— На девочку вы ежемесячно будете получать содержание.
— Зачем это? Не нужно! Что я, сама дитё не прокормлю?!
— Не возражайте, мне пожалуйста! Я сама знаю, как и что нужно сделать. В конце концов, Елизавета – моя внучка. И я хочу, чтобы этот ребенок содержался в приличных условиях.
Элегантная седовласая женщина в дорогом костюме и туфлях, которые стоили столько, что за эти деньги можно было бы купить, наверное, половину Настиного поселка, поморщилась и сжала тонкими пальцами переносицу.
— Вы очень обяжете меня, если будете присылать мне отчеты о состоянии здоровья девочки. Часто – не нужно. Раз в полгода будет вполне достаточно.
— А если случится что за эти полгода? – вкрадчиво, как рассерженная кошка почти прошипела Настя. – Заболеет там, или еще чего?
— В таком случае, вы известите меня об этом.
Льда в голосе Настиной собеседницы было достаточно для того, чтобы дать понять – разговор окончен. Впрочем, продолжать его Настя и не стремилась.
— Ясно мне все, – подобралась она, наматывая шарф, связанный мамой, на шею. – Когда я могу забрать девочку?
— В любое удобное для вас время. Няня уже собрала ее вещи, а Елизавета поставлена в известность, что теперь будет жить с вами.
Настя, которая рылась в своей сумке, ища носовой платок, замерла:
— Это вы девчонке пятилетней вот так объявили, что из дома ее отсылаете?! Сердце-то есть у вас?!
— Милое дитя, не вам судить о моих душевных качествах, — усмехнулась холодно Настина собеседница. – Какая разница, как сообщить ребенку о том, что его ждет?
— А, и правда, — усмехнулась Настя, глядя в глаза этой странной женщине со стальным сердцем. – Была бы родная – может и дрогнуло что, да? А так – что уж там! Прочь со двора, да и из сердца вон! Так?! Ну, вот, что! Деньги ваши оставьте себе! И отчетов никаких я вам давать не стану! Обойдетесь! Не особо они вам нужны, как я погляжу! За девчонку не беспокойтесь! Подниму, и на ноги поставлю! Она мне не чужая! А вздумаете мне палки в колеса совать, так у меня друг хороший есть. В газете работает. Не дай Бог что – пропесочит вас по полной программе! У него не получится – я до самых верхов дойду! Не думайте! Я сумею!
Настя разгорячилась так, что даже не сразу заметила, как ее собеседница будто сдулась и постарела на глазах. Только что это была благообразная элегантная дама больше похожая на снежную королеву, чем на живую женщину, а через мгновение весь флер манерности куда-то делся вдруг, и перед Настей появился совершенно другой человек. Уставшая, раздавленная горем немолодая женщина, которая прекрасно знала, что в ее поступках слишком много странностей, которые нельзя объяснить ничем и никак. Разве что, дурным характером.
— Верю, что сумеете, — грустно кивнула она Насте. – Даже не сомневаюсь. И мешать вам я не стану. Ни сил, ни желания у меня для этого нет. Забирайте девочку. Я не смогу о ней позаботиться. Даже если бы и захотела. Более того, думаю, что с вами она будет в безопасности. Мой юрист позже свяжется с вами и объяснит, что к чему. И не забудьте! Вы обещали, что смените ей фамилию!
— Я помню.
На этом разговор Насти и Валерии Сергеевны, как звали бабушку Елизаветы, был окончен. Они разошлись в разные стороны весьма недовольные друг другом, но понимая – все, что их связывает – это маленькая девочка, которой нужна забота. И каждая из этих женщин понимая эту заботу по-своему, готова была сделать все, чтобы маленькая Елизавета ни в чем не нуждалась.
Уже через час Настя затолкала свою сумку и небольшой чемодан племянницы в багажное отделение рейсового автобуса, и усадила девочку к окну.
— Смотри в окошко-то! Может и не укачает…
Елизавета, маленькое нежное чудо в беленьких носочках и с затейливо заплетенными косичками, послушно уставилась в окно автобуса, отодвинув замызганную пыльную занавеску.
— Как тебя мама называла? – Настя поправила девочке платьице и, не выдержав, прижала ребенка к себе. – Ух, какая ты ершистая! Что ж ты вырываешься, глупенькая? Я не чужая тебе. Тетка родная!
Елизавета, которая и правда рванулась было из чужих рук, притихла на мгновение, а потом подняла на Настю глаза.
— А вы кто?
— Я сестра твоей мамы. Меня Настей зовут. А тебя?
— Елизавета Александровна Кузнецова.
— Э, нет! Стоп! Ты теперь не Кузнецова, а Смирнова. Поняла? Если кто спросит – так и отвечай!
— Почему?
— Потому, что так решила твоя бабушка.
Девочка нахмурилась.
— Бабушку нужно слушаться…
— Да уж, — невесело усмехнулась Настя. – Такую попробуй-ка, не послушай! Да? – подмигнула она племяннице и с радостью отметила, что девочка несмело улыбнулась в ответ. – Так, как тебя домашние называли? Лиза?
— Нет. Полным именем. Елизавета. Бабушка не позволяла называть меня иначе.
— Вон оно как… — протянула Настя. – А если я тебя буду Лизой звать? Можно?
— Мне не нравится, — почти шепотом ответила Насте племянница.
— Поняла тебя… Тогда… О! Придумала! Вета. Веточка… А если так?
Девочка кивнула, и Настя с облегчением выдохнула.
Куда ей состязаться с теми, кто заботился о девочке ранее? Две няни, преподаватель музыки и учительница французского, которые были приставлены к Вете, уж конечно, ни в какое сравнение не шли с ее, Настиным, воспитанием и образованием. Это сестренка у нее, Анечка, умненькой была. Училась хорошо, книжки читать любила, и в город уехала, когда время пришло поступать. Они сами так решили меж собой. Анютка – умная. Ей и в институте учиться. А Настя науки не особо жаловала. Зато по хозяйству или в огороде – не было равных ей в поселке. Пусть и в небольших летах девчонка, а цветники у Настены были такие, что даже взрослые садоводы от зависти дар речи теряли. А потому, сестры решили – Настя с матерью остается, а Анюте – дорога в город.
Знать бы, чем это все обернется…
Настя вздохнула, вспоминая сестру. Тоненькая, светлая, словно былиночка, она была настолько сильной характером, что смогла пробиться в городе. И медицинский окончила с отличием, и в больницу хорошую ее на работу взяли.
Да только счастья это все сестренке Настиной не принесло. «Починила» она как-то не того, кого надо было, да и пропала… Познакомилась с мужем своим будущим, Сашей. Какие уж там за ним темные дела водились – про то Настя не знала. Бизнесмен… Деловой, значит. Да только дела все эти были все какие-то странные. Клинику Анюте открыл, но та этому рада не была. Хоть и не общались сестры почти после замужества Анюты, а все-таки Настя знала – лечит Аня в этой клинике в основном «своих». Тех, кого муж велит. А простых людей там не бывает…
Настя пристроила уснувшую Вету поудобнее, и задумалась, вспоминая, как Анюта замуж выходила.
На свадьбу ни Настену, ни ее мать новые родственники не позвали. Сразу дали понять, что деревенская родня им не ровня. Мама тогда долго плакала. Ей, оставшейся вдовой в тридцать лет с двумя детьми на руках, было сложно понять, почему любимая дочь не настояла на том, чтобы родные приехали и порадовались ее счастью. Успокоилась она лишь после того, как Аня вырвалась на пару дней в родной поселок, и рассказала все как есть. И про новую свою семью, и про мужа, и про то, как жить ей придется.
— Доченька, а ты его любишь? – наивный вопрос матери так и остался без ответа.
И только Настя знала, что ни о какой вселенской любви речь не идет. Анюта просто попала в такую яму, что кричи – не услышат, а если услышат – вытаскивать побоятся. Потому, как в кустах рядом с этой ямой, зверь сидит. Страшный, безжалостный, покоя не ведающий. И добычу свою он никому не отдаст…
Посветлела Анюта снова, лишь когда дочь родила. Нашла новый смысл для себя в этой жизни… И пусть ей поначалу ребенка почти не давали видеть, требуя, чтобы Аня жила по законам и порядкам, установленным в доме ее свекрови, на своем настоять она сумела. Дочь отвоевала, и с мужем договорилась о том, чтобы разъехаться с матерью, еще не зная, что тем самым решила свою судьбу.
Валерия Сергеевна жила за городом. Ее дом был маленькой крепостью, способной выдержать небольшую осаду. Она умоляла сына остаться рядом, но слушать он ее не стал.
— Пора мне вылезать из-под твоей юбки, мама! Буду жить в городской квартире.
— Сынок, но там сложнее организовать вашу охрану!
— Я разберусь.
— Это все из-за Анны?
— Нет, мама. Из-за тебя. Власть – дело хорошее. Но не в тех случаях, когда ты демонстрируешь ее на своих близких.
— Я готова пересмотреть свои приоритеты.
— Понял. Услышал. Подумаю. Но пока – будет так, как я сказал.
Следующие три года стали самыми счастливыми для Ани в ее семейной жизни. Она занималась ребенком. Мужа видела редко, а свекровь еще реже. Более того, муж позволил ей вести прием так, как она сочтет нужным и в клинике Анны появились дни приема для «простых» людей.
Более того, она даже умудрилась найти общий язык с Валерией Сергеевной. Согласившись на уроки музыки и французского для дочери, она улестила самолюбие этой властной женщины, и дала тем самым понять, что ребенок всегда будет для нее на первом месте.
Окончательное же перемирие наступило, когда Анна сообщила свекрови и мужу, что снова ждет ребенка. Узнав, что будет мальчик, Валерия Сергеевна на радостях переписала большую часть своего бизнеса на сына, чем совершила роковую и совершенно непростительную ошибку. Через неделю после того, как документы были оформлены, ее сына и невестку нашли вместе с охраной на подземной парковке у дома, где они жили… Маленькая Вета, которая спала в машине, когда все случилось, проснувшись, так долго кричала, зовя маму и папу, что сорвала голос, пока ее не нашли соседи… Они же и сообщили Валерии страшную новость…
Забрав внучку, Валерия Сергеевна заставила себя заняться делами, поручив заботу о Вете няням, которые были тут же наняты со всеми возможными мерами предосторожности. Проверяли их так, словно эти женщины должны были войти в охрану высших лиц государства.
А еще через пару месяцев Валерия узнала сразу две новости. Первой было то, что бизнес сохранить не удастся. А второй… Диагноз, который поставили Валерии Сергеевне, был настолько прост и лаконичен, что она даже спорить с ним не стала. Просто попросила сделать все, чтобы продержать ее чуть дольше отмеренных трех недель…
Она давно научилась справляться с болью. А вот понимать, что единственное дорогое существо, оставшееся на свете после утраты сына, может стать мишенью для злости и алчности непорядочных людей, было невыносимо. И Валерия приняла единственно верное, на ее взгляд решение. Она лишила внучку наследства, рассудив, что жизнь для девочки куда более ценный дар, чем деньги или недвижимость, и пошла на сделку с теми, кто радостно потирал потные ладошки, уже предвкушая уход этой «железной тетки».
Но и этого Валерии показалось мало. Она вызвала к себе Настю и приказала ей увезти девочку. Ее расчет был построен на том, что искать ребенка в глухой провинции, да еще и у людей, которые никогда не появлялись в ее, Валерии, окружении, вряд ли станут. Насте о причинах своего решения она рассказывать до поры до времени не стала.
Настя, еще не зная, что через пару месяцев получит от адвоката Валерии письмо, где будут изложены причины происходящего, злилась, прижимая к себе ребенка в трясущемся по проселочной дороге автобусе. Ее душа была полна негодованием, а сердце тоской по ушедшей раньше времени из жизни сестре.
Глядя на Вету, Настя видела в детских чертах ту, что просыпалась когда-то раньше нее самой, щекотала сестре щеку перышком, выдернутым из уголка подушки, и ласково звала:
— Настенка, открывай глазки! Солнышко проснулось!
Осенний дождь за окнами автобуса смело спорил со слезами Насти, небо все больше мрачнело, несмотря на то, что до вечера было еще далеко, а автобус одышливо вздыхал, взбираясь на очередную горку. Настя придерживала голову племянницы и ревела тихонько, прощаясь с той, кого любила больше жизни.
— Ты не беспокойся, Анютка! Твоя девочка – моя девочка! Я все сделаю для того, чтобы она стала счастливой! Маму, конечно, не заменю, но любви дам столько, сколько смогу! Будь спокойна!
Автобус в очередной раз вздохнул, заворчал что-то сердито, и Настя поцеловала Вету в щечку:
— Просыпайся, маленькая! Открывай глазки! Приехали…
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ
