— Деда, ну можно погулять?
— Холодно сегодня, Мишка. — Иван Тимофеевич вздохнул. — Не в чем тебе гулять.
— А синяя кофта?
— Что той кофтой делать? Видимость одна. Погоди, дружочек, вот пенсия придёт, купим что-нибудь. Поищу я.
Внук вздохнул. Иван Тимофеевич посмотрел на него с жалостью. Мишка не был ему родным, но какое это теперь имеет значение. Около мальчонки он отогревался душой…
* * * * *
Разница в возрасте у них с Валей была приличная, почти двадцать лет. Пришла женщина на завод после того, как сократили её с прежнего места работы. Никогда не работала в цеху, ничегошеньки не умела, но людей не хватало, вот и брали людей на производство без опыта, лишь бы желание работать было.
Тихая, виноватая какая-то, она поначалу раздражала мастера своей неторопливостью и осторожностью. Разве с такими работницами план выполнишь? А не выполнишь — всем недоплатят. Другие новенькие оказались пошустрее и вскоре уже почти не отличались от прежних работников. Но Валя боялась. Если не получалось что-то или выходил брак, бледнела, переживала, лоб её покрывался испариной, а глаза смотрели испуганно.
Вскоре Иван понял, что она и вправду боится. Боится неудачи, боится до дрожи, до панических атак. Однажды отвёл её после смены в сторону.
— Вот что, Валентина, ты либо учись и привыкай, либо уходи с этой работы, не выдюжишь ты здесь.
— Не могу я уйти. — Она опустила глаза. — Мне дочку поднимать надо. Я от мужа ушла, пьёт он сильно. И без работы осталась. А здесь оформление официальное, платят хорошо и больничный дают, если что. Леночка болеет часто. В других местах не так. Я научусь, мне бы только страх преодолеть. Не могу пока. Как брак или не успеваю на линии, так руки дрожать начинают.
— Бил муж? — Спросил он неожиданно сам для себя.
Она молча кивнула.
— А дочке сколько?
— Пять.
С тех пор он начал страховать незадачливую ученицу. В нужный момент оказывался рядом. Где поправит, где подбодрит, а то и заменит на несколько минут, чтобы в себя пришла. И Валя, чувствуя такую поддержку, понемногу освоилась, на губах её начала появляться улыбка, а в цеху зашептались.
— Что, Иван Тимофеевич, глаз на новенькую положил? — Шутили рабочие.
— Да какой глаз. — Отмахивался он. — По мне бы брака поменьше было, да зарплата повыше.
Но и сам чувствовал, что поднимается в нём какая-то тёплая волна, когда он видит Валентину. Окорачивал себя, чтобы ни о чём таком не думать. Она по сравнению с ним девчонка совсем. Да и не планировал Иван больше никаких отношений.
Женился поздно, прожили с женой больше десяти лет, детей не нажили. Жена настояла на том, чтобы он к врачам пошёл. Иван сопротивлялся сперва. Никогда не ходил к ним и не собирался. Но уговорила. Там-то и сказали им, что детей у Ивана быть не может. Сцепил зубы, велел жене, чтобы подавала на развод. В глубине души надеялся, что не подаст. Только она заявление написала.
С тех пор и жил один. Много раз женщины ему улыбались, зная, что не женат. Но внутри молчало всё. А тут вдруг Валя. Иван и не заикался ни о чём таком. Ясно же, не пара он ей. Старше вон на сколько, да и характером суров, один жить привык… Но однажды встретил Валю не в цеху, а на улице с маленькой девочкой, которую она за руку вела. Девочка капризничала, а Валя уговаривала её.
— Нельзя тебе, Леночка. Горло заболит. Только ведь болела.
— Что за трагедия? — Как можно ласковее спросил он, чтобы ребёнка не напугать.
Но Леночка характером, видно, не в мать пошла. Подняла на него заплаканные глаза и сообщила смело.
— Я мороженое хочу! А мама не покупает!
— Болела она недавно, Иван Тимофеевич. — Оправдывалась Валентина. — Вы же сами помните, на больничный я уходила.
— Помню, как не помнить. Ты мне, Елена, график в цеху не срывай больше. Не болей.
— Я и не болею уже. — Заявила девочка. — И я не Елена, а Леночка!
— А знаешь, Леночка, что бывает не холодное мороженое?
— А какое? — Малышка смотрела на него с любопытством.
Тогда и пригласил Иван Тимофеевич Валю с дочкой в кафе. Угостил десертом, что подавался в креманке подобно мороженому, но сделан был в виде нежнейшего мусса. Когда-то бывшая жена Ивана любила такое лакомство. Леночка болтала весело, рассказывая ему про садик, про подружек во дворе, про новую куклу, которую купила мама, пока она болела. А он только удивлялся тому, что девочка совсем не боится его.
— Дядя Ваня, а ты к нам с мамой в гости придёшь? — Прощаясь, она ухватила его за руку.
— Вы извините её, Иван Тимофеевич. — Тихо попросила Валентина. — Она от отца только тычки да мат видела, вот и ластится. Обрадовалась, что вы её слушаете.
— Приду. — Глядя Валентине в глаза, ответил он.
Так и стали вместе жить. Да получилось, что душа в душу. Лену Иван дочерью считал, баловал, ни в чём не отказывал. То ли, что называется, перелюбили они с Валей Леночку, то ли гены сыграли свою роль, но в подростковом возрасте девочку словно подменили. Учиться не хотела, убегала из дома, гуляла до утра. Сколько раз Иван Тимофеевич ходил искал её по дворам, сколько бессонных ночей провели они с Валей, сколько Валентина плакала.
Может быть, это и повлияло на без того не слишком крепкое здоровье жены, может быть, сложилось так по судьбе, но когда однажды позвонили из больницы, сообщив, что к ним привезли избитую до полуcмepти Лену и неизвестно, выживет она или нет, Валя тихо охнула, опустилась в кресло и больше уже не встала из него.
Попрощались с ней без дочери. Лена пришла в себя, когда уже все формальности остались позади. А Иван Тимофеевич так и ездил то к простому деревянному кресту на свежем холмике, то в больницу к Лене. Разговаривал с ней, убеждал, плакал даже. Она смотрела пустыми глазами и ни одной слезинки не проронила. А, выйдя из больницы, вернулась к тому человеку, который избил её, и продолжала жить с ним. От него ли, или от кого ещё родила сына, Ивану Тимофеевичу было неизвестно.
В первые годы он вообще ничего не знал о внуке. Лена прекратила с ним всякое общение, а сам он после Валиного ухода здорово сдал. Работу пришлось оставить. Пенсия, несмотря на годы безупречной трудовой деятельности, оказалась обычной, «как у всех», вернее, как у большинства, на которую особо не разгуляешься. Но ему хватало.
От тоски появилось у Ивана Тимофеевича необычное увлечение. Старое поколение уходило, молодёжь продавала и ремонтировала квартиры, и к мусорным ящикам выносили порой необычные вещи. Нет, Иван Тимофеевич не скатился в собирательство, мусор в дом не таскал, брал только то, что казалось ему по-настоящему интересным. Так появился в доме настоящий дубовый стол с гнутыми резными ногами, который хозяин превратил в почти новый, и знаменитая рижская радиола в полированном корпусе на тонких ножках, оказавшаяся, хоть потрёпанной, но рабочей. Он долго возился с ней, и потом так же долго слушал вечерами старые, чудом сохранившиеся грампластинки.
* * * * *
Однажды, подобно тому, как встретил когда-то Валю с маленькой Леночкой, Иван Тимофеевич увидел Лену. Тоже с малышом. Да вот только не вела она мальчика так бережно за руку, как когда-то Валюша её саму, а тащила, почти волокла за собой. Иван Тимофеевич понял, что она пьяна.
— Лена. — Остановил её. Она посмотрела мутным взглядом.
— Дядя Ваня?
— Ты же когда-то папой меня называла.
Пьяная усмешка в ответ.
— Когда это было…
Леночка начала называть его папой быстро. Они с Валей не настаивали. Сама. Ластилась, когда он возвращался с работы.
— Папочка. А что ты принёс?
Знала хитруля, что обязательно в сумке или кармане припрятан для неё какой-нибудь маленький подарочек: конфетка, маленький пупсик, или даже просто красивый камешек. Иван ни разу её не подвёл. А как только начала взрослеть, и пришлось проявить какую-то строгость, снова сразу стал Иван Тимофеевич дядей Ваней. Друзьям своим она подчёркнуто говорила, что он отчим.
— Лена, это кто же? Неужели, твой сын?
— Нет. Чужой. На помойке нашла! — Хохотнула она. — Чего уставился? Обратно отвести?
Это адресовалось уже мальчику, который испуганно смотрел на неё.
— Сколько же ему, Леночка?
— Шесть почти.
— Почти… Почти как тебе тогда.
— Ой, хватит, дядь Вань. Не будем.
Тогда он всё же уговорил её приводить иногда Мишу. А потом Лена вошла во вкус и начала оставлять мальчика у Ивана Тимофеевича всё чаще и чаще. Он был рад этому. У него снова появился смысл жизни.
Мишка жался к деду, словно неоперившийся птенец в гнезде к большой птице в поисках защиты и тепла. Он безоговорочно верил ему и буквально в рот смотрел. Иван Тимофеевич, как мог, старался для мальчика. Покупал, что повкуснее, старался хоть немного откормить мальца. Всё ему казалось, что Миша слишком маленький, слишком худенький для своих лет. Он даже сводил его к доктору Асе из тринадцатой квартиры. Хорошая такая молодая женщина, детский врач. После того, как Иван Тимофеевич рассказал ей всё, посмотрела внука.
— Да, физическое отставание небольшое есть. Но при нормальном питании и небольших физических нагрузках всё быстро выровняется. Гуляйте побольше с ним. Витаминки сейчас выпишу вам хорошие. Иван Тимофеевич, сможете купить?
— Куплю, куплю, Асенька. — Уверил он. — Ты только скажи, какие.
Купит он Мишке и мяса, и йогуртов этих, и витамины. А деньги… Ничего. На еде экономить теперь нельзя, за квартиру не платить тоже не получится, а вот на лекарствах можно. Если принимать не по две таблетки, а по одной, в два раза меньше понадобится. Чувствует он себя сейчас нормально, а, значит, можно обойтись и меньшим.
А Ася погладила Мишку по голове.
— Хороший какой внучок у вас. Послушный, симпатичный.
И мальчик потянулся к ней, разулыбался.
Когда оставался Миша у Ивана Тимофеевича, дед старался. Только вот Лена то и дело забирала его домой. А возвращался оттуда Мишка снова голодный, задёрганный весь.
— Леночка, да пусть хоть всё время живёт здесь. — Робко говорил Иван Тимофеевич. — Тебе хлопот с ним меньше.
— Хочешь, чтобы меня родительских прав лишили? — Зло огрызалась она. — Соседи уже грозились в опеку написать. Как мне объяснять, что Мишка дома не живёт?
— Так и скажи, что он у дедушки.
— Поверят они, как же. Нет уж!
В этот раз забрала надолго, на звонки не отвечала, дома их с Мишей тоже не было, он ездил, проверял. А когда привезла, почти впихнула в квартиру со словами: «Потом заберу!» и исчезла. Внук рассказал потом, что жили они у какого-то дядьки, мама пила, уходила надолго. Был он опять вытянувшийся, бледный, с синими тенями под глазами. И Иван Тимофеевич вновь бросился отмывать, откармливать мальчонку.
Потратил почти все деньги до пенсии. Лена привезла Мишку в этот раз полураздетым, в разбитых тряпочных кроссовках и нелепой синей кофте, а за неделю похолодало так, что на улицу во всём этом было не выйти. Домашняя одежда и нижнее бельё Мишкино у Ивана Тимофеевича в квартире были, а вот одёжки все только летние или на совсем уж тёплую осень.
Ехать за одеждой к Лене, скорее всего, было бесполезно, да и боялся Иван Тимофеевич лишний раз привлекать к ним с внуком её внимание. Ну как опять заберёт и увезёт куда-то. Он и в этот раз от тревоги места не находил себе, а после того, что Миша рассказал, теперь и вовсе страшно.
— Потерпи, Мишаня, придумаем что-нибудь. — Повторил он, гладя мальчика по голове. — Идём-ка лучше, пороемся с тобой в старых вещах. Вдруг найдём что-нибудь интересное.
— В кладовке? — Миша вскочил.
— В кладовке. — Подтвердил Иван Тимофеевич. — Давно я на антресоли не заглядывал. Наверняка там что-нибудь да есть. Тащи табурет с кухни. А я стол подвину…
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ
