Дело об убийстве Людмилы Литвиновой вел капитан со странной фамилией Ганоцкий. Петровский его недолюбливал, и вот почему: Ганоцкий, проводя следствие, стремился не столько к поиску истины, сколько к бюрократической «красоте» дела. Формалист он был, короче. Формалист и карьерист.
НАЧАЛО — ЗДЕСЬ
Потому-то Петровский и решил сунуть нос в специфически «ментовском» смысле не в свое дело и составить лично для себя представление об убийстве Литвиновой. Он был почти уверен, что уж Ганоцкий-то, если и столкнется при расследовании с фактами, которые можно отнести к делу о морфинах, их «не заметит». Чтобы отчетность не портили.
Ганоцкий внешне имел типаж эдакого Джеймса Бонда, и даже отечественный мундир впечатления не уничтожал. Петровский мысленно поморщился, но разговор начал вежливо. В конце концов, это ему было кое-что надо от Ганоцкого, а не наоборот!
– Капитан, я к тебе разжиться крошками! Твоя Литвинова проходила у меня по одному делу в качестве главной подозреваемой. Согласен, таких нередко убивают. Но не мужья! Потому и хочу у тебя уточнить: там однозначно бытовуха или рассматриваются и другие варианты?
Ганоцкий немного поерзал на стуле, чтобы принять позу поживописней:
– Не хочется тебя разочаровывать, но бытовуха, сто процентов! У мужа и мотивы, и возможности. А у других вообще ничего!
Петровский скептически усмехнулся:
– Ну уж совсем ничего! Так не бывает!
– А вот бывает! Там у подъезда лавочка, и на ней лучший в мире дозор – бабушки, количеством целых пять штук! Они по секундам почти расписали, кто когда входил-выходил! Ни одного постороннего вообще в интересующий нас период!
– А если это кто-то из подъезда, или посторонний забрался туда раньше? Там ход на технический этаж есть? На таких площадках и сутки можно прятаться!
– А куда тогда деваться после убийства? Ребята, как приехали, проверили площадку технического этажа, которая там действительно есть. Так вот, никто там не прятался! И из дома не выходил! А живущих в подъезде мы проверили в прямом смысле всех. Люди работают, дома почти никого не было. А из тех, кто мог бы справиться с молодой, здоровой бабой, так вообще только два человека. Но вот какой прикол: они дают друг другу алиби! Это муж и жена, и во время убийства они выясняли отношения! Так выясняли, что полдома слышало! А остальные – дети-школьники и бабулька хворающая. Она во двор-то спуститься не может, куда ей убивать!
– А мужу зачем жену резать?
Ганоцкий сделал выражение лица, которое можно было примерно истолковать как «святая простота!» Но судя по тому, что он далее поведал, основания для этого у него были.
Олег и Людмила Литвиновы находились в состоянии скандального развода. Уже некоторое время супруга погуливала от мужа и даже не пыталась особо это скрывать. При этом она очень серьезно отнеслась к вопросу раздела имущества. Квартира и машина Литвиновых числились «имуществом, нажитым в браке», хотя даже у Ганоцкого не было сомнений в том, что вклад Людмилы в их приобретение был более чем скромен.
В общем, мотивы и впрямь имелись на выбор: и месть за измены, и нежелание отдавать неверной жене тяжким трудом нажитое имущество, и даже состояние аффекта в пылу очередной ссоры. Могло быть даже все сразу.
Ганоцкий видел, что сумел впечатлить коллегу, и довольно ухмылялся.
– А орудие убийства? Мне про что-то очень острое говорили! – поинтересовался Петровский уже больше формально. Ганоцкий сделал выражение лица класса «Чип и Дейл спешат на помощь»:
– Убийство совершено большим хирургическим скальпелем. Предвижу вопрос и отвечаю сразу: у убитой дома было немало инструментов, она же медсестра! Ну и подрабатывала временами «налево», для того и инструментарий собрала.
– Скальпель точно ее?
– Доказать это мы не можем. Но у нее их несколько было, так что такая версия всяко вероятнее появления этого скальпеля со стороны. С твоей позиции, Петровский, это тоже нелогично: представь себе братка, таскающего с собой скальпель! У этой братии больше финки, а то охотничьи либо выкидные ножички! А еще чаще они стреляют, ибо технически продвинулись!
Прискорбно было это признавать, но Ганоцкий был прав! Петровский уже собрался даже уходить, но тут ему решили сообщить еще кое-что:
– И вот еще что. Подробность такая есть, интересная. Наряд у покойницы был необычный. Она была в нижнем белье, комбинации и наполовину надетых колготках. Ну, понимаешь, на одну ногу уже натянула их, а на вторую нет. Никаких признаков сопротивления или попытки спастись в квартире нет. И вот скажи, Петровский: кого, кроме мужа, женщина подпустит к себе, будучи одетой таким макаром?
– Любовника! – немедленно ответил Петровский. Но Ганоцкий не смутился:
– И откуда сей любовник возник, если учесть наши данные по живущим в подъезде и не забывать о бдительных бабушках? Ладно, он вошел заранее, а потом что – превратился в голубя и улетел с балкона?
Да уж, здесь крыть было нечем. Ганоцкий торжествовал:
– К тому же на скальпеле отпечаток мужа, на одежде у мужа кровь, и в милицию он позвонил не сразу, как домой пришел и труп обнаружил, а через добрых полчаса! Уверяет, что отпечаток оставил и запачкался, когда пытался проверить, не жива ли еще жена, а потом, дескать, от потрясения долго не соображал, что ему делать. Потрясение у него! Мужик здоровый, чуточку старше тридцати!
– Ну, я, когда первый раз с серьезным убийством столкнулся, тоже долго как в тумане был, – не согласился Петровский. Но Ганоцкий скептически покачал головой:
– В тумане, но не в обмороке же! Ладно, мужик этот не соображал ничего от потрясения. Но тогда ему следовало с воплями из квартиры выскочить! А он сидел, понимаешь, отдыхал!
– Но он, как я понимаю, все равно ушел в несознанку?
– То-то и оно! Твердит, что пришел домой с работы и нашел жену мертвой. Вернее, сперва понадеялся, что она еще жива, проверил. Она еще теплая была, совсем недавно-де убийство произошло. А потом красавца нашего, значит, потрясение догнало. И только через полчаса примерно он с ним справился.
– Странным такое поведение не находишь?
Ганоцкий хохотнул:
– Да половина их такие сказки рассказывает!
И опять, к великой досаде Петровского, он был прав! Хотя, надо сказать, какой-то уж очень неумный убийца получился из Олега Литвинова! Сделал все так, что шансов не стать главным подозреваемым у него просто не было, и при этом ушел в несознанку. А ведь можно было бы упирать на состояние аффекта и отделаться мелочью. Поссорились, жена сказала какую-то гадость несусветную, не соображал, что делает… Любой адвокат на раз обыграл бы такую историю. Но ведь Литвинов не сознается!
Петровский еще раз осмотрел довольную физиономию Ганоцкого и бросил:
– Ладно, капитан! Мешать тебе я не собираюсь, своих проблем выше головы. Если все так, как ты говоришь, могу только поздравить. Но просьбу еще одну имею: можно с материалов по этому делу копии получить? Посмотрю на досуге, авось зацеплюсь за что-нибудь для себя! В протоколах может деталька-другая случайно попасться. Ну и, конечно, тебе дам знать, если что-то вылезет полезное для тебя по ходу морфинового дела!
Выражение лица Ганоцкого ясно говорило: «Да что там у тебя может вылезти! У меня с моим делом все ясно!» Но копии Петровскому в результате все же достались.
***
Как следовало из полученных бумаг, необычным в последний день жизни Людмилы Литвиновой было только одно событие: она отпросилась раньше времени с работы, пожаловавшись на скверное самочувствие. Однако, придя домой, не лекарства принимать стала и не в постель легла, а начала наряжаться, явно собираясь снова уйти.
Но факт этот был пусть и необычным, но вполне объяснимым. И его можно было даже трактовать как улику против Олега Литвинова. Приходит он, значит, домой, а жена куда-то собирается, и ясно же, что не с ним… Отличный повод для ссоры!
Женщина опередила мужа примерно на час. Неудивительно, что удалось зафиксировать всех, кто входил и выходил из подъезда и находился дома в столь краткий промежуток времени! И да, Ганоцкий не соврал: к делу были приобщены показания пяти гражданок пожилого возраста, на протяжении всего этого часа активно общавшихся на лавочке у подъезда. Гражданочки в показаниях не путались, и четко перечислили всех, кого видели, с примерным временем их появления.
Список был невелик. В подъезде пятиэтажного дома было пятнадцать квартир, не так и много. Почти сразу за Литвиновой вошли десятилетние близнецы со второго этажа и тогда же вышла женщина с пятого, работающая в вечернюю смену. Потом минут пятнадцать никого не было.
Затем появился доктор, бабушки его хорошо знали. Он приехал к той самой «хворающей» пенсионерке с пятого этажа, у нее было плохо с сердцем, и визит врача к ней был делом рядовым. Старушка подтвердила – да, прихватило опять, звонила врачу. Валерий Валерьевич очень хороший доктор, внимательный, заботливый. Конечно, приплачивает она ему понемногу за визиты, чего уж там, но ведь сколько хлопот лишних человеку из-за нее! Ее сыну проще дать денег, чем мать в больницу возить, а сама она сходить не может, как раз из-за сердца.
Доктор вышел минут через двадцать, сел в свою машину и уехал. За ним, минут через пять, вышел Демьян Петрович с первого этажа, бывший военный, лет семидесяти. Вернулся через десять минут с буханкой хлеба. Сразу за ним пришла почтальон, тоже бабушкам хорошо знакомая. Принесла телеграмму одной из них – о приезде внука. В дом вовсе не заходила. Затем через пару минут вышла девочка со второго этажа, ей двенадцать лет. Еще через пару минут пришла с работы ее мама, она в какой-то конторе работает, а еще минут через пять – Олег Литвинов. Все.
И да, бабушки отлично слышали скандал между супругами с четвертого, которые в этот роковой час могли бы стать альтернативными кандидатами в преступники. Скандал начался задолго до появления Литвиновой и закончился уже после появления милиции. И перерывов в нем, достаточных для совершения преступления, не было.
Приобщенные к делу фото Петровский не копировал, но просмотрел. Да, одежда убитой явно свидетельствовала о том, что убийцу она очень хорошо знала и не стеснялась. Даже перед малознакомой женщиной в таком виде не побегаешь.
Могла ли убить женщина? В принципе да, ничего хитрого. Но только и к ней можно отнести издевательский вопрос Ганоцкого: и что, потом она превратилась в голубя и улетела с балкона? У соседки, ушедшей сразу после прихода Литвиновой, и второй, пришедшей буквально перед Литвиновым, просто не было времени на то, чтобы убить. У бабушки с сердцем и двенадцатилетней девочки – сил.
Протокол обыска квартиры Литвиновых разочаровал. Нет, Петровский не надеялся, что там обнаружатся ампулы с морфином – хотя бы потому, что об этом ему бы уже сказали. Но хоть что-нибудь! Сколько-нибудь крупная сумма денег, например. Значительное количество любых лекарств в ампулах, похожих на морфиновые. Записка какая-нибудь.
Ничего! Деньги есть, но в количествах, вполне объясняемых уровнем официальных доходов супругов. Сберкнижек или других банковских документов нет. Аптечка скромная. Ничего интересного.
Нашелся только немаленький набор медицинского инструментария, в том числе и хирургического. Были и скальпели разного размера, несколько штук. Но и Олег Петрович Литвинов, и знакомые Литвиновой знали, что она иногда подрабатывала мелкими медицинскими услугами. В том числе могла, например, небольшую рану зашить, нарыв или кровоподтек вскрыть. Потому и инструменты дома. Ворованные, конечно, но это такая мелочь!
Показания мужа были именно такими, как их изложил Ганоцкий, то есть совершенно неубедительными. Человек просто сам «сделал» против себя обвинение. И про измены жены он знал, и раздел имущества ему предстоял, и «в себя приходил» он невесть сколько после обнаружения тела… И притом невиноватый он, и точка!
Петровский зло захлопнул папку, куда сложил копии. Черт знает что! По всему выходит, что Ганоцкий прав насчет убийства. А у него, Петровского, серьезное дело о незаконной торговле наркотическими препаратами накроется медным тазом из-за того, что фигурантка стала жертвой бытовухи. И даже не заявишь уверенно, что так не бывает! Ибо и не так еще бывает!
Но ему, Петровскому, почему-то все равно кажется, что даже совсем тупой убийца сумел бы в такой ситуации придумать объяснение получше, чем Олег Литвинов. А ведь мужа покойной Людмилы тупым не назовешь, высшее образование у него, работа неплохая. И такой человек несет ересь насчет «проверил, может, еще жива» и «опомниться долго не мог»! А ведь ложь обычно выглядит вполне логично, это правда может быть глупее некуда!
Но если Литвинов жену не убивал, тогда выходит, что Людмила сделала это сама, ибо больше некому! Предварительно раздевшись до белья и натянув колготки только на одну ногу! Извините, граждане, но вот так уж точно не бывает!
И вообще – ему надо расхитителей запасов морфинов искать, а не убийцу! Убийца – проблема Ганоцкого, и он ее, похоже, уже решил. А с морфинами все надо начинать наново. Будь оно все неладно!
И почему, ну почему ему кажется, что с убийством все не так красиво обстоит, как думает Ганоцкий? Нет у него никаких оснований так считать!
Зазвонил телефон. Петровский поднял трубку, представился, и уже через минуту лицо его поменяло выражение. Досаду сменил азарт пополам с непониманием.
Звонил заведующий кардиологией. Он послал санитарку убрать кабинет старшей сестры перед тем, как новая работница займет его. Санитарка вытаскивала из ящиков столов их содержимое, стремясь отделить личные вещи покойной от чисто служебных. И нашла маленькую баночку от крема для лица, в которой что-то странно позвякивало. Санитарка из любопытства заглянула в баночку и обнаружила пять ампул. Петровский и без разъяснений заведующего догадался, что в них было. А еще он был почему-то совершенно уверен (назовите это чуйкой), что ампулы появились в столе Литвиновой уже после ее смерти.
Письмо представляло собой по сути небольшую записку, написанную на обратной стороне черновой распечатки какого-то заявления. Почерк у Олега всегда был ужасающий, а уж здесь-то Мария разбирала его только благодаря немалому опыту, нажитому в ходе обмена конспектами.
«Маш, я влип. По самые уши, и вряд ли выпутаюсь. Наверное, мы с тобой больше никогда не увидимся и не поговорим. Поэтому пользуюсь возможностью сказать тебе пару по-настоящему важных вещей. Во-первых, прости за то, что никогда не ценил тебя по достоинству. Сейчас начинаю, да уже поздно. Дурень я был и есть, за что и поплачусь. Во-вторых, поверь: хотя Мила и оказалась редкостной стервой, я ее не убивал. Я знаю, ты тот единственный человек, который не усомнится в моих словах. И последнее: желаю тебе счастья! Ты этого стоишь, как никто другой.»
Подписи не было – в самом деле, а зачем? У Олега не было никаких оснований сомневаться в том, что адресат письма и так поймет, от кого оно.
Мария аккуратно сложила записку и посмотрела на адвоката Артемова. Совершенно спокойно посмотрела.
– Анатолий Викторович, вы читали это письмо?
Тот покачал головой, но притом заметил:
– Но я примерно знаю, о чем оно. Олег Петрович хотел лично заверить вас, что он не убийца. Он сказал, что для него очень важно, чтобы именно вы не считали его таковым.
– А вы как полагаете? Или вы не имеете права сообщать мне такие вещи?
Артемов немного поерзал в кресле, откинулся на спинку и внимательно изучил свою визави через толстые стекла очков. Адвокат был немолодым уже человеком, худощавым, с выраженной лысиной и немного кривым ртом.
– Вообще-то, конечно, я не должен обсуждать дело с посторонними, а вы формально Олегу Петровичу никто. Но я думаю, он не стал бы возражать. Итак, Мария Васильевна, с моей точки зрения дело обстоит так. Олег Петрович невиновен, но буквально все улики указывают именно на него. И улики эти не подделаны и не подтасованы, ибо он и сам не отрицает их. Вот такой парадокс.
– Но откуда тогда ваша уверенность?
– А ваша? – прищурился адвокат.
– Я хорошо знаю Олега.
– А я хорошо разбираюсь в людях вообще и в нарушителях законов в частности. Тридцать лет в профессии, знаете ли…
– И как вы с профессиональной точки зрения объясните положение? Как такое может получиться, что улики на невиновного указывают, а других вариантов как бы и вовсе нет?
Мария Свешникова явилась на назначенную встречу к адвокату минута в минуту. Причем это было попадание, так сказать, с корабля на бал. От Энска до областного центра (назовем его, ммм… Желтогорск) езды было три часа на автобусе, и она выехала ни свет ни заря, потратив на поспешные сборы остаток вчерашнего дня.
Хотя нет, не только на сборы, но и на подготовку себе «посадочной площадки». Мария категорически не желала останавливаться в Желтогорске у своих родителей!
Почему? Да очень просто! Она достаточно хорошо знала свою родню, чтобы понимать: они не позволят ей спокойно делать то, ради чего она приехала. Просто не поймут ее целей.
С точки зрения матери и отца дружбы между мужчиной и женщиной не может существовать вовсе, а старую студенческую любовь ей следовало забыть немедленно после получения диплома. Мать ее изначально не одобряла, по ее мнению, дочери следовало думать о карьере и самостоятельности, а любовь выдумана, причем исключительно для того, чтобы мешать самореализации женщин. А отцу было просто плевать.
Следовательно, интерес дочери к судьбе Олега Литвинова для родителей был бы тратой времени, глупостью или каким-нибудь модным психологическим «диагнозом», но не серьезным решением. И эта точка зрения постоянно и обстоятельно доводилась бы до сведения неразумной. А как прикажете заниматься важными делами в условиях постоянного выедания мозгов?
Мария же ехала не в гости и даже не письма получать. Она ехала спасти Олега Литвинова. Неважно как – на месте разберется. Любой ценой. Даже если он виновен. Спасти.
Плевать на психическое благополучие, на самооценку, на перспективы и все созависимости, вместе взятые! На здравый смысл и чувство собственного достоинства тоже! Не будем врать хотя бы самой себе: она все еще любит Олега Литвинова, который никогда не любил ее. Не любил, но стал для нее образцом истинного мужского благородства и порядочности. Вот такой расклад.
А теперь он попал в настоящую беду! И от кого же ему ждать помощи, если не от нее?
С таким планом кампании Мария была весьма ограничена в возможностях. Но все же не лишена их. Подумав, она позвонила Жанне.
Жанна тоже была ее однокурсницей и к тому же подружкой. В свое время она была более-менее в курсе истории безответной любви подруги к гитаристу Олежке. А еще Жанна была дочерью довольно влиятельных и соответственно небедных родителей. И ныне располагала собственной квартирой, а этим очень не каждый может похвастаться.
Недолгие телефонные переговоры дали удовлетворительный результат. Жанна охотно согласилась принять подругу у себя в гостях на неопределенный срок при условии, что у них все-таки будет достаточно времени для обстоятельных приятных разговоров обо всем и ни о чем. На практике это означало, что Жанна рассчитывает на изложение ей всех подробностей спасательной операции. Что ж, цена за ее помощь адекватная.
Но к Жанне Марии предстояло явиться ближе к вечеру, а начала она свой день с адвоката. В конце концов, это он к ней обратился! И только от него она могла разузнать об обстоятельствах дела. Невозможно кого-то спасать, если толком не знаешь, от чего!
Конечно, по идее адвокату не полагалось ей ничего рассказывать. Его наняли, наверное, родители Олега, а она тут сбоку припека. Но почему-то Мария изначально была уверена, что узнает от адвоката все детали. Раз уж Олег рискнул попросить его передать ей письмо, значит, адвокат не будет считать ее вообще посторонней. Пусть и вопреки формальностям.
***
– Мое мнение, Мария Васильевна, таково: свидетели по делу бессознательно исключили из своих показаний какую-то деталь, с их точки зрения слишком банальную либо однозначно не имеющую отношения к делу. Но если выяснить эту банальщину, она в корне изменит картину событий. Беда в том, что невозможно даже предположить, что именно нужно выяснять. И в том, что речь не идет о сознательной лжи – люди уже реально могли позабыть эту деталь, ибо сочли ее слишком неважной!
– Это вроде того рассказа Честертона, где преступником-невидимкой предстал почтальон, на которого из-за его статуса никто не обращал внимания? И в данном случае невидимку не углядели бабушки у подъезда?
Адвокат удивленно приподнял брови – вероятно, удивился начитанности собеседницы в части детективной литературы. Но затем кивнул:
– Да, примерно так. Это не обязательно бабушки, но я тоже поставил бы на них. Уборщица подъезд мыла. Электрик или водопроводчик возились… Но люди, когда их расспрашивают, причем не только в связи с преступлением, «фильтруют» информацию, самостоятельно решая, что имеет отношение к делу, а что нет. А уточнить показания я, пожалуй, только на суде и смогу. Опять же, люди, ставшие свидетелями, потом склонны пугаться любых сколько-нибудь официальных расспросов. Психология… При этом, вероятно, есть любовник, но неясно, кто он, и как могли свидетели его не заметить… И еще, Мария Васильевна, на работу к нашей покойнице в последние дни ее жизни следователь зачастил, там у них какие-то проблемы с учетом и оборотом наркопрепаратов.
Мария Свешникова ненадолго задумалась. Она приехала в Желтогорск с целью, но без плана. Легко сказать «мне надо спасти Олега», но как прикажете делать это практически? Не подкоп же в СИЗО сооружать!
Но теперь у нее появились кое-какие идеи! Можно попробовать – как историк, она по определению обладает необходимой для дела разговорчивостью и некоторыми актерскими способностями. А чем не обладает – официальным статусом. И это плюс!
– Анатолий Викторович, скажите: будет ли нарушением закона, если посторонний человек начнет расспрашивать свидетелей о том, что они видели?
Адвокат пожал плечами:
– Может быть, может не быть. Смотря по тому, какая цель будет у этого спрашивающего, как он воспользуется полученной информацией, как будет действовать в отношении свидетеля… Много «если»…
– А если кто-то, ну, случайный человек, узнает что-то важное для следствия, он же должен об этом сообщить?
– В принципе да. Мария Васильевна, что вы такое задумали?
Свешникова встала и улыбнулась:
– А вот не скажу! Ничего важного для следствия я пока не знаю, а о мыслях своих никому отчет давать не должна! Спасибо вам за письмо, и уж пожалуйста, не откажите сообщить, если вдруг что-то важное выяснится! Вот по этому номеру пока, я некоторое время в Желтогорске еще пробуду! До свидания, и удачи вам в этом деле, Анатолий Викторович!
***
– Жанка, ты у нас дама продвинутая, колись: какая у вас тут желтая пресса имеется?
Жанна вытаращилась на подругу круглыми глазами:
– Машка, ты на почве любви к Литвинову совсем помешалась, что ли? Какая желтая пресса?
– Обычная. Переполненная грязными слухами и сплетнями. «СПИД-инфо» областного масштаба. Мне нужно удостоверение сотрудника такого издания. Естественно, можно поддельное. У тебя на работе принтер есть? Должен быть!
– Если поддельное, так я тебе и от собственно «СПИД-инфо» наклепать могу, ибо принтер есть. И вообще, я сомневаюсь, что у них у сотрудников какие-то бумажки имеются. Тебе-то это зачем?
– Надо! И неважно, есть у настоящих сотрудников бумажки или нет, мне надо!
Жанна схватилась за голову, но больше напоказ. Происходящее ее развлекало – эта Машка вечно как удумает чего!
Принтер у Жанны был на работе; сговорились, что потребное «удостоверение» она принесет вечером. День же Мария потратила на рассуждения и долгую прогулку, в ходе которой она побывала у дома, где жили Литвиновы, и возле корпуса кардиологического отделения областной больницы, где работала покойная Мила.
Также в ходе этих шатаний она подробно изучила несколько уличных книжных раскладок и приобрела пять одинаковых свеженьких дешевых книжек авторства некой Юлии Шиловой. Куплены они были главным образом ради душераздирающих уголовно-любовных картинок на обложке. На раскладках еще много подобного было, но эти оказались особенно красноречивы, и к тому же дополнялись женским именем автора, но не дополнялись его фото на обороте! Честно говоря, Свешникова понятия не имела, кто такая эта Юлия Шилова, и правда ли она женского пола, но это было и неважно.
На раскладках записных книжек Мария не заметила, но зато здоровущий блокнот в картонной обложке нашелся в ларьке, торгующим всем понемногу, от конфет до барьерных контрацептивов. Ручка на пружинке обнаружилась здесь же и стоила совсем недорого. Не покупать же ей, с ее скромной зарплатой, диктофон!
Дома в ожидании задержавшейся на работе подруги Мария терпеливо листала блокнот взад-вперед для придания ему убедительной затертости, и покрыла примерно треть страниц закорючками, долженствующими изображать стенографические записи. Стенографию она когда-то даже изучала, но это было давно.
Вечером она с удовлетворением рассматривала огромный, красочный бэджик, на котором она под собственным именем значилась «специальным корреспондентом «СПИД-инфо». Предусмотрительная Жанна даже где-то добыла ленточку с прищепкой, чтобы этот шедевр на шею вешать, и в ламинат его запаяла!
– Жанка, ты гений! Великолепно! – искренне одобрила Мария усилия подруги.
– Хотелось бы только понять, ради чего я стараюсь! – буркнула Жанна в ответ. Но «расколоть» Марию, когда она не желала разговаривать, было не так просто:
– Жанка, ты прекрасно знаешь: нельзя рассказывать о серьезных задумках заранее, сглазить можно! Честно-пречестно, вот сделаю, что придумала, и все тебе расскажу подробно! Что, зачем, как, с каким результатом!
Жанна только рукой махнула – а что еще ей оставалось делать?
Бабушек у подъезда на сей раз было целых шесть, и все они очень заинтересованно изучали взглядами худую молодую особу с бэджиком «пресса» на шее и огромным растрепанным блокнотом в руках. Молодая особа с некоторой неуверенностью оглядывала их дом. Естественно, сердобольные гражданочки просто не могли не поинтересоваться, кого именно она ищет и чем ей можно помочь. Молодая особа оказалась девушкой воспитанной и прилично смутилась:
– Ох, и правда, выручите! Я «СПИД-инфо» представляю, мне необходимо развернутую статью для раздела криминальной хроники написать! У вас же тут где-то убийство недавно произошло, верно? Или я адресом ошиблась?
Бабушки немедленно выразили самое горячее желание содействовать прессе. Про «СПИД-инфо» все слышали, а некоторые даже почитывали тишком оттуда скандальные статейки, охая от страха и удовольствия. Из шести присутствующих четверо были те самые свидетельницы, давшие следствию безупречную хронологию последнего часа жизни Людмилы Литвиновой. Корреспондент была просто в восторге!
– И что же, это убийство явилось для всех неожиданностью? Или можно было чего-то такого опасаться? Ссорились эти Литвиновы, скандалили? – радостно вопрошала она бабушек, нацелив ручку в блокнот.
– Ну, убийства-то никто не ждал! Олег, он приличный парень такой, воспитанный! Хотя любого ведь довести можно, это да! А что до ссор – что было, то было! Постоянно они ругались да спорили! – охотно делилась впечатлениями Вера Антоновна, волею судьбы бывшая соседкой Литвиновых по лестничной площадке.
– Так Милка – она ведь гулящая была! Чего ж не ссориться? Какой это муж такое терпеть должен? – ехидно интересовалась Наталья Ивановна с первого этажа. Корреспондент сделала круглые глаза: что, правда гулящая? Вера Антоновна подтвердила: правда. В ссорах такие обвинения звучали, и Милка их не отрицала! Антоновна сама слышала, стены-то что твой картон! Корреспондент вдохновенно строчила в блокноте.
Совместными усилиями бабушки составили портреты несчастливых супругов. Олег – парень приличный, воспитанный, негордый. Работал немало, но вроде как и получал прилично. Машина у них была, ремонт в квартире. Чья квартира-то? А общая, вместе въехали. Подождите-подождите… Выменяли вроде с доплатой! Да, точно! Петровой как раз деньги нужны были, у нее ребенок болел, вот она и съехала в маленькую квартиру куда-то и деньги взяла! А Литвиновы въехали. Да, тут трехкомнатная. Ну какая в таком доме роскошь? Но неплохая квартирка, да. Чья маленькая была, куда Петрова уехала? А вот не знаем, милая! Вроде Олега, но не уверены!
Милка баба была видная, ничего не скажешь. Сколько лет? Да как вы, девушка, примерно. Лет тридцать или около того. Олег постарше малость, но ненамного. Чего Милке с таким мужем мирно не жилось – загадка. Деньги приносил, заботливый и собой симпатичный. Но ей все чего-то не хватало. Они не только из-за ее загулов ссорились, Вера Антоновна не даст соврать!
Нет, никто из соседей не знает, с кем Милка амуры крутила. Сюда, домой, она никогда ни с какими мужиками посторонними не приходила. Но что, других мест мало? Дело нехитрое, и не так на него много времени нужно.
Список тех, кто входил в подъезд и выходил из него в «тот самый» час, бабушки повторили один в один, не запутавшись ни в последовательности появления фигурантов, ни в интервалах между ними. Да, не местный из них только Валерий Валерьевич, доктор. Но его тоже все знают! Антонина Филипповна, с пятого этажа, очень сердечком слаба. Не такая уж она и старая, а вот даже сползти на лавочке посидеть не может, опасно это для нее. И потому часто к ней кардиолог приезжает.
Валерий Валерьевич очень приличный мужчина и хороший доктор. Он к Филипповне нередко прямо с работы заскакивает ненадолго и обратно уезжает. В этот раз тоже так было. Прямо в белом халате приехал с бирочкой такой на груди с именем.
Какой он из себя? Ну, мужчина довольно видный, рослый, ни худой, ни толстый, немного лысеет, но волос еще довольно. Очки не носит. Вежливый, обходительный. Сколько лет? Ну, сорок, может быть. Около того. Молодой еще, в общем. Не ломалось ли чего в подъезде? Нет, товарищ корреспондент, судьба миловала. Уже с полгода ни сантехников, ни электриков не тревожим. Ремонт бы надо, стены хулиганы гадостями расписали, штукатурка сыпется. Но где на это денег купить? Убираем сами, у нас квартиры дежурные назначаются. Раз в неделю, по пятницам чаще всего. Какой день был, когда Милку убили? Вторник, милая!
Да, Филипповна будет не против поболтать. Ей дома одной скучно. Мы заглядываем, конечно, по-соседски, но ведь тоже уже не юные нимфы, на пятый-то этаж лазить лишний раз! А по квартире своей она спокойно ползает, с этим все нормально. Сорок третья квартирка у нее, двухкомнатная. А скажите, товарищ корреспондент, вы в своей статье и всех нас по именам помянете? А когда статейка выйдет? Ладно, будем ждать. Но вы уж не подведите!
***
Мария Свешникова не испытывала ни малейших угрызений совести, «навешивая лапшу» доверчивым свидетельницам насчет их будущего прославления в прессе. И перед Антониной Филипповной ей нимало не было стыдно. Не потому, что такая она была бессовестная, а из-за явного неравенства ущерба. У бабушек разве что малость вера в прессу пошатнется, а у Олега жизнь прахом пойдет, если никто ничего не предпримет, причем срочно. Поклялась же она себе, что поможет ему без оглядки на необходимые для этого способы! Значит, нечего и переживать.
Бабушку-сердечницу Мария допросила едва не с пристрастием и не только непосредственно о дне трагедии. Скучая целыми днями в одиночестве, Антонина Филипповна проводила многие часы у окна, а в хорошую погоду – на балконе своей квартиры. И потому именно она, пусть поневоле, больше прочих знала о жизни двора и подъезда.
Целью Свешниковой в данном случае был никому не известный любовник Литвиновой. Почему-то ей не верилось, что разбитная Мила так уж никогда не приводила его к себе домой! Должна была!
Кому должна, спрашивается? Антонина Филиппова уверенно подтверждала общее мнение: с посторонними мужиками Милку ни разу не видела. Вообще не видела. Не то что в подъезд с нею никто не входил, даже не привозил, скажем, на машине. Даже чисто по-товарищески.
Из этого Антонина Филипповна делала на первый взгляд парадоксальный, но на деле логичный вывод: рыльце у Милки и впрямь было в пушку, да еще как! Обычную, честную, женщину нет-нет да увидишь с кем-то. Родственник, коллега, одноклассник бывший в конце концов. А если ничего такого нет, значит, она специально шифруется!
Ссорились Литвиновы часто, да. Но как, скажите, ей разбирать, из-за чего? Она на пятом, они на третьем, да еще и не прямо под ней. У них тридцать восьмая квартирка, под сорок четвертой. Трехкомнатная. Но кричали часто, это да.
Валерию Валерьевичу она сама позвонила. Ее прихватило опять, а в таких случаях она всегда ему звонит. Дверь сама открыла, на это сил стало. Она лежала в отделении два раза, он там ее вел как врач. Хороший и человек, и специалист. Там и договорились, что он за нею как бы присматривать будет.
Сколько он пробыл в тот день? Недолго, но не так, что зашел и вышел. Послушал ее, таблетку какую-то особую дал и рецепт новый на ее постоянные пилюли выписал. Витя, сын, уже купил, и она последние дни хорошо себя чувствует. Ну, может, десять минут был у нее Валерьевич, может, пятнадцать. Может ли двадцать? Да, конечно. Она на часы не смотрела. Но меньше получаса, это точно.
Антонину Филипповну, как и прочих, очень обрадовала перспектива увидеть свое имя на страницах «СПИД-инфо». Свешникову этот момент так удивлял, что она только об этом и думала, спускаясь с пятого этажа.
Приходилось признать, что «корреспондент «СПИД-инфо» добилась немногого. Никакой уборщицы, электрика, водопроводчика и другого подобного «невидимки» в подъезде свидетели не заметили. Они не путались в своих рассказах и повторили «корреспонденту» в точности то, что говорили и следователям. Если они и заметили что-то важное для дела, но не кажущееся таковым, Свешникова не понимала, что бы это могло быть. А раз так – какие вопросы прикажете задавать?
Конечно, могло быть так, что кто-то из соседей сумел скрыть факт своего нахождения дома в момент убийства Литвиновой. Тогда он мог не попасться бабушкам на глаза – тихонько дойти из своей квартиры до тридцать восьмой, убить Милу и сразу вернуться домой. Но вопрос в том, как он убедил следствие, что дома отсутствовал. Если уж профессионалы не разбили алиби этого гипотетического соседа, то Свешникова точно не сможет!
Что ж, выяснение фактов надо продолжить в кардиологическом отделении, где работала Мила. И значит, не зря потрачены деньги на пять книжек в мягких обложках. Пора появиться на сцене начинающей писательнице Юлии Шиловой!
Дожидаясь накануне Жанну, Мария успела по диагонали просмотреть одну из купленных книжек. Честно говоря, творчество Юлии Шиловой не произвело на нее приятного впечатления. Скорее наоборот. Но, как говорится, о вкусах не спорят.
Здесь важно другое. Официальным лицам наши люди много чего не расскажут, даже если в курсе дела. Менталитет, так сказать. Но зато эти же люди охотно вывалят все известные им секреты какой-нибудь знаменитости. Просто из желания показать ей собственную значимость и влияние.
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ