Они сидели в маленьком кафе аэропорта, и это было неправильно. У Вероники оставались считанные часы, чтобы попробовать ещё раз сбежать, ещё куда-то рыпнуться. Но новая знакомая, Женя, та самая девушка в камуфляжной куртке, позвала ее сюда, и Вероника пошла за ней хвостиком. Можно подбирать какие угодно слова – находились ли они обе сейчас в одном энергетическом поле, на одной волне, или что-то другое их связывало — но расстаться они сейчас не могли.
ВСЕ ЧАСТИ РАССКАЗА — ЗДЕСЬ
Кафе было маленькое – отгороженный уголок общего зала — и полутёмное. А они еще уселись в самый дальний угол.
Жене было, наверное, лет двадцать восемь, крашеные волосы вились спиралями – до плеч, и она все время курила. Официантка сначала хотела ей что-то сказать, но посетителей в кафе почти не было, и женщина просто принесла стеклянную пепельницу — поставила перед Женей.
А теперь на столике теснились еще и опустевшие чашечки из-под кофе, Работал телевизор. Собственно, ради него девушки тут и оставались.
Два часа. Если точно – два часа и десять минут – длился тот рейс, с которого они сбежали в последнюю минуту. Ждать оставалось недолго. Скоро они узнают – случилось что-нибудь или нет.
Волнение в аэропорту девушки почувствовали раньше, чем новость начали передавать по телевидению.
Зашли выпить кофе двое мужчин в летной форме — они только об этом и говорили.
Там грозовой фронт был…
У Ивана привычка – лететь на «практическом потолке» в таких ситуациях…Перепрыгнуть грозу…
Услышав имя, Вероника вздрогнула, теперь каждый раз, когда упоминался «Иван», видела она перед собой лицо мужа.
Ну, вот на фи-га?… И так почти двенадцать тысяч высота. Куда выше…
А потом — в плоский штопор… Увидишь… Свалились в плоский штопор, я тебе говорю….
Барменша сразу поняла — что-то случилось. Оставила бар (зеркала, подсветка и блеск рюмок) подошла, стала встревоженно расспрашивать мужчин.
Короче, скорее всего там …, – и один из летчиков махнул рукой, показывая, что всё – надежды нет.
Куда уж – после такого вз-рыва…
Даже в полутьме Вероника увидела, что Женя побледнела. И потянулась за новой сигаретой.
Вскоре то, что стряслась бе-да., уже невозможно было скрыть. Атмосфера в самом аэропорту изменилась. Девушки услышали голоса с истерическими, плачущими нотками. Может быть, приехал кто-то из родственников.
Куда ты летела, подруга? – спросила вдруг Женя.
И ей, этой незнакомой почти девушке, Вероника решилась и рассказала в двух словах, что задумала бежать. И про Ивана рассказала тоже – с той откровенностью, с какой открывают порой люди – случайному попутчику – всю свою жизнь.
В это время в аэропорту уже говорили только об аварии, даже те, кто не имел к ней никакого отношения, жадно ловили новости.
Там жара была страшная, ну и… Грозовой фронт..
Через двадцать минут приехали…Но кого уже там спасать…
Такой вз-р-ыв..всё горит….не подберешься…
Женя загасила окурок:
А откуда ты знала, подруга, что так будет?
И в этот момент Вероника остро, отчаянно испугалась, что Женя пойдет самым прямым путем, сочтет ее зло-умышленницей, которая что-то пронесла и подложила. Может не сама, просто знала об этом – или ее попросили подложить, а она в последний момент раскаялась…
Теперь Вероника горько упрекала себя за доверчивость. Ну разве поверит нормальный, вменяемый человек в то, как оно было на самом деле?
Почти без всякой надежды она рассказала и об этом. Иногда с ней такое случается. Она видит тех кто на пороге или уже за чертой. И их обеих тоже ждала такая участь.
Я виновата, я уговаривала плохо…, – Вероника знала, что это теперь будет мучить ее до конца дней.
Ладно тебе! Я ж видела, что там было… Тебе бы и объяснить не дали… Просто скрутили бы, как при-дурошную, и высадили…, – Женя закашлялась резко, поперхнувшись дымом.
Ладонью она стала разгонять перед собой воздух:
Вот, что я думаю…Это для тебя хорошо, что ты вот так, сразу, сама сбежала от них. Не ист-ерила…Я думаю, девчонки эти, стюардессы, решили никому не сообщать. Там уж вот-вот взлет должен был быть, они и махнули рукой. А в списках-то ты есть…Так что для всех – тебя сейчас уже нет. И для твоего Ивана – тоже.
Но ведь будет же расследование…опоз-нание…
Тяжело было вот так, рассуждать о траг-едии, оборачивая ее в свою пользу. Даже Жене стало не по себе, и она постаралась свернуть тему, отмахнулась:
Я тебя умоляю…Там вз-рыв был… Мы с тобой просто исчезли сейчас для всех. Я, конечно, объявлюсь… У меня жених… Брат….родители в тьмутаракарни… А ты сиди тихо…
Без документов? – глаза Вероники расширились.
Господи, какая ж ты правильная…Ну иди, объявись, расскажи всю эту историю. Попробуй всем объяснить… А потом вали в свою прежнюю жизнь, и пусть все будет как прежде.
Женя достала телефон, стала быстро набирать сообщения:
Сейчас своим напишу что живая. А потом… У меня одни знакомые, пара семейная…. Нынче ночью собирались выехать на машине… В Грузию они едут, отпуск там хотят провести. Звали меня с собой. Я позвоню, чтобы нас с тобой подхватили и довезли… Ну хотя б до Кавминвод. Если что – паспорт пока из сумочки доставай смело, тебя еще не успели по всем базам занести в по-койницы…
Вероника чувствовала полное опустошение, перед глазами ее мелькали сцены последних минут полета. Нет, дар ничего не подсказывал ей, это работало уже воображение.Всю жизнь, сколь бы долгой она ни была, Веронику будет мучить чувство вины перед этими людьми.
Принесите нам еще кофе, – попросила Женя официантку
В четвертом часу утра, когда небо на востоке начало светлеть, Жене позвонили ее знакомые. Они здесь, ждут на стоянке…
Пошли, подруга, – Женя подхватила Веронику под локоть, – Завтра будешь уже на месте. Главное – мы живые, а с остальным как-нибудь разберемся.
*
Ивану не было дело до какого-то там самолета, хотя весть об ава-рии донеслась и до бол-ьницы, через несколько часов об этом говорил уже весь город. А вот то, что телефон Вероники был отключен, его очень даже касалось.
Своей семейной жизнью Иван был вполне удовлетворен – до сих пор ему всегда удавалось держать молодую жену на поводке. Во всяком случае, та семья, которая была теперь у него самого, не шла ни в какое сравнение с тем, что Ивану пришлось испытать в детстве.
Он рос с отцом. Много позже, уже будучи подростком, Иван узнал, что его мать сбежала от отца, будучи еще совсем молоденькой девчонкой. Хотела она взять с собой сына, или не собиралась этого делать – тут голоса расходились. От кого-то Иван слышал, что его отец никогда бы не отдал мальчишку «этой вертихвостке», от других – что юная мать, уезжая одна, была в совершенном отчаянии, и говорила, что непременно вернется за Ванечкой.
Когда Ивану исполнилось шесть лет, отец его женился во второй раз, и снова привел в дом женщину гораздо моложе себя. Мальчик тогда искренне привязался к этой Оксане – она была с ним добра и ласкова. Долго он думал, что она еще и красавица, во всяком случае, в ту пору он не видел никого краше. И лишь потом, годы спустя, нашел фотографию, где Оксана была снята вместе с отцом. Обычная беленькая девочка, с испуганными глазами….
Когда Оксана поняла, какой крутой нрав у ее мужа, она сначала оторопела, потом пыталась отстоять не только себя, но и пасынка. Именно она в конце концов настояла, чтобы Ивана отдали в интернат.
А когда он плакал, боясь и не желая уезжать, она шептала ему:
Ну как ты не понимаешь…Твой отец однажды не рассчитает силы, и всё кончится очень плохо…А там, куда ты едешь, детей не бь-ют. И я буду забирать тебя на каждые каникулы…
0бещаешь? – ры-дал он.
Обещаю, мой маленький…
Слова своего Оксана не сдержала. Когда близились зимние каникулы, Иван тщетно ждал – но не новогодних праздников – а того, что Оксана приедет за ним. Однако она не приехала. А когда он уже потерял всякую надежду – каникулы оканчивались, в интернат съезжались счастливчики, которые провели праздники дома – вот тогда за ним приехал отец, и забрал его домой насовсем.
Где Оксана? – спрашивал Иван.
Смылась, – дальше последовали те слова, за которые воспитатели в интернате ругали, не велели их говорить, – Бросила нас с тобой твоя Оксана. Так что среди баб верных нет.
Два года назад отец проговорился, что Оксана еще долго писала – и ему самому, и Ивану, просила сообщать, как у мальчика дела, хотела позвать его в гости – но никаких встреч больше не случилось. Слишком боялась Оксана отца, каждый день распускавшего руки. И не приехала, не отбила Ивана, хотя знала, как ему плохо тут, как он тоскует по ней.
Эта рана в душе болела у Ивана долго, а потом он вдруг принял сторону отца. Все бабы – предательницы, и готовы сбежать при каждом удобном случае. Переубедить его в этом с тех пор было невозможно.
Но, уйдя после школы в училище, а там – начав свою жизнь, уже не в деревне, в городе, Иван незахотел оставаться один.
Отец его после Оксаны ни на ком уже не женился, довольствовался случайными подружками, а Ивану хотелось свой дом, и не абы какой – а «теплый», где можно было бы отогреться душой.
Вероника чем-то напомнила ему Оксану, хотя была красивее его мачехи. И воспитаннее – чувствовалась в ней какая-то внутренняя интеллигентность, гены не про=пьешь. Но вот эта беспомощность, эта податливость…Как же она манила его! В какие-то минуты Иван начинал понимать отца, в нем просыпался такой же зверь.А Вероника была безответной – никаких родных, чтобы за нее заступиться, и этот страх в глазах, когда он чуть посильнее встряхивал ее за плечи, или делал вид, что душ-ит…
Никто бы не понял Ивана – если бы он рассказал об этом своим товарищам – за что он так с женой…Она никогда не возражала ему, а если просила – то какую-то мелочь и очень-очень редко… Зачем он так поступал с нею, если твердо знал – дороже нее для него никого нет, он по-настоящему о-держим ею?
Иван запомнил навсегда, это въелось в него – вот такие, как она – самые тихие, самые любимые – они и предают. Сбегают, улучив минуту – и никогда не возвращаются.
Иван не мог себе позволить потерять ее. Он уже потерял мать, потерял Оксану, но Веронику он удержит любой ценой. И он хотел, чтобы она не забывала страх Божий, чтобы ей даже в голову не приходило вырваться на свободу. И, демонстрируя ей свою силу, свою власть над нею, он – таким образом – остерегал ее: «Берегись! Не вздумай самовольничать – хуже будет!»
Отец его кончил плохо – в пья-ной дра-ке, но Ивана никакая судьба не пугала, лишь бы Вероника оставалась рядом с ним. И то, что она сейчас не отвечала на звонки, сводило его с ума.
А потом, когда разобрались с именами и фамилиями тех, кто летел в самолете, когда связались с Иваном – та ка-трастро-фа, которая еще недавно ничего не значила для него, стала катастрофой всей его жизни.
Женя оказалась права, сказав Веронике: «Кто там будет тебя так дотошно искать..»
Иван знал, что всё – символическое. И эти по-хоро-ны, и мо-ги-ла… На самом деле – там ничего нет, потому что ничего от Вероники не осталось.
То состояние, в которое он впал, трудно было описать словами. Все, кто знал Ивана, считали, что он переживает тяжелое го-ре…
Надо же, как уби-вает-ся… Как он ее любил, – шептались на этих липовых, никому не нужных по-хоро-нах.
А он идти не мог, его вели под руки. Он не слышал того, что ему говорили, и несколько недель после, не желая приспосабливаться к новой действительности, он пил за-поем.
Иван знал, что, как у отца, никакой больше жены не будет в его жизни. Видно, он обречен на это одиночество, на это вечное си-ротство…
Но вот о чем никто не мог и догадываться – так это о том, что несколько раз в год он приходил к черному гранитному памятни-ку, с которого улыбалась ему Вероника, чтобы выплеснуть такое адское варево, скопившееся у него в душе, где любовь мешалась с нена-вистью (все-таки она оставила его! Всё-таки ускользнула) – что любому, услышавшему, что говорил Иван в эти минуты, показалось бы, что вдовец сошел с ума.
И, наконец, поняв, что не может уже толком спать, что это не жизнь и даже не существование, Иван решил пойти к тетке, которую ему посоветовала жена одного из приятелей
Она с тем светом говорит… Свяжет вас…Ты выскажешь Веронике своей, что не успел сказать. Прощения у нее попросишь, если обижал в чем. После этого тебе легче будет. Она – старуха эта – действительно потомственная… Тут без обмана. И денег много не берет, и рекламу себе не делает… Только сарафанное радио. Но к ней идут и идут…
Иван дошел уже до такого состояния, что и постороннего человека не стал бы остерегаться – лишь бы сказать Веронике – что он готов отправить ее за тот свет во второй раз – за все, что она с ним сделала.
Часть 5
Новые знакомые высадили Веронику из машины в районе железнодорожного вокзала Пятигорска. Она выбрала этот город, потому что давным-давно, когда у нее еще были отец и мама, ее привозили сюда. И это было единственное место, с которым ее что-то связывало.
За полтора дня, проведенных в дороге, Вероника немного отдохнула душой. Они останавливались возле придорожных кафе, и Женя платили за двоих, не позволяя Веронике достать кошелек.
Должна же я для тебя хоть что-то сделать, подруга…
А нынешнюю ночь Вероника неплохо провела в машине. Друзья Жени, которые их везли, устроились в палатке, звали и девушек. Женя, в конце, концов, пошла. Веронике же хватило и заднего сидения, только ноги затекли немного.
Но вот теперь она осталась одна, в городе, от которого – в самых глубинах памяти – сохранились лишь крупицы воспоминаний. Из вещей у Вероники была сумка сумка через плечо. Оставалось думать,с чего начинать новую жизнь.
Вероника стояла на привокзальной площади и размышляла. Можно снять койку в хостеле, хотя бы до той поры, пока она не устроится на какую-нибудь работу. Но лучше бы квартиру – пусть самую маленькую и в самом что ни на есть отдалении. Там меньше шансов, что кто-то заинтересуется ее документами, свяжет ее фамилию и имя — с данными той женщины, что купила билет на роковой рейс.
Не надеясь особо на помощь, Вероника позвонила Юле – той самой журналистке, знакомство с которой началось много лет назад. С тех пор Вероника хоть изредка, но окликала Юлю, они даже перешли «на ты». И теперь она вспомнила, что у журналистки много знакомых, причем по всей стране.
Послушай меня, – начала Вероника, когда Юлька отозвалась, – Я знаю, ты никому не расскажешь, но я попала в историю….
И она вкратце рассказала, что произошло. И про причину своего побега, и про самолет, и про то, что сейчас она для всех будет числиться в по-гибших.
Вот это да… И вправду история – сказала Юлька с завистью, точно смотрела на заманчивую вещь в чужих руках, – Вот про это бы написать…
Но Вероника знала, что Юлька никому не напишет, и не проговорится.
Дай мне часок, – просила Юлька, – Есть у меня там приятели. Может быть, что и узнаю. Но обещать не могу, конечно…
Вероника довольствовалась и этим. Ей не хотелось уходить от вокзала, где сходились остановки – и трамваев, и маршруток, да и водители такси тусовались здесь. Но поклажи у нее почти не было, и так хотелось удостовериться, что детская память ее верна… Если пойти вот этим бульваров – попадешь в самый-самый центр, тот, что заканчивается у Академической галереи.
И Вероника пошла. Юлька позвонила, когда Вероника миновала уже почти весь Цветник и по правую руку от нее было здание театра.
Присядь куда-нибудь, возьми ручку и записывай, – велела Юлька — Таак… С чего начнем…. Вот этот человек, Валера… Пиши его номер…Он водит экскурсии…Возьмет тебя. Будешь сначала ему помогать и присматриваться, потом, глядишь и сама…Дальше. Жилье. Тут сразу помочь не могу, но…еще вот этот номер себе забей. Женщину зовут Анна Николаевна. Она сдает студию. Не посуточно, как тут принято для курортников, а на долгий срок. У нее в течение десяти дней жильцы должны выехать. Договорись сразу, чтобы она никого другого не заселила. Тебе этот вариант подойдет. Недорого, и трамвайная остановка прямо напротив дома. Пока перекантуйся где-нибудь, в хостеле, что ли….и еще один номерок тебе дам, но это уже на крайний случай. Если возникнет чепешная ситуация, и упырь твой тебя достанет… В общем, свяжись с этим человеком, он ему без всякой полиции вправит мозги…
Юлька….
Ты для меня столько сделала, – продолжила Юля насмешливым тоном, будто пародируя, что подруга сейчас скажет. Но чувствовалось, что ей приятен был тон Вероники, она чувствовала — благодарность беглянки не имеет границ, – Ладно, давай, обживайся на новом месте. Как-нибудь приеду, навещу тебя.
…И потихоньку жизнь начала входить в колею. Первое время Вероника снимала койку, но очень быстро перебралась в маленькую студию Анны Николаевны. Больше всего Веронике нравилось, что там – железная дверь отгораживает, защищает ее от мира.
Экскурсовод Валера оказался мужчиной средних лет, не терявшим доброе расположение духа ни при каких обстоятельствах.
Раньше я с собой сына, бывало, брал, – рассказывал он, – Но этот лоботряс… Представляешь, перепил я значит, пива, холодного – и голос сел вус-мерть…. Сую Борьке микрофон, а там у меня Алексей Толстой, значит, упоминается. А Борька начинает за здравие: «Лев Николаевич Толстой написал…» Я ему сиплю:
Алексей… Алексей…
Ой, простите, Лев Алексеевич Толстой.
Тут у меня голос сразу прорезался, я микрофон выхватил и дальше стал шпарить сам.
Первое время Вероника тихой мышкой сидела в автобусе, и слушала, как Валера развлекает туристов:
А-а-а, кто постарше помнит те времена, когда нельзя было в частных домах вешать красивые железные ворота… Мы с вами проезжаем село, посмотрите налево, посмотрите направо… Ворота тут были всегда. Приехал новый прокурор, вызывает одного хозяина, другого…Откуда у вас такой дефицит? Каждый уверяет: «Слюшай, дарагой, вчера еще не было, мамой клянусь, утром вышел – висят!» Наутро прокурор вышел –и у него висят..
.Мы с вами возвращаемся в конечную точку нашего маршрута, славный город Пятигорск… Как говорят у нас на Кавказе: «Если ты приехал к нам один раз – ты наш гость. Если два раза – ты наш друг. А если три раза – ты наш брат». Так давайте все будем братьями! Тем более, что мы здесь встречаем гостей с истинно кавказским равноду…простите, великодушно… радушием…
Вскоре настал день, когда и Вероника попробовала себя в роди экскурсовода – под бдительным присмотром Валеры. Он сказал, что дебют ее прошел по классу «сойдет», но вскоре доверил ей провести еще одну экскурсию, а потом еще и еще…
Через несколько месяцев она уже возила группы по дальним маршрутам, занимавшим весь день.
Она не думала о чем-то большем для себя. Ей хватало съемной квартиры, возможности заработать на кусок хлеба, и сознания, что никто – ни сегодня, ни завтра, ни через год – не поднимет на нее руку.
*
Алексей знал, что к прежней жизни уже не вернется. Кто идет в горы – рискует всегда, даже если маршрут относительно простой и безопасный. Произойти может всякое. А уж Ушбу – на которую они тогда отправились, да еще по южному склону, самому сложному для восхождения, не зря называют «горой-уб—ийцей» — жер-тв на ее счету предостаточно.
Рассказывая Веронике о гибел-ли Алексея, Иван слукавил. Лавина затронула их, можно сказать, краем, и откопать живыми удалось всех пострадавших. Другое дело – в каком состоянии. Алексею досталось больше других – пришлось вызывать спасателей, спускать его вниз в акье, а потом вертолетом переправлять в больницу.
Он пролежал там несколько месяцев со сложными переломами, и врачи не обнадеживали насчет дальнейшего – были повреждены не только ноги, но и позвоночник. Жизнь ему гарантировали, а вот сможет ли он передвигаться самостоятельно, и тем более работать – уверенности у медиков не было.
Алексей попросил ребят-альпинистов, с которыми пытался покорить гору связаться с его родными. Передал письмо и для Вероники, где честно писал обо всём. В том числе и о том, что может никогда не встать на ноги.
Вероника ему не ответила.
Письмо отвозил Иван, и он вправду собирался передать его, пока не увидел девушку. Она привлекла его внимание в первый же миг – так охотник чувствует верную добычу. Иван рискнул всем – он знал, что не только Алексей, но и ребята на простили бы его за этот поступок. Но он не собирался больше идти в ними в горы.
И сказал девушке, что с ее любимым всё кончено.
В итоге крайней оказалась Вероника – она не ответила Алексею, а вскоре вышла замуж за его друга. Иван сам сообщил Алексею об этом, позвонил, добавив:
Надеюсь, ты не станешь ее упрекать… Ведь всё же понятно… Из тебя теперь муж- никакой… Бабы – они все так рассуждают…что с них взять. Но ты это…лучше не звони и не пиши ей, что б мы жили спокойно…
Как ни горько ему было, Алексей обещал. Оно и верно, он сам говорил Веронике когда-то, что лебединая верность бывает только в песнях. Да и что было между ними? Случайная встреча, один день, проведенный вместе, да несколько телефонных звонков… Конечно, Вероника свободна принимать любые решения, и не ему осуждать ее.
Вопреки прогнозам, он встал на ноги, и через несколько лет – лишь хромота напоминала Алексею о пережитом. Он решил остаться на Кавказе – если и не сможет больше покорять вершины, так хотя бы станет жить рядом с ними.
Работал он теперь на метеорологической станции – отдаленной и малодоступной. Жизнь входила в колею. Жил Алексей на маленькой ферме, расположенной неподалеку до станции, и дорога «на работу» занимала у него не так уж много времени.
Быт тут был самым простым – время точно остановилось. На самой станции энергия от солнечной батареи – хватало лишь, чтобы зарядить телефон, да на самые насущные нужды.
Ферма — небольшой загон для овец, да собственно дом, отапливаемый дровяной печкой. Алексей женился на хозяйке – молодой немногословной женщине. Как бы ни был труден быт, Наталья не захотела уходить из этих мест, она тоже любила их, и любовь эта помогала смириться и с отсутствием удобств, и с тяжелой работой.
Любовь к горам, завораживающей красоты пейзажи вокруг, дни, похожие один на другой и люди, жившие где-то там, внизу…
Когда тебе так мало надо, а вокруг облака – кажется, только руку протяни и дотронешься до них, тогда ощущаешь, что в тебе есть немножко от Бога….
Иван готов был попробовать любое средство, даже самое эфемерное, которое смогло бы разорвать его тягу. — не только сама Вероника, но и память о ней стали для него сродни нар-котику. Прошло восемь лет, а он всё еще не мог освободиться.
И теперь он шёл к «этой тетке», не ожидая почти успеха от затеи. Это была просто надежда смирить боль, которая терзала его – сделать ее немного тише.
Но он никак не ожидал того, что будет.
Тетка действительно оказалась самой обычной, лет шестидесяти пяти. Жила она в том уголке частного сектора, который рано или поздно будет снесён, уж обступали его большие дома. Даже странно было – стучаться в калитку, входить в обычный деревенский домик — когда рядом девятиэтажки и шумная городская жизнь.
Женщина открыла ему дверь. Она была в бесформенном темном платье, на плечи накинут пуховый платок. Ни о каком богатстве, нажитом на доверчивых клиентах, и речи идти не могло. Самый что ни на есть простой бедный дом.
Ивану говорили, но он не помнил сейчас, как зовут женщину. Однако она знала, зачем он пришел – впустила его в дом, провела в комнату, где время тоже будто остановилось, словно не двадцать первый век на дворе, а середина двадцатого.
Вы, говорили, вещь какую-то ее я должен принести, – об этом они уговаривались по телефону.
Лучше фотографию, – тихо сказала женщина.
Есть и то и другое…
Иван извлек из кармана один из шелковых шарфиков Вероники, их много осталось дома. А потом положил на стол фотографию – Вероника смотрела таким же взглядом, в котором затаился страх – таким когда-то глядела на него со снимка Оксана. Там рядом с Оксаной был отец, а тут — жену снимал он сам.
Женщина долго вглядывалась в фотографию Вероники, потом положила на нее руку и прикрыла глаза.
Иван ждал, что сейчас будет как в каком-нибудь фильме. Тетка скажет замоги-льным голосом: «Я вызываю дух… Он услышал меня… Твоя жена здесь… Что ты хочешь ей сказать?»
Ну или что-то в таком духе.
Вместо этого тетка отодвинула от себя фотографию.
Нет ее среди мерт—вых…
Что вы такое говорите? – Иван растерялся, – Этого вообще быть не может.
Нет ее там, – уверенно сказала женщина, – Плохо ей жилось с тобой. Чуть руки на себя не нало-жила… И теперь не хочет к тебе возвращаться. Не ищи ее, не пытайся вернуть. Добра из этого не выйдет…
А что выйдет? – Иван прищурился, глаза стали как лезвия.
Это еще не решено, – тетка говорила так, будто судьбы их и вправду складывались где-то там, наверху, – А только, если ты попытаешься… останется кто-то из вас один…
А сейчас я не один?! – Иван почти взвизгнул.
И такими неожиданными были для него слова этой женщины, и так перемешалось все в голове у него в этот миг, что образы тетки и Вероники, сбежавшей от него Вероники – слились для него, и он схватил предсказательницу за горло.
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ
