Медицинское училище стало для Таси любимым местом. Она глотала знания, и ей всё было мало, она хотела ещё и ещё. Мелкие полузнания ей были не нужны, она углублялась в тему, лезла туда, куда их и не просили, мечтала стать врачом, понимала – это ее призвание. А не получится врачом, значит – хорошей медсестрой.
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
Выла Катька в библиотеке, просилась домой, а Тася всё никак не могла оторваться от учебников. В конце концов Катя спускалась в буфет и ждала ее там, жуя пирожки, которые были ей противопоказаны – Катька была пышнотела.
– Кать, опять? Сколько съела?
– Три всего, – поднимала Катерина деланно-наивные глаза, смотрела как бы недоуменно, – Я ж весь день голодная!
– Да ладно, обедали же…
– Ага, на бегу …
– Ты же почти медик, знаешь, как вреден лишний вес.
– Какой лишний? У меня весь мой, нужный. Это подушка безопасности от ударов судьбы! – клала она руку на пухлый животик, откусывая пирожок. Спорить с ней было бесполезно.
Вообще она была милой, полнота ее не портила. Молодость скрывала, сглаживала этот недостаток, а славный юморной и добрый характер влюблял в нее окружающих.
Она звала Тасю в гости к себе в подмосковье на Новый год. А Тася ещё надеялась, что в Новый год встретится у Гриши в Туле с Леонидом. Но оказалось, что Леонид уехал, и Тася выпросилась у родителей – она ехала в подмосковную деревушку с говорящим названием Тупицино.
Вышли на маленькой станции рано утром. День светлел, раздвигался. Площадь заснежена, вокруг снежной шапкой покрыты леса. И казалось Тасе, что приехала она в какой-то новый заснеженный мир, в котором и нет никого, кроме горстки вокзальных людей.
Их встретил знакомый семьи – на санях.
– Проехали, дядь Петь?
– Ох, сел разок. Ну, сейчас есть кому толкать, коли что… Залазьте, одевайтеся.
Сани, тулупы, валенки и огромный, свисающий снежными шапками над головами, зимний лес. Если б не болтающая без умолку Катерина рядом, не ее раскатистый смех, уверенность, что в конце пути приедут они в тепло, Тасе б стало жутковато – в таком месте зимой была она впервые.
Они видели отчётливые следы зверей, как в детских книжках – следы прыгающих зайцев, лисью строчку, глубокие следы лося через дорогу, топтаные копыта кабанов. Неужели они и правда все здесь живут? Не верилось!
Как-то невесело встретила их деревня, как показалось Тасе. Засевшие в сугробах и белых крышах дома со столбами сизых дымов, рыжеющая кривая дорога, тропинки узкие, натоптанные. Она посмотрела на Катю – а у той в глазах лучится свет радости. Дом! Это был ее дом.
А Тася молча пожимала плечами. Как в такой глуши могла вырасти Катька? Такая умненькая, довольно начитанная и веселая…
Отец Кати встречал их на улице. Небритость, фуфайка, ватные штаны, валенки. Катюха прыгала. А он распростер руки, прижал к себе и Тасю. Она ощутила запах крепкого табака и спиртного.
Прошли в сени, познакомились с Катиной мамой, тетей Верой – полной, краснощекой, с лёгким прищуром – точь в точь, как у Кати. Она тоже обняла обеих. От нее пахло сдобой и кислой капустой. Тут же скакала сестра Кати – Зоя. Катька подхватила ее, закружила. Они чуть не опрокинули стоящее на полу ведро, тетя Вера мягко ворчала.
Их, и дядю Петю, усадили за заставленный стол. Теплая печь, пушистая постель – одна на двоих им с Катей, цветы в горшках, обернутые пожухлой газетой, тепло и лёгкий треск печи, сугробы за окном, и такой же заваленный снегом дом по ту сторону дороги – такое приятное тепло домашнего мира. И обильный этот стол, и весь настрой этого заваленного снегом дома успокоил, дал понять – сюда стоило приехать.
– Папка у нас выпивает. Нахрюкается к вечеру. Событие ж – Катька приехала, – объяснялась Зоя как-то просто и с пониманием, что вроде как так и надо, – Но он не буйный, когда пьяный. Наоборот – всех любит и плачет.
– А почему плачет? – не так уж много видела в своей жизни Тася людей шибко пьющих.
– Жалко ему всех. И себя жалко.
Они провели чудесный день. Гуляли по деревне, лепили снежную бабу, прокатились на санках с горы, но набрали рукава снега и решили, что они уже повзрослели. И такой простор и тишина были вокруг.
– Под голубыми небесами великолепными коврами, блестя на солнце, снег лежит, – декламировала Катька, а Зоя подхватывала и продолжала.
– А как же мы без елки-то? – вдруг вспомнила Тася.
– Это почему это без ёлки? Будет завтра и елка, – ответила Катя.
– А кто привезет? Это ж в город надо… Или…
Они с папой всегда покупали ёлку на рынке. Девчонки смеялись, держались за животы. Уже и Тася поняла, что сморозила глупость.
– Ой, не могу, в город… в город за ёлкой, – грохотала Зойка, – Вон их сколько! – она повела рукой. Во всех направлениях – густой еловый лес.
Вышло так, как говорила Зоя – отец к вечеру был пьян, мама вздыхала, но Тасе это ничуть не мешало, потому что девчонки к этому относились спокойно и даже с юмором. Катерина помогла перевести его в маленькую дальнюю горницу, и он больше не выходил.
Сумерки наступали быстро. Вечером деревня казалась сказочно таинственной, они долго сидели на кухне, болтали с мамой. Она как-то устало расслабилась, даже прилегла на скамье, подложив под голову свёрнутое полотенце. Опять ели. Ели тут много. Теперь Тасе было понятно, почему Катька все время голодная.
Теперь уж Тасе хотелось читать стихи…
– Зимний вечер синий лес запутал в иней. Под луною ели стали голубее…, – читала она.
Потом они сидели все трое на мягкой перине и болтали.
– Ну, хватит стихов. Расскажите лучше о любви, – встряла Зойка, – Нашли себе ухажеров?
– Я ещё нет, а Таська-а… она влюблена в одного инженера.
– В инженера? Ничего себе! – глаза восьмиклассницы Зойки загорелись, она жаждала рассказа, – А какой он, твой инженер?
И Тася, хоть и не считала еще Леонида своим ухажером так уж определенно, но начала рассказывать – так хотелось удовлетворить это трогательное любопытство. Она описала его, как принца. Высокий, чернобровый, статный, любезный, умный и невероятно красивый. Зойка слушала, затаив дыхание…
А потом, когда уж переползла Зойка на свою койку, головой к девчонкам, когда уж всех одолела дремота, вдруг подскочила и зашептала:
– Тась, Тась, а вот если твой инженер возьмёт, и другую полюбит, что ты тогда делать будешь? Как жить?
– Да спи ты уже, неугомонная! – прикрикнула на нее Катерина.
Зойка заткнулась, но ещё долго ворочалась, вероятно, обдумывая нафантазированное. А Тася смотрела на россыпь снежинок за окном, они сверкали в свете фонаря и с шелковистой невесомой нежностью падали на подоконник.
Что будет делать? Страшно представить. Наверное, будет любить его дальше… Всю жизнь …
А утром отец встал первым, как огурец – как будто и не было хмельного вечера.
– Ну, кто со мной за ёлкой? Подъем!
Дружный крик! Тетя Вера прикрыла уши. За ёлкой поехали на лыжах, через поле, в лес.
– А кабаны на нас не нападут?
И опять рассмешила всех.
Они долго выбирали елку, придирались. Отец стряхивал ёлочки, их осматривали, а потом засыпали снегом опять – от мороза. Они не раз падали, кидались снегом, визжали и спорили. Наконец, определились. Елку отец тащил через плечо. Вернулись усталые и голодные.
В этот день топили баню, наряжали ёлку, накрывали стол, смотрели телевизор – столько событий в один предновогодний день у Таси не было никогда. Отец встречи нового года не дождался – его опять увели в горницу. Но настроения это никому не испортило – встретили новый год шампанским, тостами и перееданием.
Бегали поздравлять соседей. Деревня сверкала белым снегом, как сиянием жемчуга, в окнах горели елки, а в морозном воздухе разливался аромат мандаринов и счастья. И уже не казалась эта деревня диким углом, она была живая. Да, занесённая, удаленная, но живая.
Потом они болтали в жарко протопленном доме. И, конечно, опять о любви и о будущем.
– Мам, а спой, пожалуйста, – попросила Катя.
И Тася удивилась. Ей казалось, что голос тети Веры совсем не певучий – с хрипотцой от полноты и одышки. Но она вдруг запела невероятно чисто и душевно. Голос ее лился, как ручей, скользя по мягким округлым камешкам.
– Ой, то не вечер, то не вечер,
Мне малым-мало спалось,
Мне малым-мало спалось,
Ох, да во сне привиделось.
И поняла теперь Тася окончательно, что и тетя Вера, и девочки ее обладают редчайшим и ценнейшим свойством души – они не стыдились ее, не пытались показать и доказать ей что-то. Они не демонстрировали свою жизнь, они просто жили, находя в быстротечной и нелегкой жизни место для теплых объятий, для песен и любви.
И так это открытие тронуло ее сердце, что потекли слезы.
– Ты чего, Таська? Чего ревешь-то?
– Спасибо тебе, Кать…спасибо, что привезла меня к себе.
А за окном опять кружил снег, занося лес, деревню, дороги. И казалось Тасе, что дом этот как бы над миром. Летят они на пушистом облаке, состоящем из снега и голоса тети Веры.
***
Вырваться из-за оврага получилось – Ольге дали место в общежитии. С матерью вообще разладилось – она совсем не понимала, что такое «учиться в мед». Если Ольга корпела над латынью – значит она бездельничала.
– Нет, ну можно поучить часок-два, но не весь же день! – косилась она на Ольгу.
Ездить в институт приходилось полтора часа, а если она не успевала обратно, не могла забрать Машку из сада, у матери начиналась истерика. В выходные – уборка, кипячение белья, полоскание на реке… Да и в одной комнате со всей этой компанией учить было невозможно.
Со слезами на глазах, Ольга отправилась в деканат – она не обманывала, не преувеличивала, скорее даже сглаживала ситуацию, но все равно ее пожалели. Как только освободилось место, ей предоставили место в общежитии. Теперь можно было вечерами сидеть в институтской библиотеке или в читалке общежития – учиться так, как подобает.
Договорилась с матерью, что та будет раз в месяц давать ей пятнадцать рублей, ещё столько же переводили ей бабушка и дед по родному отцу. Бабушка с дедом всегда могли помочь продуктами – от них «с пустом» не вернёшься. И тридцать пять рублей – стипендия. Жить можно. Вот только нужно было и следующую сессию осилить – оставаться без стипендии ей было нельзя.
И Ольга ухватилась за эту возможность – возможность стать врачом, стать человеком. Она глотнула кромешного безденежья, драных чулок, заношенных ботинок, устала прятать от сторонних глаз дешевое застиранное белье. Она наслаждалась свободой, студенчеством. Она купила себе пару капроновых чулок, приличный бюстгалтер, новые туфли и юбку – и это тоже радовало в купе со студенчеством.
А ещё она искала интересное сообщество ребят. Ей не хотелось дружить с подобными ей. А, как выяснилось, здесь в общежитии таких предостаточно – далеко не все купались в изобилии, особенно те, кто жил в общаге. Но Ольга старалась дружить с городскими, с одаренными, начитанными и эрудированными. Этот круг ей был интереснее.
В ее комнате, так уж вышло, жили второкурсницы. С ними Ольга ладила – сразу начала мыть-тереть, готовить ужины. Ей это было не сложно. А второкурсницы помогали в учебе. У нее уже имелись лекции, семинарные работы и даже курсовая – как образец. Сейчас упор шел не на медицину, а на марксизм-ленинизм, философию – это то, что Ольгу интересовало мало, и готовые материалы очень помогали.
Юрка писал ей домой, а она туда ездила редко. Получала сразу пачку писем, быстро прочитывала. Он писал о службе, о новых друзьях, о командирах. Писал неплохо – с юмором и тонким намеком на дальнейшие отношения. И в этом намеке – вопрос: да или нет? Дома Ольге отвечать ему было некогда, а в общаге – не до того. Поначалу написала пару писем – быстро, не задумываясь, описывая свои дела, студенческие будни. На вопросы не отвечала.
Зимнюю сессию она сдала на стипендию. Вообще весь первый учебный год, несмотря на то, что учить приходилось очень-очень много, пролетел у нее в какой-то эйфории.
В общежитии стоял городской телефон, звонить по нему без необходимости не разрешали, но Ольга подружилась с тетей Лидой, доброй вахтершей, и когда та дежурила, звонила Тасе или Соне. Говорила много, слушала меньше.
Однажды, уже весной, трубку взял Дмитрий Константинович.
– Оля? А Таси нет. Они дежурят в больнице.
– Что? Уже работают?
– Нет, практика просто.
– Ознакомительная? У нас тоже была.
– Ну, не знаю уж, ознакомительная или нет, но работают реально – санитарками.
– Санитарками? Надо же! А зачем им это? Они же медсестры всё-таки.
– Настоящий медик должен уметь всё! Таська говорит, что без санитарок нет больницы.
– Ну, да. Но мне ее так жалко. Тут у нас такие ребята, знаете, на нее похожи. Начитанные. Так жаль, что она не поступила. Вы, Ваша семья, Дмитрий Константинович … Я просто счастлива, что знакома с вами! – Оля хотела сказать что-то ещё, но не находила слов.
– Спасибо! Так приезжай. Мы гостям всегда рады. И Тася будет рада. Вот хоть на майские.
– А можно?
– Конечно. Позвони Тасе, договоритесь.
Ольга воспользовалась приглашением, и на майских оказалась вместе с Заславскими в Туле – в большом доме родителей Полины. В доме, где собрались друзья Тасиного брата Гриши.
И день был как по заказу – солнечный и свежий. Из окон зеленого частного сектора гремели репродукторы, и народу на улицах было полно. Все поздравляли друг друга.
Оля одолжила у второкурсницы синее строгое платье. Оно так подчеркивало ее формы, оттеняло дымчатый цвет волос. Оделась не совсем по случаю, как выяснилось потом. Таська бегала по двору в синем спортивном костюме с лампасами, ребята приезжали одеты довольно просто – клетчатые рубашки, брюки, простые платья у девушек.
Дом оказался большим. Двухэтажный с мансардой наверху. Они накрывали стол на террасе, заросшей цветущей вишней. С улицы доносились крики играющих в городки мальчишек. Радио без конца крутило голоса демонстрации, и пело «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля …»
Хозяйка, мать Поли, и Людмила Ивановна суетились на кухне, им помогали все. Дмитрий Константинович не спускал с рук четырехмесячную внучку Леночку. Полина хлопотала тоже, но и она была растворена в ребенке.
А Таська, Оля уж заметила, растворена была в том самом ведущем инженере – статном и очень интересном Леониде. Он тоже оказывал Тасе знаки внимания, они переглядывались, улыбались друг другу.
Ольга стояла на террасе, вдыхала свежий после дождя дачный воздух. И так гармонично было тут все, так хорошо. Она хотела тут быть чаще, она сравнивала этот настоящий праздник с праздником в ее семье.
– Не скучаешь, Оль? – Тася подошла сзади, свежая, счастливая.
– Не-ет, что ты! Так славно тут у вас. Наверное, после больничных запахов и ты не можешь надышаться.
– А я люблю запах лекарств. Привыкла. И ещё мне нравится, когда приходит человек в стационар, ложится – такой грустный, болезненный, а уходит и улыбается. Разве не чудо мы творим? Чудо же…
– Да-а, точно чудо, – кивала Ольга, – Поступать ещё раз будешь?
– Буду, – кивнула Тася, – Ну, а если не поступлю, буду опять.
– Давай. Думаю, тебе бы надо, конечно. Как у тебя с Леонидом?
– С Леонидом? Да пока… , – Тася опустила глаза, – Кажется, всё хорошо. Но все равно он как будто выжидает. Думаю, я кажусь ему слишком юной, Оль.
– Ничего. Этот недостаток быстро проходит. Можешь так ему и сказать, – они посмеялись.
Тася убежала. Оля смотрела, как подхватила она племянницу у отца, как закачала, как поцеловала ее. Отец что-то говорил ей, улыбался, шел туда, куда шла дочь. Оля несколько раз подходила к нему, пыталась заговорить. Но внучка на руках отвлекала его, он уходил, заговаривал с другими – разговора так и не получилось.
Вот вроде переплюнула она уж Таську – доказала, что может быть лучше, а она – вон, порхает счастливая. Семья, любовь, достаток. Умело варит ароматные зёрна кофе в медном джезве, рассуждает о мудрых книгах, серьёзной музыке и живописи. И ей не надо делать над собой усилие, чтобы понимать всё это. Это вобрано ею с молоком матери, и является ее естественной сущностью.
Сумеет ли она быть с ней на равных? Ольга отвечала себе упрямо – сумеет!
Ей очень хотелось зацепиться за эту благодатную жизнь. Весна дурманила, пьянила, одаривала сумасшедшими мечтами. Она подняла подбородок и шагнула в сторону мужчин.
Она готова была бороться за свое счастье.
…ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ >