Если душа — это умение любить, быть преданным и благодарным, то животные обладают ею в большей степени, чем многие люди.
Джеймс Херриот
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
— Внучек! Родной мой, приехал! — Галина Ивановна бросилась навстречу Димке.
Сергей недовольно поморщился. Разбалуют старики парня, ох, разбалуют. Но Галина Ивановна уже обнимала его самого.
— Серёженька, здравствуй! Ты-то побудешь у нас? Исхудал как, милый. Я хоть откормлю тебя немного.
Стало неловко.
— Нет, Галина Ивановна, я только Дмитрия привёз. Вечером уже обратно. Командировку мою никто не отменял.
— Да как же так! С дороги и снова в дорогу. — Запричитала тёща. Тесть только руку пожал.
— Здесь Димины вещи и документы. Со школой проблем не будет?
— Не будет. — Иван Николаевич хмуро посмотрел на зятя. — У нас здесь ни с чем проблем нет, не в глуши живём, Сергей. И школа, и библиотека, и кружки. Лидочка, царствие небесное, хорошее образование получила. И Диму выучим.
— Это всего на год. — Отрезал Сергей. Тут же стало неловко от собственной резкости. — Вы простите, я поеду, наверное.
— Нет, Серёжа, ты же вечером собирался. — Всплеснула руками хозяйка. — Никуда не отпущу, пока не поешь и не отдохнёшь!
Вечером Голиков обнял сына.
— Пока, Дим. Я звонить буду по возможности. Ты бабушке с дедом помогай. Мужиком будь. Ладно?
— Ладно. — Кивнул Димка. — Ты осторожней там, папа. Мы тебя очень ждём.
Это были слова Лиды. Она всегда провожала его на службу, говоря: «Осторожней там, Серёж. Мы тебя очень ждём». А маленький Димка у неё на руках махал отцу пухлой ладошкой.
Теперь сын стоял перед ним один. Вытянувшийся, печальный. И эту пустоту за его спиной ничто не в силах было заполнить. Даже то, что он по-прежнему говорил «мы».
Боясь, что сорвётся голос, Сергей тоже кивнул в ответ. Попрощался с родителями жены. Тёща суетливо перекрестила его вслед.
* * * * *
— Дедушка, мы сможем съездить с тобой за красками? — Спросил Дима на следующий день. — Ты не волнуйся, деньги у меня есть. Я накопил. Только мама уже болела, а папа…
— Ну, денег твой папа оставил с лихвой. — Иван Николаевич погладил внука по голове. — Купим мы тебе краски. И все, что нужно тоже. А мольберт у нас ещё мамин остался. Посмотришь?
— Посмотрю! Конечно посмотрю. — Обрадовался Димка. — А он где, дедушка?
Они достали старый мольберт, почистили, подтянули крепления.
— Дедушка, здесь и кисточки есть. — Дима доставал из ящика лежащие там сокровища.
— Есть, Дима. Только старые они совсем. Не годны уже, наверное.
— Да нет. Есть хорошие. Дедушка, а почему мама никогда не рисовала дома? Только со мной. А сама никогда.
— Не знаю, родной. Я очень хотел, чтобы твоя мама не бросала своё увлечение. Надеялся, что она станет художником, но она выбрала другой путь. Чужой.
— Папин? — Тихо спросил мальчик. — Ты думаешь, из-за него она перестала рисовать?
Иван Николаевич не ответил, перебирая в натруженных пальцах тонкие палочки кистей.
— Нет, дедушка. — Вдруг быстро и горячо заговорил Димка. Нет! Папа очень любит маму! Любил… Он не запрещал ей рисовать! Ему только не нравилось, что я рисую. Говорит, не мужское дело. А про маму он ничего не говорил. Правда!
— Как же не мужское? — Удивился Иван Николаевич. — Почти все знаменитые художники именно мужчины! Ерунду выдумывает папа твой, хоть и неглупый человек.
— Я просто не нравлюсь ему… — Дима отвернулся. — Я сдачи дать не могу, драться не люблю просто. И спортом не занимаюсь, как мужчины должны. Я готовить люблю. Вместе с мамой здорово было, и рисовать… Папа говорит… ошибка природы.
— Что говорит?!! — Иван Николаевич задохнулся от возмущения. — Сам…
Он не договорил. Не надо при мальчике так об отце, какой бы ни был. И спросил другое.
— С чего ты взял, что папа так говорит?
— Я слышал однажды.
— Слышал, да не понял. — Решительно заявил дедушка. — Я уверен, речь там не о тебе шла.
Димка растерянно захлопал глазами.
— Папа твой любит тебя! — Продолжал Иван Николаевич — В обиду не даст, и сам не обидит. А, если случился у него срыв, ты, внук, прости его. У всех у нас горе большое.
Он обнял мальчика за плечи. Так и сидели они, старый и малый, вместе переживая общую боль.
— Завтра за красками в город поедем. — Решительно сказал Иван Николаевич. — Хотела мама, чтобы ты рисовал, и самому тебе это по душе, так тому и быть. А папа поймёт. Не может быть, чтоб не понял. Пойдём, Дмитрий, обедать. Бабушка нас, поди, заждались уже.
Это лето стало для Димы первым без мамы, но тем не менее очень счастливым. Старики души в нём не чаяли, и он отвечал на их любовь таким же теплом. Но всё равно часто замечали Галина Ивановна и Иван Николаевич, как внук задумчиво замирает над рисунком или книгой, взгляд его становится не по-детски тоскливым и вокруг словно разливается ощущение безысходности.
Сергей звонил редко. Коротко спрашивал как дела, здоровы ли все дома, сообщал, что всё у него нормально, но вдаваясь в подробности и обещал перезвонить снова, как выдастся такая возможность. И хотя разговоры эти больше напоминали лаконичную военную сводку, мальчик с нетерпением ждал звонков отца.
— Скучает наш Димка по родителям. — Вздыхала бабушка. — Видать, плохо ему с нами.
— Да уймись ты! — Сердился дед. — С чего плохо-то? Грустно, да. Так тебе что ли весело? Или мне?
Как-то уйдя надолго из дома, Иван Николаевич вернулся под вечер весёлый и поманил внука со двора.
— Гляди, Дим, кого привёл тебе.
За калиткой, привязанный к столбику лавки сидел щенок. Дима, увидев его, даже подпрыгнул.
— Дедушка, это мне?
— Тебе, дорогой, тебе. В гостях у Федора Кузьмича был, а у него трое таких сорванцов. Лиса их со двора сбегала, да обгулялась, недоглядели. А кобель, видать, из породистых. Видал, какое наследство произвёл. Вот я тебя порадовать решил, да Кузьмича выручить. Или не надо брать было?
— Надо, дедушка, надо! — Закричал Дима и бросился старику на шею.
Галина Ивановна только головой покачала.
— Было у меня два неслуха: старый и малый, а теперь ещё и хвостатый прибавился. Гляди, если озоровать будешь, сразу тряпкой приласкаю.
— Бабушка, он слушаться будет! Я его дрессировать стану! — Воскликнул мальчик, ластясь к бабушке. — Смотри, у него какие умные глазки.
— Умные, и морда хитрющая. Чувствую, Димочка, наплачемся мы с ним.
— Не наплачемся! — Убеждал Дима, сияя улыбкой. — Джим вырастет и будет самым умным псом!
— Джим? Ты так его назвал?
— Да. Мне мама читала стихотворение «Дай, Джим, на счастье лапу мне…» Вот я и подумал.
Он на мгновение погрустнел, но тут же, глядя на возню щенка с найденной во дворе палочкой, улыбнулся снова. Старики смотрели на Димкину почти забытую улыбку и радовались его радости.
* * * * *
Джим, вопреки опасениям Галины Ивановны, хоть и рос непоседой, но всё схватывал на лету. От Димы щенок не отходил ни на шаг.
— Если на цепь, дедушка, то лучше отдай его обратно. — В первый же день решительно заявил мальчик. — Друзей на цепь нельзя. Это неправильно.
— У нас никогда цепных собак не водилось. — Иван Николаевич внимательно посмотрел на внука. — В сенях его место будет. А вот лежанку сколотить придётся. Идём, там в сарае кусок брезента был.
Лежанку они сколотили. Но проснувшись утром, Дима обнаружил щенка, сидящим у своей кровати. Поняв, что хозяин проснулся, Джим радостно застучал маленьким хвостиком по половицам. Так и повелось. Вечером пса отправляли на место, но утром он неизменно оказывался в Димкиной комнате.
За лето пёс вырос и окреп. А к Новому Году и вовсе превратился в ладного молодого красавца. Он и в школу Диму провожал, до самых морозов. Сидел или лежал у ограды, ожидая окончания занятий.
— Джим, ко мне! — Кричал мальчик, выбегая на крыльцо. И пёс, прижимая уши, мчался к нему. Их тут же окружали ребята.
— Джим, дай лапу!
— Джим, покажи зайца!
— Умри, Джим! Сальто!
Пёс охотно демонстрировал знакомые трюки и нередко получал в награду вкусные кусочки из детских рук.
Руководитель изостудии, куда теперь ходил мальчик, взглянув в окно, попросил однажды.
— Дима, а приведи-ка ты Джима сюда. Ребята, попробуем нарисовать собаку с натуры.
И пёс послушно лежал, пока маленькие художники старательно вырисовывали его уши и лапы.
— Вот же местная знаменитость! — Смеялся Иван Николаевич. — Такое количество портретов вряд ли у кого-то из людей есть.
С наступлением холодов Иван Николаевич вместе с собакой провожал Диму до школы, а после почти насильно уводил Джима домой, чтобы тот не отморозил себе лапы.
Но после уроков пёс неизменно ждал хозяина в школьном дворе. Каким-то своим непонятным чутьём он определял время звонка и начинал скулить у запертой двери.
— Беги уж, беги. — Улыбался Иван Николаевич, выпуская хвостатого провожатого.
На новогодней ёлке в школе Джим показал все трюки, которым его выучил Дима. И хотя ребята не раз видели их прежде, нарядный пёс в новогоднем колпаке с большим бантом на шее всё равно вызвал смех и сорвал оглушительные аплодисменты.
Вместе с Иваном Николаевичем и своим маленьким хозяином ходил Джим в лес за ёлкой.
— Идите, выбирайте. — Повертев в руках порубочный билет, показал участок лесник. Дима увлечённо принялся разглядывать ёлки. Дома в гарнизоне они всегда ставили маленькую ёлочку, но мама рассказывала, что когда она была маленькой, то они с дедушкой всегда выбирали ёлку до самого потолка. О таких настоящих больших ёлках Дима знал только из книг или старых кинофильмов, поэтому сейчас ему очень хотелось найти ту самую, единственную высокую и красивую ёлку. Он уходил всё дальше и дальше и вдруг понял, что Ивана Николаевича рядом нет. Дима не то чтобы испугался, но в заснеженном лесу ему вдруг стало не по себе. Он не помнил, как выйти на утоптанную дорогу с которой он незаметно свернул. Мальчик уже решил идти обратно по своим следам, когда услышал звонкий лай.
— Джим! Джим, ко мне!
Пёс как нив чём не бывало выскочил из-за деревьев.
— Дима! Ну и напугал ты меня. — Иван Николаевич укоризненно посмотрел на внука. — Хорошо, что Джим тебя нашёл. Сам бы я не справился.
Ёлку они выбрали. Как раз такую, которую хотел мальчик. И смеялись, когда пёс, пытаясь помочь, ухватился пастью за иголки и долго фыркал и отплевывался, пытаясь избавиться от смолистого привкуса.
— Невкусно, да, Джим? — Смеялся дедушка. — Знаю, знаю, что помочь хотел.
Потом они все вместе наряжали ёлку. Бабушка бережно разворачивала старые стеклянные игрушки, а Дима с Иваном Николаевичем осторожно развешивали их на тонкие еловые ветви.
Джиму велели не крутиться под ногами, и он обиженный лежал в стороне у печки.
Сергей позвонил перед самым праздником. Поздравил их всех, пожелал здоровья, спросил, как Димка закончил четверть.
— Папа! А ты не приедешь? У нас тут такая ёлка! Помнишь, как мама рассказывала? И Джим, он…
— Извини, Дим. Мне пора. С праздником, сын! Слушайся бабушку и дедушку. Счастливого вам Нового Года! Я люблю те…
Связь оборвалась, и мальчик замер с телефоном в руках.
— Он не приедет. — Горько сказал Димка. И добавил, успокаивая себя. — Ему нельзя! Папа пожелал нам всем счастливого Нового Года.
— Вот и спасибо ему! — Галина Ивановна нарочито бодро и весело зазвенела посудой. — И Серёже дай Бог хорошего праздника!
Любовь можно снискать лаской, а не силой.
Публилий Сир
— Завтра папа приезжает! — Глаза Димки блестели возбуждённо и радостно.
Не то, чтобы ему плохо было у бабушки с дедом. Наоборот, очень хорошо. И друзья новые появились, и Джим. Но мальчик всё равно скучал по Сергею. Он давно забыл все обиды, и теперь ему казалось, что многих злых слов отца вовсе не было.
Дима мечтал о том, как они втроём, с папой и дедушкой, пойдут на рыбалку, как он покажет отцу свои любимые места, и как Сергей будет, наверное, смеяться над проделками Джима.
Но кое-что всё-таки тревожило мальчика.
— Что ты делаешь? Зачем? — Спросил Иван Николаевич, заметив, что внук снимает со стены свои рисунки.
— Димочка! — Галина Ивановна приложила руки к груди. — Не надо, милый. Красиво ведь.
Димка молчал, потупившись.
— Не надо бояться. — Иван Николаевич взял рисунки из рук внука. — Тебе нечего стыдиться. Каждый должен делать то, что получается у него лучше, чем у других. А папа поймёт.
Сергей похудел ещё больше. В темных волосах в районе висков протянулись светлые серебристые нитки. Он крепко обнял сына, пожал руку тестю, поцеловал в щеку Галину Ивановну.
— Как вы тут?
— Хорошо, Серёженька, хорошо. Дима год почти на отлично закончил. Две четвёрки всего. Главный помощник у нас. Ты лучше о себе расскажи.
— Да нечего рассказывать. — Неохотно произнёс Голиков. — Это моя работа. Теперь возвращаюсь в часть. Точнее, мы с Димой возвращаемся.
Галина Ивановна отошла к окну, незаметно вытирая слёзы. Что ж, мальчику нужен отец. Дети должны жить с родителями. Позволила бы она Лидочке жить с бабушкой и дедушкой постоянно? Конечно же нет. Вот и Сергей имеет полное право сам воспитывать своего сына.
— На каникулы хоть будешь отпускать? — Хмуро спросил зятя Иван Николаевич.
— Конечно. — Спокойно подтвердил Сергей. — Если Дима захочет.
— Я захочу! — Обрадовался мальчик. — Дедушка, мы вместе с Джимом приезжать будем!
— В смысле с Джимом? — Сергей поднял бровь и удивлённо посмотрел на сына. — Нет, Дима. Собака останется здесь, у дедушки с бабушкой. А ты будешь видеться с ним, когда приедешь.
— Папа, но Джим мой! — Димка потрясённо смотрел на отца. — Он не сможет без меня!
— Сможет. — Спокойно возразил Голиков. — Он вырос в этом доме. Знает бабушку и дедушку. Так что прекрасно сможет.
— А я без него — нет!!!
Димка в слезах убежал.
— Всё такой же. — Вздохнул Сергей. — Чуть что, в слёзы.
— Ошибка природы, да? — Еле сдерживая гнев, спросил Иван Николаевич.
— Откуда вы?… — Вскинул на него глаза Голиков.
— Он слышал! — Дед указал на дверь, за которой скрылся внук. — Слышал! И простил тебе эти слова поганые! И готов от мечты своей отказаться, чтобы тебе угодить! Ты кто, Сергей? Господь Бог? Чтобы решать, кто и кем является в этой жизни. Твой отец тебе и брату твоему судьбу искалечил, не спросил вас, как вы жить хотите, а теперь ты над мальчишкой измываешься?
— Не говорите о том, чего не знаете! — Вспыхнул Сергей. — Я сына люблю. А воспитываю так, чтобы слабаком не был. Я выжил, потому что был сильным! А моего слабого брата давно в живых нет! Я Диме такой судьбы не хочу!
— А счастлив ты этой силой своей? — Иван Николаевич теперь говорил тихо. — Счастлив тем, что боятся тебя? Что собственный сын боится? Что он картины свои перед твоим приездом со стены снял? Нравится тебе такая сила?
Старик замолчал, подошёл к комоду и вытащил оттуда стопку рисунков. Положил перед зятем.
— Дочь моя мечтала, чтобы ребёнок её счастливым рос. И я, пока жив, костьми за это лягу!
Он развернулся и вышел следом за внуком. Сергей задумчиво перебирал лежащие на столе рисунки. А Дима, действительно, хорошо рисует. Лида была права: у него всё есть для того, чтобы стать художником. Может, и тесть тоже прав, и Паша погиб не от того, что был слабым, а от того, что отец ещё в детстве сломал его, грубо и жёстко. Чем он, Сергей, лучше?
Галина Ивановна не тревожила зятя, понуро сидящего за столом. Молча и бесшумно чистила картофель. Сергей подвинул стул, тоже взял картофелину из мешка, покрутил в руках.
— Галина Ивановна, вы тоже считаете, что я не прав?
— Я считаю, Серёжа, что плохого ты для Димочки не желаешь. Просто не понимаешь отчего-то простую вещь: что хорошо для одного, для другого бедой обернуться может. Не такой Дима, как ты, Серёжа. Другой он. Так позволь ему быть таким, какой он есть. Просто не запрещай.
— Хорошо, Галина Ивановна, я подумаю.
— Подумай, Серёженька. Крепко подумай. А на Ивана моего не сердись. Горячий он человек. И Димку любит. Нам, сынок, кроме тебя и Димы любить больше некого.
Она промокнула глаза углом передника, но сдержалась. Сергей потянулся за вторым ножом, и принялся помогать…
* * * * *
— Мужчины, завтрак на столе! Иван, внука буди. — Галина Ивановна поставила на стол тарелку с горячими оладьями. — Заспался что-то сегодня.
— Так нет его в комнате. И Джима тоже. Может, на реку пошёл?
— Да нет, удочки на месте. В сенях стоят. Серёжа, ты Диму не видел?
— Рюкзака нет. — Сергей четко, по-военному, оглядел комнату. — Куртки лёгкой, на вешалке висела. И кисти с карандашами вчера вот здесь, в стакане стояли. А телефон не взял.
— Может, рисует где-нибудь? — Галина Ивановна испуганно смотрела на мужа и зятя.
— Сбежал Димка. — С досадой сказал Иван Николаевич. — Довели парня! Джима взял и сбежал. Пёс этот для него роднее нас с вами сейчас. Он ему из беды выбраться помог, из отчаяния. А мы…
Он махнул рукой и засобирался.
— Куда? — Крикнула вслед Галина Ивановна.
— В участок пойду! К Мирону. Искать Димку надо. В розыск объявлять. Не приведи боже в болота забредёт, или лихие люди обидят. Джим с ним, конечно, но он не всесильный.
Дима шагал по дороге с рюкзаком за плечами. Джим бежал рядом. Куда идти, мальчик не знал. Просто шёл, уходя подальше от человека, который хотел отнять у него Джима. Димка уходил от своего отца, понимая, что ни бабушка, ни дед не смогут ничего сделать в этой ситуации. А, значит, он должен сам. Чтобы никто не смог его увидеть, он свернул в лес. Сперва шёл по краю, но потом незаметно углубился в чащу. Не испугался, просто шёл. Однажды нашёл ручей, и они с Джимом смогли попить.
Мальчик ещё ни разу не уходил из дома, и поэтому не взял с собой ничего. Они вышли, когда едва начало светать, и Димка не рискнул возиться на кухне, чтобы никого не разбудить. Сейчас уже очень хотелось есть, и после холодной воды аппетит только усилился. Но мальчик взял себя в руки и продолжал идти. Когда наступила ночь, наломал веток, бросил сверху куртку, лёг и обнял собаку. В животе урчало от голода, но усталость взяла своё, и Димка уснул.
Утром его слегка подташнивало, но он продолжал идти, завидуя Джиму, который, казалось, совсем не испытывал дискомфорта, и по-прежнему весело бежал рядом.
Вскоре просвет между деревьями расширился, и мальчик вышел на лесную дорогу, а по ней и к краю леса. Недалеко от лесной кромки стоял дом. Не кирпичный, как у бабушки с дедом, а полностью деревянный. Забора вокруг него не было, только странные длинные поперечные жерди, которые никого и ни от чего не защищали. Дима нерешительно остановился, не понимая, можно ли пересекать эту весьма иллюзорную границу.
Джим недоуменно посмотрел на него и громко залаял. Дверь дома открылась, и на крыльцо шагнула женщина. Она с удивлением смотрела на мальчика, ожидая увидеть поблизости кого-то из взрослых. Но он стоял один, вернее, вдвоём с собакой, и выжидающе смотрел на неё.
— Откуда ты?
— Оттуда. — Он махнул рукой в сторону леса.
— Заблудился?
— Не совсем.
Видно было, что врать этот маленький человек не приучен. Тогда она задала ещё один, вполне логичный, вопрос.
— Есть хочешь?
— Очень. — Признался мальчик.
— Идём.
Женщина посадила его за стол. Собака забежала следом за хозяином и спокойно легла рядом.
— Будешь суп или картошку?
— И то, и другое, если можно.
Она улыбнулась. Поставила на стол тарелку с супом.
— У вас не найдётся какой-то ненужной миски? — Вежливо спросил мальчик. — Я должен покормить Джима.
— Так его зовут Джим? А тебя?
— Паша. — Чуть замешкавшись, ответил он.
«Не Паша ты. Не Павлик» — Подумала женщина, но сказала спокойно.
— Ешь, Паша. Я сейчас покормлю твоего пса.
— Спасибо.
Он так набросился на еду, словно не ел несколько суток. Впрочем, как знать, может быть, так оно и было.
Пёс быстро опустошил миску, попил воды и задремал, а его хозяин, утолив первый голод, теперь ел медленнее и с любопытством разглядывал нехитрую обстановку дома. Вдруг взгляд его задержался на чём-то и сразу же изменился, потеплел что ли.
— Вы рисуете? — Спросил он, прожевав.
Женщина поняла. На подоконнике лежала забытая ей палитра.
— Немного. Для себя, хотя и училась. Просто нравится.
— Я тоже для себя. — Серьёзно отозвался он. — Я тоже ходил в изостудию. В этом году.
Мальчик осёкся, понимая, что сболтнул лишнего, но она сделала вид, что не обратила внимания на его оплошность.
— А вы одна здесь живёте? — Снова поинтересовался мальчик.
— Одна. — Женщина кивнула.
— И вам не страшно? — Димка указал за окно рукой. — У вас ведь даже забора нет.
— Мне, малыш, уже ничего не страшно.
— Я не малыш.
— Прости. Просто я часто так называла своего сына.
— А где ваш сын?
— Его нет больше, как и его отца. Разбились на машине.
Она произнесла это спокойно и почти равнодушно. Димка перестал есть и сказал тихо.
— У меня тоже мама умерла. В прошлом году. Только у неё рак был.
Женщина вздрогнула, словно вынырнув из какого-то оцепенения, и погладила его по голове.
— Значит, ты понимаешь, что такое «терять». Рано пришлось узнать, да, Паша?
— Я не Паша. Я соврал.
— Знаю. Сразу поняла. Как же мне тебя называть?
— Дима. Только больше я ничего не скажу. Если прогоните, уйду, но домой не вернусь.
— Тебя обидел кто-то?
— Он, мой папа, не понимает. — С горечью произнёс мальчик. — Просто хочет, чтобы всё было, как он скажет. И сейчас не разрешает, чтобы Джим жил со мной. Скажите, разве это правильно, бросать тех, кто тебя любит, и кого любишь ты?
— Неправильно. — Женщина помолчала. — Потому что иногда потом уже ничего нельзя исправить.
Димка смотрел вопросительно, а она разговаривала словно сама с собой.
— Если бы я в тот день не сказала мужу, чтобы он ехал к своим родителям без меня, не бросила бы его и моего мальчика, то…
— Вы бы тоже разбились. — Прошептал мальчик.
— Лучше так, чем без них.
— А те, бабушка и дедушка вашего сына? Вы не любили их? Поэтому не хотели ехать? Мы с мамой тоже раньше ездили только вдвоём.
— Не я. Они не любили меня. Как-то так нелепо сложилось. Да ты ешь, ешь. — Спохватилась она.
— Спасибо. Я сыт. Вы вкусно готовите. Я тоже готовил с мамой… Скажите…
Димка замялся.
— Можешь звать меня Татьяной, или тётей Таней, как тебе удобней.
— Тётя Таня, а можно мы с Джимом останемся у вас? Хотя бы пока.
Он просто не знал, что делать дальше, куда идти, и сейчас этот деревянный дом и эта женщина с усталыми и грустными глазами виделись мальчику единственным выходом из сложившейся ситуации. Димка с надеждой смотрел на хозяйку и облегчённо выдохнул, услышав заветное:
— Можно.
Все оказалось так просто, когда тебе доверяют, слушают и слышат.
Лин Да
Татьяна мыла посуду, поглядывая на бродящего около крыльца Димку. Пёс ни на шаг не отходил от своего маленького хозяина. Видно было, что он очень привязан к мальчику. Такая дружба дорогого стоит.
Сама она боялась даже кошку завести. После всего случившегося казалось, что она не имеет морального права брать на себя ответственность за чью-то жизнь. Нельзя привыкнуть терять. Это невозможно и неправильно. Любая потеря неизбежно меняет нашу жизнь навсегда. Даже если мы спокойны внешне, внутри бушует пламя сомнений и страха, что эту боль придётся пережить вновь. И надо быть очень сильным, чтобы после всего продолжить жить как ни в чем не бывало.
Татьяна не была сильной. Наоборот, оказалась слабой и совсем ни на какую борьбу не годной. Жила по инерции. Преподавала в художественной школе, а на три летних месяца уезжала сюда, на хутор. Дом купил муж ещё до своей гибели. Искал красивые места, где она могла бы рисовать.
— Ты, Танюшка, сразу станешь знаменитым художником, как только начнёшь рисовать здешнюю природу. — Убеждённо говорил он. — У тебя талант.
— Так уж и знаменитым. Так уж и талант. — Смеялась она.
В тот день она опять поругалась со свекровью по телефону.
— Глаза мои тебя бы не видели! — Закончила разговор та. — Почему, ну, почему именно моему сыну досталась такая никудышная жена?!
Слушать дальше Таня не стала. Родители мужа с самого начала были против, чтобы он женился на ней. На примете была другая невеста. Из успешной и богатой семьи. Не то что она, почти детдомовка.
Двоюродная тётя с мужем забрали её из казнённого учреждения после маминой смерти. Вырастили, как свою, но после восемнадцатилетия легко отпустили в самостоятельную жизнь. Таня была благодарна родственникам, поздравляла со всеми праздниками, но в гости никогда не ездила, а они и не звали. Эти люди выполнили долг, который считали нужным выполнить, но больше Тане они ничего должны не были.
Муж Татьяны был единственным горячо любимым сыном в семье, и всегда поступал так, как считал нужным. Когда они подали заявление в ЗАГС, свекровь «свалилась» с сердечным приступом. Свадьбу пришлось отложить. Но лишь отложить, а не отменить. Потому что будущий муж сказал сурово:
— Я люблю Таню. Мне всё равно, нравится она вам или нет. Я хочу, чтобы именно эта женщина стала моей женой.
Даже рождение Святослава, Славика, ничего не изменило. Свекровь продолжала лишь терпеть невестку. Поэтому в тот вечер Татьяна с тяжёлым сердцем, но отпустила сынишку с мужем.
— Мама опять жаловалась на боли за грудиной. — Виновато сказал муж. — Возьму с собой Славика, может быть, она хоть немного отвлечется. Мне всё-таки кажется, что она несколько накручивает себя. Поедешь с нами?
Она ничего не сказала мужу о том, утреннем, разговоре, лишь отрицательно покачала головой:
— Думаю, твоей маме не станет легче от моего присутствия. Скорее, наоборот. А Славик…
— Я хочу с папой! — Упрямо заявил сынишка.
Вылитый отец. Такой же упрямый, не меняющий своих, пока ещё детских решений.
Она до сих пор не смогла простить себе того, что не села в машину в тот вечер. Грузовик на перекрёстке превратил их автомобиль в груду металла. Позже написали, что у большегруза отказали тормоза. С этого дня Таня перестала жить. От самого страшного шага её уберегла лишь та самая природная нерешительность, которая всегда отличала женщину от мужа и сына.
Вот и сейчас она смотрела на незнакомого мальчика и не знала, как следует поступить. В том, что родные ищут его и сходят с ума от волнения, она не сомневалась. Как не сомневалась и в том, что как только Дима узнает о её решении сообщить кому-то о нём, он тут же уйдёт. Так же тихо, как ушёл из родного дома. И тогда неизвестно, что дальше может случиться с этим маленьким человеком, какая беда. Второй ошибки Татьяна позволить себе не могла.
— Дима. — Она вышла на крыльцо. — Ты когда-нибудь рисовал маслом?
— Нет. Пока нет. — Он заинтересованно повернулся.
— Хочешь попробовать?
— Хочу. Только я не умею. Могу испортить краски или холст.
— Вряд ли. — Татьяна улыбнулась. — Всё и всегда можно исправить. Ну, почти всё.
Голос её дрогнул. Мальчик посмотрел внимательно и печально, потом подошёл и осторожно дотронулся до её рукава. Было видно, что понял. Подбежал Джим, закрутился у ног. Татьяна погладила собаку.
— Ну что, давайте возьмём всё нужное, и я покажу вам одно удивительное место…
* * * * *
Они сидели на берегу, над излучиной реки, откуда открывался чудесный вид.
— Как здесь красиво! — Восторженно воскликнул Дима. — Только у меня не получится так нарисовать.
— Я просто сейчас покажу тебе как работать с масляными красками, а ты рисуй то, что захочешь. Совсем не обязательно природу.
Вот и сейчас Татьяна не тревожила маленького художника. Он сосредоточенно и увлечённо работал, а она исподтишка разглядывала слегка вздёрнутый нос, непослушные светлые волосы, пальцы, тонкие, достающиеся в большинстве своём музыкантам или художникам. Теплое щемящее чувство разлилось внутри. Как можно обидеть такого мальчишку? Как же, наверное, любила бы его она, Татьяна, будь Дима её сыном.
Мысли о сыне вновь сдавили горло. Чтобы не расплакаться, она встала. Джим тут же поднял голову и вскочил. Дима тоже оторвался от работы.
— Можно посмотреть? — Спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Можно. Только я ещё не закончил. Оказывается, масло — это сложнее, чем я думал.
Татьяна посмотрела на картину. С холста смотрел темноволосый человек с суровым и печальным взглядом.
— Папа?
Димка кивнул и потупился.
— Он хороший. Только почему-то совсем не понимает меня. Я не знаю, почему. Я очень ждал его, думал, что что-то изменится. Но ничего не изменилось.
— Дим, он бьёт тебя?
— Нет. Всего один раз ударил. Уже после маминой смерти. Когда я испугался, что он порежется, потому что папа начал бить стекла. Хотел выбросить бутылку, а он по рукам хлестнул. Только тогда.
— Знаешь, Дима, иногда человек не может простить себе в жизни какую-то вещь, считает, что виноват. И это чувство вины не даёт ему радоваться, любить, принимать мир таким, какой он есть. Это неправильно, но люди злятся на себя, а заодно и на других. А ведь очень многие вещи происходят независимо от нашего желания или действий. И если человек поймёт…
— А вы? Вы поняли? — В упор спросил мальчик. На мгновение его взгляд стал походить на тот, что она только что видела у человека с портрета.
— Поняла. Просто мне трудно принять это. Но я пытаюсь. Ты не становись таким, Дим. Там, откуда ты пришёл, только отец?
— Нет. Бабушка и дедушка. Мамины родители.
— Они тоже не понимают тебя?
— Они меня любят. Но не могут помочь. Я же не их сын.
— Любят… Представь, что бы было с ними, если бы с тобой что-то случилось. Что-то страшное. Сначала мама, а потом…
Димка зажмурился от неожиданности. Вспомнил почерневшее лицо деда на похоронах, дрожащие бабушкины руки, которые никак не могли вытереть тарелку. Он совсем не подумал об этом.
— Тётя Таня, — спросил хрипло — у вас есть телефон?
* * * * *
— Сергей, — участковый, нахмурившись, читал сводку — можно вас на минуту. А вы, Иван Николаевич, ступайте домой. Заявление я могу принять от отца мальчика, и коль уж он здесь, то дальнейшим официальным оформлением буду заниматься с ним. А вы ждите. Это дело не быстрое.
— А как же МЧС, Мирон, поисковики? Детей ведь сразу ищут. Мы не тёмные, телевизор смотрим.
— Я уже везде сообщил, Иван Николаевич. Если вы этого не видите, то не значит, что ничего не делается. А сейчас идите, умоляю. Мы с Сергеем Николаевичем должны оформить всё официально.
Иван Николаевич досадливо махнул рукой и понуро направился в сторону дома.
— Вы, Сергей Николаевич человек военный. — Участковый посмотрел на Голикова. — Поэтому без обиняков. Надо ехать на опознание. Коллеги из соседнего района выловили в реке труп мальчика, приметы и возраст совпадают. При старике не рискнул говорить такое, не выдержит он.
У Сергея потемнело в глазах. Закаменели ещё больше и без того твёрдые скулы.
— Поехали. — Сказал коротко.
Как во сне вспоминал потом своё хриплое «Это не Дима», жёсткую больничную кушетку в коридоре, на которую опустился без сил. И слёзы, первые со дня смерти Пашки. Он даже на похоронах жены не плакал. Господи, только бы Димка был жив! Только бы его сын был жив! Если ты есть, Господи!
И звонок, заставший его на выходе из морга.
— Сергей. — Голос Ивана Николаевича срывался от радости. — Дима звонил!
* * * * *
Когда Татьяна увидела высокую фигуру, направляющуюся к крыльцу, она сразу узнала этого человека. Что говорить, у его сына явный талант.
— Дим, папа приехал.
Мальчик нерешительно замер. В его взгляде смешались страх, радость, надежда и ожидание. Войдя, человек бросился к сыну и прижал к себе так, что Димка невольно вскрикнул, а Джим залаял угрожающе и яростно.
— Тихо, Джим. Фу! — Звонкий голос маленького хозяина заставил пса замолчать. — Тётя Таня, это мой папа.
Сергей выпрямился и взглянул на эту хрупкую светловолосую женщину, которая смотрела на него спокойно, без осуждения и любопытства, смотрела будто они были давно знакомы.
— Сергей.
— Татьяна.
— Спасибо вам, что приютили Диму.
— Не могу сказать спасибо вам, но рада, что Дима нашёлся.
Он замолчал, недоуменно разглядывая её. Она что, осуждает его? Димка насторожился. Так обычно начинались споры отца с мамой, и он умоляюще посмотрел на обоих. Татьяна вовремя заметила его взгляд и успокаивающе кивнула.
— Садитесь за стол, Сергей. Время позднее, а мы ещё не ужинали.
Ели молча. Дима к своей порции не притронулся.
— Джим поедет с нами. — Коротко сказал Голиков. — А сейчас ешь, сын.
Мальчик послушно взял вилку и вдруг попросил:
— Папа, давай поживём немного у тети Тани. Она учит меня рисовать. А ещё у неё забора нет совсем.
— Дался тебе этот забор, Димка? — Засмеялась вдруг Татьяна. — Что меня без него украдут что ли?
— Спрячь за высоким забором девчонку, выкраду вместе с забором. — Отчего-то вспомнил Сергей и тоже улыбнулся. — Татьяна, кровать лишняя найдётся у вас?
— Дедушка, — шептал в трубку Дима — я папу уговорил здесь пожить. Мы приедем скоро, только чуть-чуть попозже.
* * * * *
Они задержались немного дольше, чем планировали. Приезжал и Иван Николаевич, познакомился с Татьяной, помог зятю поставить забор.
Ничего не сказал Сергею, сжал на прощание Танины пальцы и шепнул.
— Вы похожи на мою дочь, Танечка. Такая же добрая. Не обижайте Димку. И к нам приезжайте.
Татьяна удивлённо посмотрела на старика. Как же она может обидеть мальчика? За что? Скоро он с отцом уедет, и она вряд ли когда-нибудь увидит Диму снова…
Вечером они сидели на крыльце. Голиков задумчиво крутил в пальцах соломинку, Татьяна перебирала фасоль. Надо суп сварить завтра. Димка любит.
— Когда я увидел там, в морге, чужого мальчика, то испытал смесь ужаса и облегчения одновременно. — Неожиданно сказал Сергей. — Видеть детей в разы тяжелее. Не думал, что настолько. Наверное только в этот момент я понял, что творю. Понял, что сын — то единственное дорогое, что держит меня в этом мире. Я готов ради него на всё, Таня.
— Хорошо, что поняли. — Сказала она. — Дима любит вас. Заступается и оправдывает. Перед другими и перед собой. Но он не сможет так долго. Нельзя предавать доверие любимого человека, Сергей. То, что было с нами, оно в прошлом. А у Димы жизнь впереди. И только от вас зависит, какой она будет. Будет ли он жить с ненавистью или с любовью в душе. Я не знала вашу жену, но видела её отца, вижу сына. Она была светлым человеком, ваша Лида.
— Татьяна, Дима говорил, что вы преподаватель живописи. Скажите, вас держит что-то в городе?
— Вы заранее знаете ответ. Нет. Только не пойму, зачем спрашиваете.
— Я мог бы поговорить с командиром о вашем трудоустройстве. Вы могли бы работать в гарнизоне в школе, вести кружок или частные занятия. Я буду оплачивать вам уроки с Димой. Думаю, найдутся и ещё желающие. Среди жен офицеров нет подобных специалистов, и в школе недокомплект учителей. Лида уговаривала меня, разрешить ей работать, но я тогда…
— Зачем вам это нужно, Сергей?
— Я военный человек, Таня. С моей профессией никогда не знаешь, что будет завтра. Если такой человек, как вы, будет рядом с Димкой, мне станет спокойней. А он тянется к вам, доверяет.
Ей хотелось сказать этому мужчине что-нибудь колкое в ответ. Про его эгоизм, про желание какой-то собственной выгоды, но она промолчала. А ночью долго думала, что природа не терпит пустоты, и что зияющую рану в её душе кто-то свыше пытается заполнить любовью к незнакомому, но так нуждающемуся в ней, ребёнку. Природа исправляет не свои ошибки, а человеческие. Утром она как бы невзначай сказала Сергею.
— Узнавайте. Я согласна. А жить там где?
— Так служебное жилье же есть! — Обрадовался Голиков.
* * * * *
— Дедушка! — В дом в клубах морозного пара ворвался Димка. — Бабушка!
Рядом прыгал и веселился Джим.
— Дмитрий! — Иван Николаевич обнял внука. — Ох и подрос ты с лета! А отец где же?
— Они с тётей Таней сумки из машины выгружают. Я вот торт занёс, что бы не помять! Сейчас всё остальное принесу. Дедушка, я у вас на все каникулы останусь! Дедушка, а тётя Таня меня мастихином пользоваться научила. Я покажу тебе!
Он, сопровождаемый весёлым Джимовым лаем, сбежал с крыльца.
— Слава Богу, ожил наш мальчик. — Галина Ивановна прижалась к мужу. Иван Николаевич бережно обнял её за плечи.
— Как бывало при Лидочке. Пусть спокойна будет её душа. — Галина Ивановна быстро вытерла уголки глаз. — Не будем. Праздник сегодня.
Они очень ждали приезда внука в этом году. Впервые Сергей позвонил сам и сообщил, что они хотели бы отпраздновать Новый Год с ними. Теряя от неловкости слова, попросил разрешения привезти Татьяну.
— Эта женщина вернула нашему внуку отца. — Сказал жене Иван Николаевич. — В обиду Таня Димку не даст, будь уверена.
И твёрдо велел зятю непременно приезжать всем вместе.
Уже сидя за праздничным столом, глядя на улыбающегося внука, на смущённую Татьяну, на взволнованного Сергея сказал:
— С праздником вас, дорогие мои. Все мы совершаем ошибки, не получается по-другому в жизни. Но самое главное уметь исправить их вовремя. Пусть в наступившем году каждый из вас обязательно будет счастлив и любим своими близкими. Будете счастливы вы, и в наших душах воцарится мир и покой. С Новым Годом, дорогие мои! С Новым Годом!
Автор Йошкин Дом
