Свадьбу играли в сельском клубе. Лидия знала, что многие односельчанки завидуют ей, и это не радовало, а огорчало её. Она никому не хотела переходить дорогу, и тот факт, что несколько женщин мечтали занять её место рядом с «Товарищем Рыжовым» только укреплял её в мысли, что она занимает не своё место. Грустная сидела она на собственной свадьбе.
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
Чем больше пили гости, тем чаще они кричали «Горько».
Извинившись, Лидия шепнула жениху, что чувствует себя нехорошо и хочет лечь.
Рыжов, в новом пиджаке с цветком в петлице, понял это по-своему, и подмигнув шаферу, скользнул за невестой. Он подождал за дверью, пока она уляжется, и зашёл.
Лидия закрыв глаза, притворилась, что спит. Но это ей не помогло.
— Не надо, — отвернулась она, и по щекам её потекли слёзы.
— Да я не первый у тебя, а? Признайся, было с Максимом? Не может того быть, чтобы не было, — шептал он, крепко прижимая её к кровати.
После, увидев кровь, понял, что обидел жену зря и стал целовать её.
— Теперь ты моя, — назидательно говорил он, пытаясь разжать зажимающие грудь руки, — со всеми, как говориться, вытекающими… ежели в сторону посмотришь…
— Пётр, уйди! Мне правда, плохо! — взмолилась она.
Он с сожалением встал, застегнулся, и глубоко вздохнул.
— Отдыхай, любушка моя, я скоро вернусь!
И пошёл дальше праздновать, оставив, наконец, Лидию одну.
Со временем он смог выстроить их семейную жизнь так, что Лидия перестала тяготиться своим новым положением.
Ей даже стала нравиться новая роль: муж советовался с нею по разным вопросам, внимательно прислушивался к её мнению. На фабрике положительные перемены связывали с тем, что у них работает жена «самого председателя», потому всегда есть корма и всё необходимое.
В целом, жизнь Лидии стала насыщенней и интересней. Если бы не пресловутый «супружеский долг», который Рыжов, всё же время от времени требовал, она была бы всем довольна.
Холодность жены Петра раздражала, но он считал, что со временем жена войдёт во вкус. В том, что это непременно случится, он не сомневался. «Вода камень точит» — любил он повторять. Он стал для Лидии другом и добрым соседом, но она была рада, когда он уезжал на день-два.
Домой Рыжов всегда возвращался с подарком: привозил молодой жене конфеты и отрезы на платье.
Лидия не любила мужа, но привыкла к нему. Однако, и про Максима не забывала, навещала его старушку-мать, Зою Александровну — ухаживала за ней, приносила продукты. Пётр об этом знал и даже поддерживал — правильно, мол, молодец, что не забываешь одинокую старуху.
Баба Зоя несостоявшуюся невестку не осуждала, однако не скрывала, что Рыжов ей не нравится. Отчего, она не объясняла, но оно и так было понятно.
В ноябре сорок девятого года баба Зоя померла. На случай смерти была у старухи просьба для Лидии, чтобы сообщила та о её кончине родственникам — письмом или телеграммой.
В Харькове у старухи жила родная сестра, Зинаида. Ей и отбила телеграмму, специально поехав для этого в район на почту, Лидия.
Село разрасталось — из полностью разрушенных деревень прибывали поселенцы, записывались в колхоз, ставший передовым. Несколько десятков домов было возведено после войны стараниями Петра Петровича.
На деревенских улицах снова слышался детский смех. Мужиков по-прежнему не хватало, а вот количество беременных баб увеличилось.
— А ты, скоро-ль мне сына родишь, а, Лида? — спрашивал жену Рыжов, когда навстречу им шла вразвалочку какая-нибудь баба на сносях.
— Не знаю, — краснела Лидия. Она и сама хотела ребёночка, тем более что жили они с Петром лучше всех.
— Может ты… специальные травы пьёшь, а Лидия? — не унимался Рыжов. Здоровая ж баба, не пустоцвет.
— Может, это ты пустоцвет? — огрызалась Лидия.
Пётр прищуривал глаза и смеялся. Его так и подмывало сказать жене, что он, как минимум, двоим «улучшил породу»: — колхозной бухгалтерше Саяпиной и вдове-солдатке Кириной.
Об этом и так шептали все, кому не лень, но Рыжов эти слухи перед женой отвергал. Боялся, что Лида не простит. Боялся, что уйдёт.
Она и так время от времени об этом задумывалась, с тех пор, когда поняла, что не получается у неё полюбить Петра Петровича. Жила с ним из уважения. Уважение пропадёт, уйдёт Лида.
Но, хоть Рыжов продолжал любить жену, свои романы на стороне изменой ей не считал.
Через два месяца Нина Саяпина должна была родить, и можно было этим воспользоваться и посадить на её место Лидочку.
Петру очень хотелось иметь жену при себе. Сперва он уговаривал её закончить бухгалтерские курсы. Но сначала Лидия ни в какую не соглашалась, — а после он сам испугался, что поедет она в город, найдёт себе работу, выбьет прописку, да там и останется. Нет. Лучше уж птицефабрика.
А Нинка Саяпина через три дня после родов должна приступить к работе, а люльку можно и в конторе поставить.
Весенним вечером Лидия возвращалась домой с работы. Птицеферма находилась в соседней деревне в трёх верстах. Путь Лидии пролегал вдоль реки, а село, где она жила, находилось на противоположном берегу.
На мосту Лидия остановилась. Её завораживал своей красотой ранний вечер. В воде отражались розовые облака, которые быстрый ветер гнал с востока. В воздухе разливался тот особенный запах набухших почек, проснувшейся земли и воды, запах жизни.
— Здравствуйте, — внезапно услышала Лидия сзади мужской голос и обернувшись, едва удержалась на ногах.
На неё смотрел Максим. Возмужал, но она узнала его по смешинкам в глазах, по излому бровей, по манере держать голову немного наискосок при разговоре.
— Максим?! — сдавленно произнесла она.
Мужчина странно на неё посмотрел, поставил на землю свой чемоданчик.
— Вы, вероятно, знали моего брата, Максима. Я Егор, сын его родной тётки.
— Да, знала. Вы так похожи, — не в силах оторвать взгляд от его лица, зачарованно проговорила Лидия, — просто удивительно!
— Я хотел спросить, правильно ли иду. На Ермилино путь держу, — он снова подхватил свой чемоданчик, — вы мне покажете, как найти дом Зои Александровны?
— Конечно, — опомнилась Лидия, — покажу.
По дороге Егор поведал, что Зинаида, его мать, наказала ему посетить могилку сестры. Сама она уже не могла отважиться на такое путешествие. Боялась она потому, что сестра жаловалась ей в письмах на одиночество. Вдруг и креста на её могиле нет?
Лидия слушала его вполуха: всё это казалось сном — похожий на её Максима человек дышал, разговаривал, улыбался.
Она искоса поглядывала на него, и одно за другим находила отличия. Например, у её Максима был не такой тяжёлый подбородок. Ямочка была, но подбородок был другой. Потом у Максима были такие длинные ресницы, что иные девки завидовали. А у Егора — обычные. И след от ожога на щеке.
Она спросила его, откуда. На что Егор скупо ответил, что войну закончил в звании старшины, а шрам на пожаре получил. Ни слова о наградах и подвигах, в отличие от Рыжова, очень любившего рассказывать, скольких он спас.
Пока суть да дело, дошли до дома тёти Зои. Ставни заколочены, во дворе пучки прошлогодней травы, грязь.
— Вот, — остановилась напротив ветхой калитки Лидия, — пришли. Дом не заперт, заколочен только.
— Я себе так примерно и представлял, — Егор поставил свой чемоданчик на землю. — спасибо, что проводила, красавица.
Он незаметно перешёл на «ты», и она отвернувшись, невольно улыбнулась.
— Не за что, — она повернулась, чтобы идти, но он коснулся её плеча:
— Ты так и не сказала, как тебя зовут.
— Лида.
— Лида? А не та Лида, что мне нужна? Тётя Зоя упоминала, что какая-то Лида помогала ей в тяжёлые дни, именно её и велела мать отыскать! Расспросить, как жила Зоя, как померла.
— А? — переспросила она, — да, я навещала бабу Зою.
— Так ты… невеста брата?
— Да. Несостоявшаяся невеста, — в голосе её чувствовалась горечь, — теперь я замужем за председателем Рыжовым. Ну, я пойду?
— Постой. Мне нужно о многом расспросить, — с жаром сказал Егор, — это же просто чудо, что я встретил именно тебя!
Мимо по деревенской дороге сновали туда-сюда кумушки, и с интересом разглядывая чужака, прислушивались к разговору.
Какая-то баба, разглядев мужчину получше, пошла истово осенять себя крестным знамением, и вскоре по селу прокатилась новость: «Зойкин Максимка вернулся домой»!
Не прошло и пяти минут, как у заколоченного дома стали собираться любопытные. Люди со дворов, с поля, со стороны птицефабрики — отовсюду стекались к дому Зои, посмотреть на живого Максима.
Воспользовавшись всеобщей сутолокой, Лидия тихонько просочилась между бабами и вернулась домой.
Вскоре туда прибежал, запыхавшись, Рыжов. Узнав новость про Максима, он первым делом захотел проверить, дома ли жена. Увидев её, он с видимым облегчением выдохнул.
— Там, — отдышавшись, он махнул головой в сторону окна, — говорят, что Максим вернулся! Я было поверил, побежал. Ан нет, не он! Бабы-дуры только языком трепать горазды, никакой это не Максим, а Егор!
— А ведь правда, что похож очень, — тихо сказала Лидия.
— Так ты что, видела уже? — нахмурился Рыжов.
— Он у меня дорогу спросил, как до дома Зои добраться.
— И ты? Показала? — Пётр подошёл к жене вплотную и приблизил к её лицу своё.
— Да, — она отвернулась, учуяв от него запах лука и водки.
— И всё?
— Всё.
Ночью легли спать, и Рыжов, захотевший жениной ласки, получил отказ. Такое случалось достаточно часто в последнее время, но теперь Пётр связал это с появлением в селе незнакомца. Разбередил тот душу Лидии! А ведь и правда, похож на Максима!
Он не стал упрекать жену. Тем более слышал, что незнакомец прибыл за тем, чтобы посетить могилку тётки, стало быть, скоро уедет. А не уедет, можно и помочь!
На следующий день возвращаясь с фабрики, Лидия издали увидела Егора, стоявшего на мосту. Поравнявшись с ним, она кивнула, приветствуя его и хотела пройти, но он мягко удержал её.
— Я ждал вас, Лида, — снова перешёл он на «вы», — нам надо поговорить.
— О чём? — спросила она, а сердце её застучало так, что она боялась, что он услышит.
Она поспешила сойти с моста, который отлично просматривался и с птицефабрики, и из села. Егор за ней.
— Я обещал матери найти вас и узнать о тёте Зое. Сегодня я был на кладбище, но не нашёл могилку, помогите.
«Вот навязался» — подумала про себя Лидия, но ей стало радостно. Несмотря на надвигающиеся сумерки, она согласилась проводить Егора.
Сельское кладбище раскинулось между Ермилино и заброшенной деревней Ковзино. Дореволюционные восьмиконечные кресты соседствовали здесь с современными сварными надгробиями.
— Пришли, — указала Лидия на одну из безымянных могил. — Как совсем просядет, можно будет памятник поставить.
Егор снял головной убор:
— Ну, здравствуй, тёть Зой. Я тебя и не помню почти, малой был. Велено мне передать тебе привет от родной сестры твоей, Зинаиды, и земной поклон.
Он поклонился, и ещё постоял. Затем надел фуражку.
— Вы матери передайте, что померла тётя Зоя во сне, — тихо сказала Лидия, — Я к ней заходила раз в три дня. А потом ночью был заморозок, а Зоя не топила. Думаю: «вдруг растопить надо помочь, или дров у неё нет…» Захожу, а тётя Зоя в постели лежит… уже остыла.
Они выходили с погоста, когда последний луч солнца погас.
— Удивительная ты, Лидия. — тихо сказал Егор, хотел что-то добавить, но смутился и замолчал.
Она заметила, что он снова перешёл на «ты». Ей захотелось взять его под руку, но вместо этого она подняла воротник своего старого пальто и поёжилась:
— Обыкновенная. Мне домой надо. Муж ждёт, поздно.
— И жена примерная, — добавил Егор.
Ей показалось, что в голосе его прозвучала досада.
Пётр не находил себе места. Он нарочно вернулся домой раньше обычного, чтобы встретить жену. Ей давно следовало быть, но Лидия задерживалась. Рыжов оделся, чтобы идти искать её, но в дверях они столкнулись. Глаза Лидии горели.
Она зашла в тамбур и по его лицу поняла, что муж «на взводе».
— Где ты была? — глухим голосом спросил он, прижав жену к стене.
— Показывала могилу тёти Зои её племяннику.
— Ночью? — закричал он ей в лицо, — что ещё ты ему показывала?
— Петя, не кричи. Какая ночь? — оправдывалась Лидия, — время только начало девятого.
— Начало девятого? У тебя смена заканчивается в пять тридцать! Ты думаешь, я дурак? Рога наставить мне захотела? Чёрта с два!
Посмотрев на перекошенное от злобы лицо мужа, она спокойно ответила:
— Хотела бы, давно бы наставила!
Он не сдержался и ударил её наотмашь, и она, едва удержавшись на ногах, с изумлением посмотрела на него.
— Прости меня, Лидушка! — осознав, что натворил, рухнул Рыжов перед ней на колени, и по обыкновению стал целовать ей руки, каждый пальчик, — я сам не свой, Лидушка… люблю тебя до безумия! Ревную! Ты только моя, Лидушка! Скажи мне, что так! Умоляю, скажи!
Но она молчала. Решила для себя, что ни слова он больше от неё не услышит.
Наутро Лидия на работу не пошла. Левая сторона лица у неё опухла, глаз заплыл. Пётр Петрович сам делал ей примочки, а после лично сообщил на фабрику, что Лидия, мол, простудилась. Не пристало, чтобы пошли слухи, что он, герой, коммунист, рукоприкладствует.
Однако, сам он не мог оставаться при жене неотлучно — такую должность выбрал. Шутка ли: председатель колхоза.
И он посадил в соседней избе своего прихвостня, прыщавого, бестолкового Ваньку, по прозвищу «Сопля». Ни на что этот персонаж был не годен. Дал Рыжов ему наказ: — коли Лидия пойдёт со двора, немедля сообщить ему. Он будет либо в поле, либо в сельсовете.
***
Егор, с утра поставив на могиле тётки крест с табличкой, теперь заколачивал дверь её избы. Сложив молоток и гвозди в ящик, отнёс его в сарай, и закрыл его на задвижку.
Осталось попрощаться с Лидией, поблагодарить за участие. Вчера не успел, сказать, что хотел, слишком долго подбирал слова, а она спешила.
Егор боялся себе признаться, что Лидия очень нравится ему. И главное, он чувствовал, что это взаимно. Много раз он прокручивал в памяти её внимательный взгляд, её голос… Как она поправляла волосы, как он сжал её ладонь, а она убрала её не сразу.
«Попрощаюсь, и всё» — убеждал он себя, а внутренний голос шептал — «вот бы увезти её с собой».
На фабрике сказали, что Лидия заболела. Обеспокоенный Егор бросился назад, в село. Он знал «председателев» дом, где Лидия проживала с мужем. Вчера, хоть расстались они на развилке, он незаметно сопровождал её, пока она не скрылась за дверью.
После он стоял, слышал, как кричал на неё муж. Хотел вмешаться, но передумал — испугался, что скомпрометирует Лидию ещё больше.
Теперь он пришёл проститься и подойдя к окну, легонько постучал, махнул рукой. Лидия приоткрыла дверь и зашептала:
— Уходи, Егор. Очень тебя прошу.
Он отметил, что она впервые сказала ему «ты». Так по родному звучал её голос! Словно он слышал его всегда, и знал, и любил эту женщину давно, но по какой-то дикой случайности она стала женой другого…
— Я проститься и пришёл, — также шёпотом сказал он, и добавил: — посмотреть на тебя в последний раз. Выйди, Лидия, дай поглядеть на тебя.
— Нет! — она захлопнула дверь, стыдясь своего разбитого лица. Лучше умереть, чем показать его Егору. Пусть запомнить её прежней.
— Я не уйду, пока не увижу тебя, Лидия! — настаивал он, — открой.
— А увидишь, уедешь? Обещаешь?
— Обещаю, — нехотя согласился Егор.
И она вышла прикрывая половину лица полотенцем. Он был потрясён. Подошёл, отнял от лица её руку.
— Это он сделал? — глухим от гнева голосом спросил Егор. — Где он?
— Не надо. Ты обещал, что уйдёшь, — тихим голосом попросила она, — уезжай, Егор.
— Лидия! Поедем со мной! — приложив руку к сердцу, предложил он то, что было на сердце, — решайся! Я увезу тебя, и никому не дам в обиду!
— Куда? — горько усмехнулась она, прикрывая распухшую щёку, — у меня из документов одна «птичья» бумажка с фабрики. А с разбитым лицом первый же патруль меня остановит. Отправят назад, ещё и оштрафуют!
— А если бы не это? Поехала бы? — не отставал Егор, — только скажи «да».
— Я замужем. И муж меня не отпустит. И тебя убьет. Уезжай, Егор.
— Хорошо, уеду, — кивнул он, — но сначала проучу этого гада!
И он пошёл, поднимая пыль, по дороге, по которой несколько минут назад пробежал Рыжовский соглядатай, Сопля.
— Прощай! — прошептала она.
Вернувшись в дом, она смотрела на него из окна, пока он не скрылся из виду.
Пётр Петрович принимал журналиста областной газеты, когда Сопля ворвался, и пуча водянистые глаза, закричал:
— Там «командировошный» у вашего крыльца отирается!
Перепоручив журналиста своему помощнику, Рыжов оседлал свой мотоцикл и погнал домой. Проехал полпути и повернул назад. Опять зашёл в свой кабинет, открыл сейф и достал наградной пистолет. Проверив патроны, спрятал его за пояс, сел на мотоцикл и теперь гнал до самого дома.
Дома он нашёл жену. Она была одна, и видно, что плакала.
— Где он?! — забыв все свои обещания в исступлении заорал на жену Рыжов.
Ничего не ответив, Лидия отвернулась.
— Убью! — сквозь зубы процедил председатель и снова выскочил на поиски соперника.
Злой, как чёрт, он колесил по селу: заехал к дому Зои, был на погосте, доехал почти до станции, но нигде соперника не обнаружил.
Тогда он вернулся домой, решив, что Егор, рано или поздно явится туда. Рыжов был любителем охоты, и даже держал утицу с подрезанными крыльями в сарае.
Он пускал её в болотце и стрелял селезней, имевших глупость приземлиться рядом с ней. Сейчас в роли подсадной утицы выступала его жена. Она снова встретила его презрительным молчанием.
Ему захотелось подразнить её.
— Не придёт больше твой Егорушка, — сказал он елейным голосом, не сводя глаз с её лица, — сгинул. Навсегда.
Лидия подняла на мужа странный взгляд, но опять промолчала.
— Убил я его. Поняла?! — закричал Рыжов и достав пистолет, потряс им у неё перед носом, — застрелил, булыжники за пазуху, и в речку скинул! Концы в воду! Ха-аха-ха!
Она с неожиданной прытью выхватила у него пистолет и направила на него.
— Э! Э! Э! — тут же попятился Рыжов, — ты это… отдай пистолет, Лидушка! Я ж пошутил!
Отступая к двери, Лидия держала мужа на прицеле. Она зубами сняла с себя обручальное кольцо, и плюнула им в Рыжова, при этом палец на курке дрогнул. Она не хотела, но выстрелила. Пуля попала председателю в колено. Он рухнул на пол и завопил благим матом. Бросив пистолет, Лидия побежала из дома к реке.
— Лида! Лидааааа! — ревел Рыжов, — вернись, дура! Я тебя не отпускал!
Вода в реке всё ещё была ледяной. Лидия жалела, что бросила пистолет, от пули, верно, более быстрая смерть, нежели от реки. Жив ли Егор? Так или иначе, Рыжов не даст им жизни.
Она сидела под обрывом, там вода выточила небольшой грот. Когда-то это было их излюбленное место с Максимом. Воспоминания придали ей сил.
Лидия встала и пошла в воду. Когда зашла по пояс, от холодной воды стало сводить ноги. Желая поскорее со всем покончить, женщина нырнула в холодную воду с головой. Но тут же вынырнула, ругая себя за слабость.
— Лида! Стой! — крикнул с берега человек, снял с себя шинель, и пошёл в воду. И вынес её, стучавшую зубами, из воды.
Потом они обнимались, чтобы согреться. Егор накинул на неё свою шинель. В лесу, в заброшенном урочище высушили они одежду, а к утру были уже на железнодорожной станции, где на ходу запрыгнули в вагон товарняка.
***
Пётр Рыжов, как только ему провели операцию и допустили к нему его товарищей, сразу спросил о жене. Те переглядывались, никто не решался сообщить председателю дурные вести.
Наконец вперёд вышла Валентина, скотница. Герой Социалистического труда. Стараясь не смотреть Рыжову в глаза, она сообщила:
— Померла твоя жинка, председатель! Утопла! Прими наши соболезнования!
Пришедшие с ней мужчины сняли головные уборы.
— А тело? Нашли? — вскочил было с кровати Рыжов, но поморщившись, снова аккуратно лег.
— Нет. Тело, верно, отнесло течением, — радостно подал голос Ванька-Сопля, — у нас хто топится, почти все у Воронков всплывают!
Через несколько дней в Воронках действительно нашли утопленницу.
Рыжов узнал об этом, только после того, как тело предали земле. И это несмотря на то, что тамошние власти обещали сразу же известить его. Пока вспомнили, пока разыскали, было поздно.
Председатель был готов поверить, что утопленница это Лидия, но было необходимо удостовериться, расспросить о приметах, а то и настоять на «сгумации». Он сам приехал в Воронки.
Местного председателя на месте не оказалось, а без его указания раскапывать могилу мужики отказались.
Зато Минька рыбак, обнаруживший тело, по счастью, был дома, бражничал с товарищами.
Рыжова едва не сшиб с ног крепкий запах вяленой рыбы и дрожжей.
— Гуляете, что ли? — спросил он честную компанию, сидевшую за столом, и как один, воззрившуюся на него.
— Гуляем, известное дело, имеем право! — вышел вперёд Минька, маленький чернявый человечек с жиденькими волосами, прилипшими к голове— председатель разрешил!
— Ты, что ли, женщину нашёл, утопленницу? — грозно спросил у него Рыжов, — приметы можешь обсказать? Ваша она, али наша?
— Каки таки приметы, коли сомы с ротанами усе обглодать успели, — можа ваша, а може наша, поди теперь, разбери! — усмехнулся рыбак.
Рыжов тут же сгрёб его за грудки и зашипел ему в лицо:
— Я зря что ли, пятьдесят вёрст отмахал, а? Ты мне шутки шутить!? Отвечай,
с в о л о ч ь , какая из себя утопленница? Волосы светлые?
— Кажись, что светлые, — неуверенно произнес рыбак, но поймав гневный взгляд Рыжова, тут же бодро заявил: — так точно! Светлые!
— Кольцо было на пальце?!
— А вот этого точно не было! — шустро ответил Минька, — Должно быть, незамужняя!
Рыжов сжал в кармане кольцо Лидии.
Не говоря ни слова, Пётр повернулся и вышел. Надышавшись сивухи, словно сам опьянел. Отдышался и поехал на местный погост, где добрые люди указали ему место, где давеча схоронили утопленницу.
Постоял немного у холма, он раздумывал, не раздобыть ли ему лопату, не раскопать ли могилу, но он не решился. Здесь он не был председателем. Рядом находилось поле, и работники наблюдали за ним, приставив ладони к глазам.
Чертыхнувшись, он вытащил кольцо и вдавил его в свежую землю.
— Эх, Лида, Лида, — утёр он скупую слезу, — и чего тебе не хватало?!
Тем временем рыбак радовался, как ловко он обдурил чужого председателя. Утопленница была брунетка, волосы, что вороново крыло. А её крестик, кольцо и серьги-калачи рыбак своей жене подарил. Должна же быть хоть какая-то радость у бедной, не балованной жизнью рыбачки!
***
Зинаида управившись с поливом в огороде, сидела на лавке у своего заборчика, и глядела на дорогу, не идёт ли сын. Завтра Пасха, а Егора всё нет. Уж не случилось ли с ним чего, переживала она.
— Доброго здоровьичка, Зинаида! — подсела к ней соседка, Галина, — шо, не вернулся ещё Ягор?
— Нет, жду вот, — расправила юбки Зинаида.
У соседки была дочка на выданье и Зинаида знала, что они давно рассматривают её сына, как жениха. Правда, сам Егор об этом только догадывался по томным вздохам и зовущим взглядам, которыми одаривала его молодая соседка.
— Завтра Пасха, — щурясь на солнце, продолжала Галина, — спекла кулич-то, соседка?
— Спекла. Только вот не святила, больно далеко. Боюсь пропустить Егора. Он должно быть, голодный вернётся.
— Так мы вас угостим, зови на праздник, — напрашивалась Галина.
— Заходите, чтож, — кивнула Зинаида, — я самовар поставлю.
Она продолжала следить за дорогой и вдруг увидела сына. Но он шёл не один, рядом с ним шла какая-то девка, лицо её до глаз было закрыто платком.
Галина также разглядела Егора.
— О, Ягор, — прошептала она, — Шо? Кто-та с ним?
Она повернулась к соседке, но Зинаида уже спешила навстречу сыну. Поспешила следом и Галина.
Обняв мать, Егор представил ей Лидию: «моя невеста». Находившаяся рядом Галина изменилась в лице и побежала до хаты, рассказывать мужу и дочери о вероломстве жениха.
Под внимательным взглядом Зинаиды Лидия опустила голову. Она понимала, что официально являясь женой Рыжова, не может быть ничьей невестой. И изменить это не в её силах.
Поджав губы, Зинаида сухо кивнула.
— Зачем ты её привёз, — высказывала она после сыну, стараясь говорить шёпотом, — она же мужняя жена! Ох, не будет добра! Зоя писала, он председатель, герой войны!
— Ты посмотри, как он разукрасил её лицо, герой, — махнул рукой Егор.
— Всё одно. Это ихнее дело, не наше! — не унималась мать, — не связывайся, сынок!
— Я принял решение, — ответил сын, — я люблю её, мама.
— Соседев ты больно обидел, жди беды, — вздохнула Зинаида, с тоской глядя на своего упрямого сына.
За печкой был у неё тайник, а там немножко денег. На козу копила, а отдала сыну, чтобы выправил через дальнего родственника Лидии документ.
— Спасибо, матушка, — обнял её Егор, — спасибо! Я всё верну!
— Да будя тебе, — закрутила та головой, вытирая слёзы.
Документ выправили. Теперь Лидия звалась Лилией Подгорной и могла спокойно ехать с любимым на Кубань, куда направляла его партия.
Она и подумать не могла, что в тот момент за тысячи вёрст от них, на Воронковском погосте, ставят памятник Лидии Рыжовой с датами рождения и «смерти».
За установкой памятника наблюдал сам Рыжов. Во вдовцах он ходил недолго. Новая жена, бухгалтер Саяпина, сопровождала его повсюду и уже была беременна вторым.
Первенца, Олежека, оставили с бабкой. Пётр Петрович признал мальчика своим, тем более, что его отцовство не вызывало сомнений — Олежек был похож на него.
Убедившись, что работа сделана на совесть, супруги постояли немного, повздыхали, и пошли к мотоциклу.
— Эй! — дребезжащим голосом окликнул их какой-то старик.
— Чего тебе? — поморщился председатель, ожидая, что тот станет клянчить на водку.
— Имеется расхождение! — подняв вверх кривой палец, ответил дедок.
— Какое ещё расхождение? — не понял Рыжов.
— Не может того быть, чтобы она в апреле утонула! — продолжал дед. — Сохранилась она добре, но токмо оттого, что водица была дюже холодна!
— Что ты хочешь сказать? — Рыжов почувствовал, что у него защипало в носу, — говори, скорее, старик, некогда мне твои загадки разгадывать!
— На шкалик дашь?
Рыжов нервно зашарил по карманам, но не обнаружив там ничего, беспомощно посмотрел на жену-бухгалтера. Та выудила из кармана два рубля.
— И на том спасибо, — старик убрал деньги за отворот шапки и кивнул на могилу: — Эта ваша Лида, утопла осенью, вот, что! Сам видал, как её доставали. Всю зиму рыб собой кормила, сердешная!
— Кольцо было у неё? — сдавленным голосом уточнил у старика Рыжов, — Кольцо?!
— Как не быть? И кольцо, и крест, и серьги — всё Минька снял, с в о л о ч ь. Пропил, верно.
Старик почесал подбородок, намекая, что за столь ценную информацию следует добавить. Но Рыжов уже быстрым шагом шёл к мотоциклу. Беременная жена еле поспевала за ним.
— Петя! — схватила она его за рукав, — забудь! Отпусти!
У Нины задрожал подбородок, на глаза навернулись слёзы. Она боялась, что муж теперь бросит её. Но боялась она напрасно.
— Садись, поехали, — ласково сказал Рыжов, помогая ей разместиться в коляске, — для меня Лидия умерла!
Конец.
В этой истории лично для меня остались белые пятна, и поэтому я буду рада вашим замечаниям и комментариям. Собирая информацию по крупицам, узнаёшь много нелицеприятных фактов о тяжёлой жизни в колхозах: о слабом развитии медицинской помощи, работе «за палочки», и наконец, об отсутствии у группы лиц паспортов вплоть до 1974 года.
Мотивы государства понятны — таким образом сдерживалась массовая миграция в города. Кто-то должен был выращивать хлеб.
Много, конечно и лжи, и отделить одно от другого могут только живые воспоминания тех, кто слышал, кто знает.
Многие заподозрили Рыжова в том, что он приписывал себе подвиги, на деле был предателем и даже полицаем. Нет, не был. Но подвиги приписывал.
(Автор Лютик)
