— Маш, ну чего ты в самом деле? — Иван смотрел на жену, сжавшуюся в комочек на их большой кровати и упрямо разглядывающую бабушкин ковёр на стене.
Ковёр оставили как память. Олень на нём безмятежно смотрел в какую-то счастливую даль. Маша этой дали не видела. Лежала спиной к ней и к Ивану.
— Уйди, Вань. — Бросила, как кость собаке. — Уходи!
Он разозлился.
— Да не собираюсь я уходить! Чего ты всё гонишь меня?
Подумаешь, ребёнка родить она не может. Ну и что!
Маша вскочила. Волосы растрепались, глаза тусклые, словно многодневные потоки слёз вымыли из них всю голубизну. А ведь именно в эти глаза он влюбился когда-то.
Отца перевели по работе в большой посёлок. «Поезжайте, мол, Пётр Николаевич, открылась новая ферма, и наладчики оборудования нужны как воздух. Зарплата хорошая, с домом поможем, школа в посёлке есть».
Когда Ваня пришёл в новый класс, то с порога Машины глаза и увидел. И уже больше смотреть на других девчат не мог. Таскал ей на порог дома букеты ромашек и первую спелую клубнику.
— Глупый какой-то! — Маша неловко поводила плечом. — Как будто у нас своей ягоды нет. Вон целый огород.
— А щёки-то как запылали. — Смеялась мать. — Ох, дочь. Ваня — парень хороший. Только глядите, чтоб без глупостей!
— Ну, мам…
— Да не мамкай, не мамкай. Сама молодой была, понимаю всё.
Приходили к Машиному двору и другие ребята. Только Иван для неё всё равно был самым лучшим. И из армии Маша ждала его честно, как полагается невесте. Их в посёлке так и звали — Иван да Марья. Свадьба была шумная, весёлая. После неё молодые переехали в дом Машиной бабушки, которую родители к себе забрали. Ваня практически весь его перестроил, комнаты расширил. Выделили место и под детскую.
На пелёнки и распашонки на свадьбе ещё намекали, да только с первенцем дело не заладилось. Не получалось у них ничего.
— А куда нам торопиться? — Отвечал на все намёки Иван. — Мы молодые ещё. Вот сейчас обживёмся, на ноги встанем, тогда и о детях подумать можно.
Но год шёл за годом. Маша и в санатории ездила, и по бабкам, чего греха таить, бегала, и не к одному врачу обращалась. Впустую всё. Профессор какой-то лечение назначил, пообещал результат. Только в последний их визит и он руками развёл.
— Смиритесь. Сама вы родить не сможете.
Аккурат после этих слов в Марию точно бес вселился. Заладила про развод. Ивана из дому гонит.
Вот и сейчас. Посмотрела выплаканными до сухости глазами.
— Ну и что? Ты ещё спрашиваешь? А то, что пара лет пройдёт, и тебе каждый второй в глаза будет тыкать, что у тебя жена — пустоцвет. Да ты и сам детей захочешь. Женщину другую найдёшь. Лучше сразу, сейчас.
— Маш, не собираюсь я с тобой разводиться! — Вспылил Иван. — Я жизни ни с кем, кроме тебя, не представляю.
— Значит, так будешь к ней и к ребёнку бегать. Это ещё хуже! Лучше сразу уходи, Ваня.
— Не уйду, сказал! — Он с такой силой грохнул кулаком по столу, что Маша вздрогнула.
В комнате, что они под детскую планировали, Иван сделал швейную комнату для жены. Маша с самой юности шить любила. Руки золотые. Всё могла смастерить, от одежды до домашнего текстиля: и покрывало, и шторы. Он и машинку купил хорошую, и за нужной тканью ездили вместе. Теперь Маша хоть и грустила по-прежнему, но в свободное время занята была любимым делом.
* * * * *
— Откуда же ты приехал? — Спрашивал Иван нового, недавно появившегося на ферме работника Михаила. Сам он по стопам отца пошёл, сразу после армии тоже с оборудованием возиться стал.
— Из соседней деревни. Тётка у меня здесь живёт. Старая уже. Вот я к ней и перебрался.
— Семья есть у тебя?
— Была. — Вздохнул Михаил. — А теперь ни жена, ни дети знать меня не хотят. Всё из-за того, что с Тоськой связался. Есть у нас там одна. Знаешь, из таких, что за бутылку всё тебе сделает.
— Не знаю. — Иван нахмурился. — И знать не хочу. Вообще не понимаю, как такое возможно, когда своя жена есть.
— Да ты прям святой. — Грустно усмехнулся его собеседник. — Хотя, если честно, оно и меня бес попутал. Пьяный был, так бы никогда. А потом закрутилось. Тоська, она красивая. Но непутёвая больно. Девчонке её и года нет, а она в доме бросает её одну. Сама гуляет напропалую.
— Как так бросает? — Нахмурился Иван. — И что же, приглядеть некому?
— Некому. Дом этот Тоське от бабки достался. Так-то она в интернате выросла, уже потом вернулась. Первый мальчонка утонул у неё годика в три. Выпивали они на речке, вот и недосмотрели за мальцом. Теперь вот девчонку родила. Надолго ли. По зиме пожар едва не случился, так еле Тоську разбудили. Чуть не сгорела с дитём вместе.
— Что же, в деревне молчат все? Надо же о таких вещах сообщать куда-то.
— А сообщишь, и что? В детдом? Тоська сама такие истории о детстве своём рассказывает, что рука не поднимется ребёнка туда сдавать. А у баб наших, я думаю, на этот счёт ещё и свой интерес имеется. Считают, пока как-никак Тоська к дочери прикована, пусть плохо, но ухаживает за ней. Да и мужикам баба с приданым не сильно нужна, почти у каждого свои спиногрызы имеются. А не будет девчонки, так она во все тяжкие пустится. Ещё из семьи кого уведёт. У людей у каждого своя выгода.
— Но тебя-то и с ребёнком увела.
— Да не увела она меня. Просто Верка моя не такая терпеливая, как остальные. Принципиальная она у меня, понял?
— Да понял. — Иван вздохнул. — Ты мне скажи, как так получается: одни бьются-бьются, а Бог детей не даёт, а другим дети и даром не нужны.
— Не знаю, Иван. Тоська как-то плакала спьяну, орала, что вот бы ей свободу от девчонки, а ту в какую семью пристроить. Заплатили бы, говорит, отдала, чтобы не в приют.
Разговор их на том закончился, а мысли в голове остались. Только как спросишь о таком у Маши. Вдруг опять плакать начнёт и гнать его. Но всё же решился.
— Маш, а что, если бы нам чужого ребёнка к себе взять. Ты как на это смотришь?
Спросил и замер, ожидая самого худшего. А она вдруг вскочила и крепко-крепко прижалась к нему.
— А я тебя о таком даже спросить боялась.
— Я подумал, ведь и такие женщины на свете есть, что готовы своих детей за деньги отдать нормальным людям. Мне вот совсем недавно о таком рассказали.
Выслушав рассуждения мужа, Маша нахмурилась.
— Нет, Иван. Неправильно это. Как это ребёнка купить? Надо поехать, узнать, как правильно сделать. А то опомнится такая мать непутёвая. Или ребёнка обратно требовать будет, или деньги всю жизнь с нас за молчание тянуть. Я бояться не хочу.
Ничего не сделаешь, пришлось Ивану соглашаться с женой. Потому что правда на её стороне была.
А сам тайком съездил в ту деревню. Найти Тоську труда не составило. И девчоночку видел Иван. Маленькая. Возилась на грязном старом одеяле во дворе, пока из дома раздавались пьяные голоса. Такая и не запомнит ничего. Будет родителями считать тех, кто вырастил.
Пока разведывали всё, поняли, что трудное дело ребёнка подходящего найти. Чтоб малыша совсем да не больного. Сколько таких желающих. Маша почти руки опустила.
— Видно, и здесь не судьба.
Много сил приложил Иван, чтобы жена не узнала ничего. И деньги, что уже несколько лет на машину откладывал, отдал людям в кабинетах в городе, чтобы они всё правильно устроили. Правду говорят, были бы деньги, а сделать всё можно. Боялся только, что Михаил правду раскрыть может, но тот недолго в посёлке пробыл, завербовался на север.
— За рублём поеду, Иван. Верочке и пацанам своим деньжат привезу, может быть, тогда простят. Поймут, что я всё ради них.
Иван выдохнул с облегчением, что Михаил уже не увидит, как они маленькую Наталку домой привезут.
Удочерили малышку честь по чести. Фамилию свою дали, и отчество теперь у девочки было Ивановна. В посёлке такое дело одобрили. Все знали, сколько Иван да Марья прошли.
— Благое дело — сироту пригреть. — Шептались в селе.
О том, что у Наташи мать жива, хоть и лишена родительских прав, Иван никому не сказал…
* * * * *
Тут уже и бывшей детской вернули её прежнее предназначение, а швейная машинка перекочевала в угол «залы», как когда-то называла большую комнату Машина бабушка.
Наталка выглядела младше своего возраста, ела жадно, давясь, и почти не плакала. Зато Маша, глядя на неё, снова глотала слёзы.
— Теперь-то чего ревёшь? — Недоумевал Иван.
— Жалко. — Маша прижимала к себе девочку. — Ты посмотри на неё. Она же весит, как пёрышко птичье.
— Тьфу ты. Что вы, бабы, за народ такой. Чуть что, реветь. Откормим, не бойся.
И Мария с энтузиазмом окунулась в материнские заботы. Даже с фермы ушла. Временно, конечно. Муж поддержал.
— Правильно, Маша. Наталка сейчас для нас главное.
Готовила, лечила, разговаривала с девочкой. А уж одевала, как куколку, придумывая всё новые и новые наряды.
— Да куда ж столько? — Ахали вокруг. — И сносить не успеет, вырастет.
— А я ещё сошью. Пусть растёт на здоровье!
Сразу увеличилось количество желающих что-то Маше заказать. То юбку новую, то простыни подрубить, то штору на окно. Приходили посмотреть, поахать, да чего уж там, советов подавать. Не привыкшая к такому вниманию малышка прятала личико на груди у новой мамы. Маша только смеялась добродушно.
— Ничего, доченька. Вырастем с тобой. Ещё догоним и перегоним всех.
И Наташа росла, постепенно превращаясь из худенького заморыша в крепенькую улыбчивую девочку.
— Зайку бросила хозяйка. Под дождём остался зайка… — Бойко декламировала она в поселковом магазине, стоявшим в очереди женщинам, пока Мария рассчитывалась за покупки.
— Наташенька, кто ж тебе платье такое купил?
— Мама сшила! И кармашек есть!
— Ну держи вот, положи в него конфетки.
— Спасибо!
— Какая вежливая! — Умилялись женщины. — Молодец, Маша, правильно девчонку воспитывает.
А Мария дочку не только воспитывала, но и к труду приучала, как её саму учили. В селе без этого нельзя. Там всегда дел полно. И Наталка ходила вместе с ней и на огород, и курочек кормить. А когда садились за шитьё, то следом за Машей старательно сшивала лоскутки. Вместе они сшили тряпичного зайца Степана, без которого Наташа ни спать не ложилась, ни обедать не шла.
Иван с работы без гостинца не возвращался. То яблоко принесёт, то конфету, а то летом цветов нарвёт: Маше букет и дочке тоже.
— Папка! — Только увидев отца, несётся навстречу Наташа. — Папочка!
А он руки раскинет, подхватит девочку и вверх подбрасывает. Наталка визжит от восторга, а отец прижимает её к себе, тая от тепла детских ручек, обхвативших крепкую загорелую шею. Как-то провозился все выходные, но такие качели дочери соорудил, что ребятишки начали прибегать со всей улицы. Шумно стало у Ивана да Марьи. Вечно детский гомон во дворе. А им в радость. Сами не понимают, как раньше безо всего этого жили.
Одна только мысль Ивана тревожила.
— Маш, я вот что думаю. Надо нам Наталке всю правду сказать.
— Маленькая она ещё. — Пугалась Мария. — Подрастёт, скажем. А то, может быть, без этого обойдёмся?
— Мы обойдёмся, люди глаза откроют. Такую информацию и в городе не спрячешь, а у нас село.
— Не пугай, Иван. Знают. Но люди Наташу любят, да и мы с тобой ни с кем не ссорились. Зачем кому-то надо это делать?
— Может быть, и незачем, но лучше, если девочка узнает правду от нас с тобой.
— Ваня, я тебя очень прошу. — Мария обняла мужа. — Не надо портить то, что есть. Мало мы с тобой настрадались?
Иван не был согласен с женой, но доводить дело до ссоры не хотел. Действительно, настрадались они порядком. И то, что Маша сейчас так счастлива, заставило его не настаивать на своём.
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ
