1918 год. Енисейская губерния
Рассказ основан на реальных событиях.
Ольга грела руки своим дыханием, затем вновь надевала тонкие брезентовые рукавицы и бралась за топор, чтобы наколоть дров. Она колола их и плакала, а жгучие слезы стекали по лицу и от этого щеки будто иголками пронзали.
— Яхонтовая моя, да чего же ты выскочила на улицу? — соседка баба Шура, заметив её за этим занятием, всплеснула руками, выскочила со своего двора и подбежала к Ольге, чтобы забрать у неё топор.
— Холодно в избе стало, — ответила Оля.
— Сейчас, сейчас, погодь, я Саньку своего кликну. Ты чего же удумала, девка? После родов и трех дней не прошло. Застудишься вся! А тебе теперь себя беречь надо, одна ты у Варьки своей осталась. Санька!- крикнула баба Шура. — Санька! Иди сюда быстро!
— Чего, ба? — тринадцатилетний отрок зашел во двор к Ольге и уставился на бабушку.
— Чего вылупился? Не видишь, топор у меня в руках? Шустрей! Взял и пошел дрова рубить. Мужик ты, али нет?
— Мужик, ба, мужик. Сразу попросить нельзя было? Чего кричать? — обиженно протянул мальчишка, взял топор и пошел рубить дрова, а баба Шура завела Ольгу в дом.
— Счас, нарубит впрок, а там и натопим. Скажи, Оля, ела ли ты сегодня?
— Нет, — покачала головой женщина. — Кусок в горло не лезет.
— До чего же вы, молодые, неразумные, — покачала головой соседка. — Ну сама не ешь, а дитёнок тут при чем? Ежели есть не будешь, откуда молоко возьмется? Ты козу доила сегодня?
— Доила.
— Пей молоко. Давай, при мне и пей. Гляди, девка, будешь озорничать — к тебе жить перейду. Это чего удумала? Ну помер мужик, так теперь что, самой руки на себя наложить? Ребенок, вот кто главнее. А мужик что… Сегодня есть, завтра нет. Хотя жалко Яшу, до слез жалко, — пожилая женщина вытерла глаза кончиком платка, но тут закряхтела Варя и Оля подошла к дочери.
****
В 1908 году семья Ольги переселились из Белорусских земель в Енисейскую губернию по Столыпинской реформе. Землю засадили, леса было много, построили крепкий и хороший дом. Брат Ольги привел в дом жену, один за другим детишки пошли. Сама Ольга в 1916 году в возрасте восемнадцати лет вышла замуж за Якова, такого же переселенца. Жил он один, семьи у него не было, дом свой поставил. Небольшой, но тёплый. Туда и жену привёл. Любовь у молодых была, ребенок после свадьбы через положенный срок родился — дочь Федора. Да только и трех месяцев она не прожила…
Тяжелой была утрата, но в то время детской смертностью никого не удивить, в каждом дворе почти через такое проходили. Молодые не отчаялись стать счастливыми и Господь им в утешение дал снова возможность стать родителями.
Только вот не увидел Яков своего ребенка — он был в 1918 году призван в военную кампанию во время Сибирской интервенции. Погиб в схватке с японцами… Провожала Оля его едва узнав о беременности, а уж когда известие о потери мужа получила, то на седьмом месяце была.
Родила она Вареньку холодным зимним вечером. Если бы не соседи, опустились бы руки у неё. Они помогали, поддерживали молодую мать. Могла бы Оля вернуться в дом к родителям, но у старшего брата родился шестой ребенок, друг у друга на головах сидели. С невесткой языка общего так и не нашли, да и жалко ей было покидать дом мужа и оставлять его без пригляда и возвращаться в село, где жили её родители.
****
Четыре года прожила Ольга одна. Растила Варвару, справлялась без мужика. Да вот только всё тяжелее и тяжелее было. В 1921 году они с Варькой едва зиму пережили. Неурожайным выдался год 1920, засушливый, да еще и армию надо было обеспечивать, все запасы кончились еще в декабре. Едва до весны дотянули, когда первая трава пошла. Вот и ели щавель дикий, крапиву и другие съедобные растения. Варили клейстер из муки, вроде похлебки получалось. Кабы не коза, совсем плохо было бы. Но в 1922 году и козочка съела что-то, от чего живот её набух и она под утро померла. Не стало кормилицы и было понятно — никакая работа на лесорубке не спасёт её и дочь от голода. Вся страна тогда из-за неурожаев в регионах голодала. Там, где уродилась пшеница и зерно, забирали со складов и распределяли по другим губерниям. Да всё равно не помогало это..
****
Она шла с работы, вытирая пот, выступивший от усталости и жары. Вдруг услышала топот копыт и скрип телеги.
— Оленька, здравствуй.
— Здравствуйте, Тимофей Ильич, — поздоровалась Оля с мужчиной.
Она его знала хорошо — он был поручителем на её свадьбе с Яковом. Тимофею Ильичу сейчас было лет тридцать, но несмотря на молодые годы, его в деревне величали именно по имени-отчеству. Супруга у него была, Акилина и двое детишек — Сережа шести лет и Ваня, ровесник её Вареньки. Да вот уж который день людская молва твердит о том, что закрыл Тимофей Ильич супругу в своём добротном большом доме на втором этаже. Хворой она была.
— Садись, подвезу тебя, — он остановил телегу и пригласил Ольгу в повозку.
— Спасибо, Тимофей Ильич. Тяжко идти по такой жаре.
— А дочка твоя где? Жива-здорова?
— У соседей она. Баба Шура померла в прошлом году, внучок её, Санька, за Варюшей приглядывает.
— Ты на лесорубке трудишься?
— На ней.. — вздохнула Оля.
— Тяжко, наверное?
— Не тяжелее, чем другим.
Тимофей Ильич помолчал минуту, будто что-то обдумывая, а потом тихо спросил:
— Оленька, а что же ты замуж не выходишь? Тяжело без мужика. Неужто никто не сватается?
— Не хочу замуж, — покачала она головой. — Умом понимаю, что Яшу уже не вернуть, но невольно других мужчин с ним сравниваю. Знаю, что хозяин дома нужен, что Варьке отец требуется, да и сложно бабе одной без мужика в деревне. А не могу покудова никого в своё сердце пустить.
— Оля, зима скоро уж… Дрова заготовила? -участливо спросил он.
— Заготавливаю помаленьку. Мужики на лесорубке тоже подсобили, — ответила она.
— Оля, а может ко мне в дом пойдешь? Няня моим детям нужна. Сам же я ни постирать хорошо, ни еды приготовить не могу. Едят, да морщатся. Платить уж пока не смогу, сама знаешь, какие времена — лишь бы еда была и то добро. Зато место для тебя в доме на первом этаже найдется, с дочкой поселишься. Да и тарелка похлебки не помешает. Слыхал я, как ты плакала, когда козы не стало.
— А как же Акилина? Неужто и впрямь вы её закрыли в доме на втором этаже? — удивилась Оля. — За что же ваша супруга так провинилась?
— Людские языки острее кинжала, — поморщился Тимофей Ильич. — Услыхали только то, что хотят, что запер я бедную Акилинку. А вот отчего, слышать не хотели. Чахотка у неё. Лекарь повелел оградить себя и детишек. Чудом никто из нас хворь на себя не взял.
— Откуда же взялась она? — удивилась Оля. — Никто же вроде с чахоткой по селу не ходит.
— Не знаю, — пожал плечами Тимофей Ильич. — В город часто ездила Акилина к сестрице своей. Небось, оттуда и привезла. Вот и запер я её. Не за себя боюсь, за детей.
— И что же, помрет она теперь? -в страхе спросила Оля, крестясь.
— Лекарь говорит, что если микстуры его пить будет, поживёт еще. Но детей всё же лучше держать от неё подальше.
— Бедные мальчики, — заплакала Оля. — Кабы меня с Варей разлучили, померла бы от тоски.
— Так что, Оля, может быть в няньки к моим детишкам?
— Согласная я, — кивнула она.
— Вот и хорошо. Уходи с лесорубки, собирай вещи и переходи ко мне.
— А люди что скажут?
Она представила себе людские косые взгляды и сплетни.
— А что скажут? Языками почешут и перестанут. А ты женщина свободная, вдова, тебе стыдиться некого. В няни ты к детям идешь, а не второй женой моей.
Через два дня Оля и Варя поселились в комнатке под лестницей в доме у Тимофея Ильича…
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ