— Мама, ты что?!
— Ничего! Марш уроки доделывать, нечего попусту время терять. Бери пример с брата! За него не стыдно! Учится, работает – золото, а не сын! Был бы отец жив – порадовался…
Таня поняла, что маме лучше не перечить сейчас. Когда у нее становились такие глаза, а губы вытягивались в ниточку, ничего хорошего можно было не ждать.
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
Бориса не стало за несколько лет до этого. Инфаркт. С того дня Евдокия оделась как соседка в темное и больше ни разу не улыбнулась. Даже, когда Илья, сдав все экзамены, принес домой золотую медаль, с которой он закончил школу; даже, когда он поступил в тот вуз, куда планировал, да еще и умудрился найти подработку в городе, освободив мать от необходимости помогать ему, ведь и так было сложно после того, как отца не стало. Она только молча обнимала его и плакала. А Илья все понял правильно, обняв в ответ Евдокию, которая все эти годы любила его всем сердцем, никак не давая почувствовать, что он ей не родной, став ему настоящей матерью.
Проводив в город сына, Дуня «довела до ума» дочку и отправив ее учиться в техникум, строго-настрого наказала Илье присматривать за сестрой.
Танюшка была скромной девушкой, красотой уродившейся в мать. Те же русые косы, колдовские зеленые глаза и точеная фигура. Почти сразу она стала предметом для восхищенных взглядов. Игорь оказался понастойчивее других парней и Таня обратила на него свое внимание. Через пару лет она закончила учебу и они сыграли свадьбу. Жили хорошо ровно до того момента, как Игорь, познакомившись с какими-то «дельцами» не стал строить грандиозные планы, в которых уже видел себя владельцем собственного бизнеса.
— Ты только представь, Танюшка, мы будем богачами! Сможем ни в чем себе не отказывать. Одену тебя как куклу, будешь в золоте купаться.
Вот только дальше бесконечных разговоров дело так и не шло. Таня, считая копейки до своей зарплаты, только горько качала головой. Уже несколько месяцев муж не работал, уговорив ее взять на свое имя два кредита, ведь ему, нигде не работающему официально, никто бы их не одобрил. И беременность, которую она так ждала, сейчас ее совсем не радовала. Как они справятся? Но Игорь об этом не думал. Как и том, что будет, когда ребенок родится.
Таня еле доходила до срока, мучаясь поздним токсикозом и гадая, как же они будут выживать, ведь теперь она уйдет в декрет. Да и до сих пор, если бы не помощь мамы, которая каждый месяц везла продукты сумками и брата, который тайком помогал ей деньгами, они бы совсем затянули пояса.
Диагноз Павлика стал ударом для всех. Малыш почти ничего не слышал и говорить, судя во всему, тоже не сможет. Врачи разводили руками:
— Время покажет.
— Что теперь делать? – Игорь растерянно смотрел на жену.
— Лечить, если получится. Игорь, нам надо сейчас не о бизнесе твоем думать, тем более, что уже столько времени прошло, а ничего не сдвинулось.
— Ты что, думаешь это так быстро делается? Куда тебе понять хоть что-то! Если бы ты была здоровой, то и ребенок бы не родился больным.
— Павлик…
— Что? – Игорь запнулся.
— Ребенка зовут Павлик.
— Да помню я! То, что он такой – твоя вина. Надо было лучше за собой следить во время беременности, а не мне нотации сейчас читать. Займись уже ребенком и не путайся у меня под ногами, поняла?
— Поняла… — Таня только кивнула, глядя на мужа, который вдруг стал для нее настолько непонятным и чужим, что она сама себе поразилась, как могла прожить с ним столько времени. И еще одно она поняла сейчас – помощи от него ждать точно не стоит. Значит надо искать ее в другом месте…
Она дождалась, пока муж уедет на очередные свои «встречи», собрала сына и уехала к матери.
Дома ей стало немного легче. Она наревелась, а потом намыла полы, навела порядок в родном ей доме и заявила Евдокии:
— Дома остаюсь, если ты не против, мама. Павлуше здесь лучше будет, да и ты мне поможешь, если что… Ведь поможешь?
— Конечно… Что ты глупости всякие говоришь?! – Евдокия прижала к себе внука, которого качала на дневной сон. Она сразу поняла, что у дочки неладно с зятем, еще до того, как Таня ей все рассказала. – Ты прости меня…
— За что, мама?
— Это я виновата! – слезы закапали на ручки Павлика и он сонно завозился.
Таня осторожно приняла сына и спросила:
— В чем это ты виноватой себя считаешь, мама?
— В том, что с Игорем у вас вот так сложилось, в том, что Павлик родился нездоровым. Это ведь мое проклятие вернулось, которое я вслед Галиной дочке бросила на свадьбе ее. Моя злоба довела до беды. – Евдокия плакала уже навзрыд. – Она ведь хорошо живет, дом полная чаша, дочку вон родила здоровенькую, да крепкую, а ты…
— А сейчас ты глупости говоришь, мама! – Таня уложила уснувшего сына на кровать и подсунула под бочок подушку, чтобы не упал ненароком. – Злость да зависть, конечно, чувства поганые, и чести тебе не делают, но чтобы все из-за этого… Нет, не верю я в такое. У каждого своя судьба. Вот, что на роду написано, то и будет. А мы справимся! Павлуша поправится и будем мы еще все счастливыми. Лучше расскажи мне, Илья как?
Знала Таня, как успокоить мать. Разом просветлело лицо у Евдокии и она начала рассказывать о сыне, о его успехах на заводе, где он работал, о девушке, которую собирался привезти познакомиться.
Жили Евдокия с Таней сложно, почти бедно, потому, что все средства уходили на лечение Павлика и на то, чтобы отложить на операцию. Но все равно хорошо, как думала Таня. Павлушка рос, мама была рядом, Илья приезжал постоянно, помогая по мере возможности. Когда выяснилось, что нужна будет операция Павлику, невеста Ильи, Оксана, уговорила его не играть свадьбу, а тихо расписаться. Она была сиротой, родственников не было.
— Зачем нам эта гульба, если тут вопрос, будет ли твой племянник здоров?!
Они привезли деньги на следующий день после того, как расписались. Таня расплакалась, обняла их обоих, а потом сказала:
— Мама, что это мы?! Если свадьбу в городе гулять не хотели, будем гулять здесь!
Они успели до вечера накрыть стол, а Таня приготовила свой фирменный курник.
— Простите, дорогие, что не два пирога, как положено раньше было, а только один.
— Спасибо! – Оксана откусила кусочек. – Боже, вкуснотища какая! Меня научишь?
— Конечно! Вот как раз завтра и научу, пока вы здесь. О, вот и получится два пирога! – рассмеялась Татьяна.
Евдокия смотрела на детей и тихо смахивала слезы. Жаль, что Борис не дожил, не увидел, как светятся от счастья глаза сына, какая красивая у него невеста и как смотрит она на Илью.
Прошло совсем немного времени после это скромной свадьбы, и Таня поехала с сыном в город, чтобы пройти обследование и услышать вердикт врачей. А потом встретила у магазина Галину.
Вечером, на следующий день после их разговора, Галя пришла в дом Дуни.
— Доброго вечера, соседи!
— Здравствуй, Галя. – Евдокия удивленно смотрела на соседку.
«Что ей надо?»
А Галина положила на стол конверт и повернулась к Татьяне:
— Здесь столько, сколько ты сказала тебе не хватает, Танечка. На ремонт собирала, но решила, что терпит. Да и зачем он мне? Крышу год назад перекрыли, а остальное подождет. Если это поможет и Павлик будет слышать, а значит и говорить тоже, я же правильно поняла? – она подождала, пока Таня растерянно кивнет. – Ну вот! Значит, это хорошо и правильно!
Она не стала говорить, что вчера созвонилась сыном и попросила его подождать пока с покупкой квартиры, на которую собирала деньги несколько лет. А дочь, позвонив вечером и узнав обо всем, сама прислала перевод, который Галя днем забрала на почте.
Дети у Галины были замечательные. Судьба, видимо, решив, что все горести в семье уже доставлены по адресу дома, где жила Галя, забыла, что там жила не только она. Детей серьезная печаль обошла стороной. Маруся счастливо жила с мужем, нянчила дочь, ждала второго ребенка, а Ванечка учился в городе, готовясь стать хирургом. Галина гордилась своими детьми, но на вопросы всегда отвечала очень скупо. Помнила поговорку, что счастье любит тишину.
— Тетя Галя… Да вы что?! Не могу я взять… – Таня плакала, сквозь слезы уже ничего не видя.
— Можешь и возьмешь. Это не тебе, это Павлику. Если можно сделать так, чтобы он был здоров – значит надо сделать, а как – неважно.
Евдокия все это время молчала, а потом подтолкнула дочь к выходу.
— Иди-ка, проветрись! Мне с Галиной поговорить надо.
Таня глянула на мать и молча вышла.
— Галя… — не зная как начать, Дуня смотрела на старую свою «подругу» и вдруг подумала, что они ведь на самом деле постарели. Вон, дети уже взрослые, скоро внуки пойдут хороводом. Это у нее пока только Павлик, а Илья скоро обрадует и будет уже не один. Сколько можно в себе носить всю эту тьму-тьмущую?!
— Я сказать хотела, точнее… прощения у тебя попросить хочу! – голос Дуни окреп и она заговорила уже уверенно. – Я ведь виновата в том, что от тебя Егор ушел. Сомневался он в тебе, спросил меня, а я соврала, сказала, что ходил к тебе Василий и часто.
— А я знаю все, Дуня! – голос Галины прозвучал совершенно спокойно. – Знаю. И всегда знала, с того самого дня, как вы с Егором разговаривали. Я ведь слышала все, окна-то открыты были.
— И ты… сейчас… пришла, чтобы мой внук…
— Чтобы твой внук был здоровым и счастливым. И чтобы ты такой же была. И вся твоя семья. Злость в себе копить – большого ума не надо. Она как плесень. Дай ей чуточку места и пойдет расти, заполняя каждый уголок. Я хочу, чтобы ты поняла. Не ты виновата в том, что Егор ушел. Сломалось тогда у нас что-то. Любил бы меня – доверял бы. Доверял бы – не то, что спрашивать не стал, слушать бы никого не захотел, мало ли кто и что языками треплет. А он не просто слушал, а подозревать стал, хоть я ему повода и не давала, Василий ни разу мой порог не переступил. И ладно, мне не поверил, но сына своего не признать… Не было там любви большой, вот в чем дело. И не ты, Дуняша, тут крайняя. Чувствуешь себя виноватой – твое дело, только знай, что я тебя давно уже простила. И у тебя прощения тоже попросить хочу.
— За что это?- изумилась Дуня.
— А за то, что, когда Егор стал за мной ухаживать, мне ведь сразу рассказали, что он с тобой в кино ходил, да на танцы. Я спросила, а он ответил, что не было ничего серьезного, да и не думал он на тебе жениться. Так прогулялись пару раз. Ну, он-то ладно, а я же знала, что для поселка такое «пару раз». Но я ему тогда поверила, ведь меня здесь не было, когда вы встречались. Надо было у тебя спросить, что ты чувствуешь. А я на него смотрела и никого уже не видела. Ты молчала, я не спрашивала и получается, что дала тебе повод, вот так злиться. Есть и моя вина в том, что случилось и немалая.
— Спрашивала ты меня. Забыла уже. Когда свидетелей выбирали. Ты и спросила, смогу ли я, не сложно ли мне будет. А я промолчала, согласилась. Так что обе хороши. – Дуня помолчала. – Галь, а ведь я могла быть на твоем месте… И растила бы тогда детей без мужа… А, так, хоть и рано ушел Борис, но почти успел детей поднять, да и сына мне оставил такого, что сердце не нарадуется.
— Вот и подумай, Дуня, так ли все плохо в твоей жизни? Дети есть, внук есть, а скоро, наверняка, еще появятся. Я ведь видела, что Илья с девочкой приезжал. Невеста?
— Жена уже. Расписались они.
— Как хорошо! Значит скоро тебя еще раз бабушкой сделают. И Татьяна твоя в девках не засидится. Она красивая, добрая, умница, каких поискать. Вот сына вылечит и будет у нее еще и семья, и счастье.
— Твои слова да Богу в уши, Галя… И все-таки прости меня… И за Егора, и за Марусю.
— А что Маруся?
— Зла я ей пожелала, когда она замуж выходила.
— Ну, как видишь, не сбылось твое пожелание. Значит не от сердца ты пожелала, а по привычке, от злости. Выкинь ее прочь из сердца, эту злость, да и из головы, Дуня. Ничего хорошего в твоей жизни она тебе не дала. Позволь себе быть счастливой…
Евдокия вздрогнула.
— Ты, прямо, как мама моя, сейчас сказала…
— Мама твоя была умной женщиной, Дуня, послушала бы ты ее, может и меньше печали было бы. Так?
— Так… Спасибо тебе…
— Не за что тут благодарить. Мы не святые. Нет таких людей. У каждого копни — есть за душой что-то. Надо нам отпустить прошлое, да в будущее глянуть уже. Дай Бог поправится Павлик! Пойду я. Завтра Маруся с мужем и дочкой приезжают, надо встречать.
Евдокия проводила Галю и без сил опустилась на стул. Господи, сколько лет впустую… Сколько хорошего мимо прошло…
Татьяна, заглянув в комнату, увидела, что мама сидит на табурете очень прямо, глядя перед собой, а от слез уже мокрое и платье, и передник. Она тихо прикрыла двери и пошла к Павлику. Пусть поплачет, иногда это нужно, уж она-то точно знает. Пусть уйдет вся эта многолетняя боль и злость, а душа пусть успокоится.
Павлику сделали операцию и он, первый раз услышав мамин голос, расхохотался так звонко и счастливо, что невольно его смех подхватили и врачи, и медсестры, которые пришли посмотреть, как снимут повязки этому мальчишке, случай которого можно было заносить в историю медицины. Врачи сделали почти невозможное и слух у Павлика, пусть и не на сто процентов, но на восемьдесят-восемьдесят пять восстановился точно. А поскольку он был еще маленький, они очень осторожно давали прогноз, что будет еще улучшение.
Татьяну отпаивали валерьянкой, а она то плакала, то смеялась, от счастья не зная, что и сказать, только твердила:
— Спасибо! Спасибо!
А когда Евдокия пришла к Гале, чтобы сказать, что через неделю Павлика выписывают и все обошлось, она увидела, что Галина плачет, держа в руках письмо.
— Что ты, Галь? Случилось что?
— Маруся прислала. Мальчишку ждет, сказали уже пол.
— Счастье-то какое! Чего же ты ревешь тогда?
— А реветь только от горя можно, что ли? От счастья и реву. – Галя утерла слезы. – Да еще новости. Маруське отец написал… Прощения просит, про меня спрашивает. Она адрес прислала, но я не знаю, хочу ли его видеть… Ох, Дуняша, как же это все сложно…
— Может поговоришь с ним?
— А что сказать-то друг другу? Разбитую чашку не склеить. Прежней она уже не будет.
— Прежней нет, другой будет. И пусть чаю из нее ты уже не попьешь, но если красивая, так можно на буфет поставить, на память. Чтобы вспоминать, какая она красивая была. Не все же плохо у вас было, много было и хорошего, так?
— Может ты и права…
Они долго еще говорили, а когда Галя вышла на кухню, чтобы поставить чайник, Евдокия быстро заглянула в письмо и, запомнив адрес, отказалась от чая и ушла.
В тот же день она уехала. Куда – никто не знал. Даже соседке, Глаше, которая жила на соседней улице и которую попросила Дуня присмотреть за птицей и козой, она ничего не сказала. А та и спрашивать не стала, думая, что Евдокия поехала в город, проведать внука.
Дуня действительно проведала Павлика, но провела в больнице совсем немного времени и отправилась на вокзал. Почти сутки в поезде, и она достигла своей цели.
А еще через пару недель, у калитки Галины топтался немолодой, хорошо одетый мужчина, в котором она, вернувшись домой из магазина, куда бегала докупить кое-что к столу, с удивлением узнала Егора.
— Ты?!
— Я… Здравствуй, Галя… Прости меня! – Егор умоляюще смотрел на бывшую жену. – Натворил я… и тебе, и себе, и детям всю жизнь испортил… Я вот, привез… — Галина увидела стоящие возле калитки, завернутые в мешковину кусты роз. – Это мои, выведенные, сорт Гала называется… Галь, я ведь пойму, если ты мне сейчас скажешь, чтобы уезжал. И права будешь. Такое не прощают, наверное…
Галина вдохнула поглубже, выдохнула, посмотрела на мужа, пытаясь найти в нем черты молодого Егора. Нет, ничего… Неожиданно она вспомнила слова Дуни про чашку. И открыла калитку:
— Ну, заходи, раз приехал.
К вечеру все розы, которые привез Егор, заняли свое место во дворе. А на следующий день приехавшая проведать мать Маруся открыла рот, когда увидела выходящего следом за Галиной на крыльцо отца.
— Что, доченька, удивили тебя? – рассмеялась Галина, принимая из рук дочери внучку.
— Не то слово, мам! А Ваня точно в шоке будет.
Галя нервно дернулась:
— А где он?
— Сейчас придет, они там кое-что выгружают. Мы тебе подарок привезли.
— Придумали еще! – Галя с тревогой смотрела на калитку, не зная, как лучше поступить.
Но дети Гали и тут оказались на высоте. Иван спокойно пожал руку отцу, отмахнувшись от попыток что-то объяснить.
— Да неважно это уже все. Какой смысл прошлое ворошить. Жить надо! Потом расскажешь. Мам! Ну, как тебе?
Они с Марусей гордо продемонстрировали матери телевизор, который привезли в подарок.
— Какой большой! Я и не знала, что такие бывают! А чего это вы? День рождения у меня еще не скоро.
— А подарки можно только на день рождения дарить, да? – Маруся рассмеялась. – Ох, мам, ну ты как всегда! Как нам – так по любому поводу, а как тебе, так только по большим праздникам, да?
Долго в тот вечер горел свет у соседей. А Евдокия, которая видела и приезд Егора, и приезд детей Гали, наконец, успокоилась и отпустила от себя ту тревогу, которая держала ее с того самого дня, как она решила ехать к Егору, чтобы признаться во всем и попробовать помирить их с Галиной.
И сидя сейчас у себя на веранде, погасив свет, она смотрела на теплый свет в окошках Галины и в какой-то момент поймала себя на том, что тихонько молится. Она удивилась. Ведь никогда и никто не учил ее никаким молитвам, да и не верила она в Бога. А тут вдруг пришли откуда-то сами собой слова:
— Прости меня, Господи, за все мои грехи… А их много и страшные, Ты-то знаешь. Ничего у тебя не прошу, кроме этого, да еще… Дай счастья и покоя Галиной семье и моим детям! Пусть никогда не узнают они ни зависти, ни злости, ни горя от потери. Пусть не коснется их та чернота, которая столько лет владела моей жизнью. Подари им Свой свет, Господи!
И странное дело, Евдокия закрыла глаза и, вдруг, увидела себя той самой молоденькой девушкой, которая не знала еще печали, живя в ожидании любви и счастья. И на короткий миг ощутила снова она тот самый «полет» души своей, который думала уже никогда не испытает в этой жизни. Странное это ощущение наполнило ее, Дуня улыбнулась и услышала такой родной далекий голос мамы:
— Вот и позволила ты себе быть счастливой, доченька! Не растеряй это больше…
Автор: Людмила Лаврова
