Вызов к главному редактору начинающего журналиста Александра взволновал. Он вбежал по лестнице, мотнул головой секретарше и влетел в кабинет начальника.
– Заходи, Ерохин. Ну, вот что. Ты всё сетуешь, что тем тебе будоражащих не дают. Вот и пришла пора поручить тебе дело ответственное. Сгорели дома в Соломейцево. Поедешь туда, репортаж нужен. Заодно атеистическую работу проведёшь: там, говорят, виноватым священника считают. Вот и вникни … А то, у нас вечно, как что случится, так власти виноваты, а как хорошо всё, так это потому что церковь — молодец.
Редактор снял очки, достал носовой платок и вытер шею. Было понятно, что ему это задание тоже прилетело сверху. И теперь должен быть отчёт.
– А там ещё, Саш, священник молодой, говорят к нему со всех ближайших сёл толпами идут. Власти уже тревогу бьют – не дело это, когда люди вместо партии, к церкви поворачиваются. Потянулись туда и интеллигенты, и атеисты …
Ехать предстояло одному. Его вооружили фотоаппаратом, бухгалтер вручила командировочные, и Саша отправился на автостанцию.
До Соломейцева езды часа два. Но всё бы хорошо, вот только ехать пришлось стоя. Мест в переполненном автобусе не было полдороги, пока не сошли пассажиры попутного большого села.
«Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи» – громоздилась на остановке характерная примета того времени. Тогда мало чем отличались лозунги, тогда мало чем отличались друг от друга отдалённые селенья, и даже памятники, отштампованные на одних производствах, были часто одни и те же.
На центральной площади Соломейцева, как и полагалось, стоял вождь мирового пролетариата, указывая путь прямо на церковь, возвышающуюся колокольней на окраине села.
Но Саша и без его указа знал: ему туда. Сгорели пять домов как раз из-за того, что церковный батюшка решил сжечь траву прямо за храмом.
Храм, как и активный священнослужитель, не очень-то гармонично вписывался в эпоху развитого социализма. И эта ошибка батюшки была как никогда кстати.
Саша быстро пришёл на место. Ему надо было поторапливаться, обратно он собирался возвращаться двухчасовым автобусом.
В церкви шла служба. Надо сказать, что будучи комсомольцем и активистом по этой линии, Саша всё же был крещён. Но на церковных службах никогда не бывал, поэтому зашёл в храм с осторожностью.
Ни к селу, ни к городу вспомнилось ему журналистское поверье: если трижды написал в газете против Бога — не жилец на свете. Но он-то собирается не против Бога писать, а о разгильдяйстве конкретного человека. И не важно, что он – священник.
Ему нужно было всего лишь поговорить с виновником пожара – с отцом Сергием. И Саша очень надеялся, что он будет каяться.
До того момента, как переступил Саша порог церкви, он был уверен, что его миссия наиважнейшая, что послан он сюда областными властями, и говорить с ним должен и обязан каждый.
Но сейчас он засомневался. Отец Сергий молился вместе со своими прихожанами, произносил слова вдохновенные, полные смысла, говорил во имя Отца и сына и самого Бога. Говорил под песнопения, под невозмутимое бежественное молчание прихожан, под их молитвы, вторящие ему, под их поклоны.
Стало ясно, что мелочные проблемы, по поводу которых приехал журналист, не могут прервать это общение людей с их Богом.
И почему они идут сюда, если священник виноват – сжёг дома своим разгильдяйством. Как может он поучать людей, если сам сейчас под следствием?
Саша не знал, что и делать. Но вскоре к нему подошла пожилая женщина и спросила, не нужно ли ему что. Он объяснил, что журналист, что нужно ему пообщаться со священником. Вскоре он увидел, как женщина потихоньку подошла к отцу Сергию и что-то шепнула ему, а потом вернулась к Александру:
– Придётся Вам подождать конца службы.
– А долго это?
– Примерно до половины первого.
Саша вышел из церкви. Такого он, конечно, не ожидал. В два ему нужно быть на остановке. А как же репортаж?
Время терять было нельзя. Он направился к пепелищу, чтоб поснимать. Это было широкое пространство сразу за церковью, ровное и усеянное мелким пеплом. Горбатыми уродами возвышались на нём закопчённые печи. Вокруг, начиная от церкви – выгоревшая растительность.
Мёртвая широкая полоса черной земли, среди живого зелёного пространства. Казалось, все выгорело даже внутрь земли – кругом были рытвины и ямы. И даже воздух здесь был другим: горьким и сухим.
По пепелищу бродили старушка и мальчик. Старушка собирала пепел в мешок. Саша сделал несколько фотографий.
– А Вы чего это? – испуганно спросила бабушка, услышав щелчки.
– Здравствуйте, я журналист из области, по поводу пожара вот приехал.
– А! А я уж думала поймали меня. Не велят ничего трогать тут, так ить разметёт ветром пепел-то весь.
– А не подскажете, где тут у вас сельсовет, – спросил Саша.
– Сельсовет там вон, – она махнула рукой – Да только там сейчас нету никого.
– А где они?
– Да шут их знает! Чай, у вас там, в области. Все по поводу этого пожарища ездют. Как потушили, так и ездют, разбираются. И сюда уж столько делегаций наезжало! Ох! Всё отца Сергия таскают. Свалить-то надо на кого…
Она опять принялась набирать пепел.
– Так а он что, не виноват разве?
Старуха подняла голову от своих пепельных дел и посмотрела на Александра:
– Да Бог его знает! Только он и знает…
Саша уже понимал, что есть риск уехать ни с чем. Но старушка вдруг предложила:
– А вы к Савельевым ступайте. Там все почти, кто без дома остался. Дом у них большой, люди такие хорошие. Мы все почти там.
Она объяснила, как найти дом Савельевых, в котором можно будет поговорить с погорельцами.
Дом Савельевых, действительно, был большим, длинное кирпичное строение-пятистенок. Во дворе – высокий сарай. Из калитки навстречу ему выбежала детвора, и Саша зашёл во двор. В широком дворе хлопотали две женщины, они что-то размешивали в большом бочонке. Вскоре вышла ещё одна, в руках таз с бельём.
Саша поздоровался, объяснил, кто он. Его тут же, даже не дослушав до конца, пригласили в дом.
– К нам журналист из области, – просто констатировала одна из женщин.
– Присаживайтесь, – ему указали место за большим столом.
И вскоре перед Сашей уже стояла тарелка с варёной картошкой, мясо и квас. Он, действительно, проголодался, сегодня ещё не ел, но такое гостеприимство удивило.
В доме было что-то типа общежития. Туда-сюда сновали люди, в основном, женщины, бегала детвора. Все были заняты чем-то своим.
– Ох, – со смехом зашла в дом девушка, которая выносила бельё, – Тетя Катя с Любой навели золы-то прям во дворе, а теперь бочонок не сдвинут. Придётся ведрами….
– Вовка, ты у поросят почистил?
– Кисель-то сварить детям?
Женщина, по всему, хозяйка дома устало присела рядом с Александром.
– Вы кушайте, кушайте! Мы все недавно поели. Вот перекусите с дороги и поговорим.
И Саша с аппетитом без стеснения приступил к еде. Как-то тепло и уютно ему было здесь. Уже, почему-то, не хотелось быть важным посланцем областного начальства.
– Мне сказали, тут погорельцы живут, – начал он потом.
Кроме одной семьи, которые переехали к детям тут же в посёлке, все погорельцы были здесь.
Саша задавал подготовленные вопросы, чёркал у себя в блокноте основные фрагменты рассказов о том, как разрастался огонь, как испугались люди, как повыскакивали, как выносили и выводили живность, каким горячим был воздух даже на большом расстоянии от горящих изб.
Сначала рассказывали неохотно, потому что надоело: уже не первый раз. Но потом, видя интерес молодого заинтересованного журналиста, разошлись. Девочка поплакала о пропавшей кошке, все вспоминали о любимых вещах, о том, что надо было вынести в первую очередь, да в пылу волнения забылось….
И только на вопросы о причинах пожара, об очаге возгорания, все замыкались, разводили руками и ничего не поясняли.
– Сухо, жарко, вот и загорелось …
Саша чувствовал недоговорённость, чувствовал скрытность и некий страх, но понять причину этого никак не мог.
Причину же четко ему сказал редактор, а значит она ясна – батюшка жёг траву, горящая сухая трава полетела и подожгла крыши домов. Так и редактору объяснили.
Или всё не совсем так? …
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ
