Проснулся он рано. Ещё не рассвело. Выжидал время, когда можно было отправится в интернат. Заказанный домой звонок опять не состоялся, трубку никто не взял. Здесь было утро, а в Подмосковье – ночь. Неужели не слышат? Сони!
НАЧАЛО —ЗДЕСЬ
Александр в интернат пошел пешком, тут было недалеко. Северный городок уже не казался таким уж маленьким, был даже красив, хоть и не особо ухожен. Впрочем, время шло такое, когда никому не до ухоженности.
Длинное двухэтажное здание с облупленной штукатуркой встретило загадочной тишиной. То ли снегопады так влияли на эти места, то ли люди были скромнее. Но Александр уж не первый раз удивлялся тишине учреждений.
Кнопку на двери он нажал, ему ответили тут же, дверь клацнула и открылась. Из ближайшей боковой двери показалась женщина, спросила – к кому он и велела ждать.
Сесть тут было негде, Александр прислонился к холодной зелёной крашеной стене, ожидал. Минут через десять показалась женщина и тут же сказала:
– Аня сейчас спустится, они завтракают ещё.
Так быстро?
Александр такого не ожидал, думал, что будет беседовать ещё с сотрудниками, объясняться. Ведь это не простой интернат.
Но минут через десять на лестнице он увидел сначала стоптанные тапки, коричневые колготки с гармошкой на коленях, а потом и девочку. Она повернула голову, смотрела на него.
У Александра перехватило дыхание. Она была так похожа на Юнну, на мать. Высокая, тонкая. Встрепенулись воспоминания. Ее взгляд и его обещание:
– Я увезу тебя….
И тут же одновременно, это была как будто Оля, его дочь. Вернее, если б его Ольге придать национальные черты народов севера, то это точно была бы она. Такая смесь… Дугообразные брови от матери, а заострённый подбородок точно такой же, как у дочери. Глаза характерные, национальные узковатые коричневые, но взгляд … смотрела она точно также, как дочка, приподняв одну бровь.
На ней было что-то выцветшее фланелевое, не то платье, не то халат. Сейчас она напомнила ему девочек его детства. Дома так ходили его одноклассницы. У его дочки такой одежды уже нет.
– Здравствуй, Айнана.
– Здравствуйте, – сказала тихо.
***
Укутанная одеждами, которые кажется уж срослись с кожей, Айнана росла среди снегов, среди седых вершин, в тундре. Иногда это были места с таежными лесами, сочными яркими цветами, которые собирали они с мамой. Иногда – заболоченная тундра, с озёрами и реками.
Своим величием родные места ее пленили. Суровый, но такой неповторимый край. И люди здесь всегда готовые к помощи и в то же время замкнутые.
– Ай–нэ–на, Ай–нэ–на, – раздавалось средь холмов.
Мать звала ее всегда так – в растяжку. Так назвал ее дед. Айнана означает – путешественница. Так уж вышло – не успела Айнана родиться, как начала путешествовать с матерью.
Юнна так и не вышла больше замуж ни за кого. Все недолгие свои оставшиеся годы она отдала дочке. Они ходили далеко, гуляли по берегам рек и озёр, бегали среди берёз, играли с маленькими оленятами и щенками. А зимой берегли очаг – очаг, куда возвращался амэкэ, дед Эльхо.
Юнна напоминала мать–олениху. Точно также олениха любуется своим малышом. Смотрит, как беззаботно он резвится в лучах северного солнца, которое так быстро уходит за горизонт и ложиться спать в мягкие перины – облака.
Девочке рассказали историю матери. Уж потом рассказали, когда мать забрали Духи земли.
Юнна беременная боялась своего отца – Эльхо. Куталась одеждами, даже когда их можно было снять. Хотя отец, конечно, догадывался уж о том, что дочь скоро родит. Была ль история об умерщвлении младенца правдой или это были выдумки, Айнана не могла знать. Такие слухи до нее не дошли.
Жила ее мать со своим отцом шаманом Эльхо в одинокой яранге, вдали от стойбища. Костер в ней не догорал никогда, всегда имелась горячая вода. Каждое утро дед пил чай и уходил в тундру, где оставался до позднего вечера. Юнна ждала роды, боялась родить ночью, боялась своего собственного отца.
Ребенок появился днём, когда в яранге никого не было. В начале Юнна даже не догадалась, что это и есть роды. Сильно заболел живот, она легла на шкуры, закорчилась, застонала. А потом посмотрела туда – дрыгая красными ручками и ножками на медвежьей шкуре лежала малышка.
Юнна легла рядом, устало вслушиваясь в плач девочки. Она чувствовала себя совсем разбитой. Смертельно хотелось спать, но уснуть она боялась. Она боялась за дочь. Мать аккуратно уложила дочку в детский кукуль, сшитый накануне втайне от отца из соболиной шкуры, надела кухлянку, малахай и отправилась в ближайшее стойбище.
По дороге она присаживалась на холодные уже кочки, вставала на колени, кормила дочь грудью. Девочка брала грудь вяло, личико ее было ещё отёчным. Юнна валилась с ног, подолгу сидела на коленях, на холодном мхе, но опять вставала и продолжала идти. Она хотела отдать дочь родственникам – многодетному семейству. Юнна хотела скрыть рождение дочери от отца, вернуться к вечеру в ярангу уже без девочки.
Иногда ей казалось, что она летит. Она падала, тяжело вставала, но все равно казалось, что летит.
Уже при свете звёзд и луны, когда белые совы вылетали из своих гнезд, вернулся Эльхо. Он был старый охотник. Он нашел дочь и ночью.
. Помогли собаки и чутье. Она лежала под холмом, на боку, тесно прижав к себе девочку. Юнну с новорожденной девочкой положил он на нарты и отправился в поселок. Там оставил ее в доме знакомых до тех пор, пока не поправилась, а потом до тех – пока не подросла девочка. Только когда воздух наполнился дыханием весны, приехал за нею шаман Эльхо.
Юнна со страхом смотрела, как Эльхо взял внучку, поднял над головой, начал читать шаманское, непонятное дочери, заклинание. Она нарушила закон тундры, она виновата, но за дочь она готова была отдать свою жизнь.
– Айнана…
Путешественница. Айнана. Так переводилось это имя. Не успела Айнана родиться, как отправилась с матерью в путь.
А потом, когда было девочке семь, улетела она вместе с другими детьми на вертолете в школу. Смотрела на мать в узкое оконце – заверть вертолета рвала на Юнне одежду, мать держала руку на голове, чтоб не сорвало платок и смотрела вверх – на улетающий ввысь вертолет.
– Ай – нэ – на! – от шума ветра и гула вертолета Айнана не слышала мать…
Больше Айнана маму не видела никогда. Когда, к следующему лету, вернулась она из школы, ей объявили, что маму забрали Духи земли.
***
– Здравствуй, Айнана.
– Здравствуйте, – сказала тихо.
Александр совсем растерялся, не знал, что и говорить. Девочка потупила взор, так и осталась стоять на ступенях лестницы немного испуганно.
– А я… Я знал твою маму.
Девочка кивнула.
– Ты очень похожа на нее.
Девочка кивнула опять.
И Александр вдруг подумал, что всего скорей, она знает – кто он.
– Ты знаешь, кто я? – спросил неуверенно.
– Да?
– И кто же?
– Вы Александр? Мой отец? – подняла глаза вопросительно.
– Да. Кажется, да. Но я недавно об этом узнал. Мне сообщили. Твой дед.
– Эльхо амэкэ умер вчера.
Александр был удивлен. Он считал, что девочка ещё не знает об этом.
– Да. Я знаю. А откуда знаешь ты?
– Мне сказали…
Она хорошо говорила по-русски, это радовало. Была скромна, опускала глаза, лишь мельком глядела на него. Как и ее мать, она была хороша собой. Даже застиранный халат не мог скрыть это. Черные, как смоль, волосы убраны в косу, и глаза невероятной красоты.
Александр сомневался, стоит ли говорить с ребенком о смерти деда, и спросил, чтоб хоть что-то спросить:
– Как ты тут живёшь, Айнана?
– Пойдёмте со мной, я отведу вас к Ирине Михайловне, – девочка повернулась и пошла вверх по лестнице, Александр пошел за ней. Стоптанные тапки хлопали по пяткам девочки.
Она привела его к кабинету, открыла, пропустила вперёд и сказала, что Ирина Михайловна сейчас придет. Было всё тут так просто. Совсем не похоже на учреждение подобного рода.
И правда, через пару минут в кабинет зашла небольшого роста пожилая женщина в сильных очках.
– Здравствуйте! Простите, задержалась… Дела. А Вы идите сюда, к столу поближе.
Александр присел за стол.
– Мне позвонили из школы, где была Аня раньше, сообщили, что Вы приедете. Но я не ждала так рано.
– Не спится, знаете ли, – Александру было приятно, что его тут ждали.
– Вы познакомились с Анной?
– Да, совсем немного. Она знает, что я – ее отец. Откуда? Я и сам…
– Вы же были подростком, должны понимать, о чем мечтают дети. Конечно, найти родителей. Мама у девочки умерла, а папа – ее мечта. Да и родственники убедили ее давно, что отец у нее есть, и когда-нибудь он за ней приедет. Наверное, они рассказывали о вас, – она помолчала, а потом строго подняла на него глаза, и спросила, – Можно я не буду юлить, спрошу прямо? Человек, я вижу, Вы – умный. Что намерены Вы предпринять в отношении Анны? Я конкретно спрашиваю – есть ли у Вас планы ее забрать? Или Вы удовлетворяете свое любопытство? Извините за прямоту. Я не буду осуждать, если это второй вариант. Жизнь – штука сложная. Просто я должна знать.
Александру такая прямота понравилась. Он откинулся на спинку стула. Как будто камень упал с плеч. Он и сам не знал ответов на эти вопросы, но определенно понял – с этой женщиной нужно говорить откровенно.
– Ирина Михайловна, я как раз очень нуждаюсь в совете. Я не знаю, как будет лучше. Я вообще ничего не знаю о дочери, и не знал, что она есть. У меня семья. Тоже, знаете ли… Я даже не понимаю, почему она у вас, в психоневрологическом учреждении, а я врач.
– Ясно, – Ирина Михайловна встала, сказала, что сейчас вернётся, и ушла. Вскоре вернулась не одна, а с некрасивой женщиной средних лет. Женщина держала в руках какие-то бумаги.
Ирина Михайловна оставила их одних, а Марина Леонидовна начала читать личное дело Айнаны, показывать ему справки, документы. Да, у девочки была черепно-мозговая травма, но никаких последствий не было. Александр вникал, пересматривал справки, потом понял, что нервирует этим Марину Леонидовну, она оправдывалась и оправдывала.
И когда он увидел на ее лице слезы, вдруг подумал – а зачем он это доказывает ей. Эти подробности важны ему, но доказывать он никому ничего не должен. Он вообще ещё никто.
– Ладно, Марина Леонидовна, оставим это.
– Ну как? Как Вы не поймёте. Ведь это не мы решаем, приезжает клинико-экспертная комиссия…
– Оставьте… Я понял, спасибо Вам огромное за разъяснения. Вы, как психолог учреждения, что бы посоветовали для Ани.
Марина шмыгнула:
– Для Ани? Для Ани лучше б всего было жить, как жила – на стойбище. Но кто ж меня послушает.
– А учеба как же?
– Учеба… Конечно, хорошо бы. Но жить в замкнутом пространстве общежития одной ей тяжело. Понимаете. Ей помощь нужна, ну, и любовь. Ее любили там, в общине. Мама… А тут она совсем одна. Ни с кем не сблизилась.
– А почему? Ведь была среди людей всегда.
– Почему? Наверное, это свойства народа. Вроде вместе, но каждый в себе. А может она не чувствовала, что нужна кому-то. Вот только за Ириной Михайловной ходит, привязалась. Помогает во многом. Считай, ее правая рука.
– Марина, а как Вы думаете, в современной семье она уживется?
– Так ведь разве ответишь. Семья семье рознь. Если примут девочку, полюбят, то конечно. А если… Тут и бунт возможен, и срыв. Вы же понимаете…
В этот день Александр ещё долго находился в интернате. Оказалось, что для оформления опеки на девочку нужно очень много. Так вот быстро, за разовую поездку, это не сделаешь. Но чем больше рисовалось трудностей, тем яснее становилось Саше – он хочет забрать Аню с собой. Тут звали ее именно так.
В кабинет пришла Айнана. Им дали ещё время пообщаться. Ирина поручила Ане какие-то задания – девочка вырезала ножницами.
Александр опять не знал о чем говорить.
– Ань, а я живу совсем недалеко от Москвы. Ты же не была в Москве?
– Не была.
– А побывать хочешь?
– Наверное. Только…
– Что только?
– Я боюсь …
– Чего же ты боишься?
– Не знаю. Где я буду жить в Москве?
– Наверное, со мной. То есть не в самой Москве, но рядом. У меня жена есть и дети. Дочка и сын. И ты будешь, как дочка.
Он запереживал, что сказал что-то не так – «как дочка», но девочка не обратила внимание.
– Только… Только в этот раз я не смогу тебя забрать. Нужно оформлять документы, мне и моей жене. Понимаешь?
Он практически заглядывал ей в лицо, а она что-то старательно вырезала. Все ответы девочки были такими односложными, что сейчас Александр разговаривал с ней, как с маленькой. Почему-то казалось, что она совсем не такая, как Ольга, что гораздо младше. Хоть и была по возрасту старше. Но ведь девочка выросла в тундре…
И тут вдруг Айнана перестала рукодельничать, посмотрела ему в глаза и сказала:
– Вы чувствуете себя виноватым, не нужно. Я рада, что мы повидались. Но Вы не обязаны меня забирать к себе. Ведь Ваша жена может обидеться, – глаза ее горели.
Александр смотрел в глаза девочки и понимал всё больше и больше – как же хочет она, чтоб он ее забрал! Как хочет!
И после этих ее слов, он решил, что Анна должна жить с ними. В конце концов, она – его дочь. Она имеет право на его любовь точно также, как и Ольга с Петей.
А Наташа… Надо будет позвонить ей. Он прикидывал разницу во времени, когда это лучше сделать… Опеку он оформит дома. У него масса знакомых, бывших пациентов, есть связи. А у Натальи – детского врача, их ещё больше.
– Ань, а всё-таки, ты бы хотела жить с моей семьёй? С моими детьми и женой?
Девочка прекратила резать, подняла голову, посмотрела в стену перед собой и ответила рассудительно:
– Я не знаю, как лучше…
– Вот и я, Аня, вот и я…
В этот момент она посмотрела на него и вдруг улыбнулась. И эта улыбка растопила все сомнения. Александр окончательно утвердился – надо заниматься оформлением опеки. Надо…
До Натальи дозвонился он лишь ночью – до больницы. В Подмосковье было утро. Сообщил, что нашел дочку, что скоро будет вылетать назад. Сказал, что поговорят обо всем дома.
На следующий день он прощался с Аней.
– Я заберу тебя. Вот увидишь, я заберу тебя…
Примерно то же, он говорил когда-то Юнне.
И взгляд таков же – заранее прощающий.
***
– Ты пойми, Саш! Если б это был ребенок лет пяти. Ну, десяти, наконец. Я б согласилась. Но это взрослый сформированный человек. И как мы?
Они сидели на кухне, шептали. Дети – у телевизора.
– Какой взрослый, Наташ? Они там позже взрослеют. Она совсем ребенок.
– Позже? Ошибаешься, взрослеют они там гораздо раньше. И заметь, я ж не прошу тебя от дочери отказаться. Понимаю ведь – невозможно это. Твоя… Конечно, мы будем ей помогать.
– Но без опеки она так и останется там, где ей не место. Пойми ты…
– Ну, не навсегда же. Похлопочем… Подумать надо. Эх, если б было у нее нормальное образование, можно было б в колледж какой. А так… Может у нее интересы есть?
– Есть. Она оленей любит.
Наталья посмотрела на мужа осуждающе.
– Саш, время какое. Посмотри, что творится. Дети, и то… Дай мне время…
Александр понимал, что у Натальи голова сейчас занята другими проблемами. Прежде всего детьми. Ольга вступила в какую-то группировку, была драка за школьным двором. Пострадала дочка немного, центральной не была, слава Богу. Но оторван рукав хорошей зимней куртки, а ещё предстоят неприятные разбирательства. Виноватой Оля себя не считала, впрочем, как никто из других девочек.
Впереди новый год, и, вместо того, чтоб в свои тринадцать лет загадывать желания Деду Морозу, дети бьют друг друга в кровь. Девочки … А Александр вспоминал северную школу, вспоминал глаза Ани. Возможно ли такое там?
Наталья встала, загремела посудой.
– Я просто с ног валюсь. Пожалей хоть меня. И Петька … Саш, поговорил бы ты с ним, он все также упрямится. С письмом у него – просто беда.
Сентябрь и половину октября Наталья водила Петю в школу. Первый класс всё-таки. И все поначалу было неплохо. Петя способный, уже перед школой хорошо читал. А сейчас вдруг упёрся, как маленький ослик – расхотел ходить в школу. И никакие увещевания, обещания, награды не действовали.
Он плакал по утрам, мотал всем нервы. На какое-то время его даже отпустили из школы, он пожил у тещи и тестя, но, когда вернулся, история повторилась.
– У меня голова кругом от них, Саш! Я даже не представляю, что будет, если в доме появится ещё ребенок…. Причем, такая взрослая девочка. И какие мы с тобой опекуны, если нам своих детей опекать некогда. То и дело родителям спихиваем. Оба дома не водимся. А детям ведь… Детям горячие котлеты нужны и внимание.
И Наталья была права. Не успел Александр вернуться, как закрутили дела. Его уже ждал ряд операций. Конечно, он любил свою работу, любил операции, но его анестезия была лишь действием, и, закончив ее и передав больного по инстанции реаниматологам в послеоперационную палату, он чувствовал себя опустошенным.
Он дал жене время. Дал. В конце концов до новогодних выходных они все равно ничего не успеют. Пусть пройдут праздники, а уж там…
Но перед глазами стояли снежные северные вершины и взгляд Айнаны – неужели она думала, предполагала, что он обманет?
Коломна заполнялась волшебными декорациями, превращалась в сказку, пахла пастилой, а Александр все представлял, как хорошо было б, если б увидела это Айнана. Вот бы увидела…
В последних числах декабря состоялось родительское собрание. Дочь зашла в дом вечером первая, шумно разделась, хлопнула дверью. На полу валялась ее куртка. Наталья перешагнула ее.
– Поссорились? – видя лицо жены, спросил Саша.
– Я не могу больше с ней. Не могу… Оставь! – Александр наклонился за курткой дочери, – Оставь! Сколько можно! Мы сдуваем с нее пылинки, а она… Я там такого наслушалась, Саш…
Наталья долго и вдохновенно рассказывала Александру о том, о чем узнала на собрании. Страсти бушевали, родители успели перессориться, и дети, похоже, не собирались мириться. Жена была под впечатлением, с трудом успокоилась.
Оля так и не вышла из комнаты. Наталья нервничала, и Саша пошел проверять уроки сына сам. Петька сделал все тяп-ляп, а когда Александр заставил переписать – весь урыдался, играл в острое недомогание, бегал в туалет, призывая маму к спасению.
– Да отстань ты уже от него, и так нервы сдают…
Александр и отстал. Он тоже устал, и все эти семейные проблемы здорово утомили.
Он выходил из душа, собирался уже идти в постель, когда услышал всхлипы в детской. Заглянул. Петька спал крепким сном, а Оля плакала.
– Можно к тебе?
– Дет! – сказала в нос, голос грудной с комом в горле.
Но Александр зашёл.
– Пап, уйди! Не надо мне нотаций! Я не хочу больше это слышать,– Ольга заревела громче, уткнулась лицом в подушку.
– Двигайся,– Саша ложился рядом с дочерью.
– Па…, – претензия в голосе.
– Двигайся, двигайся! Нотаций обещаю не читать. Просто расскажу кое-что.
– Что расскажешь? – она шмыгала носом, – Сказочку?
– Типа того. Я ж на севере был, с Дедом Морозом встречался.
– Ну, конечно,– ирония в голосе, но начала успокаиваться Оля, – И какой он, красный кафтан, белая борода?
– Нет. Там другой дед Мороз. Зовут его дед Эльхо. У него перья на кафтане и рога на голове. А ещё у него есть внучка.
– Снегурочка, – дочь положила голову ему на плечо.
– Нет. Это другая история. Его снегурочку зовут Айнана. Она выросла в тундре. Простор, свобода, олени… Только вот потом мама ее, ну, Весна, умерла, и выросла она с дедом и со своим народом. Только вот и дед умер. А Айнана сейчас, считай, в детском доме живёт. Народу ее не отдают, потому что она ничейная.
– Ну, и сказочка у тебя, пап. Все умерли. Даже ихний дед Мороз.
– Потому что это не сказка, а жизнь.
– И что эта Айнана, и правда, совсем одна?
– Нет, за ней присматривают, конечно, но в целом – да, одна.
– Жаль, пап. Но я думаю, она на меня похожа. Я тоже одна.
– Одна? Да что ты… У тебя же столько друзей.
– Как выяснилось, не друзья это.
– Она похожа на тебя. Это точно. А что по-твоему, настоящий друг, Оль?
– Настоящий… Настоящий, это тот, который скажет – я помогу. И потом не обманет.
– Верно, доченька, это верно. Вот и давай постараемся вместе сперва сами – быть настоящими. С себя начнем. Я начну завтра. А ты?
Оля спала.
***
– И что ты хочешь, Саш? Бросить детей на Новый год? – громко шептала следующим вечером на кухне Наталья.
– По-моему, они прекрасно проведут его с твоими. Наташ, они что на Новый год заказали – мольберт, конструктор. Мы купили? Исполнили желание? Купили. А она точно загадала, чтоб я вернулся. Вот я уверен… Мы должны …
– Мы?
– Ладно, Я должен. Но ведь мы вместе. Так? Это моя дочь, но я-то с тобою…
Они и не заметили, что на кухне стоит Оля.
– Чья дочь? Папа, так ты что, мне тогда рассказывал о своей дочке? Это она в детдоме?
***
Она стояла посреди заснеженной долины. Руки, ноги, все тело оцепенело от холода. Перед ней – огромное оранжевое солнце с четкими краями. Словно не настоящее, а бутафорское. Такое солнце бывает у них только в сильные морозы. Северное холодное многоцветное светило.
Щурясь, всматривалась она в него и, вдруг, в самом центре этого плоского диска разглядела переливы густых красок, от которых веяло теплом. Краски играли, принимая разные формы и игра эта мешала воспринять изображение. Но вот все изгибы солнечной плазмы сошлись и замерцали дрожащим сплавом – ей навстречу на лыжах, взмахивая палками, двигался отец. Всё явственней она видела его – общую фигуру, а потом лицо, взгляд…
Айнана проснулась от глубокого своего вздоха. Проснулась на самом пике захватившего ее сна. Одеяло ее валялось на полу, а она, раскутанная, лежала на кровати в палате с другими девочками.
Она натянула одеяло, полежала чуток, согреваясь, обдумывая свой сон.
Нельзя так ждать. Она была слишком мала, когда жива была мама, но сейчас, вспоминая мамины рассказы об отце, убедила себя, что и мама его все время ждала. Наверное, было это не так, но в рассказах мамы жила надежда.
– Твой отец– лыжник, – говорила она, – Он смел, красив и умён. И ты будешь такая.
Айнана встала и пошла укутывать маленькую Лизу, свою подопечную, девочку – аутистку. В палате было прохладно, на улице – сильные морозы. Но Лиза спала аккуратно, обычно в той же позе просыпалась, в какой и уснула. Айнана подзакутала остальных. Замахала на нее руками Кира, Айнана отскочила, обошла кровать. Кира была сильная, могла и ударить во сне.
Она легла в свою постель, укрылась с головой, не спалось. Почему-то ночами Айнана чувствовала в этом интернате себя лучше, чем днем. Днём ей нужно было чем-то заниматься, чтоб не хандрить. Она ходила за Ириной Михайловной, ждала заданий. Она не могла управлять собой сама. Вернее, почти не могла.
Где б она ни жила, в поселке, или в стойбище, утро начиналось с дел хозяйственных. С розжига металлической печки, с приготовления чая, еды, с заданий деда или женщин. С необходимого – без чего никак нельзя прожить.
Сейчас и в их ярангах, чумах, которые ещё устанавливались на стойбищах, было комфортно. Стоял стол, лежали ковры и шкуры, стелили линолеум и отделывали стены тканью. Вечером включали генератор. Айнана давно научилась шить обувь из оленьих шкур. Эту обувь хорошо покупали туристы. Занималась она этим в последнее время постоянно. Даже сюда прихватила шкурки, но они давно закончились.
Гайя – племянница Эльхо, строгая и неразговорчивая, часто брала на себя заботы о девочке. В жизни ей не очень везло, она уже уезжала со стойбища, была замужем, но вернулась. С родителями Гайи в поселке остались дети, а Айнана кочевала туда-сюда. То жила в поселке с семьёй и детьми Гайи, то приезжала на стойбище, жила с Эльхо. Айнана привыкла спать там, где укажут ей, делать то, что велят. Бездельников у них не любили.
Когда ее первый раз привезли в школу, она совсем потерялась. Дети из поселка, и дети кочевников учились вместе. Но поселковые знали русский, а Айнана – нет. Она не осознавала какую-то иерархию, но чувствовала ее.
Ей не повезло – воспитателем в интернете у нее оказалась грубая озлобленная женщина – в первый же день она содрала с девочки кочевую одежду, побросала все на пол, за плечи толкнула в душевую и обдала горячей обжигающей водой.
Айнана с тех пор невзлюбила учителей и воспитателей, начала бояться. Она держала дистанцию, замыкалась, плакала, уезжая в школу от деда. Лишь, став старше, начав разбираться в людях, осознала, что тогда ей просто не повезло.
Но все равно получалось, что, кроме деда Эльхо и рано ушедшей матери, ни к кому привязана она не была. Все в ее жизни были временными.
Эльхо – тот, кто был рядом всегда. Тот, кто учил ее жизни, рассказывал историю их народа, учил мудрости житейской.
Вот и сейчас, высунувшись из-под одеяла, глядя в окно на звёздное небо, она представляла деда и оленей. Она пасла звёзды. И ей казалось, что она видит, как олени бьют копытами.
Она любила оленей. Сколько себя помнит, они всегда были рядом. Как лучшие друзья. Да и дед был опытный каюр.
Как-то, когда в стране начались непонятные дела, их не забрали в школу. Целый год Айнана и другие дети не учились, провели зиму дома. Начальная школа закончилась, нужно было лететь в другой интернат, но какие-то местные административные беспорядки помешали – вертолет не прилетал.
И вот как раз тогда попала она с дедом и родственниками на оленьи бега.
В пятидесятиградусный мороз со всех сторон, со всех табунов по белой тундре спешили туда оленеводы. Много было и знакомых. Они подходили к Эльхо, преклоняли головы. Это скорее уже была дань традиции, ритуал. Но Айнана гордилась дедом.
Она с волнением наблюдала, как на одной линии старта выстроились три десятка оленей, светлые, темные, пятнистые. У нее захватило дух, следила за гонкой с азартом.
Она давно хорошо управляла упряжкой. Но теперь, при первой же возможности, она погнала упряжку оленей так, как видела на соревнованиях – развивая сумасшедшую скорость. Встречный ветер обжигал лицо, олени несли ее навстречу горизонту, она отчётливо слышала, как на скорости пела душа. Несколько раз она падала в снег, упряжка улетала далеко вперёд, но опять и опять Айнана устраивала сама себе гонки. Она училась.
Когда об этом узнал дед, посадил ее в ярангу надолго, запретил садится в упряжку.
– Ты женщина, а не каюр! Твое дело – жилище.
Но видя затосковавшую внучку, махнул рукой. Вскоре Айнана уже соревновалась с мужчинами каюрами поселения. Она была легка, она любила своих оленей и они понимали ее. Она побеждала.
Эльхо только вздыхал. Вспоминал ли он тогда уже, что у девочки есть отец, азартный спортсмен, лыжник, или вспомнил об этом позже? Этого Айнана знать не могла.
Дед уже болел, несколько раз его пытались увезти в больницу, но Эльхо не соглашался. Ему нельзя. Многие охотники, по-прежнему, приходили на поклон к шаману. Он проводил обряды, давал советы и исцелял. Его авторитет был непоколебим. К нему приезжали и белые люди – журналисты, писатели и исследователи.
Вот только себя он уже исцелить не мог. Не смог исцелить и внучку.
Весной Айнана слетела с нарт, очень сильно ударилась виском о камень. Так сильно, что потеряла сознание. Ее увезли в больницу, долго лечили. Эльхо от горя совсем слег.
Айнана уже к концу весны была дома. Но врачи перестраховались – после травмы были у девочки проблемы со слухом, и осенью она опять оказалась в больнице на лечении. Она пропустила ещё год школы.
Но вот на этот раз ей повезло – в больнице была библиотечка, и девочка увлеклась чтением. Сначала читала медленно, неумело. Но соседки по палате помогали, обучали. Айнана стала читать уверенно и быстро.
Даже по ночам сидела в больничном коридоре под лампой – читала детские книги. Под подушкой ночью держала книгу рукой, поглаживала ее, а с рассветом читала.
С книгами она открывала для себя новый мир. Такой огромный и разный. Библиотека была хорошая: Пушкин, Тургенев, Твен, Лондон, Дефо, Катаев, Быков… У нее был месяц чтения, а потом доктор подарил ей несколько книг домой.
Зима была суровой, в школу ее тогда из-за болезни опять не забрали.
И лишь на тринадцатом году попала она в ту школу, куда приезжал Александр. Ее определили туда, отправили. Дед болел, она ухаживала за ним, считала, что уехать никак не может. Когда прилетел за ней вертолет, начала запрягать оленей, спешила убежать. Как дед без нее?
Родственники ее остановили. Увезли почти насильно. Айнана плакала, прощаясь с дедом. Его она видела тогда последний раз.
Но после первой же неприятности в школе отправили ее сюда, в психоневрологический детский интернат. Ей тогда задавали вопросы, давали какие-то карточки, пытались разговорить, но она замкнулась. Взрослым она не доверяла, столкнулась с несправедливостью и замкнулась.
А здесь, в этом специализированном интернате, ей вдруг понравилось. Она полюбила Ирину Михайловну. Та сразу поняла, сто с девочкой все нормально, просто замкнутый, испуганный и несчастный ребенок. Директор носила ей книги, давала задания. И Айнана почувствовала себя нужной.
Вот только – что ждёт ее дальше? Билось сердечко, вздрагивало при мыслях о будущем.
Рассвело. Сегодня праздник. Уже установили ёлку в зале. Айнана вместе с Лизой помогали наряжать. Других детей туда ещё не пускали. Будут подарки, Айнана знала. Ждала книгу. Для нее это было лучшим подарком.
Что может быть лучше?
Вот разве что – то, что приснилось ей. Отец. Он был дорожкой в тот самый книжный ее мир, мир, который Айнана хотела увидеть своими глазами.
Но она гнала от себя эти мысли. Нельзя так ждать. Он не приедет, не вернётся, как не вернулся к маме.
***
День выдался пустой, хоть и ждали праздника. Работники интерната разбредались по своим делам, всем было не до детей.
Лишь ближе к вечеру их заставили переодеться в нарядное и по очереди начали водить в зал. Некоторых не водили вообще. Дедом Морозом можно было и испугать. Наряженная в Деда Мороза Марина Леонидовна ходила по палатам. К ёлке детей водили по одному – особенные дети.
А потом привели тех, кто точно не начнет срывать игрушки с елки, не испугается Деда Мороза, тех, кто, хоть немного, но сможет принять участие в развлечениях.
Дед Мороз раздавал подарки, каждому – свой. Айнана потянулась за книгой. Что это? Фраерман «Дикая собака Динго». Айнана прижала книжку к груди.
К Деду Морозу Марине подходила Ирина Михайловна. Марина взяла за плечи девочку, пропела женским деланным басом.
– Это не все подарки, Айнана. Есть тебе ещё сюрприз.
Она повернула ее за плечи и повела к окну. Айнана так и держала прижатую к груди книгу. Она посмотрела в окно: на белом снегу две фигуры темная и рыжая. Отца она узнала сразу, несмотря на нахлобученную меховую шапку, замотанный шарфом нос и пушистый ворот. Он махал рукой в варежке. И Айнана понимала, хоть и не видела его лица – он улыбался.
Варежкой махала ей и маленькая фигурка. Айнана тоже хотела махнуть рукой, но вдруг подкатил ком, она прижала книжку к глазам и расплакалась. От окна убегать было стыдно, а плакать вот так перед отцом – неловко. Она закрыла лицо книжкой, стояла и беззвучно плакала, сдерживая ком в груди, пока не повела ее Ирина Михайловна в кабинет.
– Ну, что ты, Айнана! Что ты! Это же подарок от Деда Мороза! Чего плакать-то?
***
Оля удивилась. Они с папой улыбались, радостно махали счастливые, а сестра, к которой летели они через всю страну, которой привезли подарки, вдруг закрылась от них книгой и стояла у окна, не шевелясь.
– Чего это она, пап?
– Не знаю, Оль, пошли, там разберемся. Она не такая, как ты, пойми это.
Александр тоже переживал. Тогда на кухне, когда случайно подслушала дочь их беседу, устроила она им целую истерику. Закрылась в комнате, рыдала. Перепугала Петьку, он попятился на кухню.
Отец сел рядом с ней на кровать.
– Оля, да успокойся ты. Дай объяснить.
Она поднялась на локте, оглянулась.
– Вы теперь разведетесь да? А мы с Петькой с кем жить будем? С кем?
– Да с чего ты взяла, что разведемся, – прикрикнул Александр на дочь.
– Но это же… Это… У тебя была другая женщина, – Ольга отвернулась, не смотрела на отца.
– Была! Но была она ещё до знакомства с мамой. Понимаешь?
– И что? – она уже перестала рыдать, обернулась, смотрела с интересом.
– И то… Я уехал, а там родилась дочка. Я не знал, понимаешь?
Александр говорил полуправду. Но сейчас, в разговоре с дочерью, было не до тонкостей. В комнату заглянула Наталья, он махнул рукой.
– А сейчас мама девочки умерла. Вернее, несколько лет назад она умерла, но мне никто не сообщил. Вот только сейчас сообщили, когда ее дед умер. Я ездил как раз туда недавно.
– Ты видел ее?
– Да…
– Сколько ей лет?
– Она на полтора всего года старше тебя.
– Значит, в восьмом? Или…
– Там все сложно, Оль. Это север. Она сейчас в интернате.
– Пап, у нее никого нет, кроме тебя, да?
– Получается так.
– А мама? Мама не хочет ее видеть? Она обиделась на тебя?
– Нет. Мама все понимает. Но она волнуется за вас с Петькой. За тебя особенно. И так-то… Сама знаешь. А тут…
Ольга замолчала, лежала, отвернувшись к стене.
– Оль, – спросил Александр, наклонившись, – Маму позвать? Она волнуется…
– Не надо. Я хочу побыть одна.
Александр вышел на кухню к жене. За столом сидел Петька. На вопросительный взгляд Натальи, ответил Саша жестом ладони, дескать, погоди.
Наталья загремела кастрюлями, они сели есть. Ольга оставалась в комнате. Но к концу ужина решительно вышла из комнаты, шагнула на кухню:
– Мам, если ты ехать к этой девочке на Новый год не хочешь, давай я поеду вместо тебя. Я поеду! Пап, ну, пожалуйста…
Они переглянулись, повисла пауза.
– Вот такая, понимаешь, загогулина получается, – выдал популярную тогда фразу Петька.
Мать волновалась, не решалась, но Ольга умела быть настырной. В конце концов Наталья согласилась, начались сборы.
И вот они тут. Долго собирались, долго добирались. И Ольга удивилась такой встрече.
– Здравствуй, Айнана, – девочка уже ждала их в кабинете Ирины Михайловны, – Познакомьтесь, это Оля, моя дочь. Получается, твоя сестра.
Айнана поднялась со стула, она все также прикрывалась книжкой.
– Здравствуйте, – поздоровалась тихо, и Оля поняла, что девочка плакала.
Она вдруг увидела себя в ней, немного другую, перепуганную, с национальными чертами, но точно таким же, как бывает и у нее, заплаканным взглядом.
– Раздевайтесь, вот тут, – Ирина Михайловна махнула на вешалку, они с удовольствием сняли с себя теплые одежды. Ольгу мама заставила надеть ненавистную шубу, мутоновую рыжую. Дома она ее никогда не надевала, но тут мама поставила условие.
– Ух, а тут тепло у вас, – Ольга осталась в теплом вязаном свитере, она косилась на новую сестру.
Та опять присела на краешек стула, прижав к себе книгу, опустила глаза. Ресницы ее были густые, глаза казались огромными, но теперь Ольге бросилась в глаза одежда девочки.
Айнана была одета ужасно. На ней было шёлковое платье, как из занавески. Видимо оно было самосшитое, потому что сидело куце. Страшно не гармонировало с плотными, заношенными в катышки, колготками в полоску. На ногах – тапки из шкурок. Вот тапки – единственные, Оле понравились. Только не с таким платьем, не на тот случай. В свои тринадцать, в чрезмерно заботящемся о внешнем виде окружении, она уже неплохо разбиралась в стиле одежды.
– Айнана, мы привезли тебе подарки, – отец полез в сумку, – И не только тебе. Это Вам, Ирина Михайловна, от моей жены, – Саша достал чешские бусы, Ирина Михайловна замахала руками, но в конце концов сдалась, взяла, – А это вашим детям, – Александр доставал коробки с конфетами, – А это тебе, Айнана. Мы подумали, что тебе понравится.
Оля достала из пакета и стряхнула синюю куртку Аляску. Она сама ее выбирала. И себе бы такую взяла.
– Примеришь? – спросила.
– Спасибо. Я потом.
– Да чего ты? На, надень…, – она протягивала куртку Айнане, та куртку взяла, положила на стол перед собой, почти не глядя, – Спасибо, – девочка подняла глаза на Ирину Михайловну, – Я потом.
Александр тронул Олю за плечо, посмотрел выразительно.
– Погоди, Оль…
Ольга погрустнела. Она так старательно вместе с мамой выбирала эту довольно дорогую куртку. А Айнана ее даже не разглядела.
Ирина Михайловна и Александр ушли в другой кабинет обсудить дела. Оля и Айнана остались в кабинете одни.
Ольга села по другую сторону стола. Эту встречу она представляла себе примерно, как встречу сестер в индийских фильмах, с объятиями:
– Ну, здравствуй, любимая сестра! Мы нашли друг друга!
– Здравствуй, сестра! Как долго мы не встречались! Теперь мы сестры навек.
А вот сейчас сидела она напротив сестры и не знала, о чем с ней говорить.
– Чё за книга? – спросила, чтоб хоть что-то спросить.
Айнана оторвала книжку от себя, положила на стол и ответила:
– Дикая собака Динго.
– Класс. Я не читала.
– И я. Мне подарили сейчас, – она подвинула книгу по столу к Оле, – Возьми.
– Нее, ты чего? Тебе ж подарили.
– Да, а я дарю тебе.
– Ну, зачем? Я найду дома. У нас библиотека рядом, – она подвинула книгу назад по столу.
Айнана явно расстроилась, огорчённо книжку прижала к груди. И Ольга поняла, что она хочет ей сделать приятное, но не знает как.
– Слушай, Айнана, мне тапки твои понравились. Они из чего?
– Тапки? Они из оленьих шкур. Я сама их сшила.
– Сама-а? Ничего себе.
И тут Айнана вскочила и убежала в дверь. Ольга совсем растерялась, посмотрела ей вслед. Да-а, что-то не получилось у них беседы. Наверное, зря она приехала сюда.
Но Айнана вернулась уже без книги, но с несколькими парами тапок, сшитых их шкурок. Подошла к Ольге.
– Померяй. Надо, чтоб подошли.
Ольга выбрала пару тапок, стянула унты, которые купил ей папа уже здесь, а потом вдруг пришла ей в голову идея.
– Баш на баш, давай!
– Башнабаш? Это что?– Айнана не понимала.
– Ну-у, ты примеряешь куртку, а я тапки. Ок?
– Зачем?
– Ну, баш на баш. Ок?
Айнана вообще ничего не поняла, но подошла к куртке и начала ее надевать.
Ольга натянула тапки, вытянула ноги.
– Крутые!
Она встала, прошлась, подошла к сестре, начала застегивать той куртку. Айнана сначала немного отпрянула, потом все же шагнула к Ольге, дала застегнуть.
Ольга потянула ее к зеркалу в кабинете, заставила заглянуть на свое отражение. Платье портило весь вид, торчало даже из-под довольно длинной Аляски, но все равно куртка сидела отлично.
А Ольга восхищалась тапками:
– Хорошие какие тапки! Вааще…Прелесть…
Айнана смотрела на себя в зеркало. Пушистый воротник обрамлял лицо, смолистая коса выходила вперёд.
– Хороший какой башнабаш. Спасибо!
– Что хорошее? – Ольга вытаращила глаза.
– Башнабаш, – Айнана погладила рукав куртки.
Ольга медленно растянула улыбку, глаза наполнились слезами и она прыснула от смеха, взяв сестру за плечо.
– Башнабаш, ой, не могу, башнабаш! Айнана! – она сгибалась пополам.
Айнана тоже улыбнулась, начала подхихикивать.
Когда вернулись взрослые, обе девочки смеялись в голос. Ирина Михайловна первый раз видела, как ее воспитанница смеётся.
***
Конечно, документы на опеку готовы ещё не были. Но у Александра была идея. Он пригласил Ирину Михайловну с Айнаной в гости. Можно было в новогодние праздничные дни побывать и в Москве. Ирина Михайловна не могла уехать, не отпускали дела интерната.
А вот Марина Леонидовна, хоть и с волнением, с уговорами, но согласилась.
Айнана впервые уезжала далеко из своих краев. Она не умела собираться в такой путь, Марина Леонидовна, в общем-то, тоже. Набрали лишнего, но не взяли необходимого.
– Сколько ж вещей! – схватился за голову Александр, когда увидел две большие сумки и чемодан, – Что это?
Оставили спальный мешок, два одеяла, кастрюли и электрогрелку.
А Оля наблюдала за сестрой. Она в новой куртке, в унтах, в пушистой шапке, которую подарила ей Ирина Михайловна, была необыкновенно хороша. Ее растерянность, восторженная напуганность шумами аэропорта, чрезмерная послушность только придавали ей колоритной грации.
– Пошли в буфет.
– Нам нельзя, – испуганно бормотала она и озиралась на отошедших взрослых.
– Почему? Можно. Айда! – Оля тянула ее за руку, предлагала булочку, а Айнана все оглядывалась на отца и Марину.
– Да чего ты все боишься? Ты ж со мной, – Ольга успокаивала.
– Папа будет сердиться.
– С чего бы это? С того, что купим булку? Какая ты послушная, Господи! Нельзя же так…
– Нельзя быть послушной? – Айнана широко распахивала глаза.
– Нет, можно. И даже нужно, но ведь скучно.
– Мне не скучно.
– Просто ты не привыкла.
– А ты какая? – наивно спросила Айнана.
– Я? Я разная. Иногда просто невыносимая.
Айнана задумалась и заооткровенничала.
– Я тоже не слушалась иногда деда. Он запрещал мне гонки на оленях, а я…
– Ты гоняла на оленях?
– Да. А ещё я подралась в школе. Там девочка была, она… Она брала щенка за задние лапы, он пищал, ему было больно, она смеялась, вот и…
– Я бы тоже подралась из-за этого. В общем, мы похожи с тобой. Как сестры.
***
Гром грянул неожиданно. Среди полного спокойствия зимних новогодних выходных. В просторной квартире родителей Натальи раздался звонок. Звонила дочь, рассказала странные новости семьи. Лидия Филлиповна, узнав такое, совсем расстроилась. Представить в семье дочери чужую для них девочку она не могла.
И ведь скрывали! Сообщила об этом дочь ей только сейчас, когда Саша и Оля уже возвращались с гостями.
– Наташа, Наташенька! Это катастрофа! Это чужой для вас взрослый человек. Свой менталитет, привычки. К тому же девочка не здорова. Пусть погостят, пусть. Пусть приезжает часто. Только не соглашайся на опеку. Ни в коем случае! Слышишь! Это камень на шее. Думай о своих детях.
– Мам, но Саша… Ведь это его дочка.
– А где ее мать была раньше? Почему не сообщала? А теперь… Девочка запущена. Я как подумаю – где она выросла! Это ужас, Наташ! Мы же врачи, мы все понимаем.
На шестьдесят четвертом году жизни Лидия Филлиповна все ещё была хороша. Стройная, с прямой спиной, молодой осанкой и роскошным каре. В ней присутствовало то горделивой спокойствие, которое присуще женщинам, уверенным в себе, добившимся в жизни материального благополучия и счастливым в браке.
Сейчас, зимой, родители Натальи жили в своей просторной городской квартире.
Но в последнее время Лидия Филлиповна очень увлеклась дачей. Хотя домик у них был совсем не дачный – хороший жилой дом, который достался им от родителей Федора. Участок был идеально обработан и ухожен, и там было все – и огород, и сад, и парковая зона и даже кусочек леса. Планов ещё было много. Лидия Филлиповна изучала рекомендации журнала «Наука и жизнь», а там так много интересного.
Супруг, отец Наташи, Федор Иванович этот ее интерес поддерживал. С весны до глубокой осени они жили там. Правда, внукам там было скучно. Периодически Наташа и Саша привозили детей в село, но Ольга скучала откровенно, с нытьем. Петя ходил за дедом по пятам. Помогать в саду дети любили не очень, их и не заставляли.
В соседнем селе открылся конный клуб, туда Федор иногда возил Петю для развлечений. Ольге это занятие по душе не пришлось. Она проехалась на лошадке один раз, и этого ей хватило. Приходилось детей возить для развлечений в город. Здесь, в селе, они откровенно скучали.
– Господи! О чем они думают! Какая опека, Федь! Зачем? Ведь их никто не заставляет брать на себя такую ответственность. Нет никакой доказанной связи меж Александром и этой… как ее там… Имечко ещё такое…
– Лидочка, не волнуйся. Тебе нельзя.
– Как? Как ты представляешь себе? Не волнуйся….Скажешь тоже – не волнуйся. Всю жизнь себе портят! И Олю ещё туда. Зачем? Приедут, надо познакомиться с этой… Мне кажется, я хорошо разбираюсь в людях. Я-то уж точно пойму, дочь она ему или нет, да и какая она – почувствую сразу.
– Если девчонка осталась без родителей, жалко ведь.
– Федь! Если всех жалеть, себя не хватит! Ну, помочь, подарок подарить. Но не опекать же ее до конца жизни! Наташе это зачем?
Лидия Филлиповна нервничала, заламывала руки, утирала слезу. Она всегда хорошо относилась к зятю, но сейчас была зла на него.
Это ж надо – жили жили, а тут…такую свинью подложил! Главное – убедить дочь не брать на себя эту обузу!
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ
