Через неделю после приезда из Тулы Заславские всей семьёй пошли в консерваторию. Мама настояла. Она любила музыку и эту чопорную зеркальную атмосферу консерваторских стен, ковровых лестниц и сверкающих люстр.
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
Они медленно плыли в толпе, подчиняясь ритуалу, когда папа вдруг остановился, ухватился за перила.
– Пап, ты чего? – подскочила Тася.
– Ничего, ничего. Просто свет тут какой-то…
Они вошли в высокие двустворчатые двери, в белый с золотом зал с красными плюшевыми креслами. Тася косилась на отца, он щурился – слишком много тут было ярких красок.
Громадные трубы органа … музыканты во фраках пробовали инструменты, и когда все стихло и дирижёр взмахнул палочкой, из долгой напряжённой тишины выплыла тонкая режущая мелодия скрипок.
Тася забыла про отца, увлеклась. Руки музыкантов бегали по струнам арф, она засмотрелась, заслушалась. А потом подключились духовые, загудели трубы, зарокотали литавры.
И тут отец встал. Он сделал несколько шагов и вдруг начал оседать прямо на ковровый настил. Музыка наполняла зал, а отец уже лежал лицом вниз.
… Это было началом продолжительной и трагичной истории. Тяжелая болезнь папы. У него обнаружили опухоль мозга. Его выхаживали долго и с трудом. Все друзья отозвались, звонили, предлагали любую помощь. В том числе и Леонид. Были подключены все силы. Отец лежал в Боткинской больнице, у него был прекрасный врач, рядом всегда были близкие.
Он смотрел в высокое окно, через которое видел только ясное майское небо. Он резко потерял речь, теперь он мог только мычать и показывать пальцем. Ему не разрешали вставать, и его это очень тяготило. Он пытался встать, но не мог даже подняться вертикально возле постели – падал.
Мама изменилась, страх и беда отпечатались на лице. Тася поначалу тоже очень испугалась, растерялась, но видя страх матери, некую неопределенность и излишнюю суету Гриши, взяла себя в руки, начала анализировать.
Она всё думала о папе. Как же страшно ему сейчас! Такому деятельному, такому активному и несущему на себе всё, оказаться прикованным к постели. Долгими ночами он смотрит в окно, о чем-то думает, но сказать ничего не может. Наверное, он многое в жизни не успел, надеется на исцеление. И исцеление должно быть! Должно! Только нужно время.
Тася поняла – ее задача сейчас оставаться сильной. Она была поздним ребенком, родители были немолоды, а значит пришло время, когда она должна стать им поддержкой. Она всё взвалила на себя: забрала у мамы деньги, сама звонила врачам, друзьям, сама дежурила возле отца ночами, поддерживая его разговорами, внушая надежду.
Они наняли санитарку, оплатили нужные лекарства. Но лучше отцу не становилось. Летнюю сессию Тася сдала. Совсем не готовилась, но помогло то, что училась раньше. А ещё Катя выпросила ей два автомата – вошли в положение. О поступлении в этом году нужно было забыть.
Оля тоже звонила, предлагала помощь, но ссылалась на сессию. Да и необходимости к тому времени в помощи уже не было – шел процесс лечения.
– Тась, так ты чего и поступать не будешь теперь?
– Конечно, нет. Отец же…
Всё лето они проторчали в больнице. Валились с ног, меняли друг друга. Катя, мама, сватья – мать Полины и Тася. Катя домой не поехала – она дежурила вместе с ними. И потихоньку, как-то само по себе, перебралась на лето к ним домой.
И это было так кстати! Им обеим было не до чего – они забыли даже о готовке себе, всё только отцу, сами на перекусах. Катя процесс этот быстро изменила, упорядочила то, что превратилось, в пылу болезни Леонида Константиновича, в хаос.
Столько было пережито за это время. Надежда то появлялась, то исчезала опять. Практику обязательного одаривания врачей в советское время остановить было невозможно, они тратились, а доходы отца таяли.
Лишь осенью отца прооперировали. Им настоятельно советовали определенного хирурга, они собрали достаточное количество средств – помогли друзья. Но когда передавали деньги хирургу, он вернул их назад. Оказался порядочным. Правда, написал список заграничных лекарств, рекомендовал купить до операции. Лекарства были очень дороги.
Знакомые предложил Людмиле Ивановне сделку – мену квартирами с весомой доплатой. Она согласилась. Тася уже ничего не могла сделать, деньги и правда были очень нужны. Просить помощи у друзей без конца было невозможно, а за такую сделку предлагали сумму очень приличную. Они переезжали в обычную двухкомнатную квартиру на окраине с проходным залом и маленькой кухней.
В октябре начался процесс переезда. Они собирали всё в узлы, мешки, сумки. Помощь Кати тогда была поистине неоценимой. Мама совсем потерялась, Тася была рядом с отцом, подготовкой к переезду занималась Катя.
Так много вещей в новую квартиру все равно бы не вместилось, надо было решить – что брать.
– Тась, вот тут детская одежда. Ваша еще, наверное. Тёть Люда велела выбросить, а мне так жаль. Короче, я отобрала тут чё побольше – Зойке, а остальное, маленькое куда?
– А чего там? – Тася устало сморщила лоб, лёгче было выкинуть.
– Ну, смотри, – Катя встряхнула первое, что попалось ей под руки – коричневый сарафанчик в складку на девочку лет пяти.
– Это из Швеции папа привез, – кивнула Тася.
– А это? – Катя достала куртку с лампасами по плечам.
– Гришина, он ее долго носил. Тоже импортная.
– Да вижу. Маде ин… Ну, как можно такое выбросить? И в деревню не утяну. Вон сколько.
А у Таси покатились слезы. Эти вещи… Прощание с ними, как прощание с той счастливой жизнью, где папа был здоров. Катя всё понимала, злилась на себя, запихивала вещи в узлы.
– Постой! – Тасе пришла идея, – Постой. Я знаю, кому можно их отдать. Мы сами отнесем часть. Тут недалеко.
Совсем недавно Тася получила письмо от Юры, из армии. Он потерял связь с Олей, спрашивал – не знает ли Тася, куда ей писать. Она тогда не дозвонилась до Оли, ну, понятно же – лето. Наверное, она дома. Вот и направилась она тогда по ту сторону оврага – нырнула возле школы под трубу.
Но Ольги дома не оказалось. Во дворе играла маленькая Маша.
– Привет, Машенька! А Оля дома?
– Нету. А мамка с Колей в оголоде, – помчалась она за дом.
– Я не знаю где она. Не докладывает. А в общежитии что, нет? – ответила на вопрос о дочери ее мама.
– Нет. Простите, думаю, найду.
Тася черкнула Юре адрес и телефон общежития Оли. Это все, что могла она для него тогда сделать.
Вот и сейчас, обвешанные кулями, направились они с Катей «по ту сторону оврага». Вещи наверняка подойдут Машеньке и Коле. Они подошли к баракам, постучали в квартиру, дверь открыл Олин отчим, сонный, слегка помятый.
– Здравствуйте, мы тут…
За его спиной замаячила хозяйка. Прося прощения за неловкость, Тася сбивчиво начала объясняться. Катя вздохнула, перебила.
– Короче. Таська переезжают. Будете вещи брать – одежду детям?
Их пригласили в комнату, и вещи взяли с радостью. Машка сразу натянула на себя пушистую белую шапочку. В спущенных колготках, майке и зимней шапке скакала вокруг. И у Таси поднялось настроение.
Олина мама благодарила. И Тася осмелела, немного огляделась и предложила им забрать ещё комод и торшер. Их они ещё никуда не определили. Отчим Оли пошел с ними. Оказался мужичком довольно рукастым, разобрал им шкафы, обещал приехать по новому адресу и всё собрать.
В результате – весь переезд был рядом. Особенно пришлось тяжело с фортепиано. А потом он за пару вечеров собрал им разобранную мебель.
– Клёвый мужик! – заценила Катя.
– Не знаю. Оля его недолюбливала как-то. Ничего никогда о нем не рассказывала. Интересно, где она.
Леонид был всегда где-то рядом. Вместе с другими ребятами приезжал, когда нужно было перевозить папу. Через Гришу передавал пожелания скорейшего выздоровления отцу. И Тасю грели эти приветы, эти пожелания. Ей казалось, что он поддерживает, оберегает ее, вот только неловко ему уж так открыто с помощью соваться. Наверное, он даёт ей время повзрослеть. А Тася видела в себе серьезные изменения. За время болезни папы она стала другой – наверное, и правда, повзрослела.
Дом, в который они заехали строили еще в прошлом веке. Окраина. Тася даже вспомнила выражение Ольги – «по ту сторону оврага». Да, наверное, теперь и она – по ту сторону.
В комнате – большое окно в мелких переплетах рам, осталась тут и латунная люстра с абажуром.
– Прошлый век! Срежем! – махнула рукой Катя.
– Оставим, – кивнула Тася.
Сейчас было не до ремонта, но порядок навели. Теперь латунная люстра низко спускалась над столом, покрытом скатертью с бахромой, а у окна стояло фортепиано, на котором громоздились кучи книг. Эти книги были везде – стояли связками по всем углам. В книжный шкаф они не поместились. Выход нашла Катя – соорудила полки на подоконнике. Недочёты на стенах прикрыли картинами со среднерусскими пейзажами. И опять же – Катя.
Людмила Ивановна и Тася пропадали в больнице – Дмитрия готовили к операции. Надежда, такая неясная, необещанная и призрачная, придавала желание готовить отца тщательно – всё по наставлениям врачей.
На это настроили и Катю. Она старалась. И однажды перестаралась – заспорила с прикрепленным к отцу ординатором. Да так, что чуть не бросилась с ним драться. Вероятнее всего, в драке б одержала верх, потому что ординатор, хоть и был высок ростом, но был субтилен и худ. Он вовремя закрылся в одном из кабинетов. Катя рвалась и туда, чуть не оторвала ручку, пытаясь доказать ему свою правоту, и, наверное, хорошо, что он не вышел.
Теперь они сторонились друг друга, косились. А перед операцией вдруг Тася увидела, как галантно он ей поклонился, изображая какое-то мушкетёрское преклонение рукой, а она присела в книксен.
– Это что было? – спросила Тася удивлённо.
– Это Эдуард меня боится, – ответила Катерина, – Я в медицине больше его разбираюсь. Идиотина очкастая!
– Да его же тут хвалят, говорят – будущий светила.
– Ага. В глаз бы ему засветила!
Во время операции маму отвезли домой. В последнее время вдруг стала она теряться в сложных ситуациях, никак не могла собраться, заговаривалась. Ей прописали уколы, и эти уколы расслабили ее ещё больше – она засыпала на ходу. И оградить ее от волнений было невозможно.
Им объявили, что операция прошла успешно, но отходил папа очень тяжело. Он метался, долго не приходил в себя. И лишь через месяц его выписали. Говорить он так и не начал, но на ноги встал. И это было большим облегчением.
Тася перестала пропускать училище, Катя вернулась в общежитие, мама ухаживала за отцом. Они оба слились в этой беде в единое целое, мигом постарели. Сидели в широком кресле обнявшись, молча, раскачиваясь. Тася закусывала губы, хотелось плакать, глядя на них, но она бодрилась – сейчас она должна быть сильной.
Отца вынужденно уволили, и Тасе пришлось бегать с его документами, оформлять пенсию. Вообще в последнее время она окунулась во все бюрократические заморочки – хлебнула сполна.
Приезжали Гриша с Полей, помогали по мере возможности. Гриша от оружейного завода получил квартиру, теперь они жили отдельно от тещи.
Вот в один такой приезд Поля и рассказала ей сногсшибательную новость, от которой у Таси потемнело в глазах – Лёня и Оля вместе. Она даже переехала к нему, и они приглашены на свадьбу.
– Я думала, что ты – в курсе ее дел.
– Как? – Тася хлопала глазами, качала головой, не верила.
– Я знаю – он тебе нравился. Да и ты – ему. Не раз ведь сам говорил, но почему-то начал встречаться с твоей подругой. Странные они – эти мужчины.
– Нет, это ошибка, наверное. Оля ведь знает, что мы …что я … А как же Юра?
– У нас приглашения на свадьбу. Ну, какая ошибка, Тась? Вот, и вам просили передать, да только … какая папе свадьба, – она протянула открытку, – Не расстраивайся…
Тася перевернула открытку:
» Людмила Ивановна, Дмитрий Константинович и Таисья приглашаем вас на свадебный пир, в честь нашего бракосочетания, который состоится … в ресторане «Октябрь» по адресу … Ольга и Леонид»
– Я ничего не понимаю, – смотрела в одну точку Тася.
– Чего уж тут непонятного? Это ж надо, даже не сообщила! Я думала, ты в курсе, – пожимала плечами тоже расстроенная Полина. Свалилось всё на девчонку.
– Я в жизни ничего, наверное, не понимаю, Поль… Совсем ничего.
…ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ >