ударило в голову, то ли просто ночь эта волшебная, но пришло к ней какое-то ощущение уверенности и даже полета, а потом и неумеренное, плохо осознанное кокетство.

Она увлеклась, слегка перестаралась, желая поразить его своей индивидуальностью и умом. Уже косилась на нее Людмила Ивановна, отводила глаза Тася. Дмитрий был человеком проницательным, в людях разбирался. Как-то особенно интеллигентно поворачивал все угловатости юной собеседницы в нужное русло.

Ольгу под утро посадил он в такси. Она была счастлива. Ей казалось, что поразила Заславского она своим юмором и осведомленностью, доказала, что она, не хуже его любимой дочери. Точно – не хуже. Она ярче, острее на язык, умнее и эрудированней.

– Пап, ты прости ее, если что. Это все шампанское, – оправдывала подругу Тася.

– Ну, что ты! – потрепал он дочь по голове и устало поцеловал в затылок, – Понятно же. Прекрасная девочка.

А потом они с женой тихонько шептались перед сном – не слишком понравилась им сегодня лучшая подруга дочери.

– Да-а, – зевал засыпая Дмитрий, – Я б с таким другом в разведку не рискнул.

***

А потом неожиданно и резко явилась весна. Вдруг все просохло, зазеленели деревья, народ вышел на субботники и преобразились аллеи и парки.

Опять вернули они прогулки с уроками. Учить вдвоем было веселее и легче. Они обе обладали отличной памятью, обкладывались учебниками на скамье, проверяли друг друга.

У Таси новое светлое пальто, шелковистый шарф. Ольга оттягивала рукава обмалевшей ей куртки, снимала ее, делая вид, что жарко.

Приближались экзамены.

Первым писали сочинение. Тася – 5/5, Ольга – 5/4. Она рвала и метала, утверждая, что Раиса ее ненавидит, оттого и занижена оценка. Ритка Огородникова сочинение завалила – «пара». Что-то происходило с ней непонятное. Она была влюблена, собиралась замуж, готовилась к свадьбе – до учебы ли?

А потом были удачные устные экзамены – у Таси «пятерки’. Неожиданно для всех хорошо экзамены сдала и Сонька Переверзева – она собралась в какой-то технологический швейный институт, мечтала поступить.

А Ольга и Тася учили биологию, зубрили химию.

К Ольге домой частенько прибегал Юра, он ухаживал за ней, а она рассуждала здраво: и он, и она совсем не готовы к отношениям, им нужно учиться. Какой из него жених: живёт с бабкой в доме с печкой. Он тоже – по ту сторону оврага. И вообще, с ухажёрами у Ольги проблем не было. И сосед Колька не против бы, и Стас Филимонов частенько намекал ей на отношения, да и парни на танцах на нее заглядывались. Оля расцвела, была очень хороша собой, и стоило ей повести плечом, взглянуть из-под пушистых ресниц, парни таяли.

А Тася краснела при упоминаниях о Леониде. От себя уже не скрывала – он ей нравится. Вот только она, в его глазах, наверняка ещё совсем ребенок. Наверняка есть у него красивые утонченные подруги постарше.

Но ничего поделать с собой она не могла. Вечером, закрывая глаза, видела его – темный чуб, острый чуть насмешливый взгляд. Высокий, статный – идеал, какой только можно было себе представить. Девичьи грёзы. И в тех грезах не было ничего неприятного, напротив, было что-то радостное и светлое.

Как-то прогуливались они с Олей после уроков. День такой был свежий. Разоткровенничались.

– И кто он, этот твой Леонид?

– Не мой. Никакой он не мой. Просто… А кто и не знаю. Кажется какой-то инженер на оружейном.

– Так узнай. Может он заурядный инженеришка.

– А какое это имеет значение?

– Ну, не знаю. Вот папа твой, я понимаю. Человечище. Маме твоей повезло.

– Оль, а знаешь сколько они переезжали сначала, сколько мама всего пережила? Это сейчас уже все хорошо, но ведь не всегда так было.

– И все равно нужны перспективы. Вот ходит ко мне Юрка, а какой с него толк? Сейчас школу закончит, в армию загремит. А потом ещё учиться надо, чтоб человеком стать. Не-ет, перспективы нужны.

– О! Я вспомнила! Кажется папа говорил слово «ведущий». Да, Леонид – один из ведущих инженеров. Вспомнила.

– Да? Ну-у… Тогда, дерзай. Не упускай случай, – как-то грустно советовала Ольга.

– Да что ты! Наверное, я слишком юная для него. Неловко, – опустила глаза Тася.

– Ну, сама смотри. Дело твое.

Юрке даже аттестат не дали получить – забрали в армию. Провожали его все вместе. На вокзал пришли гурьбой – и Оля, и Тася.

Сгущался вечер. Невысокий, ладный, с серыми глазами, смущённый и бритый налысо Юрка смотрел на Олю, наверное, надеялся, что подойдёт, обнимет на прощание. Но она стояла вместе со всеми, в стороне, лишь помахала ему рукой.

Рядом стояла его бабушка, утирала платком слезы. Он поцеловал ее быстро, как бы стесняясь. А потом вагоны тронулись, застучали все чаще на стыках колеса. И стало Тасе как-то жаль Юру, а ещё больше жаль его бабушку. Она смотрела ей в сутулую удаляющуюся спину, хотелось догнать, обнять, успокоить.

– Оль, так ты его ждать будешь эти два года? – спрашивала потом Тася.

– Ничего не обещаю. Вряд ли, – отмахнулась Оля.

Раиса Семеновна плакала на выпускном. Плакала и Ритка Огородникова. Ольге плакать совсем не хотелось. А Тася находилась в каком-то оцепенении, ей казалось, что все это происходит не с ними.

А потом – вообще волнительная пора. Институтские коридоры, дворы, аудитории звали, заряжали желанием поступить. Абитуриенты старались изо всех сил.

Мама Таси Людмила Ивановна переживала очень, надоедала советами перед собеседованием, ходила под окнами аудиторий института, когда шли экзамены. Тася все эти советы, конечно, передавала и Оле.

Людмила Ивановна поругалась с мужем. Она просила его о помощи дочке в поступлении – по своим связям, но отец забеспокоился, разнервничался, и Тася, когда узнала, строго настрого запретила ему вмешиваться.

– Я или поступлю сама, или провалюсь – но это тоже будет мой провал!

Родители Оли были против медицинского – уж слишком долго учиться, да и не верили они, что их Ольга может стать врачом. Медсестрой – ещё куда ни шло, но врачом…

– Куда ты прешься? За Таськой своей тянешься? Никак не поймёшь, что она другого поля ягода.

– А я может с вашего поля давно уйти хочу. Кому нужно ваше поле – картофельное! – Ольга злилась, затыкала уши.

В эти дни она без конца ссорилась с мамой. Даже отчим и тот, казалось, больше ее понимает. В последнее время она усиленно писала шпоры и придумывала способы списывания. Особенно по химии. Ее она особенно боялась.

И вот итог: Ольга прошла, а Тася – нет. Тася схватила «четверку» по химии. Разволновалась, не ответила на простейший вопрос… Ей не хватило всего полбалла. А Ольга нашла способ списать с заготовки, и это сделало ответ ее блестящим. Она взяла артистизмом, настойчивостью и даже лёгким кокетством.

– Ну, и ладно! Не расстраивайся, Сясечка! – успокаивала мама Таисью, – Пойдешь в музыкальное училище, сбудется моя мечта.

– Нет, я в медучилище пойду. А на следующий год опять поступать в институт буду, – Тася упёрлась, доводы родителей ее не убедили.

В медучилище ее взяли с теми же оценками просто по собеседованию.

Сонька Переверзева тоже не поступила в институт, пошла в швейное училище. Ромка Афанасенко поступил в Бауманку. И покатилась в всех вперед новая жизнь – совсем другая.

Ольга была счастлива – шаг из-за оврага. А ещё она была скрытно рада, что Тася не прошла. Ещё раз доказала всем, что ничуть она не хуже. И Дмитрию Константиновичу доказала.

А Тасе учиться в училище нравилось. Она впитывала, как губка. Со смущением она замечала, что многие тут, в училище, слабее ее в знаниях в разы. Особенно девчонки и мальчишки из районов. Но особенно никто и не стыдился этого, все считали это вполне нормальным. И вскоре Тася подружилась с Катей – полненькой хохотушкой из подмосковного села. С ней было легко и весело. Они очень стремительно и крепко сдружились.

С Олей встречались редко. Та то жаловалась на сложности учебы, то превозносила весь их учебный процесс. В ее голосе звучали нотки покровительственности – учебу в училище считала она ерундой по сравнению с их институтской учебой.

А весной…

Весной случились у Таси большие беды … И всё в ее жизни поменялось.

…ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ >