— Леночка, мне сметану вон ту, в зеленой упаковке и хлеба, «бородинского».
— Хорошо! Как ваши дела, Галина Ивановна? Ноги не болят?
— Ничего, Леночка, ничего. Летом они ходят и не капризничают, любят, когда тепло.
Галина Ивановна рассчиталась и вышла из маленького магазинчика, который был единственным в поселке. Она прищурилась на яркое солнышко, улыбнулась, и потихоньку спустилась по ступенькам.
— Здравствуйте, Галина Ивановна! – Татьяна, дочка соседки с сыном Павликом поднималась по ступенькам навстречу.
— Здравствуй, Танюша! Здравствуй, Павлик! – малыш наклонил голову набок, присмотрелся к губам соседки, а потом улыбнулся и кивнул. – Как дела ваши?
— Неплохо. Вчера вот вернулись из города. Обследование проходили.
— И как? Что врачи, Танечка?
— Говорят, что есть шансы. Операция нужна.
— И когда же вы едете?
— Пока не знаю. Квоту ждать долго, там уже почти все выбрали, что на этот год отпущено. Поздно нам направление дали на обследование. Получается, что на операцию мы только следующем году попадем. А у нас столько времени нет. Врач сказал, что с возрастом что-то там меняется, я не очень хорошо поняла, и тогда уже ничего сделать будет нельзя. А платно делать – у меня столько денег нет, чуть больше половины суммы отложила, да и то большую часть Илья дал. Завтра Павлика оставлю и поеду в город, по банкам, может где кредит получится взять, но вряд ли. Я еще прежние два не закрыла, которые Игорь брал.
Галина Ивановна покачала головой.
— Досталось тебе, детка. Ну, не грусти, всяко в жизни бывает! А сколько ты говоришь там не хватает у тебя?
Татьяна назвала сумму. Для Татьяны, которая работала дояркой, сумма была большая, если не сказать, что неподъемная. Галина Ивановна кивнула и распрощалась. Что попусту лясы точить, если дело делать надо.
Галину Ивановну Таня знала с пеленок. Два дома, совершенно одинаковых, построенных когда-то для агронома и ветеринара большого совхоза стояли рядом. Там поселились молодые на тот момент специалисты. Родители Татьяны дружили с Галиной Ивановной и ее мужем. Таня знала, что и до того, как родители стали жить рядом, Галина с мамой жили в соседних домах, но только на другом конце поселка. Вот такая интересная штука судьба – всю жизнь рядом.
Только странная это была «дружба». Заклятая какая-то. По малолетству Таня не понимала в чем дело, а позже, когда подросла, разобралась. Мать ее, Евдокия, завидовала Галине Ивановне. И не по-хорошему, а той самой черной завистью, от которой скулы сводит и белый свет не мил становится. Таня не знала причины, мама никогда не рассказывала, но видя, как мать чернеет лицом, даже глядя на розы в соседнем палисаднике, которые ей казались лучше, чем ее, понимала, что неспроста это все.
Откуда ей было знать, что много лет назад, приехавший в совхоз новый агроном, так глянулся Дуне, что она голову потеряла совсем. Караулила его у правления, старалась почаще попадаться на глаза. Высокая, стройная, как березка, с русой косой и зелеными, прозрачными, как вода в местной речке летним днем, глазами – она была настоящей русской красавицей. От женихов отбоя не было, но Дуня никого не замечала, с тех пор как появился в их поселке Егор. Такое внимание не могло остаться незамеченным. Раз-другой Егор на танцах пригласил Дуню, еще раз проводил до дома и вот уже весь поселок загудел, заговорил о скорой свадьбе, одобрительно кивая и радуясь за такую подходящую друг другу пару.
Но как обычно и бывает, судьба вмешалась в планы Евдокии, которая уже в городе выбирала себе с мамой отрез на платье, хотя Егор ни словом пока не обмолвился ни о чувствах своих, ни о планах.
Из города, закончив учебу в техникуме, вернулась в поселок дочка фельдшера, Галина. Полная противоположность Дуне, Галя была маленького роста, чернявая, с карими глазами, в которых вечно царила смешинка. Любая мелочь могла рассмешить Галину до слез и она заразительно хохотала, невольно заражая весельем всех, кто был в тот момент рядом. А еще Галочка пела. И так пела, что замирали находящиеся рядом люди, невольно вытирая навернувшиеся слезы от грусти, если песня была грустной и за душу брала, или от смеха, если это были частушки. Редкий талант – вложить в песню чувство, дать жизнь, дан был Галине от природы. Ей не нужно было ничего делать, она просто вслушивалась в слова незнакомой песни, перебирала их как бусинки на нитке и выдавала потом свой вариант, который совершенно был не похож на услышанный, за исключением мелодии и слов, но благодаря исполнению, становился тем самым, что переворачивал душу, поднимал самое потаенное, заставляя сердце биться чаще.
Песней-то Галина и покорила Егора, который замер у калитки соседнего дома, идя к Дуне, чтобы позвать ее в кино. Галина вешала во дворе белье и так задушевно выводила: «Ой, цветет калина», что Егор, не думая, зачем он это делает, просто толкнул калитку и вошел в соседский двор.
А через месяц, из этого же двора, он вывел зарумянившуюся счастливую Галинку. Евдокия в тот день стояла рядом с подругой, как свидетельница. Чего ей это стоило – не знал никто. Она сама не знала, зачем согласилась на это. Думала только о том, что наказывает себя за глупость свою, за то, что позволила чувствам замутить разум. Дуня ведь понимала, что теперь станет любимой темой для поселковых сплетниц, для которых слаще нет, чем кому-то все косточки перемыть. И понимала, что не выдержит этого шепотка за спиной, а то и в лицо сказанного злого слова. Поэтому стояла рядом с женихом и невестой в ЗАГСе, расписывалась книге регистрации, а потом сидела за праздничным столом с одной только мыслью – дотянуть до вечера, вернуться домой и все…
А вечером, мать Дуни, отобрав у нее пузырек с таблетками, отхлестала дочку по щекам, а потом ревела с нею вместе, крепко прижав к себе своего ребенка.
— Доченька, нельзя! Жизнь тебе дана, не для того, чтобы ты с ней такое сотворила. Будет и у тебя любовь! Будет! Муж, детки, свой дом. Все будет. Подожди немножко. Дай себе время. Позволь себе стать счастливой…
— Мама, я жить без него не хочу…
— Ради него не хочешь, ради меня – живи! Не бросай меня, родная, ведь за тобой пойду… — прошептала мама Дуни.
— Нет! – с ужасом глянула на мать Дуняша. – Нет… Права ты, мама, не стоит он того!
Она не помнила, как уснула в тот вечер. А утром встала, умылась, и, надев новое платье, уложила косы в корону на затылке. А потом гордо подняла голову.
«Не дождутся!»
И замолчали сплетницы, увидев такую красоту. Даже самые языкатые умолкли, глядя на бледную, с темными кругами под глазами, Евдокию, которая шла по поселку на работу, как королева по дворцу. Не повернулись языки оскорбить такое достоинство. Может быть, заплачь она на людях, покажи свои чувства, все сложилось бы по-другому. Но ни единой слезинки не показала Дуняша никому. Закрыла сердце на замок и постаралась вычеркнуть из мыслей Егора. Да, только сложно это, разом забыть первую любовь…
После свадьбы Галине и Егору, как молодым специалистам, отдали только что достроенный дом, и они зажили своей семьей.
А пару месяцев спустя в поселок приехал новый ветеринар. Борису было уже за тридцать, он остался вдовцом с маленьким сыном и перебрался подальше от того места, где был так счастлив с женой. В первый же день, идя к правлению, он замер посреди улицы, не веря глазам своим. Навстречу шла его Маша, только моложе лет на десять. Дуня, конечно, не подозревала, насколько она похожа на рано ушедшую жену нового ветеринара, она вообще не заметила странного мужчину, который проводил ее полубезумным взглядом. Занятая своими мыслями, она молча прошла мимо.
Борис пришел в себя, только когда маленький Илья стал дергать его за руку:
— Пап! Папа, ты чего?
Мальчик свою маму не помнил. Ее не стало, когда он родился. Всю его недолгую жизнь в три с половиной года, его растил только отец, да бабушка, которой не стало полгода назад. С фотографии на стене, возле его кроватки, смотрела красивая, но незнакомая мама. Илюшка иногда залезал с ногами на кроватку и гладил ее по лицу, пытаясь представить, что она живая. Не получалось…
Живая была бабушка, которая хлопала его кухонным полотенцем по попе, чтобы не пачкал покрывало, связанное ею для его кроватки, а потом давала вкусный пирожок и наливала молока.
Живой был папа, который, приходя с работы, брал его на руки и не отпускал от себя весь вечер.
А мама… Мама была только под стеклом, на фотографии, как уснувшая в сказке принцесса, про которую читал ему папа.
Борис быстро узнал, кто такая Дуня. Ему охотно рассказали и про нее, и про семью, но крепко молчали про неудавшуюся «любовь». Никто, ни одна живая душа в поселке ни тогда, ни потом не обмолвилась ему про эту историю. Может быть потому, что Дуня была «своей», а Борис приезжим, может быть, потому, что жалели ее, а может и потому, что видели, как крепко Бориса «зацепило» и рассудили, что ничего плохого не будет, если появится еще одна семья.
И она появилась. Нескоро, больше двух лет прошло, но Дуня вышла замуж за Бориса и заменила мать маленькому Илье. Мальчик-то и сыграл главную роль в том, что она согласилась. Когда Борис сделал ей предложение, по всем правилам, придя со сватами к матери, она только молча наклонила голову, дав понять, что согласна. Но само согласие, добровольное и без принуждения, она дала, прежде всего себе, как раз тогда, когда маленький Илюшка залез к ней на колени и обняв за шею, прошептал, жарко дыша в ухо:
— Можно, ты будешь моей мамой?
Ласковая от природы, с открытым сердцем, Дуня после всей этой истории с Егором, застыла как цветок во льду. И вот этот жаркий шепоток малыша растопил эту глыбу льда, которая не давала ей дышать все это время.
Илью она приняла сразу и безоговорочно, полюбив мальчишку как своего, а вот с Борисом было сложнее. В конце концов старая русская пословица про «стерпится-слюбится» сыграла, и они зажили по соседству с Галей и Егором вполне дружно, родив еще дочку. Ту самую Танюшку.
Таня потом уже, став взрослой, не раз думала, как сложилась бы их жизнь, если бы мама с отцом жили в другом месте… Если бы уехали после свадьбы. Может и не было бы всего того, что случилось? Может жизнь бы их была светлее?
Первые несколько лет они жили спокойно. Таня этого не помнила, потому, что появилась на свет только три года спустя, после того, как родители поженились, а потом была слишком маленькой, чтобы что-то понимать. И маму, не хмурившую брови каждый раз, когда она выходила во двор и через низенький заборчик видела соседей, она тоже не помнила. Вечное недовольство и раздражение поселились в Дуне так крепко за эти годы, что к тому времени, как Тане исполнилось десять, она знала маму только женщиной со злыми, колючими глазами, которые теплели лишь тогда, когда она смотрела на нее или на брата. Но тут же становились ледяными, стоило ей увидеть соседей. Евдокия умела держать лицо, когда было нужно и ни разу не показала недовольства на людях. Но сколько раз Танюшка заставала ее у окна, когда она смотрела на хохочущую Галину, которая поливала свой цветник, направляя шланг в сторону мужа и дочки, или, когда они чистили снег, и, побросав лопаты, начинали лепить снеговика, попутно играя в снежки. В их семье никогда не было той легкости, с которой общались в семье соседей. И эта легкость, любовь, которая сквозила в каждом слове, в каждом взгляде, острым ножом полосовала душу Дуни, которая так и не смогла, даже выйдя замуж, забыть то самое чувство полета, которое испытывала сначала ожидая любовь, а потом каждый раз, когда видела на Егора. Она смотрела на него, на Галину и чернота заливала все вокруг. Даже маленькая Танюшка, которая не понимала ничего, а просто начинала плакать, чтобы привлечь к себе внимание мамы, не могла прогнать эту муть, которая с каждым годом все больше наполняла душу.
Может быть именно поэтому Евдокия решилась на то, что сделала. На то, что искалечило жизнь Галине, Егору, Марусе и нерождённому тогда еще Ванечке.
Галя считала, что все что было – то быльем поросло. У подруги все сложилось: семья, детки, муж замечательный. А значит нечего ворошить прошлое. И общалась с Дуней ровно, как в детстве, когда делить им было совершенно нечего и ближе подружки у Гали не было. Без всякой задней мысли делилась с ней радостями и горестями.
В тот момент появился в поселке новый конюх. Приезжий, никто его здесь не знал. Приехал один, без семьи, на вопросы отшучивался. Немного освоившись в деревне, заприметил Галину и совсем скоро уже весь поселок сначала шепотком, а потом и в полный голос заговорил, что этот Василий Гале прохода не дает, а она, знай, похохатывает.
Галя не считала нужным оправдываться. Глупости какие! Никогда она мужу никаких поводов ревновать не давала. Только слепой мог не заметить, как любит она своего Егорушку. Но людские языки страшная сила… Словечко там, словечко здесь и уже Егор хмурится, уже резко отвечает жене на простые вопросы. Сложно сохранить доверие, когда все подряд твердят, что что-то тут неладно. А тут подоспело еще время, когда Егор большую часть рабочего дня на полях проводил, иногда оставаясь ночевать в стане, чтобы не ехать домой на пару часов, ведь с утра опять надо возвращаться. Редкие наезды домой становились уже не радостью, а испытанием для Гали и Егора. Они пытались что-то исправить, вернуть былую легкость в их отношения, но – не получалось… И, когда спустя три месяца, Галина сообщила мужу, что беременна, Егор застыл, а потом молча повернулся и вышел из дома. Он курил, отперевшись на низенький заборчик, который разделял их участки, когда домой с работы вернулась Евдокия.
— Ты чего такой мрачный, сосед?
— Да так… — Егор помолчал, а потом неожиданно даже для себя спросил. – Скажи, Дуняша, часто Василий к Галине наведывался, пока меня не было?
Спросил и сам себе противен стал… Ведь это его Галя…
А Евдокия замерла на секунду, вмиг вспомнив всю свою жизнь, несбывшиеся надежды и планы, да и кивнула:
— Часто…
Этого оказалось достаточно. Одно слово, оброненное в сердцах, и не стало семьи, рухнула жизнь…
Егор уехал на следующий день, бросив все и не обращая внимания на слезы жены. А Галина неделю прорыдав в полубеспамятстве, вырубила под корень свои розы, которые сажала вместе с мужем.
А потом, в срок родила сына — Ванечку и, сменив легкие цветастые платья на неизменные темную юбку и блузку, повязала голову темным платком и зажила своими детьми, стараясь дать им самое лучшее. От мужа никаких известий она не имела, кроме алиментов, которые он исправно переводил.
Подросшая Маруся, дочь Галины, не раз спрашивала мать:
-Почему? Мама, почему он нас бросил? Ведь вы были так счастливы, я помню…
-Потому, что не любил, наверное. Там, где любви и доверия нет, там и счастью места не найдется… Значит и не было его, настоящего. Не знаю, доченька, не спрашивай. Больно…
И Маруся, жалея мать, перестала вспоминать при ней отца.
Росли дети, менялась жизнь…
И вот уже, Маруся, дочка Егора и Галины выходит замуж, а Танюшка, которая моложе на несколько лет, разглядывает через заборчик невесту.
— Чтоб тебе пусто было и жизнь твоя горькою была… — вдруг услышала Таня за спиной злой тихий шепот и удивленно повернулась. Рядом стояла мать, которая смотрела потемневшими глазами на пару, выходящую из соседского двора.
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ
