— И сколько же тебе лет? В школе, поди, еще учишься?
— Уже нет…
— А что так? Бросила? – Зоя Антоновна придирчиво изучала девчонку. Заметила хлипкую одежонку, клетчатый платок, продуваемый порывистым ветром, худощавую фигурку… и только косы – две темных косы — создавали тот удивительный контраст с бледным, но красивым лицом девушки.
— Волосы-то у тебя знатные, — заметила кадровичка, не удержавшись от похвалы.
— Ага, — улыбнулась девчонка.
Зоя Антоновна снова нахмурилась. – Тебе и семнадцати нет, а ты на тяжелую работу просишься… это тебе не на колхозном поле сорняк дергать, здесь погрузка и отправка угля круглосуточно…
— Почему? Мне исполнилось семнадцать…
— Толку-то… куда я тебя? Хотя люди нужны. Как насчет грамоты? Считаешь хорошо?
— Пятерка у меня.
— Ладно, поговорю с начальником станции, нам сейчас конторщики нужны.
— А это кто? – спросила девчонка, красиво вздернув брови от любопытства.
— А это те, кто замеры груженых вагонов делают. Понятно, не знаешь, как это… но ничего, научим. Сиди теперь и жди.
— Долго ждать?
— Не знаю, может час, а может два. Начальник явится, тогда известно будет.
Поля Ерёмина вышла из конторы – деревянного одноэтажного здания и, оглядевшись, нашла место на бревнышке возле строящегося склада. Она сжала руки «замком» и шепотом повторяла: «хоть бы приняли, хоть бы приняли…»
Казалось ей, что именно здесь ее спасение. В победном тысяча девятьсот сорок пятом году Поля приехала в Чёрную падь устраиваться на работу. Исхудавшая за время тяжелого военного лихолетья, услышала рекомендацию доктора, поправить здоровье, потому как молодому организму катастрофически не хватало еды, полезных продуктов. Внимательно осмотрев и простукав ее тельце с выпирающими ребрами, посоветовал отправиться в санаторий. Недоедание и работа подорвали здоровье, но его вполне можно поправить.
— И где же мы продукты найдем, которые доктор рекомендовал? – горестно спросила мать Полины. А санаторий она вообще мимо ушей пропустила, даже слова такого не слышала. Да и откуда нынче санатории, когда страна оклематься не может.
Отцова сестра тетя Анисья подсказала в Черную падь ехать, там уголь добывают, там шахтерам условия получше и платят хорошо. Но какая из Полины шахтерка? Ее и так ветром колышет, да и не возьмут ее. И тогда подсказали Поле на станцию пойти, авось устроится.
Двое мужчин прошли мимо, что-то горячо обсуждая на ходу. Остановились, увидев Полю. – Почему посторонние на станции? – строго спросил тот, что постарше.
— Я… я жду.
— Чего ждешь?
— Жду, когда на работу возьмут.
— Ну и кем бы ты хотела?
— Говорят, конторщиком можно… Зоя Антоновна сказала.
— Разберемся, — ответил начальствующим тоном мужчина. А тот, что рядом с ним, помоложе (Поле показалось, глаза у него добрые), остановил товарища. – Ну что ты, Николай Степанович, человек на работу пришел устраиваться, не пугай своей строгостью.
Оба удалились, скрывшись в здании конторы. Минут через десять вышла Зоя Антоновна. – Ну чего там сидишь? Иди, давай, взяли тебя.
Вернулись в маленький кабинет с обшарпанными стенами и старым столом, возле которого стояли два стула. – Садись, оформляться будем. Жить есть где?
— Ну, если только у тети… но у нее совсем мало места, даже спать негде.
— Понятно. Значит так: вот тебе направление в общежитие, спросишь комендантшу Антонину Петровну, фамилия Бушметина. Она тебе все расскажет. Условия не царские, барак холодный, печку по очереди топят, да и угля впритык, несмотря, что на угле сидим. Время-то тяжелое, уголек весь отправляем… и вот тебе талон в столовую.
Поля с изумлением смотрела на заветный талон, крутила его в руках, прочитав свою фамилию. Удивительно было, что, еще не начав работать, уже кормить будут.
Она вышла на улицу и пошла к выходу мимо вагонов с углем, а те, что пустые – ждали своей очереди. Слышно было, как идет погрузка, как покрикивают грузчики, а десятники записывают, сколько вагонов загружено. Поля остановилась, и тут же ее обдало угольной пылью. Она ужаснулась не вида пыли, а от вида работяг, загружающих вагоны вручную: успевшие загореть в первые дни лета, лица их были почти черными еще и от угля.
— Эй, стрекоза, чего застыла? – окликнул ее паренек, оголив белые зубы, при этом лицо, шея, руки – всё было черным.
Поля испуганно шарахнулась в сторону, совсем не ожидая, что привлечет внимание грузчиков. Прижимая узелок с одеждой, поспешила уйти, услышав за спиной свист паровоза. В клубах дыма, черный, как смоль, паровоз приближался к составу, уже наполненному углем.
Вскоре она покинула территорию станции и пошла по улице, поглядывая по сторонам. Пришлось обходить огромные лужи, видно, на днях прошел хороший ливень. Домишки, в большинстве деревянные, ютились по краям, прижимаясь друг к другу, как воробьи на ветке. А далее — длинное одноэтажное строение с надписью «Баня». А еще ближе к центу уже пара кирпичных домиков двухэтажных, построенных еще в тридцатых годах.
Наконец Поля добралась до общежития, дощатого здания, построенного наспех. Дверь со скрипом открылась и она, войдя, чуть не упала, зацепившись за какие-то вещи.
— Кого там еще несёт? – услышала недовольный голос. Из темноты показалась женская фигура, а потом Полина увидела заспанное лицо и спутанные волосы. Молодая женщина была невысокой, но крепкой, ее сильные руки выдавали в ней человека рабочего. – Кто такая?
— Мне Антонину Петровну…
— Нет ее, завтра будет.
— А как же я… меня направили.
Женщина взяла из рук растерянной Поли направление. – Понятно. Вон в углу кровать, матрас и одеяло на той полке возьми…
— А как я сама…
— Бери, какая разница, Антонина ничего не скажет, у тебя же направление. Меня Клавдией зовут.
Через час пришли еще женщины, с шумом ввалились, посмеиваясь, хотя рабочий день, казалось, выжал из них все соки.
— Ну, девки, почаевничаем, — самая бойкая поставила на стол фляжку.
— Валька, шельма эдакая, откуда взяла? – спросила другая, высокая, с белесыми волосами.
— Не боись, не украла, у Катьки взяла…
— А у этой шлёндры откуда?
— Так знамо дело – откуда. От полюбовников.
Поля все это время тихо сидела в уголке, прижимая к себе узел с одеждой, словно напоминание о доме.
— На работу? – спросили женщины.
— Ага.
— Ну и кем ты к нам?
— Конторщиком на станцию.
— Конторщиком? Ну, приготовься ноги раздвигать пошире.
Поля заморгала часто, растерявшись и покраснев. Женщины рассмеялись. – Чего пугаешь девку? – спросила Клавдия – та, что первой встретила Полю.
— Так я не пугаю, а предупреждаю, — пояснила высокая, — конторщикам на вагон взобраться надо, там сноровка нужна… ну это почти как через забор перелезть…вот я чего хотела сказать. – Она посмотрела на смутившуюся девушку. – Ну чего там сидишь? Давай к нам, конторщица…
Поля присела у краешка дощатого стола. – Не сиди на краю, замуж не выйдешь,- сказала высокая, которая вскоре назвала свое имя – Мария.
— Неправда! – Возразила Клавдия. – Наоборот, мужик с углом будет, ну значит со своим жильем.
Открыли фляжку и разлили по кружкам. Полина понюхала и сморщилась, все рассмеялись. – Чё, не в нос?
— Да ладно, вам, бабы, рано ей еще, — и она забрала у новенькой кружку. – Чаю лучше налей.
— А вы что, все на шахте работаете? – спросила Полина.
— На шахте, на шахте… а вот в забой у нас спускается только Клавдия, настоящая шахтерка.
Клавдия хмыкнула в ответ, хлебнула из кружки. – Одна что ли я там? Полно баб. А кому еще работать? Мужиков с фронта пришло – раз-два и обчелся. Ладно, бабы, спать пора. И ты тоже укладывайся, — сказала она Полине, — завтра, поди, первый рабочий день?
— Первый. – Поля испуганно посмотрела на женщин, будто искала защиту.
— Да не трясись ты, не съедят тебя, — сказала Мария. – Слышала, начальник погрузки у них там хороший мужик, хоть и строгий, но справедливый, в обиду не даст.
— Да вот думаю, справлюсь ли, — призналась девушка.
— Справишься! Главное, цепляйся крепче, чтобы не свалиться, ногами, руками, зубами цепляйся, — посоветовала Клавдия.
— И вот еще чего, — сказала Мария, — не вздумай уголь тырить, ни одного куска не бери.
— Это как – «тырить»? – испугалась Поля.
— Чего непонятного? Воровство у нас наказуемо. За пару кусков – год дают.
— Так я… так мне зачем?
— Это мы на всякий случай, предупреждаем.
***
Начальник отдела погрузки Федор Иванович Зарубин – седовласый мужик с покалеченной на фронте рукой встретил Полину прямо у выхода из конторы. – Ну что, пойдем, — предложил он, — буду рассказывать и показывать, а ты слушай и запоминай. – Он окинул ее взглядом, вздохнул и сказал: — Ты прямо со школы что ли?
— Не-еет, — испуганно ответила Поля, подумав, что сейчас откажет ей, — я уже большая, работать хочу…
— Уж больно маленькая, на внучку мою похожа, она в восьмом классе учится… ладно, работать, так работать. Гляди, вон туда подаются вагоны прямо с шахты, вот и надо проверить, есть ли недогруз. А для этого на вагон взбираешься…только держись крепче…. ну и определяешь, как уголь загружен. Всё записываешь…
— А если недогружен? – спросила Поля.
— Я и говорю: всё записываешь и докладываешь мне. С недогрузом отправлять нельзя.
— Поняла.
— Работать будешь посменно, а это значит и ночью тоже. Фонари у нас слабые, так что осторожно, сама не свались и не ошибись.
Они как раз подошли к вагону. – Давай, пробуй, лезь и проверишь…
Платье у Полины было хоть и свободное к низу, но все равно в нем неудобно. Да еще поднявшийся ветер, здесь, на открытом пространстве – частое явление, колоколом поднимал подол. Она вцепилась в подол платья одной рукой, а другой держалась, чтобы не свалиться. Да еще ноги тряслись от напряжения, от непривычки соскальзывали.
— Не-ее, так не пойдет, — сказал Зарубин, — у тебя только платье на уме, так ты ничего не увидишь. Пойдем, для начала спецодежду тебе подберём, — он оглядел ее подростковую фигуру, — тебе всё будет велико, но ничего, ушить можно. Одежда не новая, сама понимаешь, какое время нынче, так что с чужого плеча будешь носить, зато удобно. Он еще раз посмотрел на нее, и было в его взгляде что-то подозрительное. – Ты хоть в школе-то училась?
Полина остановилась, в красивых серых глазах застыло удивление. – Да что вы, Федор Иванович?! Конечно, училась! Хорошо училась! Только… болела часто, однажды на уроке в обморок упала… и меня освободили от занятий… ненадолго…
— Понятно. Так-то по виду ты смышлёная, да и работа немудреная, справишься. Вот только ночью осторожно.
***
Летом работать было легче. И погода благоволила, и ночи короткие, и как-то веселее было. К тому же год тот – победный, такой желанный у всех, кто выстрадал победу. Поля, освоившись, не шла от вагона к вагону, а бежала, почувствовав силы и поверив в себя. Свою первую зарплату она разделила на две части и отправила половину домой, в деревню, где мать работала за трудодни. В ответ пришло письмо от матери, в котором та строго-настрого наказала деньги не отправлять, а тратить только на себя, больше есть и не болеть. А им уже полегче, утверждала она, и младшие вовсю помогают, так что справятся.
Но Полина понемногу сберегала деньги, думая, что при первом случае, как поедет домой, купит гостинцы.
Осенью, когда зачастили дожди, работать стало сложнее. Тяжелый дождевик, которым пользовались от смены к смене конторщики, больше мешал, чем защищал. Поэтому Поля, нередко, делала замеры без него, иначе запутаешься, пока на вагон взберешься.
Она уже привыкла к белому налету на угле. А поначалу удивительно было, зачем уголек в вагонах опрыскивают известью. Зарубин тогда сразу сказал: — Это чтобы хищение было заметно. Вот, например, вздумает кто угля украсть, хоть несколько кусков, сразу будет видно. И ты тоже следи, доложи, если увидишь несоответствие, — наказывал он.
И Полина уже наметанным глазом могла определить, брали уголь или нет. Пока ни одного случая хищения в ее смены не обнаружено.
Дожди сменились заморозками. Изморозь появилась на пожухлой траве, и если выйти за поселок и взглянуть на степь, то казалось, будто она «поседела» за одну ночь. А там, дальше, отроги гор, и кажется, рядом почти они. И тут недалеко черная падь — так это место назвали жители, и поселок так назвали.
И хотя в мае отметили победу, жилось людям все одно трудно. По-прежнему в сутки уходило по четыре-пять эшелонов с углем, и каждый день начальник станции напоминал всем, что для страны всё также важно получать топливо своевременно.
Поэтому неудивительно, что в самом сибирском поселке, жители получали уголь по строгим нормам, и его, как правило, не хватало.
— Ой, девки, замёрзла, как волчий хвост, — сокрушалась Мария, подбрасывая уголь в печку-буржуйку.
— Ты куда столь? А на завтра? – строго прикрикнула Клавдия.
— Говорю же: замёрзла, — отвечает Мария, еще не успев согреть задубевшие руки. – Тебе-то хорошо, ты в шахте, там мороза нет, — упрекнула она Клавдию.
— Ага, позавидовала! Я там чё, на вагонетке катаюсь что ли?
— Нет, ну и меня пойми, я на морозе стою, вагоны принимаю.
— Девки, не спорьте, — вступила в разговор Валентина, — давайте лучше споем и спляшем, сами согреемся и угля меньше уйдет.
Прибежала Полина, скинула валенки и потянулась к печке.
— Вот еще одна задубевшая явилась, — сказала Мария. Тебе «морозных» разве не дают?
— Неа. «Морозные» только грузчикам полагаются.
— Жалко, а то бы счас согрелись. В грузчики что ли пойти? – Мария выпрямилась, потянулась, почувствовав, как расходится тепло.
— А что? У нас работают женщины, — сказала Полина, — только, знаешь, Маша, уж больно тяжело им.
— А где счас легко? А так бы хоть сто грамм «морозных» выдавали.
— Машка, так это… можно у Катьки взять, она приторговывает, — напомнила Клавдия.
— Ну, у Катьки много чего можно взять, она шкура продажная… всё у нее имеется, ей и работать не надо… она с Васи все деньги выуживает.
-Это который бригадиром у грузчиков? – спросила Мария.
— Да, он самый – Васька Надымов. Он для своей крали в нитку готов вытянуться.
— Ха-ха, да разве он у нее один? – со смехом спросила Валентина.
Полина, обжигая пальцы, очистила сваренную «в мундирах» картошку, быстро поела и взялась за книжку. Вот уже который месяц ее отдушиной была библиотека. Уже столько книг перечитала, что даже библиотекарь Вера Кузьминична, встречала ее как родную. Даже парторг предприятия Иван Иванович Павловский заметил целеустремленную девчонку и интересовался, не продолжить ли ей учебу.
Зима началась трескучими морозами, что неудивительно для этих мест. Полина, закутавшись, подпоясав ватник, шла в сизую мглу, ориентируясь по тусклым огонькам. Освещение было настолько скудным, что приходилось всматриваться, напрягая зрение, даже фонарь мало помогал.
В одну из таких морозных ночей (а ночью работать труднее всего) Поля потеряла варежки, видно, когда замер делала, там и оставила на куче угля. Искать – только время упускать. И она заиндевевшими пальцами держит фонарь и идет к следующему вагону, чувствуя, как застыли руки на морозном ветру.
— Это что такое? Закаляешься что ли? – рядом с Полиной, появившись из морозной мглы, стоял диспетчер Алексей Захарович Кольцов. Первый раз она увидела его в тот день, когда устраивалась на работу, он шел тогда с начальником станции и заступился за нее, попросив не пугать новенькую.
Она и потом его видела. Здоровались. Она даже хотела как-то первой заговорить, но показался он ей каким-то задумчивым, будто мыслями совсем не здесь. Хотя все знали, что Кольцов – человек грамотный, ответственный, фронтовик-орденоносец, поэтому и работу такую поручили.
И вот теперь он стоит рядом с ней и смотрит на ее обветренные руки. – Так и обморозиться недолго. Варежки-то где?
— Потеряла, — призналась Полина. И было в ее голосе чувство вины и сожаление. Она уже приготовилась выслушать, что Кольцов отчитает ее, назовет «растеряхой»… А он вместо нареканий снял свои теплые рукавицы и подал Полине.
— Да что вы, не надо! – Испугалась она.
— Надо. – Ответил он и сам надел ей на руки меховые рукавицы. – Эти теплые. Отогреешься.
— Спасибо, Алексей Захарович. – Она с благодарностью смотрела на него, пытаясь в этой морозной мгле разглядеть его глаза. Знала, что старше ее, на много лет старше… но сердце вдруг потянулось, подсказывало, что надо еще что-то сказать, а что именно – не знала.
— Видел тебя в библиотеке, молодец, Поля, видно, читаешь много…
— Читаю. А вы… вы на гитаре играете, я вас видела в красном уголке на 7 Ноября… концерт был.
Он рассмеялся. – Было такое, хотя артист с меня никакой.
— А мне очень понравилось, и всем тоже понравилось. Ой, ну я пойду, мне еще целый состав надо проверить. А варежки я вам верну.
— Не вздумай возвращать! – Приказал Кольцов. – Это тебе… подарок. Они почти новые.
— А вы как же? – спросила Полина, искренне беспокоясь о нем.
— А я обойдусь, главное ты не мерзни… береги себя.
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ
