— Андрей, к величайшему сожалению, иногда жизнь бывает крайне немилосердной даже к таким прелестным созданиям, какой была моя мамочка в свое время.
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
Зинаида Михайловна была актрисой. Когда-то, очень давно, она совсем молоденькой девочкой попала в один из известнейших театров, где ее увидел в небольшой роли какой-то партийный чиновник. Не то, чтобы сильно влиятельный, но очень злопамятный и не терпящий возражений. Зиночка его не подпустила даже близко, придя в ужас от намеков, которыми сыпал сначала он, потом его подопечные, которые были присланы за ней прямо к служебному подъезду. Она отказала. А еще через неделю ее забрали и почти десять лет она провела в далеком сибирском лагере. Как выжила, откуда взяла столько сил? На этот вопрос у Михаила Ивановича ответа не было. Подробностей того страшного времени мама рассказывала крайне мало. Больная, изможденная, она не вернулась домой, а уехала в глухую деревню, к бабушке, с которой думала уж не встретится в этой жизни. Та быстро сообразила, что внучка не жилец, если немедленно не принять меры и вспомнив все уроки, которые получила от своих бабки и матери, которые были первыми травницами на весь уезд, за полгода подняла Зину на ноги. А поправив здоровье внучки– выпроводила ее обратно. Не в столицу, туда ей путь был заказан, но хотя бы в город.
— Жизнь свою устраивай, девонька! Не написано тебе на роду тут промаяться. Что могла — я сделала. Даже родить сможешь. Вот и действуй!
И Зина действовала. Устроилась на работу, познакомилась с будущим мужем и родила Мишеньку. Больше детей у нее не случилось. Но и этого малыша оказалось достаточно. Сын стал для нее самым главным лекарством, разом излечившим ее и от депрессии, и от хандры. Мужа не стало, когда Миша ушел в армию и Зиночка осталась совсем одна. Но запретив себе унывать, она дождалась из армии Мишу, безоговорочно приняв его застенчивую невесту, которая, стесняясь поднять глаза на будущую свекровь, пряталась за спиной жениха, а потом с радостью взяла на руки первого и единственного своего внука, еще не зная, что всего пять лет отмеряно им на счастье, которое внезапно оборвется ранним осенним утром, когда невестка ее, Машенька, которая вдвоем с сыном полетит навестить родителей, навсегда останется там, в небе, накрепко обняв в последнюю секунду своего долгожданного мальчика.
С тех пор они с Мишей жили вдвоем, еще крепче спаявшись душами, понимая, что они единственное друг у друга, что держит их на этой Земле.
— Ну-с, прошу! – Михаил Иванович, закончив разливать чай, который наполнил палату совершенно невообразимым ароматом летнего луга, разнес кружки по тумбочкам.
— А что это так пахнет? Просто лето! – Глеб удивленно принюхался.
— А, это, друг мой, чабрец, мята, душица и еще кое-что. Мама сбор делала. Исключительно полезный для здоровья. Можете спросить у Николая Павловича, он подтвердит.
Глеб вдохнул аромат, идущий из чашки и внезапно вспомнил, как в детстве, в деревне, гостя у бабушки с дедом, ходил с ребятами в ночное. И сейчас запахи воскресили разом эти давно забытые воспоминания, колыхнув душу до самого донышка.
— Легок на помине! – улыбнулся Михаил Иванович, повернувшись к дверям, в которых стоял заведующий отделением, похожий на добродушного гнома. Эта видимость и неизменное добродушие, живо располагали к себе пациентов. Но столкнувшись поближе с характером Николая Павловича, они понимали, что за этой внешностью скрывался отличный профессионал, четкий, цепкий, не упускающий ни малейшей детали и готовый на любые кардинальные решения.
— Доброе утро, господа болящие! Лечиться сегодня будем?
Выслушав приветствия, одновременно внимательно оглядев палату и отметив и бледность у Михаила, и нездоровые пятна румянца у Андрея, и красные глаза у нового пациента, Глеба, Николай Павлович подошел к Сергею Валентиновичу.
— Сергей Валентинович, зачем Лизу нашу напугали? Жаловаться-то на здоровье будем? Я же, мой дорогой, не бабка ясновидящая, мысли читать не умею. Что беспокоит?
— Сердце, наверное. Всю ночь не спал сегодня.
— Ясно. Давайте-ка я вас осмотрю, а потом пожалуйте на кардиограмму. Дальше посмотрим. Я уж думал вас выписывать, а вы вон что придумали! Фордыбачить изволите?
— Я?! – Сергей Валентинович так искренне удивился, что врач рассмеялся.
— Да шучу, я, шучу! Такого положительного пациента, как вы, еще поискать надо. Сейчас пришлю вам сестричку, поднимайтесь потихонечку и обследоваться, а потом поговорим.
Он осмотрел Сергея Валентиновича, а потом обошел палату, внимательно выслушивая жалобы. Возле Игоря Ильича задержался дольше обычного и, уже выходя из палаты, нахмурился.
— Лиза! – он остановил куда-то спешащую по коридору медсестру. – Пришли кого-нибудь, пусть Сергея Валентиновича на кардиограмму отведут, не нравится он мне. Хорошо, что заметила. Еще инфаркта нам не хватает! И еще! Игорь Ильич… Ты к нему Алексея Ивановича вызови, пусть глянет.
Лиза замерла на секунду, испуганно прихлопнув рот ладошкой.
— Не истери. Ничего уж тут не поделаешь, а облегчить надо.
— Анализы пришли?
— Утром. Жаль, конечно, но мы тоже не боги. – Николай Павлович вздохнул, махнул рукой и пошел по коридору, точно зная, что за ним семенят все, кто был с ним на обходе, ожидая дальнейших указаний. Сейчас он был похож вовсе не на гнома, а на какого-то древнего короля, который, не обращая внимания на свиту, погружен в мысли о будущем всего своего королевства. И эта ответственность не только добавляет величия, а тяжелым грузом давит на плечи, заставляя лишний раз выпрямиться, как Атланту, чтобы удержать эту ношу.
Лиза еще секунду постояла молча, пытаясь принять ту информацию, которую получила, и, тряхнув головой, окликнула молоденькую сестричку, отправив ее в палату, а сама побежала дальше.
Капельницы, перевязки, процедуры…
Но пришло время посещений, и четвертая палата оживилась, приободрившись и ожидая.
Первой, деликатно постучав, на пороге появилась жена Сергея Валентиновича – Ольга, и испуганно замерла, не увидев мужа. Она так и не смогла привыкнуть к тому, что он может выйти куда-то из палаты, уверенная в том, что раз прописан постельный режим, то больной должен лежать, а не гулять по коридорам.
— Добрый день, Ольга Петровна! Проходите, он сейчас придет. На обследование отправили. – Михаил Иванович успокаивающе улыбнулся. – Что вы так перепугались?
— Здравствуйте! – спохватившись, кивнула всем Ольга, и, присев на кровать мужа, начала доставать из сумки принесенные гостинцы. – Сегодня – пирожки. Михаил Иванович, для вас специально, с яблоками, а для вас, Андрей, с грибами.
— Ольга Петровна, вы нас вконец избалуете! Спасибо! Давайте с нами чайку?
— А вот не откажусь! Я, после вашего «чайку», весь день потом, как заведенный веник. Откуда только силы берутся?! Ваша мама сегодня придет? Хочу у нее вымолить секрет этого сбора.
— Нет, тяжело ей так часто ездить, я запретил. А рецепт я вам и без нее дам. Даром, что ли, она меня заставила все основные сборы выучить?
— Прекрасно! Скажите мне, а что же все-таки случилось с моим Сережей? Почему еще какие-то обследования? Ведь, вчера Николай Павлович сказал, что выпишут его вот-вот.
— А он сейчас вернется и все вам расскажет. – Михаил Иванович строго глянул на Андрея, который открыл было рот, чтобы что-то сказать.
— Ну, хорошо! – тревога в глазах Ольги никуда не делась, напротив, они потемнели и стали похожи уже не на голубоватый чистый лед, а на серое штормовое море.
Такую способность менять цвет глаз, в зависимости от настроения или обстоятельств, унаследовал, в свое врем, и их сын, Костик. Когда мальчик была маленьким, Ольга часто смеялась, что по его глазам совершенно точно можно сказать – набедокурил он или нет. Костик поначалу злился, старался прятать своих «предателей», а потом научился так же, как и мама, хохотать над тем, что так предсказуемо можно определить все, о чем он думает. И только раз он не засмеялся, когда глаза его, как и мамины, сменили цвет на штормовое море. Тогда он стиснул зубы и вышел в рукопашную, прикрыв собой раненных своих ребят, когда они оказались в окружении недалеко от Гудермеса. На фотографии, которая висела теперь в гостиной, глаза у Костика были голубыми и ясными как небо. И Ольга хотела верить, что теперь уже ничто не заставит глаза ее мальчика потемнеть от горя.
— Олюшка! – Сергей Валентинович легонько сжал руку медсестры, которая поддерживала его, и кивнул ей, чтобы отпустила. – А я тут с молодыми девицами под ручку гуляю, видишь?
— Да уж, вижу! – в шутку приосанилась Ольга. – Безобразие! Глаз да глаз за тобой нужен! – она обняла мужа и с тревогой заглянула ему в глаза. – Что, Сережа?
— Да ничего! Не волнуйся так. Моторчик немножко барахлит. Николай Палыч сказал, что живо поправит. Поэтому не переживай!
Ольга прекрасно знала своего мужа и, поэтому, даже на минуту не поверила его уверениям, дав себе обещание непременно добиться приема у заведующего отделением, чтобы выяснить что и как. А пока, она усадила Сергея на койку и, бросив ему на колени салфетку, начала распаковывать контейнеры с едой.
— Оленька, неудобно! – шепнул он жене, показав глазами на соседей по палате.
— Все удобно! Я не только тебе еду принесла. Ешь!
Она быстро разложила по одноразовым тарелочкам горячее еще жаркое и разнесла всем в палате.
Глеб попытался было отказаться, но Ольга улыбнулась и, глядя на эту мягкую улыбку, так похожую на Асину, он машинально протянул руку и кивнул:
— Спасибо!
— На здоровье! Михаил Иванович, ешьте! Я помогу Андрюше.
Игорь Ильич был единственным, кто не притронулся к еде, и Ольга с тревогой посмотрела на него, двинув бровью в сторону мужа. Тот, так же без слов, тихонько пожал плечами, давая понять, что не понимает, что происходит.
Ольга помогла Андрею, который балагурил и нахваливал еду, но смотрел грустно и видно было, что переживает. Ольга, расспрашивая его о самочувствии, осторожно выведала, что жена его так и не объявилась.
— Ничего, Андрюша, ничего. Время все расставит по своим местам. Оно и самый лучший врач, и самый хороший советчик в решениях. Подождите.
Дверь в палату распахнулась, заставив всех вздрогнуть и вошла женщина, от одного вида которой все «старички» четвертой палаты подобрались, а Михаил Иванович, кивком поблагодарив Ольгу, отставил тарелку и приготовился. Если все пойдет, как обычно, придется снова идти за персоналом.
— Ну, здравствуй, папа! – провозгласила дама, перекидывая через спинку дорогое пальто. – Как дела?
Это была Алена, старшая дочь Игоря Ильича.
Дочерей у Игоря Ильича было две, но до сих пор соседи по палате видели только одну из них – старшую. И хотя Нина, младшая, жила в том же городе и не была обременена особыми заботами — папа не входил в список ее приоритетов. До сих пор Игоря Ильича навещали только двое – Алена и единственная внучка, Катя, дочка Нины.
Катюша приезжала каждый день после учебы, стараясь провести побольше времени с дедом и даже Николай Павлович закрыл глаза на нарушение часов посещения и дал охране указание пускать Катерину в любое время.
— Ты, девочка, на него хорошо влияешь! Как витаминка! Вот и не забывай об этом. Витаминки нужно «принимать» постоянно во время выздоровления, тогда иммунитет работает. Поняла? Вот закончишь учиться, я тебя заберу сразу! Даже не ищи куда еще пристроиться, поняла? Нам такие «витаминки» в отделении очень нужны.
Катерина кивала. Она училась в медицинском колледже, и как только выдавалась свободная минутка, неслась в больницу, ведь дед был для нее самым дорогим и любимым человеком.
Так сложилось, что Катя с детства жила у бабушки с дедушкой, так как Нина, родив дочь, продолжила строить научную карьеру, в которую ребенок не вписывался ни с какой стороны. Она называла Катю – «мое недоразумение», и совершенно не понимала, что еще она должна этому горластому комку, кроме того, что уже дала ему шанс на жизнь, напрочь пропустив из-за очередного эксперимента все сроки и спохватившись слишком поздно.
Принимая из рук Нины внучку, ее мать, Галина Павловна, только покачала головой.
— Жалеть будешь потом, Ниночка, да только поздно будет.
— Мама, давай без нотаций!
Ни старшая, которая курировала вузы города и была крупным чиновником, ни младшая, не слушали и не желали считаться с мнением своей матери, которая была простой полуобразованной девушкой, когда вышла замуж за их отца, попав в профессорскую семью. И, как не пытался Игорь Ильич поставить на место своих зарвавшихся детей, успеха это не имело. Чем больше они учились, тем больше им казалось, что мать не может даже претендовать на то, чтобы возражать им, таким ученым и образованным. А Галина Павловна, только горько качала головой, от всего сердца любя и жалея таких умных, но таких бессердечных своих детей, стараясь окружить их лаской, которой им, как ей казалось очень не хватает в той жизни, которую они сами для себя выстроили.
Обе вышли замуж не по любви, а с холодной головой, взвесив все за и против. В итоге, если Алена со временем нашла в себе ту струнку, которую задел-таки ее муж и по-своему, но полюбила его, ценя то, что он ей дал за все это время. И прежде всего за поддержку, которую он дал ей, когда она не смогла стать матерью, так как «планирование» в ее случае оказалось пагубным делом. Она не послушала маму, когда твердила ей, что не стоит слепо доверять врачам и нужно родить первого ребенка, а потом уже «действовать по уму», как называла это Алена. А потом локти кусать было уже поздно. Нина же, сделав выводы, все же родила, совершенно не вовремя, случайно получившуюся Катю и отдала ее на воспитание родителям, уйдя с головой в науку.
Именно бабушка, которая любила ее так как умела, и дед, который посвятил ей все свое время, забросив, в отличие от дочери, науку, и полностью сосредоточившись на воспитании внучки, дали ей то детство, которое Катя вспоминала неизменно с улыбкой. Ведь в этом детстве было все: и плюшки на завтрак, так любимые ею, и большая «профессорская» дача на все лето, и поездки на море, где бабушка с дедом не угнетали ее режимом, давая вволю насладиться и солнцем, и соленым прибоем, и долгими прогулками по вечерам. Она не скучала по своим биологическим родителям, потому, что не знала их. Встречались они хорошо, если раз в год, по праздникам и Катя совершенно не идентифицировала себя как их ребенка. Ее родителями были бабушка и дед, которых она обожала всеми фибрами своей души.
И, когда Игорь Ильич попал в больницу, Катя пришла в ужас, понимая, что это точно серьезно, ведь ее спортивный, крепкий дед почти никогда не болел, подхватывая разве что легкую простуду раз в несколько лет. А сейчас она смотрела на него, такого слабого и почти беспомощного и очень старалась не плакать, чтобы не показывать ему свой страх.
Игорь Ильич, зная расписание занятий внучки, попросил дочерей приходить только в часы посещений, совершенно уверенный в том, что Кате вовсе не нужно слушать то, зачем они приходят в больницу.
— Ну что, папа, как чувствуешь себя? – Алена оглядела палату и брезгливо наморщила нос. Стул ее не устроил, и она осталась стоять, глядя на отца с высоты своего немаленького роста.
Она всегда была высокой. Сказывались гены. Отец, дед, прадед – все были богатыри, да и мама тоже была настоящей русской красавицей – высокой, стройной, с косой до пояса, которая осталась только на старых фотографиях, где тоненькая, как березка, девушка застенчиво смотрела из-под густых ресниц в камеру, тая в уголках губ смущенную улыбку.
За рост в школе Алену дразнили «каланчой» и «дылдой», до того момента, пока мама, когда они приехали летом погостить к бабушке, не взяла в руки коромысло. Как-то получилось, что это этого девятилетняя Алена никогда не видела, как носят по старинке воду в деревнях. И, когда Галина, легко и привычно подняла полные ведра и поплыла по дорожке, которая вела от колодца к дому, Аленка открыла рот, замерла и в тот момент поняла, что никакая она не «каланча», если это может быть так красиво.
По возвращении домой, она попросила маму отвести ее в секцию баскетбола и уже через год ни у кого в классе язык больше не поворачивался назвать эту девочку обидным прозвищем. Она так и проиграла в любимую игру всю школу, а потом возглавила команду института, в котором училась. Нина пошла по ее стопам, правда, роста своего никогда не стеснялась. Она вообще к своей внешности относилась как к подарку, который ей перепал от природы и, возможно, именно поэтому все окружающие относились к ней так же.
— Ниночка у нас красавица! – с гордостью говорила мама и тут же поправляла себя. – Обе красавицы! Где еще видали такую красоту?
Окружающие, улыбаясь, кивали, а девочки привычно пожимали плечиком: «Подумаешь! Что есть, то есть!».
И, сейчас Алена стояла, глядя на своего, когда-то высокого сильного когда-то отца, который настолько изменился за эти пару недель, что она с трудом узнавала его, и вспоминала, как в детстве она сажал ее с сестрой на плечи и крутил, как на карусели, а она, замерев от восторга и ужаса, только визжали, закрывая глаза. А мама смеялась…
Алена тряхнула безупречно уложенной, как всегда, головой и прогнала непрошенные воспоминания. Нужно дело делать, а не ностальгировать.
Игорь Ильич молча смотрел на дочь, ожидая, что она скажет. Он прекрасно знал, что она уже была у заведующего отделением, и все знает. Знает то, о чем он сам еще не знал, так как ему толком ничего не сказали, но догадывался уже давно.
— Папа, нам нужно решить наши вопросы, наконец. Дальше тянуть уже невозможно. Ты подумал над тем, о чем мы говорили с Ниной?
— Подумал.
— И? Что ты скажешь?
— Нет!
— Господи, папа, ну почему? – Алена закатила глаза, а потом все-таки опустилась на стул, чтобы хоть как-то отгородиться от остальной палаты, которая немым укором застыла за спиной. Нет, они не молчали, тихо переговариваясь и допивая чай, но Алена чувствовала, что в этом маленьком мирке, где нет секретов друг от друга, ее приход не одобряют, а более того – осуждают.
— Я сказал – нет! Не будет этого.
— Да ты пойми! Ни я, ни Нина, не сможем ухаживать за тобой, а там прекрасный персонал, лучшие условия. И маме там будет очень хорошо. Там разные отделения, есть для больных, а есть для пожилых, нуждающихся в уходе. Вы сможете быть вместе каждый день. Да что я тебе опять все по кругу, рассказывала же уже! – Алена с досадой стряхнула с юбки невидимую пылинку.
— Я хочу… дома, хочу, дочь… — Игорь Ильич смотрел на дочь и в уголке глаз блестели непрошенные слезы.
— Папа! – Алена рассердилась, накрутила на палец прядь волос, а потом дернула, совсем, как детстве, когда мама отбирала у нее кончик косы, приговаривая, что это краса девичья и нечего ее уродовать.
— А Катю вы спросили?
— А зачем ее спрашивать? Она – ребенок! Пусть живет своей жизнью. Нина давно купила ей однокомнатную квартиру. Пусть переезжает. Папа, ну ты знаешь нашу ситуацию! У меня стройка стоит, а Нинка никак с кредитом не рассчитается за покупку дома в Испании. Нам нужны эти деньги. Мы же взамен сделаем все, чтобы вы с мамой не нуждались. Ты уйдешь, как мама потянет все это хозяйство?
— А это уже не ваша забота! – Игорь Ильич сердито отвернулся. – Иди-ка ты, Алена, на работу или куда там тебе надо!
— Снова-здорова… Ладно, папа. Пойду я. И правда, пора. А ты все-таки подумай, прошу тебя. Времени осталось совсем мало. Надо что-то решать.
Андрей на другом конце комнаты сжал кулаки, но Михаил Иванович легонько похлопал его по плечу и незаметно покачал головой.
— Всего доброго! – попрощалась Алена и даже не обратила внимания, что ей никто не ответил.
В палате воцарилась тишина, прерываемая только плеском воды. Ольга мыла в раковине фрукты и споласкивала чашки. Взглядом опросив разрешения у Михаила Ивановича, она налила в чашку горячего чаю, разложила на тарелке пирожки и подошла к Игорю Ильичу.
— Мой дорогой, позволите мне за вами поухаживать? Вы не обедали, а силы подкрепить надо.
Он не успел ответить, потому, что распахнулась дверь и в палату влетела Катерина.
— Дед! А я сегодня пораньше! Зачет сдала! Вот такая я молодец! Дед… Ты чего?! – Катя увидела, что Игорь Ильич поспешно отвернулся, пытаясь вытереть слезы, которые остались после того, как Алена ушла.
— А это я, Катюша, виновата. Решила поухаживать за твоим дедушкой, а он, видишь, какой верный! Нельзя, говорит! Тебя ждал. Давай-ка, я тебе тоже чайку налью, и ты перекусишь, да и деда поесть уговоришь. Голодная?
— А вы видели не голодного студента? – рассмеялась Катерина
— Вот и замечательно! Я сегодня на высоте, такие пирожки мне редко удаются.
Она быстро налила чаю Кате и поманила за собой мужа и остальных в коридор.
— Пусть поговорят. Явно, мы тут лишние.
Николай Павлович, который торопился куда-то по коридору, удивленно поднял брови:
— Что за столпотворение? В палате места мало стало? – он добродушно улыбнулся. – Сергей Валентинович, порадую. Все с вами хорошо, нет там ничего по сердцу. Пока еще я не зря свой хлебушек жую, не ошибся. А вот спину придется подлечить. Ну-ка, признавайтесь, голубчик, портили вчера себе легкие на лестнице?
Сергей Валентинович быстро глянул на жену и виновато опустил голову.
— Вот оно! Там окно вчера утром разбили на втором этаже и гулял дикий сквозняк. «Протянуло» вас. Ведь не одевались? Так и ходили в футболке?
Сергей Валентинович кивнул.
— Ничего с собой поделать не могу. Сколько раз уж бросать пытался, а все никак.
— Чем помочь ему, Николай Павлович? — Ольга устало махнула рукой, когда муж попытался оправдаться.
— А вот я пришлю Лизавету, она укольчик ему знатный поставит и скажет вам, какую мазь в аптеке взять. Не волнуйтесь только, обычная история. В острой фазе очень похоже на сердце, поэтому лучше перестраховаться, как мы сегодня.
— Спасибо!
— Так, а чего вы в коридоре-то?
— Там внучка пришла к Игорю Ильичу. Им поговорить нужно! — Андрей кивнул в сторону палаты.
— Ясно. Ну, недолго! Вам постельный режим тоже никто не отменял. Михаил Иванович, можно вас на минутку?
Мужчины отошли, о чем-то тихо переговорили и Михаил Иванович согласно кивнул.
— Хорошо.
— Вот и замечательно. Прошу вас! Ведь он еще меня учил…
Николай Павлович покачал головой и пошел по коридору, устало опустив плечи.
Постояв еще немного в коридоре, они вернулись в палату, где застали ревущую Катюшу, которая, совершенно не стесняясь своих слез, плакала совсем как в детстве, уткнувшись в руки деда.
— Не дам! Пусть, что хотят со мной делают! Не дам! Ни тебя, ни бабушку! Зря я, что ли, училась? Я справлюсь!
Игорь Ильич тихонько гладил по голове свою любимую девочку.
— Не реви! Слезами сама знаешь… Я тебе все рассказал. Ты уже взрослая. Бабушку не волнуй, поняла? И завтра, пусть приедет ко мне. У тебя же завтра ничего нет? Ни экзамена, ни зачета? Вот и привези ее.
Катя кивала, соглашаясь.
Обитатели четвертой палаты разошлись по своим местам и, когда час спустя, Катя и Ольга ушли, Михаил Иванович поднялся, сложил свою неизменную газету, и попросил Андрея и Глеба снова выйти в коридор.
— Нам с Игорем Ильичом необходимо пообщаться в приватной обстановке. Это важно. Спасибо вам за понимание!
Глеб и Андрей вышли, а Михаил Иванович подвинул стул поближе к кровати Игоря Ильича и откашлялся.
— Я сразу приношу свои извинения, так как вмешиваться в чужие дела не в моих правилах, но понимаю, что это вмешательство сейчас вам, возможно, необходимо. Если вы сочтете, что это неуместно – просто скажите мне, хорошо?
— Не совсем понимаю вас, Михаил Иванович, но продолжайте.
— Игорь Ильич, я не распространялся здесь, кто я и кем работаю, но Николай Павлович в курсе, поэтому и попросил меня поговорить с вами.
— А, Коля! Ясно. Добрая душа, никогда мимо не пройдет. Так, что же?
— Я – нотариус. И, как понимаю, у вас есть сейчас проблемы, которые могут быть связаны с моими прямыми обязанностями?
— Да… Есть.
— Наш разговор, разумеется носит сугубо конфиденциальный характер. Я как тот священник с тайной исповеди, — Михаил Иванович тихо рассмеялся, — и хотел бы рассказать кому, да нельзя.
Игорь Ильич улыбнулся.
— И это хорошо. Кто же захочет свои семейные проблемы на люди выносить? Хотя, тут вот получилось…
— Да, невольно мы все стали свидетелями ваших бесед с дочерями. Но ведь о ваших отношениях мы ничего не знаем, поэтому судить можем только со своей колокольни. Позвольте задать вам прямой вопрос. Вам нужна юридическая помощь и совет?
— Да!
— В таком случае, я к вашим услугам. Единственный вопрос до того, как мы начнем беседу. Кате уже исполнилось восемнадцать?
— Да.
— Хорошо. Я вас слушаю!
Через двадцать минут Михаил Иванович выглянул в коридор и поманил своих соседей по палате. Извинившись, он попросил простить их и предложил компенсацию в виде неизменного «чайку», на что Глеб с Андреем с радостью согласились. Пока они слонялись по коридору, успели поближе познакомиться и что-то оживленно обсуждали, когда их позвали обратно в палату.
За этим занятием их и застала Лиза, которая пришла для того, чтобы сделать вечерние процедуры.
— Как настроение, самые мои любимые мужчины в этой больнице?
— Хорошо… — в разнобой протянули «мужчины» и переглянувшись, улыбнулись.
— Вот и прекрасно! Чем лучше настроение, тем быстрее выздоровление! Готовимся!
Она быстро обошла всех, чуть дольше задержавшись у Игоря Ильича.
— Ну вот! Теперь можете отдыхать. До завтра!
Еще немного вечерней суеты и вскоре палата погрузилась в тишину, изредка нарушаемую только похрапыванием Михаила Ивановича, который тут же поворачивался на другой бок, даже во сне, казалось, извиняясь за то, что нарушает покой своих сотоварищей.
А утро началось с того, что Михаил Иванович вызвал своих помощников, уточнив время посещения Кати, которая должна была приехать с Галиной. И вся палата затаила дыхание, ожидая развития событий, который не заставили себя ждать.
Глеб и Андрей в этот день безропотно покинули палату, как только приехали все, кого Михаил Иванович ждал.
— Пойдем прогуляемся, что ли? Там вроде не холодно сегодня. – Глеб нерешительно глянул на Андрея.
Но тот с радостью согласился.
— Я почти три недели на улице не был. Пошли!
Они спустились на первый этаж и в дверях столкнулись с Алиной, женой Андрея.
— Алина…
— Что, жену родную не узнал? – усмехнулась Алина и кивнула Глебу. – Здравствуйте!
Глеб глянул на Андрея и махнул рукой в сторону выхода.
— Иди, я догоню потом.
Андрей с Алиной отошли к окну и тихо заговорили о чем-то.
Глеб вышел на улицу и полной грудью вдохнул свежий воздух. Голова немного закружилась, и он довольно улыбнулся. Лечение, которое ему здесь назначили было значительно серьезнее того, что он получал раньше. Болели руки от такого количества капельниц и уколов, но даже два дня спустя он понимал, что сдвиг есть. Мимо прошла женщина с маленьким ребенком, и он снова невольно вспомнил об Асе и о сыне. Как они?
Он, конечно не знал, что Ася, которая продолжала общаться с бывшей свекровью, привозя ей внука, чтобы повидаться, узнала, что он в больнице и сейчас мучительно решала, стоит ли его навестить.
— Жалеет он очень, Асенька, о том, что натворил!
Свекровь Аси натягивала на Ваню только что довязанную шапку и новый шарф, а тот смеялся, зарываясь носом в пушистую теплую шерсть.
— Теплый!
— И красивый! – Ася поправила шарф и улыбнулась. – Смотри, бабушка все твои любимые цвета собрала! И желтый, и оранжевый, и зеленый. Ярко! Хорошо!
Она обняла сына и неожиданно для себя приняла решение.
— Собираемся! До города почти час езды, а нам еще домой заехать надо.
Мать Глеба улыбнулась и пошла на кухню, чтобы передать с Асей приготовленные с утра гостинцы. Сама теперь точно не поедет. Пусть поговорят. Может что и срастется… Нет, не будет она пока загадывать, лучше помолчит, чтобы не сглазить…
Андрей же в это время внимательно слушал Алину. От него не укрылось, как брезгливо она передернулась, когда он взял ее под локоть забинтованной рукой. Поэтому, он тут же отпустил ее, прошел немного вперед и остановился у большого, от пола до потолка, окна, которое выходило в больничный сквер.
— Долго добиралась.
— Дела были. Андрей… В общем, не знаю, как тебе и сказать…
— На развод подать хочешь?
— Откуда ты знаешь?
— Тоже мне, бином Ньютона! – невесело усмехнулся Андрей.
— Я вещи уже к маме перевезла. Ты… прости меня, но не могу я… — Алина махнула рукой и пошла к выходу. Потом, спохватившись, вернулась, сунула в карман спортивной куртки Андрея ключи от квартиры и махнула рукой. – Прощай!
Он долго еще стоял, глядя на ворота, за которыми она скрылась и думая о том, что может оно и к лучшему, чем терпела бы, через силу давая к себе прикасаться и тихонько ненавидя его за то, что не хватило ума тогда правильно одеться, уберечь себя от травмы…
Андрей вышел в сквер и, найдя на лавочке Глеба, присел рядом.
— Поговорили?
— Ага… Вот и вся моя семейная жизнь…
— Любила бы, так бы просто не ушла, наверное? Для того, кто любит, какая разница сколько у тебя пальцев?
— Не знаю. Может ты и прав…
Они еще долго сидели на лавочке, изредка перебрасываясь словами. А когда заметили неподалеку Катю с бабушкой, поняли, что пора возвращаться в палату.
— Видимо все, решили свои вопросы. – Андрей поднялся первым. —
Хорошая девчонка. Видно, как любит своих стариков.
Глеб кивнул, соглашаясь.
Они пока не знали, что всего через пару дней Игоря Ильича не станет. И Катюша будет горько плакать, совершенно не обращая внимания на забинтованные руки Андрея, который обнимая ее, будет беспомощно смотреть на соседей по палате. А те, хмурясь будут отворачиваться, утирая скупые мужские слезы, не зная, как помочь этой, такой сильной, но такой хрупкой и ранимой девушке.
А потом Катя, при помощи Михаила Ивановича, со временем, отвоюет себе право заботиться о бабушке, не меняя ее жизнь. Галина уйдет только спустя несколько лет, совершенно здоровой для своего возраста. Очень тихо, во сне. Катя, зная, как она ждала встречи со своим «Игорьком», поцелует ее на прощанье с улыбкой, как просила бабушка, и только потом будет долго плакать, прижимая к себе дочку, которой еще успела так порадоваться Галина. И муж ее, Андрей, обнимет ее, как когда-то в палате больницы, только теперь уже точно зная, что сказать и сделать, чтобы слезы у его настоящей «половинки» высохли поскорее.
Все это будет позже, а пока…
Почти через две недели после того, как Андрей с Глебом гуляли по парку, Лиза сменилась вечером и устало побрела в раздевалку. Какой длинный день, столько суеты. Но и радости тоже хватало. А она всегда радовалась, когда выписывался очередной пациент и она понимала, что ее работа выполнена, ведь человеку стало легче. Сегодня же это был не один человек, а сразу трое оставшихся пациентов из четвертой палаты, так как Сергея Валентиновича выписали чуть раньше.
Быстро переодевшись, она распрощалась и выскочила за дверь. Ей нужно было торопиться. Сегодня день рождения у мамы, а значит, что Лиза сегодня как в детстве будет «стоять на стульчике и читать стихи», то есть развлекать маминых приятельниц тем, что будет весь вечер выслушивать, какая прекрасная у нее мама и как непутево сложилась ее собственная жизнь, а ведь могла бы стать прекрасным врачом…
— С ее-то способностями! – передразнила тихонько почти про себя Лиза бабушку и улыбнулась.
Подумаешь! Один вечер! Зато потом можно будет выйти погулять с Гретой, а Саша составит ей компанию. И пока собака будет делать свои дела, они вволю нагуляются, наговорятся, и все эти беседы дома покажутся пустыми и ненужными, а главное для нее будет идти рядом, и она прижмется к его плечу, согреется от его тепла и жизнь снова станет прекрасной.
Лиза в который раз остановилась на секунду, сжала кулачки, прикрыв глаза, и тихонько выдохнула: «Спасибо тебе, Господи, за моего мужа!»
С Сашей они познакомились, когда она училась в колледже. Здание колледжа было старым, еще довоенным, чудом уцелевшим. Студенты колледжа часто на переменах выскакивали в небольшой садик, который таким же чудом сохранился рядом, чтобы подышать воздухом. Именно там Александр ее и заприметил. Почти два месяца ходил мимо туда-сюда, карауля, когда она появится. Выучил наизусть ее расписание и схлопотал замечание за пропуски занятий от декана своего факультета, где учился тогда. И только потом набрался храбрости, чтобы подойти. А дальше все закрутилось стремительно. И мама, которая, как не странно, обрадовалась и быстро согласилась на то, чтобы Саша, который обитал в общаге, жил с ними. И бабушка, которая смотрела на Сашу сначала чуть ли не как на спасителя. И скромная их свадьба. И первые три беременности… ни одна из которых не окончилась желанным событием…
Лиза открыла глаза и вздохнула. Не всем же дается это счастье – быть матерью. Зато у нее есть муж, который готов был на все, чтобы ей было легче вынести эту странную несправедливость, которую Лиза никак не могла и не хотела принимать.
Она переоделась, попрощалась и вскочила на улицу, поглядывая на часы и прикидывая, сколько у нее времени.
— Лиза! – голос мужа пригвоздил ее к месту.
— Сашенька! А ты почему здесь? – Лиза встревоженно нахмурилась. – Случилось что? Мама? Бабушка?
— Лизавета, ты начальник паники! – рассмеялся муж, крепко обняв ее. – Ничего не случилось! У меня для тебя сюрприз!
— Какой? Мы же опоздаем! Мама…
— Все порядке с твоей мамой и с бабушкой тоже. В данный момент они осваивают мой подарок, а именно – гуляют со всей компанией в ресторане рядом с нашим домом.
— В ресторане? – Лиза удивленно уставилась на мужа. – Ничего себе! Умеешь ты тещу задобрить! Как догадался, что она об этом мечтала?
— Очень сложно было, ага! Особенно после того, как ее ближайшая заклятая подружка Ирочка в прошлом году юбилей там отмечала, – расхохотался Саша.
— Постой! А мы?
— А мы подъедем позже, после того, как я тебе наш сюрприз покажу.
Отнекиваясь и посмеиваясь над супругой Саша усадил Лизу в машину и через несколько минут высадил в тихом зеленом дворе, недалеко от больницы.
— Идем!
— Куда?
— Вот неугомонная! Увидишь!
Они прошли через двор и, поднявшись на третий этаж, Саша открыл дверь в какую-то квартиру и неожиданно подхватил жену на руки.
— Сашка! Что ты делаешь, сумасшедший?! – Лиза ухватила мужа за шею и невольно рассмеялась.
— Ну, так положено же! – ответил он и шагнул через порог.
— Что положено? – Лиза огляделась. – Где это мы?
— А мы, Лизавета, в нашей с тобой квартире! – Саша поставил жену на ноги и гордо выпрямился. – Что скажешь?
Лиза ошеломленно молчала, когда муж потянул ее за руку, показывая, как включать свет и открывая двери в комнаты. Небольшая уютная двухкомнатная квартирка сразу покорила ее. Собственный дом…
— Сашка… — Лиза разревелась, даже не замечая, как текут по щекам слезы. – Это же мечта!
— А то я не знаю! Ты прости меня, что так долго. Я очень старался, чтобы побыстрее. Зато район хороший и с работой рядом.
Лиза вытирала слезы и думала о том, что от счастья тоже можно очень даже запросто потерять и дар речи, и все выученные за жизнь слова и останется только чувство невыносимой почти радости, которое поднимет тебя над землей, как пушинку и оставит только желание тихонечко, а может и не совсем тихонечко, завизжать от восторга. Что она и сделала, чем снова насмешила Сашу, который не смущаясь присоединился к ней.
И они переедут в свою квартиру, а спустя год, Лиза с удивлением узнает, что снова ждет ребенка и в этот раз все пройдет настолько легко, что она будет каждый день, удивляясь, благодарить небо за все. И родится их сын, Максим, который совершенно точно станет самым любимым ребенком, которого только ждали в этом мире.
Но это потом. А пока…
На следующий день Лиза снова войдет в палату, где ее уже будут ждать новые пациенты, и снова зазвенит ее бодрый ласковый голосок:
— Доброе утро, мои хорошие!
Автор: Людмила Лаврова
