– И чего? И эту мне? Хочешь, чтоб сдохла я?
– Ну, Светкиных же ростишь. Так а моя чем хуже? Помогать буду, говорю же, денег буду привозить.
– Знаю я. Уж проходили… За Светкиных я хоть копейку получаю, а от тебя дождешься, как же.
– Это от Светки не дождешься, а я обещаю. Сколько хочешь-то?
– Я хочу покою, и чтоб вы на меня своих детей не валили! Вот чего хочу. Подумай башкой-то. Сколько мне лет? Разве я управлюсь?
– Ну, где двое, там и третья… А мне чего делать? В детдом ее что ли? Так я права не имею… Отец ведь.
– Отец, вот и забирай! Раз отец. А вы всё на мать валите!
Во время этого разговора Аленка стояла у порога, обмотанная пуховым платком через подмышки. На нее с любопытством поглядывали из-за дверного косяка девочка и мальчик. Они шептались, толкались, то отбегали, то подбегали к двери вновь.
Поездку Алена как-то и не запомнила. Выехали они ночью, за окнами было темно, уже на вокзале, укутанная тепло, она уснула на сумках. Да и в вагоне отец сразу же уложил ее спать. На утро за окном не было ничего интересного, сначала простор, а потом густой еловый лес … а потом, казалось, снова ночь. Входили и выходили разные люди, кто -то угощал ее конфетами, отец вел непонятные ей разговоры с другими пассажирами, они говорили о перестройке, о новом времени. На нее обращали внимания мало. Она играла с игрушкой – рыжим котенком с красными вязаными лапками. Было жарко.
Приехали на свою станцию они уж ближе к вечеру.
Выросла Аленка в селе и никогда не видела такие высокие дома. Их было так много! Пока ехали на трамвае, они не кончались. А ещё тут было очень много людей. Они заходили и выходили в трамвай, стояли на остановках, шли в разных направлениях.
А машин сколько! Отец, как куль, брал ее за завязанный через плечи платок, «закидывал» и «выкидывал» туда, куда требуется. Поэтому Аленка лишь созерцала, думать ей особо ни о чем было не нужно.
Впрочем, Аленка ещё была слишком мала, чтоб анализировать. Она привыкла плыть по течению. Ей казалось, что живёт она точно также, как и миллионы других детей. Именно так и живут взрослые.
В насквозь продуваемой хибаре она жила вдвоем с матерью. О счастливом прошлом мать ей рассказывала, но Аленка не умела ещё разбираться в жизненных перипетиях. Она просто любила, когда мать говорит с ней. Происходило это в последнее время не часто. Только тогда, когда находилась мать в более трезвом состоянии, и когда выпитое накануне ещё не совсем выветрилось из ее организма, а новое не на что было приобрести.
Но в последнее время такое ее состояние было редкостью. Приходили друзья, приносили откуда-то дешёвый спирт, и после этого мать вообще не могла встать.
Она засыпала среди бутылок, прямо за столом, среди дурно-пахнущих банок и мусора. Аленка искала на столе остатки съестного, конфет. Иногда не находила ничего, кроме хлеба, а иногда и наедалась досыта.
Потом мать просыпалась среди ночи, отрывала свою давно нечесанную со слипшимися волосами голову от липкой клеенки, перебиралась на диван и пьяно разговаривала с кем-то невидимым, просила прощения и помощи ради нее, ради Аленки.
Речь матери менялась. То говорила она спокойно, то ругалась с тем самым невидимым, хватала все, что находилось под рукой и бросала в угол. В это время Аленка пряталась под одеяло.
Потом мать начинала горько рыдать.
Аленке было жалко маму. За что ее так все обижают, она ведь хорошая. Она выбиралась из-под одеяла и шла гладить мать по голове.
– Не плачь, мамочка. Ты не плачь…
Мать смотрела на нее осоловелыми глазами, хватала в охапку, больно прижимала к себе, клала рядом.
– Ох, Аленка! Грешная я, понимаешь. И ты такая же будешь. Судьбу не переплюнешь. Бог нас карает – мордой в грязь тычет… Да-да…
Она вставала, шарила по столу в поисках остатков спиртного, если находила, наливала себе ещё. А потом обнимая Аленку, засыпала. Алена выбиралась и уходила к себе на кровать. Мать, ворочаясь, делала ей больно, спать с ней Аленка не любила.
Были у матери и минуты просветления. Это было такое счастье. Она вдруг решала начать жизнь заново, убиралась в доме, разбирала тряпье и даже покупала обновки. Аленка в эти дни кружилась от счастья, стараясь угодить матери. Большего счастья ей и не надо.
В матери вдруг просыпались едва уловимые материнские чувства, забота о будущем дочери.
– Батя твой – москвич, Аленка. Сволочь, конечно, порядочная, но … Денежка у него есть. Присылает порой, передает с дружком своим… А дружок докладывает ему обо мне. Ага… Представляю, чего уж наговорил. Ну, да ладно! Ты не обижайся на папку. Пусть живёт. Я вот уже и не держу обиду. Хоть и сволочь он последняя …
Она обнимала и качала на коленях Аленку. Дочка млела от прикосновений матери, считая эти минуты самыми счастливыми.
Но этой зимой мать запила и не вернулась однажды домой. Одна Аленка просидела дома больше суток. Уж потом пришли материны дружки, отвели ее старушке соседке.
Аленке сказали, что мама умерла. Говорили, что купила в магазине плохую водку. На похороны Аленку не брали, и она так до конца и не осознала, что мамы больше не будет. В день похорон играла с сердобольной старушкой-соседкой на кухне – варила на табурете свои детские каши из крупы и воды, а старушка, отвернувшись, смахивала набежавшие слезы.
Дня через три забрал ее отец. Его она не помнила. Просто сказал он ей, что отвезёт ее к бабушке. Что такое – бабушка, Аленка тоже не слишком понимала, и решила, что едут они к такой же соседке по дому, только уже папиной.
А когда увидела многоэтажный дом, когда завели ее в лифт, а потом в квартиру на шестом этаже в непонятных переходах, растерялась. Где тут выход, и как они сюда попали, Аленка уже не могла сообразить.
– Витька, помоги, раздень ее…, – Зоя Ивановна капала себе капли, – Хоть разглядеть.
Сын ушел, оставив ей свою дочку, которую видела она впервые.
Несколько лет назад ездил сын на Сахалин – подвернулась там работа. Не спросясь матери женился, заимел ребенка, а потом вдруг вернулся в родное Подмосковье один, и уж тут, дистанционно, разводился. Объяснил просто – не сошлись характерами.
Мать знала, что дочке отправляет он деньги. Но только недавно, уж после смерти бывшей, рассказал, что жена его бывшая беспробудно пила. Зоя Ивановна об этом ничего не знала, связь со снохой не поддерживала из-за обид на сына. А ещё из-за того, что свалились и на нее в последнее время беды.
Зоя Ивановна очень любила дочь. Выросла она избалованная, в первом браке прожила недолго. Чтоб помочь дочери устроить личную жизнь во втором браке, Зоя забрала себе внука – Витю. Можно сказать и растила она его сама. Но и во втором браке дочь тоже не задержалась. Свалила дочку Злату на мать и уехала с третьим ухажером в неведомые дали.
Зоя Ивановна долго злилась на дочь, но внуков доверить ей боялась. Уже втянулась, привязалась. Она оформила опеку и растила их сама. Думать ещё и о третьей внучке ей было некогда. И тут… И тут вот сын объявил, что бывшая его умерла …
Зоя категорично отказалась брать на себя ещё одного ребенка. Она уж и с двоими не справлялась, плакала ночами от безысходности, часто болела, глотала таблетки и продолжала тянуть внуков…
Но сын привез девочку, и, даже не раздевая ее, был таков. Она стояла, как деревенская кулемина, обвязанная платком. Худая, подглазины синие, сопела носом. Витька развязал узел на спине, помог ей раздеться. Когда стянула девчонка сапоги, Витька потянул носом и поморщился – колготки худые и ужасно затоптанные съехали со стопы, аромат нещадный.
– В комнату ее отведи.
Хотелось ещё добавить «с глаз моих долой».
Аленка зашла в комнату, присела на уголок ближайшего кресла, охватив ручками подлокотник. В комнате ей очень понравилось: большой ковер, огромная люстра, красивая мебель и девочка в красивом платье с розовыми бантами в длинных косах. Сама Аленка пострижена была матерью, а та любила в подпитии лихо обрезать ей челку и волосы в каре.
На диване и полу полукругом стояли и лежали игрушки.
Девочка была примерно того же возраста, что и Аленка. Она внимательно смотрела на гостью.
– Ты кто?
– Я – Алена.
– Бабушка не хочет, чтоб ты с нами жила. Она плакала вчера даже. Вот так, – сказала Злата из своего угла, слегка наклонившись к ней.
Аленка молчала, сжала ещё сильнее подлокотник и посмотрела на дверь. Наверное, вернётся папа и увезет ее ещё куда-нибудь, раз тут ей не рады. Алёна боялась пошевелиться.
В комнату вошла бабушка.
– Злата, хоть игрушки пока покажи ей, – Зоя Ивановна открыла шкаф, начала перебирать вещи, собираясь девочку купать.
Злата с неохотой взяла в руки куклу с голубыми глазами, красивыми светлыми локонами, показала издали.
– Вот. Это Катя. Ты ее не трогай, – она взяла резиновую рыбку, подошла и сунула ее Аленке.
А потом увидела то, что взяла бабушка из шкафа.
– Баб, это же мой халат! И трусы… Ба…
– Мало это тебе. Новое купим. А ей в пору будет. У нее там, – махнула на сумку, – одна вонь, все на выброс только. Витька, Вить, оденься-ка, вынеси мусор, а то провоняем все…
Аленка поняла, что сейчас выбросят именно ее сумку, она быстро сползла с кресла, подошла к сумке. Вещи уже были переложены в какой-то мешок, сумка тоже. Она начала копаться, там была игрушка – рыжий котенок с красными лапками. Его подарила мама. Нужно было найти. Она неумело начала вытягивать вещи из пакета.
– Да что ж это делается! Я еле утрамбовала! – встала над ней бабушка.
– Там котенок, – Алена никак не могла его найти, вынимала и вынимала вещи.
– Игрушек что ли тебе мало? Там провоняло все. А ну… , – Зоя Ивановна отодвинула девочку. Она было очень чистоплотна. И этот запах слежавшегося грязного, раздающего тошнотворный запах белья, ее угнетал.
– Там котенок! – чуть не плакала Аленка.
– Купим другого, – отмахивалась бабушка, засунула все обратно и отдала пакет в руки одетому уже Витьке.
Витька улыбнулся Аленке, подмигнул и был таков. Алене хотелось плакать, но бабушка потянула ее в ванную.
Аленка впервые видела такую огромную ванну. На хуторе мать ее мыла в последнее время в тазу. Когда-то несколько раз ходили они в баню, но было это давно.
Аленке было в диковинку, что теплая вода текла дождичком из маленького зонтика, и прямо из стены. Когда полилась на нее теплая вода, Аленка вдруг очень захотела писать. Она старалась сдержаться, но не смогла. По ногам побежали жёлтые струйки.
– Ты что! В туалет что ли хотела? Так чего молчала? Вот же унитаз. Или простуженная? Ночами-то ссышься?
– Да, – кивнула Алена. О чем конкретно ее спрашивают, она не поняла. Имела в виду, что иногда ходит ночью в туалет.
– О Господи! Ещё этого не хватало! И где тебя класть? Ох, горе-горе… Клеёнку надо… А грязи-то, грязи… Ещё и вшей надо посмотреть, – бурчала Зоя Ивановна.
Но Аленка не обижалась совсем. Мать с ней никогда не разговаривала ласково. Взрослый мир – он именно такой. Она любовалась струями голубой воды, смотрела, как весело уходит вода в дырку, создавая круговорот.
И все тут было так красиво. Свежие полотенца, стиральная машина, блестящие краны.
А унитаз был таким белоснежным, что на него страшно было садиться. Она позже делала свои дела, а потом мочила ручку и тщательно прямо ладошкой вытирала его. Это ей доставляло удовольствие – такой красивый унитаз, нельзя его пачкать.
В первый вечер Зоя Ивановна устала. Она была так зла на сына, на свалившиеся на нее заботы, что даже забыла спросить имя внучки. Она всё искала выход, не хотела признать, что девочка у нее надолго.
Пусть забирает! Пусть думает, куда пристроить. Хватит ей Витьки со Златой. Это внуки, которых родила дочь, к которым уж привязалась душа, без которых себя она не представляла.
А дочка сына была совсем чужой ей, рожденной какой-то неизвестной далёкой женщиной, пьющей и уже умершей. Не факт ещё, что это дочка сына. Кто их там знает…
Девочка принесла в ее уютный чистый дом какую-то частичку своей матери – запахи, поведение, какую-то ауру пьянства и нищеты. Зое очень не понравилось, как выкидывала девчонка все из пакета, как описалась прямо в ванной, как ела за столом, залезая руками в салат.
Господи, да за что же ей такое! Пусть забирает!
Тем не менее, Зоя Ивановна, пожалела диван и внуков и положила внучку с собой на кровать, предварительно защитив постель клеенкой. Но девочка не описалась, спала всю ночь не шелохнувшись, и ее не тревожила. Скорее, тревожили ее думы. В свете от окна она разглядывала ребенка.
Есть сходство с сыном, есть. Чего уж… Только он упитанный рос, а эта – худоба. Возраст по документам, как у Златы, но Златка на полголовы выше, дородна и белокожа.
Зоя Ивановна с гордостью водила внуков в учреждения. В детсад, а Витьку уж и в школу. Не хуже они у нее, чем у других – у тех, кого растят родители. А порой и получше.
Златочка у нее умница, одета всегда с иголочки, белье белоснежное, голова убрана, да и сама – умница. Да, не без капризов, конечно, перед бабушкой, но у кого их нет?
А эту куда не приведешь, сразу видно – неблагополучная. В хороших семьях дети такими не бывают. Волосы, как у обдергайки. Хоть после мытья и оказались они очень даже красивыми – темными, густыми и волнистыми. Вот только выстрижены не пойми как. Зубы у девчонки гнилые. Видать, молочными вообще мать не занималась.
В общем, запущенный ребенок. Такую и показать кому – стыдоба. И начала Зоя Ивановна думать о том, как объяснит она своим амбициозным подругам присутствие ещё и этой девочки. Знала уж, что за глаза они ее жалеют, ругают дочь. А она всем своим образом жизни пыталась доказать им, что совсем она не несчастная. А просто помогает дочери по собственному желанию. Не любила она, чтоб ее жалели.
Утром Аленка проснулась и начала гладить простынь. Просто на таких белых простынях она не просыпалась никогда. Захотелось погладить.
Она смотрела на часики с картинкой и наблюдала за стрелкой – надо же, как интересно она скачет. Что делать дальше, Аленка не знала. В квартире было тихо. Она спустила ноги, осмотрела себя – красивая майка с зайчиками и трусики. Осторожно пришла на кухню.
Бабушка что-то готовила у плиты, очень вкусно пахло. Здесь было хорошо, но Аленка все время робела – ей тут не рады, и она это чувствовала.
Зоя Ивановна оглянулась.
– Ох… Ты видать прожорливая. На запах блинов пришла? Но у нас так не принято. Сначала оденься. Там халат твой на стуле, потом умывайся и зубы чисти. О нет… Ни в коем случае не хватай щетки. Мы купим тебе позже. Зубы твои надо лечить… Иди…
Аленка пошла опять в спальню, оделась, прошла в ванную, но толку открыть кран у нее не хватило. Она вернулась в спальню и села на кровать. Выходить и говорить про непослушный кран она уже боялась.
Вскоре встал Витя. Он заглянул в спальню, рука за спиной.
– Смотри, чего у меня есть! – он вынул из-за спины ее рыжего котенка с красными лапками и потряс им в воздухе.
– Отдай! – Аленка прыгнула с кровати, помчалась за ним. Он дразнил ее, не отдавал. Был выше ростом, поднимал руку вверх. Но вот его Аленка почему-то не боялась. Она толкнула его, он засмеялся и сунул ей котенка.
– На. Скажи спасибо, что не выкинул. Только бабке не показывай, выкинет.
– Спасибо. А мне кран не открыть.
Витька пошел вместе с ней, помог умыться.
Но бабка, увидев игрушку, взглянув в полные слез глаза Алёнки, котенка не выкинула, а отправила в стирку.
И всё же, Зоя Ивановна, несмотря на то, что Аленка именно за ней ходила по пятам, смириться с участью бабушки троих внуков никак не могла. Аленка совсем не подружилась со Златой. Та ревновала, переживала за свои игрушки, плакала, когда видела на Аленке свою одежду. Бабушка сначала ругала ее, потом жалела, уговаривала, вымещая зло на Алёну.
Аленке интереснее было находится рядом с бабушкой, чем со Златой. Злата ходила в детсад, а она оставалась дома. Ждала Зою Ивановну. К игрушкам не прикасалась, торчала полдня вместе с Зоей Ивановной на кухне или в спальной.
Чуть веселее было, когда из школы возвращался Витя. Он показывал ей свои школьные принадлежности, хвастал и даже давал порисовать фломастерами. Всё школьное Алёне нравилось очень. А Витька утверждал, что и она тоже пойдет в школу – это стало Аленкиной мечтой. Неужели это правда?
Злату приводили из детсада, и она занимала собой все пространство, ревную новую сестру к бабушке. Тогда Аленка уходила в спальню и играла там. Она привыкла быть, жить, играть одна.
Через неделю опять приехал папа. Они ругались с бабушкой на кухне из-за нее. Аленка многое услышала, поняла.
– Она отсталая, понимаешь, Коль. Недоразвитая. Ее в спецучреждение надо. Она ест руками, рисовать не умеет. Дети в ее возрасте уже читают. Златочка уже все буквы знает, сколько стихов! А твоя эта… Как ее…
– Алена…
– Да. Она же …ее же…лечить надо. И есть специальные учреждения для таких детей, с корректировкой развития. Ты хоть палец о палец ударил, чтоб узнать об этом?
– Мам, ладно, – голос Николая усталый, – Понял уж я… Но пусть пока у тебя поживет. Не так все просто. Я вот тебе денег привез, купи ей одежды.
– Ладно…, – сдавалась Зоя Ивановна, – Ее к зубному надо, сходим на днях – весь рот в кариесе.
Злата была в садике, а Витя разговор бабушки с дядей Колей слышал.
– Бабушка, вы что Аленку сдать в учреждение хотите? Она не отсталая. Вот у нас Лешка Иванов в классе, сама знаешь, отсталый, он вообще тупой. А Алена не такая. Я ей буквы показал, так она уже многие запомнила. Быстрее Златки.
– А тебя кто учил подслушивать? Не понимаешь ты ничего. Мне ведь нелегко с вами!
– Ага, когда ты Златку два часа уговариваешь заплестись, это, значит, не тяжело. А Аленка вообще сама за собой даже посуду убирает, и помогает тебе.
– Ты ребенок ещё! И многого не понимаешь! Мы сами разберемся! – Зоя Ивановна раздражалась.
– Бабушка, ну пожалуйста, пусть она с нами живёт…
– Там видно будет, Витя… Там видно. И вообще, иди уроки делай. Не суйся!
Зоя знала одно – если сын подыщет учреждение, девочку она отдаст легко. Не лежала душа.
Тем не менее через несколько дней утром, после того, как отвела Злату в сад, повела она Алёну к стоматологу. Одевала, вздыхая – нормальной одежки и обуви ещё не купили. Решила, что после поликлиники направятся на местный рынок.
– Оставь ты этого зверя, – Зоя вырвала из рук Алёны котенка, но в последний момент, Аленка прихватила его опять.
Голова ее кружилась от многочисленных дверей квартир, от играющего пола лифта под ногами, от многочисленных окон, гудков машин, толпе в автобусе. Она уцепилась за руку бабушки правой рукой и лапку котенка – левой.
У стоматолога она вела себя, как взрослая.
– Ох, какая умница,– похвалила врач, – Чего ж раньше не приходили, запущены зубки, а ведь коренные уже есть, – обратилась мать к бабушке.
– Это не моя, знаете ли, внучка. Просто в гости приехала, временно, – мило улыбалась Зоя Ивановна, – Разве у своих внуков я допустила бы это безобразие? Да никогда.
Вещевые ряды зеленоградского рынка пестрели разнообразным товаром, людом, звучала громко музыка. В стране нарастал хаос и неразбериха. Туго, с надломом, экономика ломалась, превращаясь из социалистической в капиталистическую, на рынках господствовал лохотрон, образовывались группировки.
Аленка такого скопления народа даже поначалу испугалась. Но вскоре поняла, что люди тут, в общем-то, не злые, многие даже рады их приходу.
Но вот тут-то и случился казус. Они уже выбрали обувь, ходили по рядам в поисках куртки, когда вдруг впереди Зоя Ивановна увидела идущую навстречу старую приятельницу. Она тоже была не одна, а с внучками-близнецами в белоснежных шубках.
Как объяснить подруге сейчас наличие Алёны – повязанной пуховым платком девочкой с ободранными носами сапог?
Зоя растерялась, заметалась в поисках решения. И тут увидела просвет в рядах. Она быстро затащила туда Алёну, сунула ей пакет с сапогами.
– Стой тут и никуда! Поняла? Я скоро…
Они мило встретились с приятельницей, расцеловались, поболтали о том о сем, приятельница похвалилась обновками для внучек, потянула Зою к прилавку за советом…
Вскоре Зоя Ивановна вернулась к тому месту, где оставила Алёну, но девочки там не оказалось. Она ещё долго бегала по рынку, в надежде найти Алёну. Она направилась в радиорубку, и битых два часа проторчала там – ждала реакции на объявления, ждала, что кто-то приведет девочку. Но Алена не нашлась.
Вечером Зоя звонила сыну, оправдывалась, клялась, что не спускала с нее глаз… Николай написал заявление в милицию.
Он винил мать.
– Ты сделала это специально? Ты хотела, чтоб она потерялась, да?
Мать ревела, оправдывая себя. Она понимала, что если внучка не найдется, она потеряет сына.
Витька кусал губы, прятал набегающие слезы. Аленку ему было жаль…
ПРОДОЛЖЕНИЕ — ЗДЕСЬ
