Когда Гена сообщил, что женится на Любе, Лукерья аж с кровати поднялась. Новость эта ошарашила её` и разозлила. Кричала она, что не допустит такого позора, проклинала разбитную деваху, что всё-таки прибрала к рукам её сына.
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
— Ругайся, матушка, не ругайся, а я на Любе женюсь, — спокойно сказал Генка, — что хочешь говори, но не переубедишь меня. Но я вот что тебе скажу, коли хочешь мира со мной, лучше уж не трогай её и не придирайся. Не то уйдём в другой дом.
За спиной у Гени сплетничали брат его Иван с женой, да и Анютка презрительно отзывалась о выборе брата. Казалось им, что Генка такими речами мать и вовсе в могилу сведёт. Никому не хотелось жить бок о бок с разбитной Любкой, но никого не послушал Гена, тихонько женился и привёл жену в дом.
Поначалу все волком глядели на Любку. Особенно злила домашних влюблённость Генки.
— Это ж чем она такую любовь заслужила? – злилась Василиса, недобро зыркая на мужа. – Ты ведь в жизни мне таких слов не говорил, как Гена своей жене гулящей!
Иван молчал. Не хотел он признавать, что в чём-то понимал своего брата. Любка весёлая была и добрая, отходчивая и совсем необидчивая. С её появлением смех стал чаще звучать в этих стенах.
По хозяйству хлопотала так, что с ней никто сравниться не мог. Чистоту наводила шустро, из ничего готовила вкуснятину.
С мужем ласкова была и всегда доброе слово для него находила.
Как-то разговорилась она с Василисой, та и пожаловалась на мужа.
— А ты шепчи ему на ушко почаще, — подмигнула Любка.
— Чего шептать-то? – удивилась Василиса.
— Научу, — тихо сказала Люба и тихо произнесла несколько словечек, от которых супруга Ивана покраснела до ушей.
— Вот так прямо и шептать?
— Прямо так и шепчи, да почаще. И обнимай при том, да на коленочки присаживайся.
С недоверием глядела Василиса на Любу. Казалось ей, будто чему плохому учит её Генкина жена. Но всё ж послушалась советов, а вскоре с удивлением обнаружила, что Иван к ней стал теплее относиться и с заботой.
Последней сдалась Лукерья. Не собиралась она любить невестку, терпела только потому, что сын пригрозил из дому уйти. Но ни Василиса, ни родная дочь не ухаживали за больной женщиной так, как эта Любка-голубка. Та ведь любую свободную минуту у кровати больной проводила, а когда Лукерья совсем плохая стала, то и мыла её, и с ложки кормила.
Как-то раз навестить больную соседка пришла. Присела Надежда и давай выспрашивать, как Лукерья невестку свою терпит.
— Ты знаешь, Надь, — призналась женщина, — за мной Любка ходит так, как от Василиски и Анюты не допросишься.
— Да ну! — удивилась соседка.
— Верно говорю! Ванина-то жена губы скривит в куриную гузку, если нужно убрать за мной или покормить. А Любка с улыбкой да добротой. Всё расскажет, что за окнами творится, и какую огромную крысу Муська принесла.
— Да как же так это? Неужто об одной и той же Любке говорим, о невестке твоей беспутной.
— А вот так! Я ж и сама раньше не хотела, чтобы она ко мне подходила, а теперь только её и жду. Анюта моя хорошая девочка, но молодая совсем. Подойдёт, а я вижу, что сама думает, как бы на улицу сбежать. А с Любой хорошо. Тёплый она человек.
— Ну и дела! А как по хозяйству-то?
— Золотые руки, Надь, не поверишь! Вот только со животиной не умеет управляться, ведь сроду у Прошкиных не было ни кур, ни свиней. Да в том печали нет, пусть Василиска и мужики свинарник чистят.
Несмотря на заботу невестки, Лукерье всё хуже становилось. Съедала её хворь, на глазах сохла больная. И хотя она уже души не чаяла в невестке, перед смертью всё ж сочла нужным предупредить сына.
— Разводись с нею, сынок, не будет тебе добра с Любкой!
— Да как ты можешь говорить такое, матушка? Она ведь с тобой нянчится, что с дитятей! Она же не брезгует ничем, она же всю душу в тебя.
— Знаю, мой родной, сама полюбила её всем сердцем, в чем тебе с удивлением признаюсь. Да только не будешь ты счастлив с нею.
— Ох, зря ты говоришь мне такое, мама! Мы ведь семья с нею, деток родим. Видишь же, как она с племянниками моими возится? Так и с нашими будет. Добрая, она, хорошая.
— Ох, сынок, и добрая, и хорошая, я ж разве спорю? Да только…не будет у вас детушек.
— Как не будет? Тебе-то откуда знать?
— Послушай меня, молчала я, а теперь уж не могу. Не перебивай, мало мне сил осталось. Знаешь, ведь, что невестой председателя Миронова была Люба. Так вот, свадьбу назначили уже они, но загуляла она.
— Как загуляла-то?
— Да так и загуляла. Как бабы гуляют, не знаешь, разве? Натура у неё такая, не будет она с одним. Не может просто. Так вот загуляла, а Еремей-то и прознал.
— И отменил свадьбу?
— Отменил. А Любка ж понесла тогда. Никто не знает от кого — то ли от Еремея, то ли от полюбовника. Мне шепнули потом, что к бабке она пошла, так и наворотила делов, скинув ребеночка. Теперь не будет у неё детей никогда. И тебе не родит, так и знай.
Будто чем-то тяжёлым ударили тогда Гену, так худо ему было. Сама Любка ни о чём не говорила ему, да ведь он и не спрашивал. И спросить боялся – как бы не обидеть любимую.
Для себя же решил, что останется с ней несмотря ни на что.
Через неделю после того разговора Лукерья померла. Похоронили её и потекла жизнь своим чередом.
****
Хотелось ему детей, только вот не получалось, но что уж поделать – Голубка была ему дороже всех на свете. Он и думать уже забыл о прошлом своей супруги – такой нежной, ласковой и верной казалась она ему.
А потом вдруг зачастила Люба в больницу. Каждую неделю в район ездила. Супруг забеспокоился – не больна ли? Опустив глаза, Любка сказала, что нездорова она по-женски.
— Знаешь, Ген, я ведь ребёночка хочу. А у меня…ну не совсем хорошо всё.
— А чего ж раньше не рассказала?
— Да боялась, Ген, думала, бросишь ты меня.
— Да как же брошу, Голубка моя? Ты ведь мне всех дороже. Только чем врач-то тебе поможет?
— А вдруг вылечит, Ген?
— Неужто, может вылечить?
Люба пожала плечами и опять опустила глаза. Гена же обнял жену и сказал, что, если есть хоть какие-то шансы на выздоровление, надо пытаться. И с лёгкой душой одобрил поездки супруги в район.
Два месяца ездила жена к доктору. Порой казалось Гене, что не так всё ладно с этими поездками. А потом и Василиса стала намекать, что Любка опять загуляла.
— Скажи-ка мне честно, Голубка, — сказал как-то Гена, — что ты там в своей больнице делаешь? Только прямо говори, не юли. Я всё равно узнаю.
— Давно хотела тебе сказать, — потупив взгляд ответила Люба, — другой у меня появился. Доктор тот самый.
— Да как же так? — поразился он честности жены. Врать не стала, юлить тоже, а вот взяла, да и призналась! — Я ведь тебя отпускал в район, чтобы ты здоровье женское лечила! Чтобы мы ребёночка с тобой родили.
— А не будет ребёнка никогда, Гена. Давно уж я об этом знаю. А к Матвею чувства у меня такие, что совладать не могу собой. Ты б отпустил меня…
Ох, как негодовал Гена! Едва сдержался, чтобы не отхлестать любимую жену по щекам. И даже в ту минуту, когда говорила ему о своих шашнях с доктором, чувствовал он, что любит её всем сердцем. Ненавидит до безумия, а любит ещё сильнее.
— Не пущу! – кричал он. – Запру дома, и не выпущу!
Люба покачала головой. Виновато глядела она на мужа, понимала, что причиняет ему огромную боль. Но ничего с собой поделать не могла.
— Помню, когда молодые мы совсем были, — прошептал вдруг Генка, когда немного успокоился, — ты сказала мне, что сердце у тебя большое. И одного ты никогда не сможешь любить.
— Наверное, так и есть, — кивнула Люба, опустив глаза, — и ничего я с собой не поделаю. Поэтому отпусти меня, Гена. Давай разойдёмся, не хочу больше мучить тебя.
— Да ты меня всю жизнь мучаешь, — с горечью произнёс Гена и ушел из дома к реке, чтобы там, на берегу, пережить свою боль.
Люба уехала в район. Супруги подали документы на развод, но сразу их брак не расторгли. Горевал Гена без любимой так, что родные думали, на тот свет отправится. Ходил как тень – не ел, не спал, ни с кем разговаривать не желал.
Лишь один день до развода оставался, когда встретились супруги в Прасковино. Когда увидал Гена жену, подумал, что мерещится ему любимая. Какая-то она была…другая. Похудевшая, с синяками под глазами.
— Голубка, — прошептал Генка, — а ты что здесь делаешь? Ты ж в район уехала? Мы ведь завтра должны там увидется.
— Мамка моя померла, ты разве не знал?- ответила тихо Люба.- Похороны завтра. Но ты не переживай, нас разведут, даже если не приду.
Гена и правда, не знал. Ни с кем толком не общался, сплетен не слушал, новостями не интересовался. Глядя на свою еще жену, он произнес:
— Да я не переживаю про развод. Горе-то какое, может, помощь нужна? Как же я тёщу не похороню-то?
— Да не тёща она тебе уж, скоро брак наш расторгнут, и чужими друг другу будем.
— Так не терпится тебе свободной стать, чтобы с доктором зажить спокойно?
— Да не живу я с ним, с доктором-то. Сразу как расстались с тобой, с ним тоже разбежались. Не до любовей мне теперь. Тошно ведь как на душе – матушки нет больше моей.
Разжалобила Люба Гену, невыносимо было ему видеть её такой – несчастной, подавленной. Былая пухлость ушла с щёк, куда-то делись веселье и задор. И как-то само вышло, что после похорон супруги вновь стали жить вместе.
Ивану с Василисой отдельный дом от совхоза дали. Анютка замуж вышла и в другое село уехала. Люба с Геной одни остались и решили ребёночка из детского дома взять. Вот только хотелось им крошку совсем, а приглянулась обоим Машенька, которой в ту пору уже пять лет было.
****
Акимушкины стали девочкой настоящими родителями. Полюбили они девочку, и она к ним тоже очень привязалась. Жила семья счастлива ии ничто не предвещало беды.
Семь лет было Машеньке, когда случилась беда. Загуляла вновь Люба. Приехали в Прасковино командировочные с ревизией, вот с ревизором-то и закрутился роман у неугомонной бабы. И так всё далеко зашло, что пожелал любовник Любу в город забрать.
Не стала юлить Люба, сразу пришла к мужу и призналась во всём. А Генка ошарашенно глядел на жену, думая, что всё это ему снится. Опять? Она снова его предает?
Ох, как хотелось ему схватить негодную за плечи и трясти, трясти, трясти, чтобы дурь вышибло из неразумной головы. Да что ж она за баба-то такая? Чего ж всё неймётся ей? Слёзы к горлу подкатили, еле сдержался Гена, сумел сохранить последние капли достоинства.
— Ну что ж, Голубка, лети, — глухо сказал он, — но Машу я тебе не отдам.
В слёзы кинулась Любка, стала кричать, что родной дочкой стала ей девочка. Она настаивала, чтобы девочка ехала с ней. Но Гена покачал головой.
— Не нужна такая мать Машке, — произнёс он и покачал головой, — ничему путному не научишь ты девочку. не дай Боже по стопам твоим пойдет. Поэтому…лети… А посмеешь за дочку биться, я за себя не ручаюсь. Не пожалею тебя!
Изо всех сил держался Гена, пока Люба собирала вещи. Он молчал, изредка сухо и коротко отвечал на сбивчивые вопросы жены. А когда дверь за ней закрылась, уткнулся лбом в стену и зарыдал… Он не умел жить без неё. Но как бы не было больно, теперь он не пустит больше изменницу в свой дом. Стало быть, и жизни ему теперь не будет.
***
Упасть в пропасть Гене не давала дочь. Ему пришлось приложить все усилия, чтобы девочка не почувствовала боли от ухода матери. Удивительно, но на правду Маша отреагировала спокойно. Видать, потому что не впервой ей было чувствовать, когда бросают.
С отцом девочке жилось хорошо. Он был добрым, заботливым и внимательным. А ещё Маша дружила с детьми Ивана и Василисы, которые часто гостили в их доме.
Когда в жизни Геннадия появилась Настя, он сразу рассказал ей о Любе. Девушка была моложе и испытывала к нему глубокую влюблённость. Она сразу нашла общий язык с Машей, и это стало главной причиной, по которой Гена решил жениться на ней.
Супруги жили тихо, мирно, без ссор. Муж был благодарен Насте за то, что она отвлекла его от мыслей о Голубке. И всё же он не любил её, хотя Любу вспоминал всё реже. Только жену он не обижал, уважал и даже баловать старался.
Когда Настя родила сына, Гена был безумно рад. Держа на руках малыша, он пообещал себе, что она никогда не пожалеет о том, что стала его женой.
«Я никогда не полюблю её, но сделаю счастливой», — думал он мужчина.
Настя, действительно, никогда не пожалела о том, что выбрала Гену себе в мужья. И всё же каким-то чутьём догадывалась, что Любу он не забыл.
Однажды Любка-голубка появилась в Прасковино. Зная, что её бывший муж уже женат на другой, она выбрала момент, чтобы застать его одного. Увидев на пороге своего дома Любку, Гена ухватился за стену и пошатнулся.
Люба плакала. Она говорила, что многое поняла и глубоко сожалеет о том, что предала его любовь. А еще утверждала, что в своей жизни только его, Генку, любила по-настоящему. И теперь, если бы он только дал ей шанс…
Гена глядел ей в глаза и понимал, что любовь никуда не ушла. Как никогда он осознавал, что чувства его с годами ничуть не померкли. Невероятных трудов ему стоило сохранить самообладание.
— Нет, Голубка, — тихо произнёс он и покачал головой, — лети-ка ты, лети подальше. И не попадайся мне больше на глаза.
Буквально перед носом бывшей жены Генка закрыл дверь. А сердце в груди билось так, что, казалось, выпрыгнет наружу.
Долгую жизнь прожили Гена и Настя Акимушкины. Маша и маленький Егор росли умными, здоровыми детками. Маша закончила деревенскую школу, затем уехала в город учиться на медсестру. А Егор стал участковым в Прасковино.
Больше никогда Люба не появлялась в жизни Гены. Однако до конца жизни он не забывал о ней. Ему было шестьдесят лет, когда однажды во дворе он увидел белого голубя. Птица грустно смотрела на него и будто что-то хотела сказать. Сердце мужчины болезненно сжалось – он понял, какую новость принесла ему белая голубка. А через несколько дней от родственников Любы он узнал, что она умерла.
Спасибо за прочтение.
Автор Хельга