Анатолий Романович, отец Романа, изводил себя сомнениями. Может быть все они совершают ошибку?
Ромка, прежде счастливый сын, изменился очень. Похоже, он потерял девушку, которую любил. И теперь, каясь за свою распущенность, исполняя долг мужчины, женится на другой.
НАЧАЛО ЗДЕСЬ
Когда он сказал, что привезет вечером невесту, они с матерью ждали Асю. Но сын сказал, что женится на Ире, и объявил, что она беременна.
Анатолий закатил глаза, а жена схватилась за валидол. И только Витька, младший сын, был спокоен, заявил, что Ирка врёт. Ему не поверили.
Вела себя при первой встрече Ирина скромно, опускала глаза, даже пустила слезу, когда речь зашла о матери.
– Мама умерла… Бабушка старенькая. Я так ее люблю…
Ромка хлопал глазами, казалось, удивлялся.
А им с женой хотелось ее пожалеть. Инга сразу этим и занялась. Она начала угощать девушку вкусностями, рассказывать смешные истории из детства сына, отвлекать фотографиями.
Сын вел себя странно. Совсем не так, как ведут себя влюбленные. Он периодически уходил на лоджию – просто стоял там, пока мать развлекала невесту. Анатолий вышел за сыном:
– Ром, ты чего? Совсем жениться на ней не хочешь?
– Я должен, пап. Моя ошибка… Как говорится, стерпится-слюбится.
– Да… Ребенок – это тебе не шутки…, – вздохнул Анатолий.
– Да. Я не выдержу, если мой ребенок будет расти без меня. А Ирина, в общем…, – Ромка замялся, – В общем, я не знаю, какой она будет матерью. У нее не очень хороший пример был перед глазами.
– Да. Дед говорил, что семейка та ещё… А с Асей говорил?
– Нет. А может и не надо? Ей только больно будет…
– Надо, сын. А то получается, перед Ириной ты за свой поступок отвечаешь – женишься, а перед Асей – ответить боишься.
На лоджию выходила Ирина, улыбалась.
– Обалдеть, высотища! Любуетесь? А я страсть как высоты боюсь, а уж теперь…, – она взялась обеими руками за живот, – Вдвойне страшно.
– Я оставлю вас. Рома, не пугай девушку, – отец интеллигентно удалился.
– Ром, страшно-то как! – Ирина наклонилась над перилами, смотрела вниз.
Страшно… Ромке было ещё страшнее.
В одну июльскую ночь перевернулась вся его жизнь. Но тогда было ещё просто очень стыдно. Страшно стало потом, когда Ирина сообщила о беременности. Тогда заколотилось у него сердце и противное ощущение слабости перехватило дыхание.
Она плакала.
– Неужто в больницу идти, Ром? Неужто убивать? И я могу остаться бездетной навсегда!
А выход был один – он должен был жениться на ней. Он должен был! Стойкие моральные качества впитались в кровь. И чем больше он об этом думал, чем больше обвинял себя, тем явственнее становилось, что это единственный выход.
Затягивать объяснение с Асей было нельзя, но он уже затянул. Ася…ведь она особенная. Она чистая, светлая душа. И вроде она никогда ничего особенного не требовала, но на самом деле требования у нее огромные – чистоту на чистоту.
А тут …
Как это всё случилось, Ромка и сам не понял. Он был во дворе вместе с Витькой, братом, прибежала Юля, она кричала, что к Ирке в дом пошел Генка, что он ее изнасилует. Они побежали оба, хоть ничего толком и не поняли. Просто побежали спасать.
Генка действительно рвался в дом, но не громил, а стоял под дверью что-то бурчал настойчиво. Он был пьян. С другой стороны тоже уже бежали местные ребята. Генку долго от двери оттаскивали, а он возвращался опять и опять, крича, требуя от Ирки разговора.
Но в конце концов его увели. Ушла и Юлька. Они с Витькой стукнули Ирине.
– Все, Ир, можешь открывать, увели его. Не бойся.
Она распахнула дверь, держа кофту кулаком на груди. Брюки клёш, волосы распущены, глаза какие-то бешеные. Бросилась Ромке на грудь.
– Рома, Ромочка, он вернётся. Я знаю… Вернётся, я его боюсь.
Бабка Ирины лежала в больнице, девушка была совсем одна. Они предложили пойти ночевать к ним. Неохотно предложили, знали – строгий их дед, генерал в отставке, не одобрит, но…
Ирина не согласилась, но попросила Ромку хоть ненадолго остаться. И он остался. Ириша плакала, была такая несчастная сейчас. Говорила, что она совсем одна, что сирота, что обидеть ее норовит каждый… Ее знобило, трясло крупной дрожью.
Ромка сам предложил выпить. Это испуг – рефлекторная реакция на возможную опасность. Он – будущий врач, предполагал, что вино расслабит и согреет девушку.
Она сопела носом, долго копалась в кладовке, искала бутылку. Он сам налил ей вино.
– Я не могу одна. Давай со мной…
– Это как лекарство, пей!
Но налил себе тоже, немного выпил. А Иришка пригубила, вскочила, подошла к кровати и опять бросилась реветь. Он успокаивал ее, он не мог терпеть, когда девушки плачут, согласился с ней выпить ещё… Лишь бы успокоить.
А потом все и случилось. В каком-то тумане, в темной горенке без окон, на сбитой несвежей койке, за горячей печкой…
Он потом просил прощения, она дулась, говорила, что он у нее первый. А Ромка вообще не мог собрать в голове последовательность событий, и никак не мог понять – почему это случилось. Ведь он любит Асю…
Он маялся, не знал, как быть. Объяснял Ире, что произошло это случайно, и что без Аси он не может жить. Она, казалось, понимала. Грустила, но кивала:
– Конечно, кто я такая, чтоб меня любить. Видно, счастье пройдет мимо…
А потом этот звонок о беременности, как зловещая туча, которая накрыла чернотой и осталась над ним. И мысль о ребенке только угнетала.
Они стояли на лоджии.
– Ром, а мы тут будем жить, когда поженимся, да?
– Да, тут. Отдельная комната. Я же учусь… Пока ещё об отдельном жилье мечтать рано. Распределили – комната Витьки, родителей, и наша. Столовая большая у нас.
– Нет, ты чего…я согласна, конечно. Тут красиво. Бабка б видела…
– Увидит. Она же приедет на регистрацию? – они уже договорились, что большой свадьбы у них не будет.
– Ох, не знаю. Болеет ведь… И всё-таки страшно тут, – она смотрела вниз, с их девятого этажа высотки.
Родители выделили Ромке приличную сумму, на нее купили Ире туфли и платье, заказали столик в кафе. Ира уже поселилась в квартире Ромки и его родителей.
На свадьбу приехали дед и бабушка Ромы, был его друг по институту Дмитрий, родители, и, конечно, Витька – младший брат, десятиклассник. Со стороны невесты в ЗАГСе не было никого. В эти дни Ирина чувствовала себя невероятно счастливой, теперь и она была москвичкой, с жилплощадью и полным правом жить так, как давно хотела.
Ей казалось, что родственники Ромы – это ее уже родственники, и она старалась соответствовать.
Лишь взгляд на деда портил настроение, он поглядывал на нее исподлобья. Наслушался в поселке о невесте внука разного, да и с семейством их сталкивался. Впрочем, сталкивался он и с самой Ириной. Ирина его хорошо помнила.
Однажды сидели они под тополями компашкой поздно вечером. Весело было. Магнитофон пацаны на полную врубили, портвейн по кругу… И тут этот дед в поношенных зелёных брюках с лампасами и с палкой. А они гоготать, музыку ещё громче сделали, пацаны вокруг деда бегать начали, увиливать, а он палкой машет и все попусту. Пока другие мужики не подключились, так и прыгал дед.
Девчонки-то уговаривали пацанов, не издеваться, но те от девчачьего визга и смеха лишь ещё больше горячились. Помнит или нет ее дед, – Ира не знала. Темно там было…
Только заметила, что дед присматривается к ней, поэтому сторонилась. Она и в поселке, когда с Ромкой завязалось, обходила их дачу стороной. А дача была, действительно, генеральская – двухэтажная с круглой мансардой наверху. Почему-то Ирина надеялась, что старики не поедут знакомится с невестой, но они приехали.
***
– Алле. Агнесса Александровна, это Рома.
– Рома? Вот уж… Ну, здравствуй. Чего хотел?
– Как здоровье ваше? Как тетя Дуся?
– Да как… В нашем возрасте, знаешь ли, уж нельзя позволять себе плохо себя чувствовать, – ответила Агнесса, понимая, что их здоровье его интересует куда меньше другого…
– Я это…, – Ромка мялся, Агнесса молчала, он вздохнул, решился, – Агнесса Александровна, я женился.
– Да мы в курсе. Поздравлений ждёшь?
– Не-не… Я… В общем, я почему-то вас набрал. Все хочу с Асей поговорить и не решаюсь. Я трус, да?
Все его летнее детство проходило там, рядом со своими и Асиными стариками. Агнесса их наставляла, поучала, рассказывала жизненные истории, а тетя Дуся все больше пыталась накормить.
Ромка так и не решился объясниться с Асей до свадьбы. Ему казалось, что увидев ее, свадьбу он отменит. А это как раз, по его мнению, было бы подлостью. С Асей ведь их не связывали близкие отношения, а у Ирины будет ребенок.
И вот сейчас, после свадьбы, когда все точки расставлены и обратного пути нет, ему до боли в сердце захотелось объясниться с Асей. Но рука набрала номер дачный – очень хотелось совета.
– Я трус, да?
– Ну, как тебе сказать. Трусость — ещё не признак ума, а вот бесстрашие — уже признак его отсутствия. Мы зовём тебя предателем. Но поговорить надо…
– Предателем? – Ромка усмехнулся, – Ну, да… Вы правы, наверное. Как она?
– Асия-то? Сейчас уж лучше. А первое время совсем… Нашли хорошего невропатолога. Сологуб, может слышал? В общем, расхворалась наша Асиюшка. Потом в санаторий уехали они с матерью. Похудела сильно, ну, и от своих в институте отстала. Теперь наверстывает.
Ромка молчал. Не знал, что и сказать. Агнесса продолжила.
– А ты как с Ириной-то поживаешь?
– Ничего. С родителями, с Витькой. Она борщи нам варит, осваивается, – как-то без энтузиазма рассказывал Рома.
– Да. Ирка везде освоится. Она – актриса ещё та… А ты мне завтра позвони. А я узнаю. Может у врача спросят – нужен ты Асие или нет для разговора? Э-эх! Что ж вы с жизнью своей делаете, глупые! – в сердцах воскликнула Агнесса, – Такая бы пара была!
На следующий день Агнесса сообщила, что Асе звонить можно.
***
Телефон стоял на комоде в коридоре, черный, блестящий и витой под старину. Сколько Аська смотрела на него, сколько ждала звонка!
Но в последнее время стала к нему равнодушна. То ли горы таблеток так повлияли на нее, то ли воздух Балтийского санатория. Ася успокоилась, по утрам пила с папой кофе, потому что мама любила поспать, спускалась в метро, ехала на пары, читая в поезде метро лекции.
Не хотелось ничего, ни прогулок, ни театров, ни новых отношений.
Вечерами она перелистывал а лекции или пялилась в телевизор.
Программа центрального телевидения демонстрировала фильм «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен», институт марксизма-ленинизма рапортовал об издании полного собрания сочинений Ленина, а папа с мамой с интересом смотрели фильм «Угрюм-река», только вышедший на экраны.
Когда зазвонил телефон, Ася дома была одна, спала. Она прошла в темный коридор, не включая света, сняла тяжелую трубку и приложила к уху.
– Ась, привет. Это я …
И ничего не колохнулось в душе.
– Ромка? Привет…
– Аська, я… Ась, давай встретимся. Очень прошу! Пожалуйста! – он говорил с нажимом, как будто она уже отказывала.
– Давай. Когда?
– А сегодня сможешь?
– Сегодня? – она посмотрела на часы, – Да, смогу.
– Тогда я через полтора часа в вашем парке, у стеллы героям. Буду ждать…
Ася слушала далёкие равнодушные гудки и представляла, как Ромка быстро собирается. Если звонил он из дома, то полтора часа – это совсем немного, ехать ему далеко.
Уже припорошило снегом парковые дорожки, и на перекладинах стеллы застыли маленькие сугробики. Сейчас летели редкие снежинки, и, казалось, что утром все это растает.
Ася куталась в большой теплый серый шарф. Ждала она недолго. Не соблюдая правила перехода, с той стороны улицы бегом бежал Ромка. На нем была белая шапка, она съехала на затылок, волосы выбились, и Аська засмотрелась. Но не влюблёнными глазами, а так, как смотрят на что-то хорошее, с лёгкой улыбкой на лице.
– Привет, Ась? Долго ждала! Пробки эти… Вечер, а все равно… Прости.
– Нет, недолго. Я тоже только пришла.
– Пошли в «Клубок» что ли? А то замерзнешь, – он звал в ближайшую стекляшку.
– Я б лучше прогулялась. Безветренно, хорошо…, – Аська стягивала перчатки.
– А, тогда давай… Как скажешь.
Они пошли вдоль аллеи, мимо присыпанных снегом старых скамей. Ромка сдерживал себя, чтоб не схватить Асю в объятия. Так хотелось, так хотелось махнуть рукой на всё и остаться с ней. С ней даже рядом идти и то легко. Она простая, открытая, нет в ней ни жеманства, ни наигранности…
Она – его Аська. Но уже – не может быть таковой.
– Я Агнессе звонил, бабушке. Она сказала, что ты болела.
– Да-а… Приболела. Наверное, из-за учебы. Были волнения.
– А сейчас как? Как себя чувствуешь?
– Прекрасно. А ты как? Когда ребенка ждёте?
– Мы? – Ромка смутился, он забыл уж как прямолинейна Аська, – В марте — апреле, вроде.
– Здорово. Ребенок – это хорошо.
– Да…наверное… Ась, я виноват перед тобой. Я… я честно не понял, как так вышло. И надо было сразу с тобой поговорить, а я испугался, как дурак, затянул.
– Да ничего. Всякое в жизни бывает. Ведь, по сути, что меж нами было-то? Так …несколько поцелуев. Наверное, просто детская влюбленность. Ничего страшного.
– Дело не в этом. Дело… понимаешь… Ты же знаешь Ирку. Я, кажется, совсем не люблю ее, но ребенок. Я…
Ася поднесла руку к его губам, прикоснулась.
– А вот это уже подло, Ром. Я не хочу это слышать. Хошь люби, хошь не люби. Мне ты зачем это говоришь? Это предательство по отношению к Ирине, а она – твоя жена, – она отвела руку от его рта, но он схватил эту руку и прижал к своей холодной щеке.
– Аська! Аська! Что я наделал! Мне не жить без тебя! …
Ася аккуратно вытянула руку, повернула обратно по аллее.
– Я пошла, Ром. Не провожай. И, пожалуйста, не звони мне больше. Я больше не приду. Нам не надо видеться. Будь счастлив!
И Аська побежала бегом. Не нужно было им встречаться. Пошел снег, она слизывала бегущие по щекам тающие снежинки. Она была уверена – это именно они. Слезы кончились.
***
Мама Ромки Инга Марковна была умной женщиной. Сразу поняла, что сын свою избранницу не любит, что женится по зову совести – расплачивается за содеянное.
Они с отцом говорили с ним, предлагали решить вопрос с ребенком по-другому, записать на него, помогать. Но, как поняли, он боится за ребёнка, намерен женится.
И теперь заботой матери стало сделать так, чтоб чувства к сыну все же пришли. Счастье сына – это ли не мечта?
Немного напрягало, что у девушки всего лишь восьмилетка, что нигде не училась, но это было объяснимо – сирота. Конечно, хотелось, чтоб сын создал семью позже, когда стал бы самостоятельным, но вот так сложилось… На их плечи с мужем ложилась теперь ещё жена сына, а вскоре и маленький ребенок.
Инга взяла дополнительные дежурства на скорой, да и Анатолий в больнице занят был по полной.
Инга Марковна старалась сделать так, чтоб Ира к ним привыкла, обжилась, стала другом и помощником. Впереди было появление внука или внучки.
– А Вы что собираетесь делать? – сноха как-то вечером вошла на кухню.
– Борщ варить.
– Сами? – выдохнула Ирина.
– Конечно, – Инга нахмурилась, не поняла, – А кто ещё? У нас с тобой трое мужчин, их кормить надо, а с утра мне на работу. Вот и…
– Ну, я думала вы заказываете может…
– Что ты, Ира. Нам это не по карману. А теперь тем более, – Инга улыбнулась, сказала с радостью в голосе, – Скоро родится ребенок, нужна коляска, кроватка… Расходы, в общем.
– Ну да…, – сноха задумалась, как-то погрустнела, – И я тут ещё – на шею, иждивенка.
– Ну, почему же иждивенка, Ириш? Ты по дому поможешь. Если самочувствие нормальное, конечно. В магазин сбегаешь. Мы с папой работаем много, устаём. Знаешь, весь день больные, больные… Вечером уж и сам, как больной.
– Так давайте я борщ и сварю утром. Чего, думаете не справлюсь?
– Спра-авишься. Давай, уж сегодня вместе. Вот морковку и свеклу почисти, а потом разберемся… Тебе учиться надо бы. Но это уж после родов. Надо подумать…
– Я думала, вы богатые. Разве врачи мало получают? – Ира терла морковь, интересовалась.
– Ну, мы и не бедные. Кстати, хотела тебе предложить хорошего парикмахера, подруга моя. Не хочешь цвет волос сменить? Хна сейчас не в тренде…
– Да? А можно?
– Конечно, сходим в выходные. Устроим себе женский день. А еще, я подсмотрела, уж прости… сапоги у тебя совсем худые. Давай-ка к зиме оденем тебя чуток. Хорошо?
Иришка цвела – об этом она только мечтала.
Первые дни жизни в новой семье Ирина с удовольствием молола ароматные зерна, варила в медной кофеварке кофе, наливала в маленькую пиалку сливки и носила все это в комнату.
Но теперь, когда поняла, что жизнь этой семьи не слишком отличается праздностью, когда навалилось на нее некое хозяйство, Ирина откровенно загрустила.
Полдня дома она была одна. Хотелось валяться в постели и пить кофе, но в обед прибегал из школы Витька, нужно было создать видимость занятости, да и приготовить поесть. Иногда и отец приходил с ночного дежурства утром. В общем, валяться было неловко.
Когда дома не было никого, она звонила на поселковую почту, где работала раньше, просила тётку Люду позвать Юлю к телефону. Та прибегала, и через час Ирка перезванивала ей опять.
– Ох, Юль, не все так гладко, как хотелось бы, конечно. Прикинь, сходила в магаз, купила там …, а Инга – где сдача? Уж копейки и те считают. У меня вообще личных денег нет ни копья. Приеду к бабке, хошь пенсии возьму чуток. Я ж не привыкла без денег-то. Курить хочется, страсть. Я тут как рабочая лошадка – жрать готовлю на всю семью. Три мужика. И Витя этот жрет, как не в себя… Но зато мне такие сапоги купили финские. Прикинь, у них пропуск в ‘»Берёзку» есть. И пальто серое. Мне, конечно, больше красное понравилось, но Инга прям уговорила. Ты б и не узнала меня, Юльк, кабы увидела. Я те точно говорю… Москвичка!
– Ниче се, Ирка. Счастливая ты! А я, может, тоже в Москву поеду на следующий год. Хочу курсы бухгалтеров закончить.
Счета за телефон охладили пыл.
– А почему в этом месяце такая оплата межгорода? – удивлялся Анатолий.
– Да… Простите, я не знала. Я бабушке звонила. Скучаю очень …, – Ира покраснела.
– А, ну раз так, звони, конечно. Только вот тут… полчаса. Постарайся не так долго говорить, хорошо. Это дорого нам, – смягчился Анатолий Романович, – И пора уж познакомиться нам с твоей бабушкой. Зови-ка ты ее в гости.
– Хорошо, – кивнула Ирина, но звать бабушку не собиралась.
С Ромкой долго не было у них никаких близких отношений. С того самого единственного раза. Он относился к ней, как к мебели. Тахта в их комнате была широкая. Вечерами Иришка изо всех сил старалась: томно стаскивала чулки, долго стояла перед зеркалом в нижней сорочке, расчесывая волосы. Но молодой муж желал спокойной ночи, выключал ночник на своей тумбочке и быстро засыпал.
Ирка юркала под одеяло, долго вздыхала и ворочалась, клала руку на его бедро, но он спал. Или делал вид, что спит.
И лишь в конце ноября он явился домой изрядно выпивши. Пробежал в комнату, чтоб не заметила мама, отец дежурил, и повалился на кровать прямо одетый. Ира начала его разувать, раздевать, он проснулся, схватил ее в охапку.
Наконец-то, сразу расслабилась и поддалась Ирина.
После Ромка уснул, она встала, сходила в ванную и прилегла рядом с ним, счастливо обняла. И тут он вскочил спящий и прошептал в темноту:
– Аська, Аська моя…
Ирина лежала, глядя на постылые темные окна московских домов, слушая завывание ветра.
Опять эта Аська встаёт на ее пути! Опять! Он любит ее. А возможно и встречается до сих пор.
Ее все раздражало в Аське: ее холеность, ее спокойствие, ее начитанность, обеспеченность родителей, тишина ее дачи, любовь старых Агнессы и Дуси. И ещё и Ромка… Чем она все это заслужила? Чувство несправедливости угнетало Ирину. Она не спала до утра.
А утром сказалась больной.
Но жить с врачами и притворяться больной долго невозможно. Ее тут же потянули в женскую консультацию, начались обследования, анализы. Это на время Ирину от проблем отвлекло. Она встала на учёт по беременности, срок, который назвала ей врач удивил. Получалось рожать ей в начале марта, а не в конце апреля, как нужно…
Как очень нужно…
– Как сходила в консультацию, Ир? – заботливо интересовалась Инга Марковна.
– Ох, одни проблемы. Говорят, есть угроза, что ребенок родится раньше срока.
– Угроза чего? Преждевременных родов?
– Да, да… Именно так.
– Странно. Так обычно говорят на поздних сроках. Может ты путаешь? Не угроза выкидыша?
– Ох, я не помню…
Инга переживала за будущего внука, за сноху.
– Ну, вот что… Есть у меня знакомая, она очень хороший акушер. Правда, клиника ее далеко. Но уж лучше свой человек в этом деле, – Инга уже шла к телефону.
– Нет, нет, не нужно, – Ирка сообразила не сразу, подскочила, подлетела к свекрови.
– Но почему же?
– Неловко. Это же неловко, по блату, получается. Да и врачиха у меня нормальная. Я так не могу…
– Не бери в голову, – и Инга Марковна уже набирала номер приятельницы.
И, о ужас, договорилась о приеме Ирины послезавтра. Инга была довольна, а Ирина в ужасе. Нельзя было показываться знакомой свекрови. Никак нельзя. Всё могло разрушиться.
Или все же нет? Ирина так мало понимала в этом, а спросить совета ей было не у кого.
С бабкой она не в ладах. Вот разве что… Разве что тетя Дуся. Она ведь стала ей, как родная. Она должна понять. Но Дуся – это Ася… Это вражье логово.
Голова шла кругом. Как же быть теперь? Нет, тетка Дуся не должна знать о ее сомнениях. Тут же выдаст. Правильные они все. И никто не пожалеет сироту.
На следующий день она не сдержалась, накричала на Витю.
– Чё ты тарелку не помыл за собой! Только жрать и можешь …
– Чего? – Витька вытаращил глаза, у них так никто не разговаривал.
Но он помнил Ирку именно такой, по даче. Просто думал, что после свадьбы она изменилась, а оказалось, совсем и нет…
Вся озлобленность Ирины копилась в груди черным камнем и направлялась на Асю. Нужно было куда-то эту злость выплескивать.
Когда осталась одна, нашла в справочнике телефон квартиры Аси по фамилии. Хотелось просто услышать ее голос, притвориться ничего не понимающей подругой, спросить, как ей живется и рассказать, как хорошо всё у них с Ромой. Назло рассказать.
Но трубку взяла мать Аси.
– Але, кто это?
– Асю можно? Это знакомая ее…
– Аси нет, она в институте.
– Да? А Вы знаете, что Ваша дочь встречается с женатым мужчиной? – Ира не слышала ответа, она быстро положила трубку на рычаг.
Ребенок рос, жил в ней. Давно начал подавать признаки жизни. Она пыталась заинтересовать этим Романа. И один раз он положил ей руку на живот, внимательно послушал биение маленьких ножек, но, казалось, лишь ещё больше ушел в себя.
На прием в назначенный день Ира с вечера собиралась, уточняла информацию, но так в больницу и не поехала. Написала записку, что позвонили ей с почты поселка и сказали, что заболела и совсем плоха бабушка.
Ира действительно поехала на родину. Нужно было отдохнуть от навалившихся проблем, поболтать с Юлькой, и взять немного денег.
Она ещё не знала, что там, в поселке, на дачах тоже складывались свои внутрисемейные отношения… Иначе и быть не могло.
***
Часть 3
Марк Игнатьевич, дед Романа, был офицером старой закалки. Когда решили они жить здесь, в этом доме, жена его Анна Павловна очень переживала. Всю жизнь они переезжали из гарнизона в гарнизон, хозяйством занималась она, и взвалить целый дом на свои плечи было страшновато. Анна Павловна была уж не совсем здорова.
Нет, на этой даче они жили в летний период и раньше, сюда привозили внучат. Но чтоб круглый год…
Ей казалось, что муж ее совсем не приспособлен к жизни в селе, что всю жизнь он только и делал, что раздавал команды, и теперь, будучи пенсионером, сядет ей на шею в смысле житейском.
Это он ее уговорил остаться жить постоянно здесь, потому что у старшего их внука Ромки в детстве была проблема с лёгкими, городской московский воздух влиял на них негативно, а здесь, в лесной полосе, он поправлялся, румянились его щеки, целый день он гарцевал с ребятней где-то на дачных задворках и не болел.
Анна Павловна в отношении мужа ошиблась.
– Ну, что ж, большие жизненные дела окончены, займёмся семейными, – сказал Марк Игнатьевич и занялся.
Своими руками, не считая подрядчиков, он приводил в порядок дом и двор, нанял работников для сооружения бани и пристройки, усердно сажал и выращивал овощи, мотался на своей старой генеральской Волге на рынок и в магазин, и иногда, по приглашению старых сослуживцев отбывал на встречи с военнослужащими, как ветеран воинской части.
Жизнь здесь, в дачном поселке, теперь Анне Павловне нравилась. Рвение мужа – тоже, исключая некоторые случаи его чрезмерного волнения в налаживании дел во всем поселке. Марк сам был приверженцем абсолютного порядка во всем и требовал этого же от соседей. Но люди в селе жили разные, нравилось это далеко не всем.
Девушку Иру он помнил. Она была в компании стиляг, которые врубали музыку на всю ивановскую, мешали спокойной жизни. Когда увидел он ее в Москве, его чуть инфаркт не хватил. Если б не Аннушка, бросившаяся мужа уговаривать – не портить внуку свадьбу, он бы возмутился.
Но дочери он свои сомнения в мягкой форме все же высказал.
– Папа, ты старомоден, – ответила она,– Сейчас уж не гоняют стиляг, прошло то время. Ну, самоутверждается так молодежь. И это выбор Ромы… мы не можем ему перечить.
О беременности невесты Марк Игнатьевич ничего не знал, им с женой об этом не доложили. Он кусал локти и считал себя виноватым, потому что такую девушку внук встретил именно тут, на их даче. Хотя особо с ней и не дружил, вроде.
Сам генерал очень сдружился с Агнессой Александровной, актрисой, бабушкой Аси, и ее компаньонкой Дусей. А бабушку Ирины видел лишь несколько раз, и даже не здоровался, совсем не был знаком. Вот если б породнился он с Агнессой, был бы счастлив, а тут…
– Ань, ну, у нее ж и бабка не нашего круга.
– Ишь ты! – жена любила его подковырнуть, – А ты уж себя к элитному кругу какому-то приписал да? Конечно, мо-осковский генерал… А теперь вспомни откуда ты? Из какой деревни пермской области? А?
Название деревни, родины Марка, было неблагозвучным.
– Ну…ты ж знаешь, мать туда из Ленинграда эвакуировали …
Тем не менее первым делом Марк Игнатьевич, после приезда со свадьбы внука, направился в дом к новой родственнице – бабушке Ирины.
Домик ее был старой бревенчатой избой. Рубленные углы его выкрошились, от всего строения веяло ветхостью. Впрочем, как и от его хозяйки.
Она встретила его испуганным взглядом, шагнула назад, подняла фартук начала быстро вытирать руки. Простая деревенская женщина, лицо усталое, морщины.
Марк поздоровался, огляделся.
Старушка, будто угадав его мысли, с виноватым видом застигнутой врасплох нерадивой хозяйки зашныряла по избе, хватаясь то за то, то за другое, приговаривая, что не убрано, хотя в избе было довольно чисто. Кстати, и во дворе было выметено, несмотря на осенний лихой листопад.
В избе уютно, но как-то скудно. Все здесь было довольно старым, все требовало ремонта.
– Вы уж простите, что без приглашения. Я ведь к Вам, как к новой родственнице зашёл. Надо, думаю, познакомиться, раз на свадьбе Вас не было.
– На какой свадьбе? – хозяйка присела на другой конец лавки.
– На какой? На нашей. Внуков наших с Вами, Ромки и Иры, – он смотрел на собеседницу внимательно.
Она встала с лавки, подошла к печи, стянула с веревки тряпку. Марк с удивлением догадался – она не знала!
Может не в себе? Забыла? Начал он осторожно…
– Даа, поженились ребятишки. Молодые ещё, чего уж… Но нынче молодежь такая, ранняя… Совет им да любовь. Вот я и решил познакомиться. Марк Игнатьевич меня звать, можно просто Марк, Ромкин дед, а жену, значит, Анна. Поклон Вам слала.
– А меня Марья Михайловна, баба Маня можно, – вышла из оцепенения хозяйка, – Значит, поженилася Ирка.
– Замуж вышла. Сказала внучка, что болели Вы сильно. Как сейчас? Поправились?
– Болела? …, – она подняла глаза, помолчала, а потом кивнула, – Ну да, болела. А теперь уж получше. Поправилася.
Марк никак не мог понять – видать и правда старушка немного не в себе. Он рассказал, что молодые жить будут у родителей, что есть у них своя комната, что внук – учится на врача. Немного рассказал, как отметили.
– Ну, вот и хорошо. Уладится, значит, все, – ответила баба Маня, вздохнув облегчённо.
Что уладится – Марк не очень понял, но уточнять не стал. Спросил, нужно ль чем помочь? Сказал, что ездят они на машине за продуктами, могут и ей привозить, но баба Маня помощи не попросила.
Марк откланялся, а на следующий день вернулся. Принес с соседом старую свою резную скамью, которую не знал куда и деть, потому что во дворе установили они новые.
– Баб Маня, глянул вчера – а лавка-то у вас на ладан дышит. А эта, смотрите-ка, добротная.
Баба Маня была искренне рада, и пока копали они ямы под скамью, суетилась рядом, все пыталась чем-нибудь угостить. С тех пор не было дня, чтоб Марк или Анна к бабе Мане не забежали. Старушка им понравилась, и никакого старческого беспамятства за ней впоследствии они не заметили.
Неужто и правда Ирина не оповестила бабушку о том, что выходит замуж? Ведь она ей вместо матери… Дома они рассуждали об этом, и сами себе не верили.
О том, что подружились они с бабой Маней, сказали дочке Инге по телефону вскользь. Но была она человек занятой, снохе об этом сказать забыла. Ведь ничего особенного: так положено, родственники должны знаться, особенно если живут практически по-соседству.
И конечно, когда прочла Инга записку от снохи о том, что очень сильно заболела бабушка, первым делом набрала она отца.
– Пап, что там с Ириной бабушкой?
– С бабой Маней? А что с ней?
– Так вот я у тебя хотела спросить. Ира написала записку, что она заболела. Даже к врачу не поехала, сразу к вам туда направилась.
– А ей к врачу зачем? Болеет?
– Ой, пап, мы не говорили…решили попозже. Но раз уж я проговорилась – Ира ждёт ребенка. В общем, поэтому и поспешили мы с регистрацией. Понимаешь ведь…
– Ох ты! Вот это новость! А к бабе Мане ща схожу, проведаю. Вчера здорова, вроде, была… И к врачу отвезем, если что. Не переживайте там.
***
Ирина, в новом сером пальто и финских сапогах шагала по шпалам с электрички. Шаркали полы пальто, из леса тянуло осенней сыростью. Впереди уже виднелись огни поселка. Вечера осени были ранними.
Колхоз, конечно…, – думалось Ирине. Но вот странность – здесь она гонялась за козой, вспахивала огород, носила воду с реки, а вспоминалось это с каким-то непонятным Ирине щемящим чувством. Вспоминать это хотелось. В городской сутолоке благодать этих сельских осенних вечеров так разрослась в ее душе, что даже стала казаться важной и нужной.
Не хотелось вспоминать только пьяные оргии матери, ее дружков, глаза бабки, когда утирала уголком платка она в них редкие слезы.
Ира была убеждена – бабка тоже виновата. Виновата, что допустила до такого свою дочь, что превратила их дом в пристанище алкашни. Когда мать уезжала, бабка вздыхала с облегчением, наводила в избе порядок, как могла, но Ирина, приученная матерью не ставить бабку ни во что, относилась к ней точно так же, как и мать – дура старая, ноет и ноет…
Слезы бабки она не любила. Ещё в детстве придумала себе, что бабка у нее – монстр, и всем эту легенду рассказывала.
И сейчас в Ирине тоже боролись два чувства: она и скучала по бабке, и ненавидела ее. И любила эти места, и рвалась отсюда.
Она подходила к своему дому. Миновала дом Агнессы, старый колодец, клумбу с мокрой облезлой надписью «Миру – мир».
Окна их избы не светились, но где-то в глубине дома горела керосинка, отбрасывая на окна желтоватые блики. На кухне бабка – поняла Ирина.
В темном дворе вдруг увидела новшества – прекрасная скамья с резной спинкой, свежими досками обит старый сарай. Ира заволновалась – если бабка так потратилась, остались ли у нее деньги? Деньги Ирине были очень нужны.
Бабка открывала дверь настороженно, Ирину она ждала, но ещё и побаивалась тех пьянчуг, которые захаживали сюда в поисках дочки.
– Я это, я, ба, не бойся, – вдруг в голосе дрогнули нотки трогательности.
Ирина поняла, что скучала. Она прижала бабку к расстегнутому уже пальто.
– Ох, и пахнешь-то, как москвичка уже, – пролепетала баба Маня, утирая слезу. Внучку она любила, жалела, грустила по ней.
– Конечно. Это ж «Мечта». Духи такие. Знаешь, как их достать трудно. А мне свекровь подарила, достала.
– А у тебя тут чем пахнет? – в доме стоял дух краски и олифы.
– Оой, – всплеснула руками старушка, – Ведь Марк Игнатич давеча прибегал. Это он мне тут шкаф делал вчера. А сегодня спрашивал – не случилось ли чего? Не заболела ли? Говорит, дочка звонила, беспокоится. А ещё сказал, что ты приедешь, вот и жду.
– Какой…? – Ирина застыла в растерянности, – И чего он прибегал? Зачем?
– Так ить вот…спросил, не болею ли? А я говорю – так нет, чего ты взбаламутился? А он…
– Все ясно, – Ирина бухнулась на лавку, молчала, обдумывала.
Молчала и баба Маня.
– Ты… ты всю жизнь мне поперек всего встаёшь… , – вдруг пооцедила сквозь зубы внучка,– Вот всю жизнь! Что ты наделала!
Баба Маня стояла перед внучкой и ничего не понимала. Чем она провинилась? Чем? Как Марк убёг, крутится начала – курочку резанула, ощипала, выпотрошила, натушила с картошкой. Вкусно всё – пальчики оближешь. И вот… «поперек».
А чего она сделала-то?
Ирина вскочила и, оставив сумку, куда-то убежала. А баба Маня так и осталась сидеть в неведении – что не так?
Агнесса только вышла из ванной, когда в дверь постучали. Вечер, кого принесло? Она замотала голову полотенцем, подошла к двери. Дуся как раз наполняла воду в ванной для себя, струя била, стука она не слышала.
– От те и на! Не ждали. Ты чего это? Прям в логово врага.
– Ой, Агнессочка Александровна, – Ирина, улыбаясь, раскрыла объятия, взяла Агнессу за локти, – Ну, Ваши шуточки эти… я по ним скучала. Неуж выгоните?
– Да ладно уж, заходи. Сейчас подсушусь, – и крикнула в ваанную, – Дусь! Дуся, гости у нас!
Из пара ванной материализовалась Дуся в ночной рубашке.
– Ирочка! Ира, как ты тут? Не ждали…купаемся…
– Уж простите, что без предупреждения, но я, как приехала, не могла удержаться, побежала к вам. Прям, иду по селу и думаю – как же я соскучилась-то по всем!
– Ну…ты красотка! Красотка! Совсем москвичка, – Дуся не страдала злопамятностью, она уже любовалась гостьей.
Сели пить чай. У них был знатный самовар, который очень они любили. Дуся предложила макароны с котлетой, Иришка не отказалась – котлетки Дусины помнила. И сейчас поняла, что очень голодна.
Агнесса говорила с лёгким сарказмом, а тетя Дуся, кажется, искренне была рада за Иришку. Она всегда жалела девчонку. И хорошо, что у нее все так сложилось. Тем более, что с Асей теперь уж всё наладилось. Она успокоилась, ушла в учебу, готовится к сессии. Чего уж теперь … после драки кулаками махать.
Болтали о Москве, рассказывали поселковые новости, слушали словоохотливую Ирину. А потом Дуся оделась и вышла на крыльцо Иру проводить.
– Тёть Дусь, я ведь не всю правду там вам рассказала. Ох, не всю…
– А что случилось-то, Ирочка?
– Спасите меня, тетя Дусь!
– Господи, да что ж за беда-то? – Дуся побледнела.
– Я ведь как в тюрьме живу. Обложили, следят, дома – за работницу, по больницам затаскали. То им не нравится, и это… Сюда не отпускают совсем. А я так по бабке соскучала, просто страсть! Хошь волком вой… Вот и решила я сбежать ненадолго, обманула, что бабка заболела, записку написала, а сама сюда. А этот… Игнатич… Уж понял, что я обманула, он, оказывается, с бабкой-то сдружился. Теперь мне конец…
– Вот ведь… , – Дуся переваривала информацию, – А от меня-то что? Какой толк?
– Большой большой толк, тёть Дусенька. Я ведь, как всем говорила – говорила, что две у меня бабки: родная и ещё – Дуся. Вот и скажу, что к Вам приехала, что Вы заболели. Только Вы уж подтвердите, за бок что ли подержитесь, или там похромайте. И подтвердите, что меня позвали, что прихватило, мол, так сильно, что уж думала – конец…
– Ну, уж, прям, конец…
– Тетя Дусь, ну спасите! Очень Вас прошу. И надо-то только деду сказать. А может и не придется. Я сама завтра ему скажу, а Вы лишь не отнекивайтесь, да и все…
– Так ведь Агнесса сдаст. Она с ним куда больше общается, я-то что…
– А Вы поговорите с ней. Меня она не послушает, а вот Вас.. Просто пусть не выдает. Поймите, моя семейная жизнь под угрозой.
– Ой, Ирка, не знаю я…
Ирина почуяла, что Дуся сдается, поднажала мольбой. Дуся согласилась попробовать. Жаль было девчонку.
А баба Маня дома внучку ждала очень. Но та вернулась, есть отказалась, сразу быстро разделась и, как ящерка, скользнула в постель.
Сны Ирине в родном доме выпали беспокойные. Снилось, будто выходит она на лоджию московской квартиры высотки, и видит, что там совсем нет наружного окна, и ограды нет никакой. Просто плита и все. Она вышла, а дверь за ней захлопнулась. И вот она пытается достучаться, пытается ворваться в дверь, вернуться в комнату, но никто ее не слышит. А плита все заужается и заужается. И вот она уже стоит на узком выступе, и вот она уже оступилась…
Ира вздрагивает и просыпается. Ерунда какая-то! Приснится же такое!
Утром Ирина побежала в дом Марка Игнатьича.
– Бабуля сказала, что Вы о ней подумали, что она заболела … Нее, это Дуся мне сообщила, что заболела, вот я и испугалась. А у нее приступ был какой-то, сейчас уж оклемалась.
– Приступ? Надо же. Позавчера ее в магазине встретила. Схожу, спрошу – что там? – Анна Павловна заволновалась, с Агнессой и Дусей они давно дружили.
Ирина была спокойна – работа с Дусей проведена.
Сегодня она встречалась с Юлькой. Хотелось показаться во всей красе. Ирина долго прихорашивалась, бегала по дому. С бабкой почти не разговаривала.
– Эх, Юлька, темные вы тут все. В Москве вот жить здорово, а тут у вас только помирать.
– Ну, ты же тоже тут жила. И если б не Ромка, так бы и осталась тут.
– Так головой надо думать. Я вот свою жизнь сама строю, вот этими самыми руками – она потрясла ладонями с красными коготками.
А Юлька заметила, что на паре ногтей лак ободран.
Вскоре Агнессе звонил сын, спрашивал, что там с Дусей?
– Да ничего. Нормально все. Это у Ирки воспаление хитрости. Не берите в голову. А Вы откуда узнали? Рома? Рома позвонил Асе?
***
А Ромка только и ждал повода, чтоб Асе позвонить. И когда сообщили, что тетя Дуся чуть ли не при смерти, сразу набрал Асю.
Семья Аси быстро выяснила, что тревога ложная. Ромка позвонил опять.
– Привет, Ась. Ну что там, узнали?
Ася уж решила, что правду о лжи Ирины говорить не будет. Не ее это уже дело, хоть и неприятно, что привлекает к своей лжи Ирина их семью.
– Да все в порядке. Сейчас уже здорова.
– Ну, вы смотрите. Если нужна медицинская помощь, мы…
– Нет, нет, Ром. Пока ничего не нужно. Спасибо тебе за беспокойство.
– Твои бабули и мне, как родные. Чего уж… Как поживаешь, Ась?
– Неплохо. Сессия скоро, готовлюсь.
– И у нас. Представляешь, а у нас субординатуру и интернатуру ввели.
– Это что?
– Это, считай, два года плюс. Практика. И диплом лишь после нее.
– Ого… Считай уж ребенка в школу поведешь…, – Ася это сказала просто так, без злого умысла, но почувствовала, что Ромка расстроился. Эти разговоры о семейной жизни были ему явно неприятны.
– Да. Это точно…, – ответил он грустно.
***
Зимние дни пролетели новогодними праздниками и рабочими буднями.
Глупцы, как известно, слишком уверены в себе, а умные люди полны сомнений.
Ирка всегда любила поболтать со старшими, блеснуть остроумием, дерзостью, произвести впечатление своей взрослостью и независимостью. Она уже обвыклась в доме Романа, утвердилась и расслабилась, начала болтать без умолку со свекрами. Плохо осознаваемая глупость, несла ее шальную бурную натуру иногда не в ту степь. Она увлекалась, выдавая себя с головой.
Инга и Анатолий переглядывались, делали выводы. Ирина как-то слишком хитро и изощрённо глупо открещивалась от посещения акушерки – подруги Инги. Скрывала свои медицинские документы, не желая обсуждать ничего со свекрами – врачами. Ложь распознавалась мудростью и житейским опытом.
Но больше всего угнетало другое. Сноху интересовали доходы семьи, новые наряды, несказанно радовала возможность «урвать» дефицит в магазине, интересовала жизнь соседей, московские новости, но ее совсем не интересовал Рома. Жили сын и сноха каждый сам по себе. У него свои друзья и знакомые, у нее – свои.
Инга и Анатолий уже давно поняли, что никакой любви меж молодыми нет. Но сноха уже была на большом сроке беременности, Роман был спокоен, и они решили ждать – в конце концов скоро родится ребенок. В том, что ребенок этот от Романа, они уже тоже сомневались, но сыну свои сомнения не высказывали.
Вот только Витька никак не хотел успокоиться – Ирину он не любил и открыто это показывал. Чтоб сохранить покой в семье, родители эти его порывы пресекали.
В последние дородовые дни Ирина выходила из комнаты только поесть. Сказывалась больной.
Четвертого марта у Ирины начались роды. Оказалось, что была она не столь послушной пациенткой, как представляла. Ее акушерка сказала Роме и Инге, что просила лечь ее в роддом ещё две недели назад. Воды отошли дома, роды были тяжёлыми. Не о каких преждевременных родах речи не было.
Девочка родилась крупной, четыре килограмма, назвала ее Ира Анастасией.
– Рома, ты будущий врач. Ты понимаешь, что это значит? У тебя когда были с ней первые отношения? – спрашивать об этом было не принято, но Инга завела этот разговор именно потому, что понимала – чувств у сына нет, есть пресловутый долг.
Она устала быть в неведении. Сын не мог быть настолько наивен.
– Я понимаю, мам. Но она сказала, что я у нее первый. Хотя сейчас я в этом сомневаюсь… И тогда Настя семимесячной родилась бы… Но ведь это не так.
Однако из роддома Ирину встретили со всеми почестями. И Ромка смотрел на девочку с интересом – новый человечек родился.
Инга взяла отпуск, который рассчитывала взять попозже. Но ее отпустили. Первое время всем было тяжело. Рома просил дать ему время.
Ирина поправлялась медленно, пока ещё ей очень требовалась помощь. В помощь приехала Анна Павловна, Инге нужно было выходить на работу.
***
Роман пытался начать с Ириной разговор о том, что ребенок не его. Теперь, вспоминая этот порыв, он морщил лоб. Ирина бросилась на пол, ползала на коленях, клялась, что он у нее единственный. Делала она это до пошлости театрально, так, что Ромка хлопнул дверью – из квартиры ушел и полдня бродил по холодным ещё весенним московским улицам.
Ему нужен был кто-то, кто мог в этом деле дать совет. Мама и отец ждали его решения. Они были до мозга костей интеллигентны. А он… Он взял ответственность на себя и никак не мог теперь от этой ответственности откреститься. Он уже не мог разобраться в своей этой нерешительности. То жалел себя, то презирал.
Весной, когда нервная струна натянулась до предела, он позвонил деду.
– Я приеду на майские, дед. Поговорить надо. Посоветоваться.
Рома уже водил отцовский жигуль, поехали они вместе с бабушкой. Анна Павловна вздыхала в дороге тяжко. Ей жаль было маленькую Настеньку.
А ситуация в московской квартире, действительно, усугублялась день ото дня. Домой не хотел возвращаться никто. Витька пропадал на секции, родители – на работе, а бедная бабушка валилась с ног.
Все дома крутилось вокруг ребенка. Ирина явно ленилась, сваливала свои материнские обязанности на домашних, и это было так явно, и так лживо, что уже раздражало.
Мама вздыхала, бабушка бросалась помогать еле волоча ноги, Витька бесился, а Роману было стыдно за всю эту ситуацию и он откладывал свою латынь и шел помогать.
Теперь он переживал за сессию, за предстоящие экзамены. Обстановка в доме не способствовала нормальной учебе, поэтому в последнее время он пропадал в институтской библиотеке. Вот и все другие члены семьи – бежали из дома. И только бабуля осталась заложницей ситуации.
Именно поэтому Роман и забрал ее сейчас на дачу. Хватит! Пора ей отдохнуть.
С дедом на даче сразу уединиться не удалось. Марк Игнатьевич всегда праздновал День Победы. На этот раз в гостях у него были и Агнесса с Дусей, и баба Маня, и ещё соседи по даче. Посидели по-стариковски, попели военные песни.
Ромка отдыхал здесь душой.
А потом, когда уж и бабушка ушла спать, когда ушли все гости и остались только Агнесса, Дуся и дед, начался разговор об Ирине.
Сначала Рома говорил спокойно, а потом схватился за голову, упал на скрещенные руки.
– Я не могу так больше…
– Ооо, брат, да ты и правда выдохся. Тяжело быть в ответе за кого-то, а уж за того, кто сам не хочет нести ответственность…, – изрекла мудрая Агнесса.
– Наврала я, – выдала Дуся, – Упросила Ирка меня, чтоб сказала тогда осенью о болезни. Не болела я. Она ведь жаловалась, что вы ее в ежовых рукавицах держите, что к бабке не пускаете…
– Ага, – вспомнил Марк Игнатьевич, – А я к бабе Мане зашёл после ее отъезда, а она сидит плачет. Спрашиваю – что случилось-то? А она скорей слезы утирать. «Ничего» – говорит. И рубли какие-то в карман прячет. Уж потом догадался, что деньги все Ирина забрала. Она до пенсии в магазин не ходила, хлеб сама пекла.
– Ну, вот что, Рома! Надо подружку ее за шкирку брать. Думаю, знает она все подробности.
– Да. Я тоже об этом подумал,– ожил Ромка.
– А чего тянуть? Молодежь нынче поздно ложится. Да ещё и праздник. Вот сегодня и пойдем, – встал из-за стола дед.
– Может я сам, – засомневался Ромка.
– Сам, но я буду рядом, чтоб решительности тебе придать, а то, я смотрю, маловато ее у тебя, внучок.
Агнесса направилась к себе, а Дуся проводила их, показала, где Юлька живёт. Дома ее не было, но мать указала – где искать. В гостях она, на соседней улице.
Во дворе длинного дома на двоих хозяев шло гулянье. Деда тут знали, звали к столу, но он отказался. Юлька насторожилась, но вышла с ними за калитку. Была она немного выпивши.
– Юль, разговор есть, – начал Ромка.
– О Ирке хочешь спросить?
– О ней. И ещё о дочке своей…
– Ооо, о какой своей? – она обернулась к Марку, артистично поклонилась, – Уж простите, что праздник вам испорчу. Не твоя она, Ромочка. Ирка вначале лета залетела, а ты тут приехал как раз, вот она и охмурила тебя. Молодец! Все у нее получилось. Теперь москвичка, приезжает выделывается…, – Юлька была зла на подругу.
– А кто ж тогда отец? – теперь Ромке казалось, что это всего и сам он прекрасно знал. Вот только ему услышать это надо было от кого-то ещё. Просто услышать.
– Кто-кто? Гена, конечно. Но зачем ей Гена, если москвич появился. Она, между прочим, давно о тебе мечтала. Все Аське завидовала. Вот и воплотила свою мечту в реальность. Неужто ты не догадывался до сих пор?
– Догадывался, – кивнул Ромка, – Просто убедится надо было.
– А хочешь я Гене это скажу? Он ведь так и не знает, что у него дочка. Бестолковый он…
– Не надо. Это уж не наше дело. Захочет Ирина, сама скажет.
Юля взялась за ручку калитки, обернулась.
– Так разводится будете что ли?
– Наверное…
– Смотрите, она ещё полквартиры у вас оттяпает. Она такая… Свое не упустит.
***
Ася узнала от бабушки Агнессы, что Ромка с Ириной разводятся, что Ромку просто водили за нос, и дочка – не его.
– Вот девка! Ты смотри. К нам когда-то втерлась, и к Ромке в постель залезла, а сколько нервов семье его потрепала. И теперь трепет – требует часть жилплощади.
– Бабуль, мне уж это и не интересно. Пусть разбираются.
– И верно… Пусть. Сам виноват, вот пусть сам и расхлёбывает. А ты в гости приезжай, у нас вишни назрело…
– Ладно, бабуль … Вот сессию осилю…
А Ирка и вправду согласие на развод не давала, тянула время. Уж был один суд, и сейчас решался вопрос с ее бесконечными заявлениями о том, что она имеет право на часть жилплощади.
Жизнь в семействе Лавровых стала невыносимой. Ирка не разговаривала ни с кем, но помощь принимала. С Настей, по-прежнему, нянчились все домашние, по принципу – ребенок не виноват. Выгнать из дома они ее не имели права, а сама она не уходила. Она ездила в прокуратуру, писала жалобы и заявления.
Роман и Анатолий по необходимости ездили туда тоже, писали встречные оправдательные бумаги.
Ирина пользовалась тем, что люди, которых щедро подарила ей судьба, мягкие, интеллигентные. Она жила себе без зазрения совести в их квартире, пользовалась их продуктами, и считала себя стороной пострадавшей.
Единственно – сны. Этот сон, где она одна на открытой лоджии не давал ей покоя. Кто-то во сне спасал ее, протягивал руку помощи, но кто… Она всегда просыпалась так и не увидев.
И вот однажды в конце июля случилось событие, которое перевернуло всё. После обеда Инга мыла посуду, Витька удалился в свою комнату, дома были и Ира с дочкой.
В дверь постучали, и Инга услышала, что Ирина пошла открывать. Вероятно, Рома вернулся сегодня пораньше – решила Инга, надо было накормить и его. Она уж начала доставать тарелки, когда услышала в прихожей грохот.
Выскочили вместе с Витей. На пороге стоял раскрасневшийся здоровый парень в голубой рубашке, он держал Ирину, прижав ее плечом к стене. Вешалка валялась на полу.
– Вы кто? Что вы тут делаете? – взвизгнула Инга. Казалось, парень не трезв.
– Пусть вот она скажет, кто я. Ну, говори! – он тряхнул девушку.
– Гена. Это Гена, – перепуганно ответила Ирка.
– Еще кто? Кто ещё?
И тут Ирина вырвалась, вывернулась из его хватки, и стрелой пролетела мимо ошарашенных Инги и Вити в зал. Следом за ней, не глядя на хозяев, рванул и Гена.
В какой-то момент они оказались возле окна. Генка схватил Ирину за руку, отдернул тюль и вытолкал ее на лоджию, заперев за собой дверь.
Витька опомнился, начал дверь дергать, пытаться открыть, но безрезультатно. Инга бросилась к телефону, набрала 02, а потом телефон больницы, где работал муж.
Сквозь стекло было хорошо слышно, что требует Гена.
– Говори! Говори, Ирка! Моя это дочь? Моя?
Ирка что-то бурчала, отнекивалась. Они долго стояли там – Ирина зажатая в угол.
– Боже, Витенька, что же делать? Он же убьет ее…
– Убьет так бьёт. Сама виновата. Только ты не волнуйся, может поговорят, да и все…
– Витя! – Инга, раскрыв рот, показывала за окно.
Гена открыл распашное широкое окно лоджии, посадил на раму Ирину. Она кричала истошно, Витя опять начал дергать ручку.
– Да! Да! Пусти. Аааа… Мне страшно. Аааа… Настя твоя дочь! Да, твоя. Я всех их обманула. И тебя тоже… Я так хотела ей счастья, дурак… Пусти…
В это время квартире открылась дверь, и в комнату вбежал Ромка. Он сразу оценил ситуации, схватил за ножку стул и разбил окно.
Гена не ожидал, он вжал голову, спасаясь от стекол, растерялся. Ирина соскользнула вниз, ее зад уже висел над многоэтажной пропастью. От испуга она замолчала, вцепилась в Гену. А тот смотрел то на Ромку, то на Ирину. Он чуть не упустил ее… но удержал. Дёрнул, затянул на лоджию. Ирка тут же упала на пол и поползла в угол прямо по битому стеклу.
Роман сунул руку в разбитое окно, открыл дверь, зашёл. Они оба стояли друг перед другом.
– Иди в комнату, – кивнул Ирине Ромка.
На лоджию вышел и Витька. Гена смотрел на братьев, его пыл спадал.
– Да чего ты? Окно-то зачем было бить? – примирительно начал он, – Она ж во все созналась– моя это дочка. Моя, а не твоя. Мне Юлька все рассказала.
– Пошел вон! – Роман указал на выход.
– Я уйду. Но только с Иркой и дочкой. Мои они, понял? – Гена двигался к выходу.
– Я милицию вызвала, – пролепетала Инга.
– Зачем? – Гена удивился, – Чего я сделал? Окно вы сами разбили, – он крикнул вглубь комнат, – Ир, я жду тебя внизу! С дочкой жду!
– Вон пошел! – Ромка открыл входную дверь, и Гена вышел. Дверь за ним захлопнулась.
Ромка зашёл в комнату. Ирина, растрёпанная, сопящая носом, собирала вещи.
– Ир, расслабься. Ушел он. Кровь у тебя, надо перевязать. Можешь оставаться. Больше мы его не пустим.
Ирина продолжила укладывать белье.
– Нее. Я поеду… Ведь Настя его дочка, Ром. По-настоящему, его. И мне тут не место. Хватит, пожила. Я к бабке поеду. С ней буду пока. Она ведь у меня хорошая. Да и Генка не злой. Вишь, как дочку-то любит… Приехал за нами даже. Это я – дура…
– Ир, так ведь уж и мы все Настю любим.
– Так я разе запрещаю любить? Приезжай к деду с бабкой. Там и увидишь ее. А у нее ведь настоящий отец есть – Генка. Ты не думай, он не всегда такой. А заявление мое я заберу. Не нужна мне ваша жилплощадь. И разведемся. Вот только… Только можно я свою одежду новую заберу, всю? Потом заберу пальто, сапоги… И детское ещё, и…
– Ты собери все в сторонку, Ир. Мы на машине привезём. Всё привезём.
Рома вышел из комнаты, Инга мела стекла.
– Мам, это потом. Лучше перевязи Иру и помоги ей собраться, пожалуйста.
Ромка спустился к Гене. Гена сидел на скамье у подьезда, курил.
– Она собирается. Только вещей много. Мы их потом на машине привезём, – Ромка сел рядом, от предложенного Геной курева отказался.
– Ты это… Прости… Окно вот. Жалко, что так. Просто дуры эти девки.
– Это факт, – кивнул Ромка, – Ты дочку береги. Славная она. Крестить будете, в крестные зовите. Я как-никак отцом ей записан.
– А меня-то как? Запишут теперь? – спросил Генка растерянно.
– Это уж как Ирка решит. Кто отец только ей знать.
– Я, конечно. Чего уж… Люблю я ее. И дочку уже люблю.
Мама и Витька вышли из подъезда вместе с Ириной. Ирка с Настей на руках, Витька с сумками. Они смотрели, как этот бугай бережно взял Настю на руки, подержал, посмотрел, вернул ее Ире, подхватил сумки, и они пошли со двора к автобусной остановке.
Ирка оглянулась, посмотрела на них, но ничего не сказала. Да и чего тут скажешь?
***
Успешно сдав сессию, в июле Роман приехал на дачу. Ирина с Геной жили в доме родителей Гены, в соседнем селе. Но к бабе Мане приезжала она часто, помогала по хозяйству, пока Маня возилась с Настей. Сил и здоровья у бабы Мани уж не хватало. Зато с удовольствием забирала Настю в гости Анна Павловна с дедом. К девочке Анна привыкла, успела полюбить.
Бывала Ирина и у Агнессы с Дусей. Те тоже возились с малышкой. Вот только когда приехала Ася, Ирина уж не появлялась в их доме. Видать, стыдилась она ее сильно.
Роман стучал в дом Агнессы. Открыла Ася.
– Привет, а гулять выйдешь, Ась? – спросил, как спрашивал в детстве.
Ася улыбнулась.
– Сейчас. Только косички заплету.
Они спустились на задки. Шли меж ветвей ивы, и было так хорошо, как в детстве. На их игровом месте вместо ящиков и бревен уже стоял столик и скамейка.
– Аська, помнишь, как Иркина коза к нам приплелась? Я вот все думаю – она ж убегала, а мы с пацанами ее за рога, и сюда притащили. Вот если б не притащили, так и не было б в моей жизни никакой Ирки.
Аська смеялась.
– Может она нам нужна была, Ром. И тогда была нужна, и сейчас. Чтоб жизнь свою ценили, чтоб близких любили больше. Чтоб в наших с тобой отношениях разобрались.
– И мы разобрались? – наклонил голову Ромка, посмотрел на Аську одним глазом.
– А ты как считаешь?
– Дружба, да?
– Дружба и родственные отношения. Мы же дачные дети, а значит – почти родня.
– Да…ты права, наверное. Ты, как сестра мне.
– Ромка. Давай поклянемся, что каждый год на этом месте, будем отчитываться друг другу о счастье. Очень хочется, чтоб ты был счастлив.
– И мне, чтоб ты…
Ася взяла лицо Романа в свои ладошки и смачно поцеловала его в нос. Роман – ее любимый дачный друг.
Друг, и не более.
Послесловие
… Она стояла на узкой полоске выступа, оставшейся от бетонной плиты. Сейчас упадет…сейчас… И тут к ней протянулась рука – сухая, морщинистая… И она ухватилась. Баушка Маня вытащила ее из пропасти.
Этот сон был последний из подобных снов. О бабушке Ирина никому никогда больше ничего плохого не сказала.
🙏🙏🙏
Завистники готовы пожертвовать многим ради мнимого счастья и свободы, но бывают наказаны тем, что добившись своего, выясняют, что испытывать счастье у них нет способностей, а что делать со свободой, они не знают.
(Автор Рассеянный хореограф)
